их избранников. Опять она к выборам сочиняла и расклеивала
листовки:
  Убойся за Ельцина голос отдать,
На Страшном Суде будешь рядом стоять.
  Господь отверн„тся - зови, не зови,
И скажет: "Ты выбрал. Ты тоже в крови!"
Отец Александр настойчиво советовал ей угомониться. Иоанна пыталась, но
молитвы е„ опять сводились к одному: "Господи, пусть будет, как было -
дурацкие съезды, доклады, худсоветы, запреты, характеристики, очереди,
главлиты, стукачи, проработки - только избавь нас от них. Ладно, не
посылай на них язвы и потопы, пусть копаются в своих огородах, нянчат
внуков, пусть в конце концов тусуются с награбленным добром и своими
шлюхами на Гавайях и Канарах, только избави нас от них.
  Лужино, дом, сад, цветы. Храм, книги, чистый лист бумаги... Господь давал
силы, здоровье, хоть уже под шестьдесят. Семья, память о Гане. И конечно,
вера... Ей следовало бы быть счастливой...
  Почему же так невыносимо больно? Какие незримые сосуды, нервы протянулись
от самого е„ сердца ко всем уголкам страны, к облапошенным единокровным
"совкам" всех мастей и наречий? "Как это вс„ случилось, в какие
вечера?"... Они - часть е„, она - часть их. Их унижение и беда - е„ беда и
унижение. И когда бедолаги-шахт„ры клянчили подачки у "жирных", которых
сами же посадили на трон, ей хотелось выть от обиды и боли. Может,
действительно "так надо"? Пройти семь кругов позора, грязи, крови,
распятия?.. Погибнуть, чтобы в новом качестве восстать из пепла? Или по
слову отца Тихона, это и впрямь "последние времена", и соль потеряла силу,
и сгни„т вс„ тело? И мы утащим за собой в геенну протухшее человечество.
Что толку спасать тех, кто не хочет видеть и слышать? Что есть эта
слепота, и глухота - наш грех или волшебство, сатанизм, зомбирование
т„мными силами?.. А е„ тоска по баррикадам - от гордости, дурости или
действительно преступно сейчас бездействовать?
  Она не умела уже оторвать себя ото "всех", неотделимых от не„ - они вместе
слушали когда-то сводки совинформбюро, читали одни книги и газеты,
смотрели одни фильмы, учились по одним учебникам, ездили друг к другу в
гости и жили по одним законам. Она поняла, что всегда была не только "Я",
но и "Мы"... Куда деться от этого "Мы", от "эсэнговцев", которых она порой
ненавидела и презирала? Но это с не„ каждый раз сдирали шкуру, из не„
делали отбивную, е„ насиловали, бомбили и гнали.
  В таком же "предбаррикадном" состоянии была и Варя Златова. Издательские
е„ дела шли вс„ хуже, рынок религиозной литературой быстро насытился,
покупали нарасхват всякие гороскопы, хиромантию, сонники, пособия по
карточному и другому гаданию, привороты и прочую магию и бесовщину, не
говоря уже о наводнившей рынок сектантской продукции. Варя жаловалась на
сатанинское нашествие, на все возраставшую даже в церковных делах власть
денег.
  Деньги Варя возненавидела. Сокрушалась по поводу заделавшегося бизнесменом
Егорки с его пошлым шинмонтажом и бредовыми идеями. Вечно по уши в мазуте
и бензине, вс„ что-то считают, считают, хотят купить какой-то
развалившийся то ли профилакторий, то ли санаторий и строить там светлое
будущее... Ещ„ один Манилов - мало их было в нашей истории! Варя тщетно
уговаривала его поехать хотя бы к Гане с Глебом, принять участие в
реставрации монастыря.
  - С его-то способностями заниматься нивесть чем... То гитара эта дурацкая,
хоровод с утра до вечера, концерты эти, девчонки у подъезда... То ещ„
похлеще - шины, стройка... Ты бы видела сейчас его руки! Женить бы его,
вот что. Или к нашим в монастырь...
  У "наших" между тем дело продвигалось неплохо, хоть и тоже постоянно
упиралось в нехватку презренного металла. Глеб периодически приезжал
пробивать у всевозможных спонсоров пожертвования, Иоанна тоже подключалась
к сбору средств, мобилизовывала разбогатевших ганиных духовных чад, своих
и филипповых знакомых. Глеб рассказывал о тамошнем житье-бытье,
восторгался росписями Гани, но при этом давал понять, чтоб Иоанна и думать
не смела о посещении Святореченска. Похоже, он вс„ ещ„ опасался е„,
невзирая на возраст, продолжал опекать Ганю - воплощение своей мечты о
свободе. Зато, как бы в утешение, привозил специально для Иоанны цветные
фото и слайды ганиных росписей, самого Гани, монастырского быта,
хозяйства, окружающей первозданной природы. Поросшие лесами холмы,
неспешные студ„ные реки, луга с дикими тюльпанами и маками, та„жное
зверь„, птицы... Потом стал привозить видеофильмы, кстати, вполне "на
