и
возле ганиного домика, или убежала на дорогу по собачьим своим делам. И
стоит лишь позвать - солнечным бликом мелькн„т среди зелени е„ лисий хвост.
  Яна стояла на балконе, чувствуя на щеке и руках едва ощутимое тепло
разгорающегося где-то за придорожными тополями солнца. И сад, и дом, и
вьющаяся каприфоль, и другие цветы там, внизу, тоже повернувшиеся к солнцу
в блаженно-трепетном предвкушении жаркого дня, - странно, вс„ здесь, как и
Альма, будто давным-давно ждало е„.
  Вс„, кроме людей, разбредшихся по саду - в одиночку, по двое, группами - с
книгами, лопатами, тяпками, лейками. Каждый делал сво„ дело - рыхлил,
полол, поливал, читал на скамье, так же подставив щ„ку разгорающемуся
солнцу. Они отторгали е„, хоть и улыбались, кивали, но как-то натянуто.
Впечатление это было ещ„ более ощутимым, чем вчера - впрочем, натянуто они
были и друг с другом - Яна ожидала увидеть некое восторженное
экзальтированное слияние в едином молитвенном порыве - ничего такого.
Никогда прежде не встречала Яна такого странного разобщения - даже за
прополкой на одной грядке - каждый сам по себе. Ни словечка, никакой
попытки сближения. Вот двое спорят на скамье, горячо, страстно, о ч„м-то
Иоанне непонятном. Выяснили, что к чему, и сразу же, совершенно потеряв
интерес друг к другу, разошлись. И даже утренним молитвам на веранде
внимали хоть и вместе, но вс„ равно каждый сам по себе...
  Только дети были вместе - переш„птывались, перемигивались,
переталкивались, чтобы по окончании молитв с родительского разрешения
выкатиться единым ликующим клубком с веранды, через сад и сквозь забор.
  - Ку-паа-ться!..
  Яна последовала за ними. В заборе оказалась калитка, за калиткой -тропинка
между чужими заборами. Заборы кончились, начался лесок. Яна сняла туфли и,
роняя их то и дело, добежала по тропинке до круглого лесного озерца,
наполовину затянутого ряской и кувшинками. Там, где, видимо, помельче и
почище, плескалась малышня. Мальчик постарше зорко следил, чтобы никто не
утонул.
  - Дальше коряги нельзя! Вера, ты знаешь, что такое послушание?
  Иоанну мальчик приветствовал чем-то вроде поклона. Она узнала Егорку
Златова. Хотелось искупаться, но бель„ е„ мало походило на купальник.
  - Вс„, живо выходим, и на солнышко вытираться! Скорей, я вам стрекозу
покажу.
  Деликатно уводя детей, Егорка протянул ей полотенце:
  - Возьмите, верн„те маме. Мы вас подожд„м, здесь местами очень глубоко.
  - Идите, ничего со мной не случится, - улыбнулась Иоанна.
  - Никогда так не говорите, это гордость. Вс„ во власти Божией.
  От его неулыбчивого взгляда ей стадо не по себе. Ну и мальчик! Пока она
пыталась плавать, путаясь в водорослях, он вытирал детей, одевал, не глядя
в е„ сторону, и вс„ же - спиной, что ли? - почувствовал, что она выходит
из воды. И только тогда исчез вместе с детьми.
  И у калитки он ждал е„, чтобы закрыть изнутри на задвижку.
  - Собаки забегают, грядки топчут, - пояснил он. Мама просит вас к завтраку.
  - Благодарствую, - в тон ему сказала Яна.
  Кувыркнулось сердце - на скамье поджидал е„ Ганя. Неужели она так никогда
и не привыкнет? Он спросил испуганно, когда она собирается уезжать, она
ответила, что никогда не собирается, вот только привез„т кое-что
необходимое и засядет писать с дядей Женей детектив. Ганя поначалу решил,
конечно, что она шутит, потом просиял:
  - Вот и хорошо, привез„шь мне краски... Я молился, чтобы ты не уехала.
  Какое у него лицо!.. Она опять подумала, что к счастью, видимо, невозможно
привыкнуть. Что его труднее, оказывается, выдержать, чем горе, что от него
тоже разрывается сердце, и вс„ время хочется плакать. И вообще умереть.
  - Пожалуйста завтракать, - позвал снова Егорка.
