ариком, Петькой или Шамилем, если у него есть
телевизор, не бредит Павкой Кольчугиным - Антоном Кравченко? Бесстрашным,
хитроумным и непобедимым сыщиком, суперменом и мстителем, от которого не
уйд„т ни один гад? Эдаким советским Джеймсом Бондом... Были даже тревожные
статьи о поголовной "антонизации" подростков, которые носят рубашки,
кепарики - "антонки", лихо сигают с крыш, порой ломая конечности, палят из
самоделок и дерутся до крови, подражая своему кумиру, мастеру спорта по
самбо и спортивной гимнастике, чаще всего обходящемуся без каскад„ров.
Употребляют его словечки и пишут на пыльных автомобильных капотах
заглавное "А". То есть "Иду на вы! Антон".
  Разумеется, Отарик не только знал, что в городке снимается сам Кравченко,
но и поведал взахл„б содержание всех отснятых эпизодов, - непонятно было,
когда он успевает ходить в школу и готовить уроки. Просьбу Яны передать
Павке, то есть Антону Кравченко, записку Отарик, разумеется, встретит с
восторгом. И, конечно, мигом простит ей вторжение в свои покои.
  - Только тайно, чтоб никто-никто... - шепнула Яна, сунув в его тонкие
раскрытые клювом пальцы запечатанный конверт. Пальчики сжались, проглотив
добычу, в горячих угольных глазах Отарика заплясали колдовские огоньки, и
он исчез, будто и не было мальчика. И так же неправдоподобно быстро - Яна
едва успела переодеться с дороги, - появился вновь по невероятно крутой,
ведущей на балкон лестнице. Как юный Ромео. Изобразит пальцами букву "У" -
"Победа! Вс„ в порядке" - тоже Антонов жест, и покажет прямо на рукаве
футболки размашистый автограф своего кумира.
  Она назначила Антону встречу на заваленном пустой тарой клочке пляжа,
сразу за второразрядной хачапурной, где и перекусила в ожидании. Хачапури
были суховатыми и пересоленными, но зато с пылу-с жару, а кофе и вовсе
приличный, по всем правилам, на жаровне с раскал„нным песком и хозяином с
такими же угольно-кал„ными, как у Отарика, глазами.
  Время тянулось медленно, до шести оставалось ещ„ четверть часа. Она
вспомнила о море. Оно в нескольких шагах, а она ещ„ даже не искупалась,
она совсем забыла о море, хотя прежде всегда первым делом, бросив как
попало вещи, бежала в "стихию".
  "О, море в Гаграх!.." Реки наводили на не„ тоску, да и другие моря - Азов,
Прибалтика. Даже Крым. Гагры с их неправдоподобной красотой вызывали мысли
о рае, они были волшебством, а она обожала чудеса. Она приезжала сюда, как
в рай и уезжала всегда со слезами, она томилась по "морю в Гаграх" на
любом другом курорте - в Паланге, Варне, Коктебеле, Пятигорске, по
которому однажды долго бродила, любуясь красотами и вс„ больше мрачнея, и
Денис, наконец, взорвался - чего она, собственно говоря, ищет? А она
призналась - "моря". Мысль, что где-то здесь должно быть море, досаждала,
пока она, плюнув, не взяла два билета на самол„т, хотя до смерти боялась
летать, выслушала стойко вс„, что думает по этому поводу Денис, и через
час уже окуналась в "стихию".
  И вот она совсем забыла про море.
  За хачапурной, за пустыми ящиками, оно было не слишком чистым, возможно,
здесь неподал„ку в него сливали всякую дрянь, да и погода была не ахти. И
хоть и одела она купальник, но белья сухого не взяла, и полотенце забыла.
А когда доплыла до буйка и легла на спину, глядя на расплывающееся над
головой вечернее облако с золотисто-розовыми краями, она исцелилась на
мгновенье, жизнь снова стала жизнью, море укротило демонов. Но лишь на