уровне", из которых собирался сделать большой фильм об истории и
возрождении Святореченского монастыря, заработав на продаже видеокассет на
колокола и дальнейшие начинания. Иоанна свела Глеба со знакомыми
профессионалами, чтобы помогли смонтировать и довести до ума будущую
ленту, и уж, конечно, тоже поучаствовала в отсмотре материала, где одним
из главных героев был отец Андрей, настоятель и восстановитель
Святореченской обители. Священник и монах, бывший в прошлой жизни богемным
художником, наркоманом, пьяницей, диссидентом и бунтар„м Игнатием
Дар„новым. "Рожденный свыше"...
  Ганя на лесах за росписью купола, Ганя служит литургию. На прогулке, на
строительстве гостиницы для паломников, Ганя в келье - показывает эскизы к
будущим росписям, Ганя с отцом, бывшим секретар„м обкома. Представителем
советской власти, когда-то закрывшей монастырь.
  И как бы случайно, специально для не„, камера Глеба выхватила висящую на
стене "Иоанну".
  Будто свиделась с Ганей... Он вс„ больше худел, седел - настоящий
"отец-пустынник". Но пребывал, видимо, "в процессе горения", наилучшем для
Гани состоянии духовного творческого восхищения, когда он не грыз себя.
  Удался ли ему, наконец. Свет Фаворский? И как хорошо, что ув„л его Господь
подальше от терзающих страну вурдалаков... Молись за нас, отец Андрей,
молитесь, братья Святореченского монастыря, чтобы избавил Господь от
лукавого...
  Но потом Глеб прив„з кассету с последними ганиными картинами из серии
"Вавилон", и Иоанна поежилась - это было, пожалуй, пострашнее раннего
Дар„нова. Когда-то он писал момент перехода от жизни к распаду и смерти,
потом - от смерти к жизни, воскрешению, теперь же у него люди превращались
в зверей. Один глаз человеческий, а другой - уже звериный, одна рука -
человеческая, а другая - уже лапа, хоть и нет на ней шерсти и когтей. За
сч„т изгиба, оскала, позы, зловещей цветовой гаммы будто распадающейся
изнутри одежды...
  "Монастырь твой - Россия"... У отца Андрея и под рясой оказалась кольчуга.
  Цвет закатных сосен на ганиной картине окрасился кровью и пожаром. Картина
жила своей жизнью, она больше не успокаивала и не вела на Небо. Это была
линия фронта.
  Вскоре эта линия пересекла и их семью. Филипп вс„ чаще ворчал на дебильное
правительство, непомерные налоги, на бандитские методы властей и
конкурентов. Пока, насколько Иоанна понимала, Филиппа только пугали - то
что-то взорвут рядом с машиной, то подожгут дверь... Случались и анонимные
звонки и письма с угрозами Лизе и детям. Филипп был игроком азартным и не
из пугливых, отступать не собирался, но боялся за семью. Нанимал им
телохранителей - в школу, за покупками, на прогулку. Лиза от такой жизни
совсем извелась, забросила свою передачу, театр, стала принимать всякие
реланиумы и седуксены, снотворные, которыми однажды тяжело отравилась.
После чего Филипп срочно продал уже почти достроенную дачу в Жаворонках и
купил дом в Греции, куда и перев„з Лизу с Катюшкой. Арт„ма определили
учиться в колледж, а сам Филя, с телохранителями и в бронежилете мотался
то в Россию, то в Грецию, то по Европам по делам фирмы.
  Дома квартира вс„ более походила на Смольный, а парализованная свекровь
чем слабее становилась телом, тем крепче революционным духом, произносила
пламенные речи, которые потом в записи транслировались на митингах. Филипп
звал мать переехать к ним за бугор - и Лизе будет легче, не так тоскливо,
они же прекрасно ладят. А тут в любой момент может начаться заварушка...
  В "заварушку" Иоанна не верила, считая, что от мыльных сериалов у народа
совсем измылились мозги, хребет и воля сломлены, что народ окончательно
предпоч„л Божьему дару - яичницу: "Из собственных яиц", - как грубо
подытожил Филипп. Да и есть ли он ещ„, так называемый народ, или просто
ферма покорных зомби - для обслуживания и питания новоявленных каннибалов?
Новая порода - эсэнговцы. Эсэнгэ-овцы.
  Последователи Христа добровольно отдавали себя на распятие во имя Истины и
Небесного Царства, коммунисты-мученики переносили страдания и лишения во
имя светлого будущего на земле. Во имя чего терпят эти? Чтобы е„ Арт„м и
Катька могли в безопасности гулять по Греции и учиться в Оксфордах, в то
время как их собственные чада вместе с учителями падают в голодные
обмороки? Ради всех этих яичниц под названием "рыночная экономика"? Ради
братания с так называемым "цивилизованным Западом" - голубая мечта русских