  Все уже сидели за столом на веранде. По лицам Вари, Глеба, и деда Иоанна
поняла, что разговор состоялся. Дед, видимо, пл„л про детективное
соавторство, Глеб сверкал угольными своими глазищами. Варя оправдывалась,
что Яна ведь может и в машине своей поселиться, или где-то неподал„ку,
очень даже запросто. Так или иначе, худшее, видимо, было позади. Прочли
молитву, съели по тарелке вермишели с томатным соусом "Южный" и свежей
зеленью, выпили кто чаю с вареньем, кто черный кофе с сахаром - на выбор.
Ели-пили молча, только когда обнаружилось, что дед пь„т кофе с вареньем,
Варя не выдержала.
  - Нет, дядя, ты меня сегодня уморишь...
  И напрасно он доказывал, что отдельно пь„т кофе и отдельно ест варенье, -
все не то чтобы смеялись, но оживились. И оттаявший Глеб сказал, что раз
на то пошло, он просит Иоанну ехать не сегодня, а завтра, после обеда,
чтобы доставить в Москву отца Киприана. На что та, разумеется, согласилась.
  Новые ганины работы ей в тот день посмотреть так и не удастся -
успокоенный, что она никуда не исчезнет, он сразу же после завтрака
скрылся в мастерской, сказав ей: "Приходи"... Но она не стала мешать,
осталась на половине Глеба /флигель был раздел„н надвое/, что Глебу
понравилось. Было трогательно наблюдать, как он ревностно опекает Ганю,
считая, видимо, что сам Господь поручил ему ответственнейшую эту миссию.
Потом в отсутствии Гани он сам ей покажет его последние работы на
Евангельские сюжеты - "Вифлеемская звезда", "Зачем ты усомнился?" /Христос
пода„т руку тонущему Петру/, "Исцеление слепорожд„нного", - вс„, кроме
"Преображения Господня", над которым Ганя работал все каникулы и никому не
показывал. Свет Фаворский. Тема преображения смертной плоти, победы Христа
над смертью.
  Глеб попытается завести с ней профессиональный разговор о ганином
величайшем мастерстве и "новом слове" - она лишь отмахн„тся, сказав, что
ничего в этом не смыслит, что она понимает вариных больных - ей тоже
хочется приложиться к руке Христа или краю одежды на Ганиных картинах и
заплакать.
  Но это потом, а пока она не стала мешать Гане, - осталась в проходной
Глебовой половине среди икон, детских рисунков - тоже на духовные темы, и
самих детей, расположившихся с бумагой, цветными карандашами и красками за
длинным деревянным столом. Ей хотелось посмотреть, что они там с таким
увлечением рисуют, но она боялась Глеба и смиренно рассматривала иконы.
Потом Глеб велел вытащить стол в сад и там рисовать, чтобы не шуметь и не
мешать "отцу Игнатию". Сказано это было, разумеется, в е„ адрес. Яна
задержалась возле Егорки, который расчищал очень т„мную икону со сколами и
царапинами.
  - Старинная?
  - Да нет, начало девятнадцатого. Видите, складки на одежде, объ„мность.
Вот эта - семнадцатый.
  Яна выслушала небольшую лекцию, как распознавать возраст икон, что такое
"ковчег", и что краски по-настоящему следует приготавливать из различных
минералов - из малахита, ляпис-лазури и охры, что Господь даровал нам для
росписи храмов все цвета радуги - Егорка так и сказал про радугу.
  - На кого он похож? - думала Яна. Т„мнорусые гладкие, на косой пробор,
волосы, по-детски нежный рот плотно сжат, напряж„нный прищур т„мных, как у
Глеба, глаз - будто какая-то неведомая точка меж ним и собеседником
приковывает его внимание, будто с точкой этой, или сам с собой, ведет он
разговор, чуть оттопыренные уши...
  - А это что? - спросила Иоанна про приколотый к стене детский рисунок.
  За тонкой перегородкой скрипели под ганиными шагами половицы, что-то
упало, покатилось...
  Это - "Жадность". Каждый рисовал свой самый большой грех. Видите, рюкзак
набит вещами, до Неба никак не добраться. Вот "Лень", "Непослушание"...
"Ложь" - ч„рные птицы изо рта. "Лакомство"...
  Человечек был изображ„н в фантике из-под конфеты "Ну-ка, отними!", будто в
гробу лежит.
  - А конфеты разве нельзя?
  - Просто нам это неполезно. Тело должно служить человеку, а не наоборот.
Лакомство - подчинение телу, это не хлеб. А наше тело смертное. Значит, ты
служишь смерти. Потому и гроб.
  - Логично. А это - Царство Божие?