мгновенье, пока она не увидала прыгающего по ящикам Антона в т„мных очках
и надвинутой на лоб ковбойской шляпе, и не свистнула ему особым "Панкиным"
свистом.
  Он махнет рукой. Действие второе. Ваш выход, Иоанна.
  - Ну ты да„шь, - он целует е„ в щ„ку. - Фу, лягушка. Где полотенце? Как
это нет? Рандеву на помойке. Что вообще происходит?
  Она прыгает на одной ноге, вытрясая из уха воду, натягивает на мокрое тело
сарафан, ловко освобождается от бикини, трусики падают к ногам. С Антоном
она не церемонится, они с незапамятных врем„н как брат и сестра, на
съ„мках чего только ни бывало, и спали на одном матрасе, и в деревенской
бане приходилось наскоро мыться всем скопом. Мальчики, отвернитесь;
девочки, отвернитесь.
  Обсыхая на остывающем солнце среди пропахших помидорами и хурмой ящиков,
хоть и невелика была вероятность, что кто-то из общих знакомых или
Антоновых фанатов забер„тся на эту свалку, хоть и сомбреро с очками
закрывают ему поллица, но береж„ного Бог береж„т, - она изложит ему третье
действие и его непосредственную роль.
  Он даже очки снял и смотрел на не„ во все глаза - разыгрывает она его, что
ли? Потом в панике принялся вытирать лицо лифчиком сохнущего бикини.
Лифчик она отобрала.
  - Ну ты да„шь!.. Нет, это, мать, без меня... Ты меня не подставляй. Он не
пойм„т.
  Она заверила, что не собирается его подставлять, что вс„ бер„т на себя,
что с юмором у Дениса в порядке, а осенившая е„ в Москве идея гениальна,
она вон за тысячу километров специально прилетела, хоть и самол„та боится,
как чумы - неужели вс„ зря? И Гиви будет сюрприз, на всю жизнь
запомнится...
  Да уж запомнится!.. Не, мать, я в эти ваши игры...
  Конечно, он подумал о "Шкафе", об этой Хельге, но на сей случай у Яны было
заготовлено несколько отвлекающих реплик, из которых следовало, что
присутствие денисовой подружки в городе, которое ей, само собой, известно,
колышет е„ не более присутствия в городе этой вот мухи. Она предвидела,
разумеется, что Антон заартачится, но у не„ вс„ продумано, отработан текст
и подтекст. По сценарию в конце третьего действия Антон должен сдаться,
что, в конце, концов, и происходит. Антон, при вс„м сво„м патологическом
упрямстве, принадлежал им - ей и Денису. И никуда от этого, не денешься.
  Это он, Денис, углядел в совсем ещ„ желторотом провинциальном мальчишке из
КВН, великолепно крутящем на сцене сальто, будущего великого и
непревзойд„нного Павку Кольчугина, хотя пробы были не очень. И она, да и
худсовет поначалу никак не могли понять, почему такой странный выбор. Хотя
где-то в мистических глубинах е„ подсознания таился ответ - Яна это
чувствовала интуитивно, но никак не удавалось ей ухватить свою догадку за
хвост. Так или иначе - Антон Кравченко вот уже второе десятилетие
принадлежал им. Из года в год, от серии к серии - сердце телесериала!
Антон старел вместе с Павкой, это была его первая и основная жизнь.
Маленький театрик там, в родном городке, откуда наотрез отказалась ехать
жена его Нина, завлабораторией в "Ящике", был как бы между прочим, между
съ„мками. И семейная жизнь, и уютный коттедж на две семьи, и отцовство
/обожаемые мальчишки-близняшки/ - на вс„ это почти не оставалось времени.
И хотел Антон или не хотел, он вс„ более становился Павкой Кольчугиным.
Она, Иоанна, лепила, придумывала ему эту главную жизнь - подвиги, мысли,
женщин.
  О, разумеется, Антон был идолом и должен был принадлежать всем и никому -
это Яна отлично понимала. И у не„ была трудная задача: с одной стороны,
