а не призна„т. Он
думает, что ид„т впереди, а на самом деле тянет назад, к худшему...
  - Хрущ„в - он, безусловно, реакционного типа человек, он только примазался
к коммунистической партии. Он не верит ни в какой коммунизм, конечно.
Булганин действительно ничего не представляет - ни за, ни против, куда
ветер подует, туда он и ид„т. Берия - это, я считаю, чужой человек. Залез
в партию с плохими целями. Маленков - способный аппаратчик. Почитаешь -
немножко жутко становится...
  - Могло быть, что эти четверо сплели заговор против Сталина? - как пишет
Авторханов.
  - Тройка, тройка. Без Булганина, да, она могла иметь всякие планы. Роль
Берии не выяснена... По-моему, в последние годы Сталин не вполне владел
собой. Не верил кругом. Я по себе сужу. А Хрущ„ва пододвинул. Тут он
немножко запутался.
  - По этой книжке получается, что он перестал доверять Берии.
  - Я думаю, да. Он знал, что Берия пойд„т на любое, чтобы себя спасти. Тот
же Берия подбирал охрану фактически, а Сталин выбирал из того, что ему
давали, думал, что сам вс„ делает. А Берия подсовывал.
  - Могло быть, что они отравили Сталина, когда выпивали с ним в последний
день перед болезнью?
  - Могло быть. Могло быть. Берия и Маленков были тесно связаны. Хрущ„в и
примыкал к ним и имел свои цели. Он всех перехитрил! У Хрущ„ва была почва
более крепкая, потому что мещанство было везде. А он на мещан
ориентировался, Хрущ„в, не интересуясь идеями. Как одно с другим слепить.
А идеями построения коммунизма он не интересовался." /В. Молотов - Ф. Чуев/
"- Я был у Поскр„бышевых, разговаривал с дочерью Власика, она рассказала,
что когда арестовали е„ отца, незадолго до смерти Сталина, он произн„с:
"Дни Сталина сочтены. Ему мало жить осталось." Он понял: Берия убирает
всех преданных Сталину людей, - рассказываю я.
  - Правильно. Тогда говорили, что разложился Власик. Разложились ещ„ кто-то
из окружения Сталина, с бабами путались чужими. Но я уже тогда мало был в
курсе дела.
  - Авторханов пишет: "...единственный, кто искренне относился к Сталину,
был Молотов"...
  - Да, во время похорон из тр„х выступавших, дескать, искренне, один... Я
тоже допускаю, что так и есть.
  - Я не думаю, что Хрущ„в горевал о смерти Сталина.
  - Нет, он был очень зол на Сталина. А Берия тем более, конечно, Сталин
иногда выражал пренебрежительное отношение к Берии. Убрать хотел. А кому
доверял - трудно сказать. Кажется, никому. Хрущ„ву? Никак уж не мог,
конечно, доверять. Булганин никак не подходил. Сказать, что Маленков был
близок к Сталину, по-моему, нельзя. Молодых заметных не было. Ленинградцев
он отшил.
  - Авторханов пишет, что Сталин придумал "дело врачей", чтобы свалить
Берию. А что, он без этого не мог?
  - Так тоже не бывает. Надо, чтоб для других было убедительно. Промолчат,
но не поверят...
  - В сообщении о врачах было о небдительности наших органов Госбезопасности
- сильный нам„к на Берию.
  - Да, правильно. Видел, что Берия старается, но не вполне искренне... Что
Берия причастен к этому делу, я допускаю. Он откровенно сыграл очень
коварную роль". /Молотов - Чуев/

  "Сталин лежал на диване. Глаза закрыты. Иногда он открывал их и пытался
что-то говорить, но сознание к нему так и не вернулось. Когда он пытался
говорить, к нему подбегал Берия и целовал его руку.
  - Не отравили ли Сталина?
  - Возможно. Но кто сейчас это докажет? Лечили хорошие врачи. Лукомский -
хороший терапевт, Тареев...
  ... - Говорят, его убил сам Берия?
  - Зачем же Берия? Мог чекист или врач, - ответил Молотов, - Когда он
умирал, были моменты, когда он приходил в сознание... Вот тогда Берия
держался Сталина! У-у! Готов был... Не исключаю, что он приложил руку к
его смерти. Из того, что он говорил, да и я чувствовал... На трибуне
мавзолея 1 мая 1953 года делал такие нам„ки... Хотел, видимо, сочувствие
мо„ вызвать. Сказал: "Я его убрал". Вроде, посодействовал мне. Он,
конечно, хотел сделать мо„ отношение более благоприятным: "Я вас всех
спас!" Хрущ„в едва ли помог. Он мог догадываться. А возможно... Они
вс„-таки близко... Маленков больше знает. Больше, больше...
  - Сам Сталин, помнится, сказал во время войны: "Я знаю, что после моей
смерти на мою могилу нанесут кучу мусора. Но ветер истории безжалостно
развеет е„!"
- И ещ„ одна деталь. Он пишет, что 17 февраля 1953-года Сталин принял
посла Индии К. Менона. Рисовал на листках блокнота волков: "Крестьяне
поступают мудро, убивая бешеных волков!" Вроде бы он имел в виду некоторых
членов Политбюро.
  - Рисовал для забавы, - ответил Молотов". /Молотов - Чуев/
Люди, люди развращ„нные,
То рабы, то палачи,
Бросьте, злобы изощр„нные,
Ваши копья и мечи.
  Не тревожьте сталь холодную,
Лютой ярости кумир -
Вашу внутренность голодную
Не насытит целый мир.
  Ваши зубы плотоядные
Блещут лезвием косы.
  Так грызитесь, кровожадные,
До последнего, как псы.