  Е„ поразило, что дети рисовали Царствие таким же, как е„ сверстники
когда-то - Светлое Будущее. Прозрачные дворцы, яркие сказочные плоды на
деревьях, золотое с голубым небо... Люди с крыльями парят среди
разноцветных птиц и бабочек.
  - Расскажи, - попросила Яна, - А ты как себе представляешь Царство Божие?
  Егорка задумался, но тут ворвался Глеб и велел им идти болтать на улицу и
не мешать Гане. Сказано это было, безусловно, для Яны, но и Егорка стал
послушно вытирать руки. У Гани за перегородкой опять что-то упало.
  В саду уже вовсю неистовствовало солнце, дети в густой тени под вишнями
старательно рисовали недельные свои грехи. И Иоанне не хотелось отходить
от домика, где она каждой клеткой блаженно чувствовала близкое Ганино
присутствие. Она села на скамью, куда ещ„ не пришло, но неотвратимо
приближалось солнце. Глеб покосился на не„, но промолчал.
  "Это и есть Царствие Божие, - подумалось ей, - И ничего больше". Жаркий
день в Лужине, сине-золотое небо, Ганя за стеной рядом, дети рисуют свои
грехи под вишнями, грехи из прошлой жизни, ибо в новой уже ничего плохого
не будет...
  - Я, кажется, знаю, - сказал Егорка, садясь рядом, - Насч„т Царствия. Это
как песенка
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!..
  Это прекрасный мир - всегда, и я - всегда. На земле так не бывает.
  Иоанна печально кивнула:
  - Ты вправду в это веришь, Егорка?
  - Видите, дельфиниум? У него такое крошечное семечко, а смотрите, какой
вымахал куст... А семечко умерло, чтобы стать кустом. И очень красивым...
  - Так ведь и куст умр„т...
  - Да, потому что он во времени и пространстве. Время знаете что такое? Это
- болезнь вечности. А душа - из вечности. Вот я сам придумал
доказательство. Хотите?
  - Ещ„ бы!
  - Вот ваша душа, ваше "Я" появились на свет в определ„нном времени и
месте, от определ„нных родителей, раньше ничего такого не было. Могли вы
появиться от других родителей в другом времени и месте? Ваше "Я" - это
чудо или биохимия?
  - Не понимаю, - с мальчиком-вундеркиндом Яна встретилась впервые.
  - Ну, если бы Вы могли появиться от других родителей, значит, это не
сочетание молекул, ваша душа, а от чуда, от тайны.
  - А если это, как ты говоришь, биохимия?
  - Тогда тем более. Тогда, значит, была какая-то изначальная формула
появления вашей души на свет. Откуда она взялась, эта формула? А?
  - А если одновременно?
  - Одновременно? А вы положите одновременно в разные „мкости разные
активные вещества - разве у вас получится одно и то же? А это не просто
молекулы, а душа! Значит, как ни крути, был замысел вашего появления на
свет. А замысел бессмертен. Вот Пушкин сочинил "Онегина", сколько акт„ров
умерло, которые его исполняли, а Онегин никогда не умр„т. И музыка не
умр„т, "Лунная соната", например...
  - Но разве мы соответствуем Замыслу?
  - Конечно нет, вс„ лишнее и плохое должно сгореть, это и есть ад. Апостол
Павел сказал, что мы спас„мся, будто из огня. Иначе нельзя - какое же
Царство, если в н„м будет тьма? Представляете, вечная тьма? Вечное зло? Вы
знаете, почему Господь изгнал человека из рая?
  - Вкусил запретный плод? - не слишком уверенно спросила Иоанна. Разговор
вс„ более увлекал е„.
  - Дело в том, что в раю человек был бессмертен и безгрешен, он был как
счастливый маленький реб„нок, который не знает, что есть зло. А вы сейчас
спросите меня, откуда в раю взялось зло, так?
  - Ну, допустим, так.
  - Бог не создавал зло. Зло - это просто - отсутствие Бога. Как тьма -
отсутствие света. Господь назвал себя Иегова, значит "Сущий". Только Он
по-настоящему есть, потому что Он всегда. Это Он сотворил время и
пространство, в котором мы жив„м. Мне кажется. Господь сотворил для нас
пространство и время, чтобы мы не оставались вечно злыми. Когда люди не
послушались Бога, и выбрали тьму, им нельзя было больше оставаться в раю,
потому что там есть Дерево жизни. И если бы они вкусили от него, то
остались бы вечно злыми, то есть вечно отлуч„нными от Царства. И Бог
сотворил для нас временный мир, чтобы мы могли исправиться, сотворил из
ничего, из одной точки. Даже меньше точки, я читал - десять в минус
тридцать третьей степени меньше точки, представляете? Это было космическое
яйцо чудовищной плотности, и вдруг оно взорвалось, и полетели во все
стороны галактики, зв„зды до расстояния в 13 миллиардов световых лет. А
потом вс„ это будет падать обратно и наступит конец света.