советский супермен должен быть безупречно нравственно чист, с другой -
сводить женщин с ума, оставаясь при этом непобедимым, но и не вызывая
сомнений в своей мужской потенции и мощи. Она придумала ему некую
таинственную возлюбленную, иностранку-коммунистку, под разными крышами
работающую на нашу разведку, которая появлялась чудесным образом всякий
раз, когда Павка оказывался один на один с опасным и трудным заданием,
связанным с международной мафией. То под видом стюардессы, то танцовщицы,
то роскошной светской дамы, она всегда спасала, снабжала ценными
сведениями и вообще всячески "содействовала", каждый раз гримируясь и
скрывая от зрителей лицо. Узнаваемая лишь по шраму за ухом под роскошными
волосами и ещ„ кое-какими деталями, из которых следовало, что таинственная
незнакомка - опять "та самая". Подруга детства, может быть, даже невеста
или тайная жена, но об этом ни гу-гу, и каждый раз после поцелуя в
диафрагму подруга детства - иностранка снова исчезала в волнах житейского
моря до следующей серии, оставляя Павку-Антона вновь свободным на радость
героиням и телезрительницам.
  Как ни крути, она, Яна, творила судьбу Павки-Антона даже в большей
степени, чем Денис, - Антон чувствовал эту власть и тяготился ею, и
бунтовал, порой с ослиным упрямством отстаивая свои идеи и "находки",
которые иногда были "в яблочко", чаще - бредом. И тогда Денис психовал, а
Яна терпеливо давала Антону самому почувствовать, что греб„т он не туда и
повернуть надо "туда". Денис ломал его. Антон Дениса ненавидел и
побаивался, Яна подозревала, что он и е„ в глубине души ненавидит, но,
чисто по-женски заставляя его захотеть то, чего хочет она, добивалась куда
большего, чем Денис.
  Вот и сейчас в этом единоборстве она перетягивает Антона на свою сторону,
используя заготовленные в самол„те аргументы, кино развивается по плану.
Теперь Антон должен уговорить Надежду Савельевну, грим„ршу и, если
заупрямится, вывести на сцену ещ„ одно действующее лицо - Лиловую,
закадычную подругу Надежды Савельевны. В поддержке Лиловой Яна,
разумеется, не сомневалась.
  - Что я, в конце концов, зря летела? Поправки сдавать, времени в обрез,
так хорошо придумала, вс„ бросила, и летать боюсь, теперь вот ещ„
обратно... Думала - всем сюрприз, ты, во всяком случае, оценишь, а ты...
Серый ты, Кравченко! - орала она ему вслед, уже прыгающему прочь по
ящикам, скользящему по некондиции из перезревшей хурмы и помидоров, уже
сообщнику.
  Он оберн„тся и в бессильной досаде покрутит пальцем у виска.
  - Балда, я вс„ беру на себя! - крикнет она вдогонку.
  Он исчезнет, а она опять полезет в море. Ей было то жарко, то холодно. И
тогда, и ночью на узкой койке Отарика, где она проворочается почти без
сна, то затворяя, то распахивая балконную дверь. И запах зреющей
"Изабеллы", и треск цикад. И, как конец света, налетающий время от времени
огненный грохот проносящегося поезда, и упоительно-мазохистская мысль, что
Денис и эта, "Шкаф", конечно же, сейчас вместе, и его рука на е„ маленькой
точ„ной груди, и сплет„нные тела извиваются, как осьминог, и окно, как у
не„, то открыто, то закрыто. И трещат цикады, и пахнет "Изабеллой", и
грохочет поезд...
  Всю ночь напрол„т будут терзать е„ демоны, снова и снова прокручивая в
воспал„нном мозгу адскую эту эротику, и она будет пить и пить из ядовитого
сосуда, вс„ более пьянея разрушительной злобой. Это будет
захватывающе-мучительно, как заглядывание в пропасть.