Смердяковых? Получалось ужасно. Получалось, что терпит эта аморфная
биомасса, бывшая когда-то великим советским народом, во имя грядущего
Царства Антихриста - общества безудержного потребления, бездуховности и
разврата, повязавшего грехом все народы земли.
  Но Иоанна /как это объяснить Филиппу?/ была срощена с этой биомассой. Нет,
она не входила в е„ внутренний мир, в с„ отношения с Богом, с Ганей, с
самой собой, это было нечто другое. Как объяснить сыну, что е„ удел -
сидеть взаперти на чердаке детства, во тьме, среди крыс к приведений, в
этом страшном м„ртвом заколдованном мире и ждать. И молить Бога об
избавлении, зная, веря, что рано или поздно раздастся откуда-то это
левитановское: "От Советского информбюро"... "Приказ Верховного
главнокомандующего"... И застучат по лестнице десятки бегущих ног,
засверкают фонарики, высвечивая из тьмы знакомые, оживл„нно-радостные
лица, с треском распахн„тся пыльная рама и все плечом к плечу в единой
порыве прильнут к окну, чтобы увидеть наконец-то за черной зубчатой
кромкой леса сполохи победного салюта.
  Она не может покинуть свой пост, определенное Богом место в
таинственно-волшебной и страшной своей стране, - как это объяснить сыну?
Прости меня, Филька, что я, плохая мать, не научила тебя этому.
  Сегодня приторно и пресно
В любом банановом раю,
И лишь в России интересно,
Поскольку пропасть на краю.
  Мы, совки, "мобилизованные и призванные", воины невидимого фронта, сидим в
рассеянье и тьме и жд„м, когда разорв„т ночь первая красная ракета. Или
зловещая хвостатая звезда повиснет над земл„й - праща, выпущенная Десницей
Божьей. Пора. И встанем как один, чтобы защитить право идти своей дорогой.
  Пусть порой мы в этом противостоянии варвары, пусть между нами нет
единства в вопросе "Как надо?", но мы твердо знаем, как "не надо". И это
нас объединяет. Мы знаем, что слабые и грешные, но нас сплачивает
решимость плыть против течения.
  Спящее царство жд„т витязя, которой прид„т в назначенный час и разбудит...
  Филипп просил е„ присматривать за квартирой и бабулей в его отсутствие.
Сиделок там было, правда, хоть отбавляй - все свекровьины соратницы по
компартии, и ещ„ какие-то новые лица, много интеллигенции. Похоже, у них
на квартире свили что-то вроде штаба - вечно толклись, печатали, заседали,
спорили, митинговали. Но, правда, квартира была в идеальном порядке,
ничего не пропадало, свекровь ухожена - и Иоанну это вполне устраивало.
Когда появлялись Филипп или Денис, революционеров как ветром сдувало, с
ней же они не церемонились - свекровь объявила, что она "наша", е„
называли по имени, кормили пельменями /ели здесь исключительно пельмени,
пачками была забита вся морозилка/. И пили чай - на плите всегда кипела
пара чайников. Кофе считался буржуйским напитком, и вообще всякая прихоть
в еде порицалась, когда народ голодает и бедствует. С этим Иоанна была
вполне согласна. Жевала резиновые пельмени, выслушивала сетования на
несознательный электорат и продажные СМИ, охотно сочиняла для митингов
броские стишки и плакаты.
  Квартира напоминала Смольный 17-го, речи становились вс„ круче, лозунги -
воинственнее, лица - худее и злее.
  С ними она немного выпускала пар, хоть и знала, что дорвавшись до
кормушки, многие из народных мстителей будут так же хапать и жиреть.
  Новые, призрачно фосфорисцирующие, как ночью на кладбище, блуждающие и
шокирующие имена, нещадная при этом обжираловка в телекамеры. И престижной
батюшка, освящающий мероприятие. Душа жаждала, как "пустыня безводная", и
Иоанна тосковала о временах, когда вс„ казалось ясно и просто - Лужино,
труд на земле, отец Тихон... Даже Ганю там на Олимпе, в уединении,
перемены достали, что уж говорить о ней! Молиться, копаться в земле,
читать Флоренского, потом гулять с Анчаром по лесу, переваривая
прочитанное, слушать вечерний гомон птиц...
  Но она - на останкинской игле, она уже не может без ненависти, страдания,
отвращения, без этой "злобы дня". Она стала мазохисткой, ей как воздух
было необходимо это ежечасное не отпускающее ожесточение. И с ужасом
чувствовала порой, как и в ней вместе с ненавистью прорастают когти и
клыки, готовые впиться им в горло.
  Выдирать их, как клещей, из тела Родины и давить, давить... Она боялась,
что когда-нибудь, услышав разбойничий свист, все же вцепится, хоть и не
хорошо брат на брата... Но можно ли считать упыря братом?
  И тогда снова появился Егорка.