  Постоянно задавать себе "вечные" вопросы и искать на них ответы было
любимым егоркиным занятием, если он не находил собеседника, то рассуждал
сам с собой. В его голове, в сердце, все время шла невидимая работа, но
этот странный мальчик совсем не был "не от мира сего", если надо было
что-то починить, разобраться, почему не качает насос, или почистить
дымоход или прибить гвоздь в труднодоступном месте, - всегда звали Егорку.
Он был физически крепким, сильным, дела все прокручивал играючи, между
прочим, но пока руки его делали, что-то внутри работало, он мог тут же
затеять разговор на высокие темы, что-то прибивая, обстругивая или
припаивая.
  Но это потом, а покуда чадо Глеба и Вари поведало Иоанне, что все попытки
определить Бога - от гордости. Ну там Высший разум. Абсолютная идея... Нам
сказано, что это Истина, а Истина - от слова "есть", то есть "быть". А ещ„
- что это путь и жизнь, т. е. это путь жизни и бессмертия, другого нет.
Бог - абсолют и совершенство, поэтому не может быть Разумом. Он и так все
изначально знает. И Ему не было необходимости создавать человека. Он
просто захотел поделиться ещ„ с кем-то счастьем "БЫТЬ" и сотворил нас. Но
мы выбрали смерть и теперь ему приходиться нас постоянно спасать. Если,
конечно, просим, потому что иначе - нарушение свободы. Ради нас Он даже
стал человеком и умер на кресте, искупив грехи всего мира своей Кровью.
Значит Бог - это Любовь... Он нас сотворил для счастья, а теперь с нами
мучается. И конечно. Он это вс„ предвидел, но другого пути не было, иначе
не было бы свободы...
  Еще Егорка сказал, что долго думал - если Бог - Любовь, то кого Он любил
до сотворения мира? Ибо если существовал тогда лишь Он, то значит Он любил
Самого Себя, а так быть не может. И поведал о тайне Святой Троицы -
Боге-Отце, Боге-Сыне и Боге-Духе Святом, сплавленных любовью воедино.
Егорка сказал, что когда люди любят друг друга по-настоящему, они
становятся как бы одним целым, и это называется "двоица". А Бог - Троица.
  Иоанна слушала, как двенадцатилетний мальчик рассуждает о настоящей любви,
не подозревая, что все ее клетки, как магнитные стрелки повернуты к полюсу
по имени Ганя.
  - Я проч„л, что Троица - это как Солнце, оно да„т свет, тепло и жизнь.
Свет, тепло и жизнь нераздельны, а вместе это - солнце, оно да„т всему
жизнь. Без него - конец. Но Троица никогда не погаснет. Она вечна, однако
от Тепла и Света можно самому отключиться и погибнуть. Люди так и делают
часто, и наступает зло и тьма, а винят они за это Бога, хотя зло и тьму
Бог не сотворил, это просто - отсутствие Бога. А ещ„ многие спрашивают,
зачем надо было человеку этот выключатель показывать... Но тогда надо
спросить, зачем вообще было сотворять человека?
  - Ну и зачем?
  - Я уже сказал - подарить нам счастье жить. Сотворил по Своему Образу и
Подобию и сказал: "вы - боги". И сотворил прекрасный мир для нас. Небо,
солнце, траву, деревья, птиц, цветы...
  - В семь дней.
  - Только это не наши дни, у Бога день - как тысяча лет. Сначала, были
созданы разумные бестелесные существа - ангелы, потом - Адам и Ева, но и у
них тело было иное, чем у нас, бессмертное. И вообще я читал, что это был
один человек, а не двое, из двух начал, мужского и женского, Адам и Ева,
двоица...
  - Вечно ты фантазируешь, - бросил невольно прислушивающийся к разговору
Глеб, - Вот я скажу отцу Киприану, что ты опять за сво„...
  - Ты уже говорил, а отец Киприан сказал: "Пусть себе"... Нет, правда, пап,
вот и в Библии написано: "И сотворил Бог человека, мужчину и женщину
сотворил их". То в единственном числе, то во множественном... Почему? "И
будут одна плоть"... Двоица. Тот двойной человек, они, двоица, была...