  ПРЕДДВЕРИЕ

  "За период зимней кампании 1942-1943 годов Красная Армия нанесла серь„зные
поражения гитлеровским войскам, уничтожила огромное количество живой силы
и техники врага, окружила и ликвидировала две армии врага под
Сталинградом, забрала в плен свыше 300 тысяч вражеских солдат и офицеров и
освободила от немецкого ига сотни советских городов и тысячи с„л.
  Зимняя кампания показала, что наступательная сила Красной Армии возросла,
наши войска не только вышибли немцев с территории, захваченной ими летом
1942 года, но и заняли ряд городов и районов, находившихся в руках врага
около полутора лет. Немцам оказалось не под силу предотвратить наступление
Красной Армии". /И. Сталин/
"Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и
Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева
и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен
Сталинграда. В этих великих сражениях наши доблестные бойцы, командиры и
политработники покрыли неувядаемой славой боевые знамена Красной Армии и
заложили прочный фундамент для победы над немецко-фашистскими армиями".
/"Правда", 23 февраля, 1943 г./


  СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

  "Суд же состоит в том, что свет приш„л в мир; но люди более возлюбили
тьму; нежели свет, потому что дела их были злы.
  Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не ид„т к свету, чтобы не
обличились дела его, потому что они злы;
А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что
они в Боге соделаны". /Иоан. 3, 19-21/
То есть оправданы будут ИДУЩИЕ К СВЕТУ, ПОСТУПАЮЩИЕ ПО ПРАВДЕ.
  Ибо дела ПОСТУПАЮЩИХ ПО ПРАВДЕ В БОГЕ СОДЕЛАНЫ.
  Это напрямую относится к советским людям. Иосифу удалось своим "жезлом
железным" худо-бедно создать Антивампирию, семью народов, противостоящую
мировому злу, царству Мамоны.
  "...Простите, но я в этом отсутствии самого вкуса к провинциализму, в
неумении и нежелании устраиваться своим меленьким мирком, какою-нибудь там
самостийностью вижу вс„-таки печать величия нашего народа, и его духовного
превосходства, по крайней мере, в призвании: единственный в мире народ
вселенского сознания, чуждый национализма... И вообще в этом залог
великого будущего, а вс„ великое трудно, и даже опасно". /прот. Сергий
Булгаков/
Капитализм - более-менее цивилизованный мир хищников, поделивший
территорию на "зоны владения".
  Социализм - гостиница с равными правами для всех, но с отдельными номерами
люкс. Неимеющие их завидуют имеющим, что потенциально порождает
возможность реставрации капитализма.
  Коммунизм - дружная семья народов, спаянная любовью. "Все за одного, один
за всех". "Хлеба горбушку, и ту пополам".
  Царствие Небесное - семья народов, спаянная любовью, в Доме Отца.
  Есть вечные ценности пред Богом. Это, прежде всего, добрые дела -
накормить голодного, дать крышу над головой бездомному, одеть нагого,
исцелить болящего, сеять "разумное, доброе, вечное", "избавлять от
лукавого"... Ну и, конечно, благословл„нная Церковью защита православного
отечества. Точнее, богоугодного, потому что и другие конфессии
благословили свою паству защищать Антивампирию - Родину. "Кто душу положил
за други и до конца вс„ претерпел..." "Пароходы, строчки и другие ДОЛГИЕ
ДЕЛА".
  Каждый день советских людей, прожитый "по правде", превращал личное
историческое, тленное время в ВЕЧНОСТЬ, в вечную ценность, благословл„нную
Небом. Это прекрасно понял Пастернак в обращ„нных к Иосифу стихах:
  Я понял: вс„ живо.
  Векам не пропасть,
И жизнь без наживы -
Завидная часть.
  Спасибо, спасибо
Двум тысячам лет,
В трудах без разгиба
Оставившим свет.

  - Постой, почему "Двум тысячам"? - спросил АГ.
  - Двухтысячелетняя история христианства, сын тьмы. Слушай дальше:
  Я понял вс„ в силе,
В цвету и соку.
  И в новые были
Я каплей теку.

  И вечным обвалом
Врываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне

  И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин
И эти стихи.