  ПРЕДДВЕРИЕ

  "Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос,
мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти
фальшивые ценности верить. Как? Мы найд„м своих единомышленников... своих
союзников и помощников в самой России.
  Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим социальную
сущность, отучим художников, отобь„м у них охоту заниматься изображением,
исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинных
массах народа. Литература, театры, кино - вс„ будет прославлять и
изображать самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески
поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут
насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия,
садизма, предательства, - словом, всякой безнравственности.
  В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.
  Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны,
превратятся в пережиток прошлого...
  Хамство и наглость, ложь, обман, пьянство и наркомания, животный страх
друг перед другом, беззастенчивость, предательство, национализм и вражду
народов, все это мы будем культивировать, вс„ расцвет„т махровым цветом...
и лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что
происходит... Но таких людей мы поставим в беспомощное положение,
превратим в посмешище, найд„м способ их оболгать и объявить отбросами
общества.
  Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу
трагедия гибели самого непокорного не земле народа, окончательного,
необратимого угасания его самосознания" /А. Даллес, доклад на закрытом
заседании сената США в 1945г./
Этот текст ходил по Москве восьмидесятых, а в девяностых вс„ потрясающе
сбылось... Ну, а вылетело это пророчество, действительно, из ведомства
Даллеса или Андропова - какое это имеет значение!
  Граждане не внимают пророкам, в том числе и оперпророкам.
  Мораль? - Очень жаль!
  Свинья под дубом: "Лишь были б желуди - ведь я от них жирею".

  Обирая народ, они покупают на эти деньги прессу, ТВ, власть, милицию,
чтобы держать этот же народ в повиновении. Вкалывая на вампиров, народ
помогает им вс„ больше закабалять себя, работать на установление нового
мирового порядка грядущего Антихриста. Ловушка, заколдованный круг.
  Мы своими руками выращиваем зме„нышей, мы работаем на змеиной ферме,
призванной нас же уничтожить.