были бессмертны. Им ведь не нужно было размножаться, чтобы продолжать род.
Они любили друг друга божественной любовью и были единым существом.
  Глеб опять хотел что-то возразить.
  - Пусть, очень интересно, - Иоанна вовсе не лукавила, - Ребята, у вас
потрясающий парень!
  - А вот хвалить отец Киприан не благословил, - сказал Егорка, - Велел не
мешать размышлять, но не хвалить. Так вот, ангелы были, как боги, они
ведали добро и зло и знали, что зло - это непослушание Богу. Но некоторые
из них захотели занять его место и восстали, и были низвержены с неба на
землю. И тогда самый главный из них, дьявол, одержимый злобой, соблазнил
Адама и Еву ослушаться Бога и съесть запретный плод. А ведь Господь
предупреждал: "Смертию умр„те!"
  - Но ведь они не умерли?
  - Умерли. Не сразу, конечно, но в мир вошла смерть. У дьявола всю дорогу
так, - вроде бы ничего, а расплата приходит потом. Он врал, когда говорил:
"Ничего не случится. Бог просто пугает..." А получилась вселенская
катастрофа, и человек был будто разрублен надвое, потому что стал смертным
и ему пришлось размножаться, чтобы совсем не исчезнуть. Размножаться и
дробиться. И каждое предыдущее поколение стало навозом для последующего, и
каждое последующее убивало предыдущее. И вечная жизнь обернулась вечной
смертью. Это было просто продление рода, а не жизнь...
  - Затянувшаяся агония, - кивнула Иоанна.
  - Вечное слияние двух половинок, двоицу, заменил инстинкт размножения,
кратковременное слияние двух тел. Это - ловушка для продолжения рода. И
вечная тоска по небесной любви, которой нет на земле.
  - Ну, начитался Бердяева! - буркнул Глеб, - Разве Господь не благословил
брак и чадородие?
  - Благословил как наказание. "В муках будешь рожать детей" и "проклята
земля за тебя, терние и волчцы произрастут тебе", "Прах ты и в землю
возвратишься" - это же наказание!
  - Наказание во спасение, - сказал Глеб, - Для тех, кто умеет терпеть.
"Претерпевший до конца спас„тся".
  - Я и говорю, началась трагедия. Прежде люди не умели отличать добра от
зла и их нельзя было судить по закону, теперь же закон их судил за грехи.
Вот некоторые говорят - зачем нужно было это дерево в раю, да ещ„ запрет:
Не ешьте! Может, они бы и не съели... И ни смерти не было бы, ни зла... Но
тогда бы и свободы не было, потому что свобода лишь там, где выбор:
слушаться или нет. А они отвечают: "вот и хорошо, и не надо никакой
свободы"... И были бы мы роботы...
  - Счастливые роботы, - сказал Глеб, - Или несчастные человеки, не желающие
стать богами. Тема Достоевского. Согласны ли вы быть вечными младенцами?
Стоило ли для этого создавать мир? Нет, наверное.
  - И Господь бы простил, если б человек покаялся. Но Ева свалила вину на
змея, Адам на жену. И тогда Господь понял, что они неисправимы и прогнал
их из рая, потому что у Него не было другого выхода. Вдруг они бы вкусили
от древа жизни и снова стали бессмертными. Бессмертное зло - что может
быть страшнее?
  Так человек оказался среди духов злобы поднебесных. Звери, природа -
раньше человек был их цар„м, как задумал Господь. Но когда человек потерял
связь с Богом и стал слабым, природа, звери, духи природы, всякие там
Вулканы и Зевсы взяли над ним власть. И он стал им поклоняться,
превратился в язычника и совсем забыл Бога.
  Прежде Дух Божий главенствовал над душой и телом, тело было бессмертно, а
душа - бесстрастна. Не знала гордости, жадности, злобы, зависти. И тело
тоже пало - стало объедаться, опиваться, наряжаться, распутничать. Духи
тьмы искушали человека, он теперь служил им, телу и страстям, начал терять
Образ Божий, превращаясь в животное. Господь наказывал человека, потоп.
Содом и Гоморра, засуха, тьма Египетская... Дал Закон - десять заповедей.
Исполняй - и спас„шься. Но человек предпочитал погибель.
  Тогда Господь понял, что у Него есть лишь один способ спасти нас - Великой
Своей Любовью. Умереть, искупив наши грехи своей кровью. Самому стать
человеком, пройти земной путь, показать, как надо жить, и принести Себя в
жертву. Ии