  Суд будет над мироощущением, "состоянием души" каждого. Сумел ли человек
за свой земной путь выздороветь от порожд„нного самостью вампиризма или
хотя бы понять, что БОЛЕН? Или по-прежнему отнимает у Неба время и души
детей Его, а свою жизнь тратит, чтобы самоутвердиться за сч„т других и
даже самого Неба...
  "Чтоб служила мне рыбка золотая, и была бы у меня на посылках"...
  Мироощущение малой части вселенского восходящего Целого -
Богочеловечества, самоотверженно служащего этому Целому... Оно, осознанно
или интуитивно, имелось у советского народа. Это был уже НАРОД а не стадо.
  Состояние души, сердца, осознавших себя как "малое в великом", его
соответствие Замыслу. Всякая малая клетка, самоотверженно служащая всякому
живому организму на земле, частью которого она является, получает в
награду жизнь. Временную, земную. Цветок, дерево, птица, любая клеточка и
орган человеческого тела...
  - Кроме аппендикса, - хмыкнул АГ.
  - Жизнь земная - награда за соответствие Замыслу на земле.
  Жизнь вечная - награда Неба.
  "Сейте разумное, доброе, вечное"... Вс„ это заложено в Молитве Господней
"Отче наш" - Формуле Спасения. В традиционных христианских ценностях, во
многих других религиях мира.
  Было ли такое мироощущение у "товарищей" с их "мечтой прекрасной, ещ„ не
ясной", которая являлась, безусловно, заложенной в сердце тоской по Свету.
С отвержением буржуинской Вампирии, где можно за сч„т других дать вволю
разгуляться самым низменным инстинктам, с мечтой о Тайне, - они были "на
Пути". И Господь неведомо стоял рядом, и рождалось в сердцах Царствие,
давая ощущения счастья, полноты истинного бытия, выхода бессмертия в Боге,
приобщения к Великому Целому.
  А насколько при этом были соблюдены "права человека"... "Мои пути - не
ваши пути"... Может ли добро быть с кулаками? В схватке с тем, кто может
когтем перевернуть землю, если дать волю, с его армией тьмы, с сидящем в
каждом оборотнем первородного греха, потенциальным вампиром, убивающим
прежде всего своего хозяина?
  Мышление Иосифа, пусть ветхозаветное, давало однозначный ответ: пасти их,
вверенных ему Богом, "жезлом железным", отстреливаясь от волков,
внутренних и внешних. Поставить на Путь и гнать вперед, вверх, отсеивая
/не без ошибок, разумеется/ "паршивых овец". И взять за это всю
ответственность перед Всевышним.
  Главное - "избавить от лукавого", пичкающего обманными ядовитыми плодами,
увести от Вампирии, от "рабства египетского" у дурной количественной
бесконечности и родовой необходимости, от "работы вражия"...
  И служили они "заре коммунизма", не надеясь на бессмертие - награду
церковной паствы, бескорыстно исполняли заповеди - не только согласно
партийному уставу, постановлению партбюро или комсомольского собрания, но
по велению сердца... Не веря в адские муки загробные. То есть не из-за
страха, не за награду, не как рабы или на„мники, а как сыны... Что делало
их подвиг особенно ценным перед всевидящим оком Божиим...


  * * *

  Приказ Народного Комиссара Обороны:
  "23 февраля 1943 года гвардии рядовой 254 Гвардейского стрелкового полка
Гвардейской стрелковой дивизии Александр Матвеевич Матросов, в решающую
минуту боя с немецко-фашистскими захватчиками за дер. Чернушки,
прорвавшись к вражескому ДОТу, закрыл своим телом амбразуру, пожертвовал
собой и тем обеспечил успех наступающего подразделения...
  ...Героя Советского Союза гвардии рядового Александра Матвеевича Матросова
зачислить навечно в списки 1-й роты, 254 Гвардейского полка имени
Александра Матросова.
  Народный Комиссар Обороны, Маршал Советского Союза И. Сталин".


  * * *

  "-Я недавно был в Венгрии, мне говорили, что у них в коммунизм никто не
верит.
  - Венгры? Мещане они глубокие, мещане. У русского же есть какое-то
внутреннее чуть„, ему нравится размах, уж если драться, так по-настоящему,
социализм - так в мировом масштабе... Особая миссия... В данном случае, да.
  - Как Достоевский говорил, народ-богоносец.
  - Богоносец, да. У него - сво„... Вс„-таки решились, не боялись
трудностей, открыли дорогу и другим народам... Вот рядом живут разные
народы, дышат по-разному. Для одних социализм - великая цель, для других -
приемлемо и не слишком беспокоит". /Молотов - Чуев, 1983 г./
"- Сталин в„л дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, -
говорит Молотов. - Нам нужен был мир, но по американским планам двести
наших городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.
  Сталин рассуждал так: "Первая мировая война вырвала одну страну из
капиталистического рабства. Вторая мировая создала социалистическую
систему, а третья навсегда покончит с империализмом."
- А что, если иметь в виду грядущий апокалипсис - последнюю революцию
Божию,.. гибель Зверя и Вавилонской блудницы, - Иосиф, наверное, прав в
своем предсказании. Окончательная победа мировой Антивампирии над
вселенским злом,.. - вставил АХ.
  "Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из маршалов,
кажется Василевский, спросил у него, как он представляет коммунизм?
  "Я считаю, сказал Сталин, - начальная фаза или первая ступень коммунизма
практически начн„тся тогда, когда мы начн„м раздавать населению хлеб
задаром". И вот, по-моему, Воронов спрашивает: "Товарищ Сталин, как же -
задаром хлеб, это невозможное дело!" Сталин подв„л нас к окошку:
  "Что там?" - "Река, товарищ Сталин". - "Вода". - "Вода". - А почему нет
очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в
государстве такое положение и с хлебом". Походил, походил и говорит:
"Знаете что, если не будет международных ос