  "Поймите же,.. что Россия никогда ничего не имела общего с остальною
Европою, что история требует другой мысли." /А Пушкин/

  "...Мы не Запад... И не говорите, что мы молоды, что мы отстали... У нас
другое начало цивилизации... нам незачем бежать за другими..." /Чаадаев/

  "Мы положили больного /т.е. Россию/ на операционный стол, вскрыли ему
грудную клетку, но у него оказалась другая анатомия." /Дж. Сакс/

  "Это государство, которое даже при достижении им мировых успехов, можно
лишь принимать на веру, а не принимать как факт". /К. Маркс/
Не кичиться своим имением, богатством следует, а страшиться их, трепетать
пред ними - это все ДОЛГ твой перед самим Творцом. И давно включен
"счетчик" и надо успеть вернуть все с процентами за земную жизнь. Иначе -
полное банкротство на Суде, где "только то, что отдал - твое"... Отсюда
проповедь нестяжания. Отсюда слова Спасителя, что "легче верблюду пройти в
игольные уши".
  Ибо с помощью богатства заповедано нам СЛУЖИТЬ, отдавая ДОЛГ.

  * * *

  Коммунисты возились с каждым человеком, брали на поруки, не давали
пропасть, стать тунеядцем, пьяницей, "морально разложиться". Но массы
втайне жаждали "бочку варенья". И очень немногие - Тайну.

  Имение дается НА СЛУЖЕНИЕ, это как повышенные обязательства. Забирая,
захватывая львиную долю благ от Целого, ты обязан осуществлять и наиболее
ответственную и главенствующую функцию /больше дано - больше спросится/.
Иначе - нарушение Замысла, ПРЕСТУПЛЕНИЕ.

  Понятие НАШЕ, соответствующее Замыслу, несовместимо с Вампирией. ИЗАНИЯ:
МОЕ свободное творческое исполнение для НАШЕГО использования.

  При Иосифе мы ПОДНИМАЛИСЬ. Это был ж„сткий инструктор, требующий
максимальной отдачи на пути к цели, но бывает ли л„гким ВОСХОЖДЕНИЕ?
  Он дал нам радость Победы, хоть и "со слезами на глазах".
  "Волк и ягненок". "Демократия" НАТО.

  Из письма строителя БАМа Бориса Борисова к своему отцу:
  "Пробираясь сквозь непроходимые дебри, мы шли, где не было никогда дорог.
И не было бы никогда, если бы мы не шли. Мы шли при факельном свете
современников, вечности, грея свои тела у костров, а не в ванной седьмого
этажа. Мы осуществляли наши идеалы, надрываясь от напряжения, не было
ничего больнее для каждого из нас, чем невозможность переложить любую беду
товарища на свои плечи. Да не переведутся на земле люди, которым легче
умереть, чем предать! Да не переведутся на земле люди, которые смогут
преодолеть все искушения! Не потеряем же мы и главного достоинства -
свободы мыслей и поступков. Не усомнимся в себе, в вере в себя, в вере в
те идеалы, которые толкают человечество впер„д".

  * * *

  "Виктор Красников - это я и есть. И жестянщик, и конструктор, и кавалер
ордена Ленина, многих медалей, лауреат Сталинской премии...
  Мой отец работал на Московском оборонном заводе ј22. Когда началась война,
он меня туда прив„л - самол„ты там делали. А сам уш„л на фронт. Меня как
бы вместо себя оставил.
  В октябре 1941-го завод эвакуировали. За одну ночь тридцатитысячный
коллектив с частью оборудования как ветром сдуло. На конвейере остались
несобранные машины. С большим трудом нам удалось собрать небольшую группу
рабочих. Работать приходилось круглые сутки...
  Между тем и в Москве было решено организовать производство самол„тов.
Тогда уже становилось ясно, что немца в столице не будет. Вот тогда и был
организован новый завод ј30. Так стал я на н„м работать.
  В 1942 году я вступил в комсомол. Работал с утроенной энергией. Ребята
выбрали меня бригадиром. И пошла наша бригада вверх! Мы стали победителями
соревнования не только у себя на заводе, но и в районе, по всей
авиационной промышленности. Работали, как завед„нные. Но что самое
интересное, я успевал ещ„ и думать. За время войны только я подал более
ста рационализаторских предложений, получил десятки грамот и писем из
воинских частей, много раз выступал в печати и на собраниях, передавая
свой опыт... Вместе с нами в первых рядах всю войну шли молод„жные бригады
Елены Сухановой, Вячеслава Голубкова, Екатерины Мясановой, Веры Горшковой,
Александра Колобецкого, Виктора Щелкалина, многих других. На мой
сегодняшний взгляд, так были все они почти детьми - по 17-18, редко кому
по 20 лет. Да и то в основном девушки