  /А. Полежаев - современник Пушкина/

  "Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители,
умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами,
глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили
власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли,
режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого,
отстраняют от будущего - обрекают на жалкое прозябание в рабстве и
подчинении у всесильных соседей?.." / Из "Слова к народу". Страница
Истории, 1991 год/


  СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

  Он максималистски признавал только "спасающийся" народ, только "верных",
служащих Делу. Он интуитивно выбирал, выращивал в сво„м царстве лишь
пригодных для "светлого будущего" самоотверженных сподвижников высокой
божественной мечты. Тайны, а не пресловутой "бочки варенья", отвергая слуг
царства тьмы и Мамоны. Он строил страну "героев, мечтателей и уч„ных",
"готовых на подвиг и на труд", искал "крылатых" и часто разочаровывался,
когда "крылатые" оказывались упырями и демонами. А бескрылые - ползали на
брюхе.
  Но Иосиф упорно продолжал непосильную свою селекционную и инкубаторскую
работу, свою реанимацию "м„ртвых душ", не щадя ни себя, ни других, следуя
проштудированным в семинарии понятиям о вселенском зле, от которого он как
"пастырь добрый" должен увести своих овец согласно повелению Неба:
  "Выйди от не„, народ Мой..."
"Пусть м„ртвые хоронят своих мертвецов..."
"Отреч„мся от старого мира, отряхн„м его прах с наших ног..." Он пытался
"отделить зерно от плевел", понимая, что "кадры решают вс„".
  В фильме тех лет "Золотой ключик" куклы свирепого жадного
Карабаса-Барабаса улетают в сказочную страну Спасения на странном
диковинного вида летательном аппарате, очень похожем на библейский Ковчег.
Иосиф построил для своего народа такой летающий Ковчег - нелепого вида,
громоздкий, варварскими методами - но аппарат летал! Там "дружба помогала
делать настоящие чудеса!", а конструкция была очень близка к Замыслу.
Каждая часть должна была служить Целому, быть на сво„м месте, то есть
исполнять предназначение. У Иосифа "пастыря" не было "родни" - лишь
сподвижники - "матерь и братья". Он не менял "солдат на генералов", даже
собственного сына.
  Кесарь-пастырь Иосиф часто использует библейскую лексику, запрещает
религиозные секты, убийство детей во чреве, вводит цензуру на
нравственность - построже, чем при царе, вводит раздельное воспитание
мальчиков и девочек. Считает "святым делом" защиту социалистического
отечества, избавившего народ от "служения Мамоне". Он был "хранителем
виноградника" в отсутствие Господина - восстанавливал, взращивал, охранял,
защищал... Он старался заставить их отречься от сидящего в душе алчного
зверя, первородного греха. Он убивал зверя порой звериным способом и
считал, что это лучше, чем соблюдать "права зверя".


  * * *

  Великий граф с его религиозно-нравственными исканиями, ремонтировавший
крышу бедной вдове, граф пахарь и сапожник был ей теперь понятен и близок,
хоть отец Тихон и считал, что граф пал жертвой собственной гордыни.
  "В безумии дерзнул Евангелие переписывать! А гордыня - стена, отделяющая
от Бога"
Иоанна понемногу "воцерковлялась". Ходила по воскресеньям и по праздникам
в храм, старалась соблюдать посты, регулярно читала утренние и вечерние
молитвенные правила, бывала на исповеди и причащалась. Привыкла к долгим
службам, к тычкам бесноватых бабок, которые тоже к ней привыкли и даже
разрешали подежурить у подсвечника перед иконой Спасителя. Ей это
нравилось - менять догоревшие свечи, гасить подушечками пальцев, почему-то
не обжигаясь, принимать новые, перекрестившись с поклоном, расставлять
полукругом по росту, снимать с подсвечника ещ„ т„плые подт„ки воска - так
она, казалось, могла стоять часами, испытывая странно-блаженное состояние
умиротворения.
  И ещ„ ей нравилось, что теперь она хоть отчасти могла оградить впервые или
случайно пришедших на службу, на которых накидывались бабки: не так
стоишь, не так крестишься, чего без платка, чего губы накрасила, чего в
брюках - ну и так далее - с явной целью навсегда отвадить от храма. Она
тут же брала жертву под защиту, ставила е„ свечку на лучшее место, и
улыбалась, и ободряла и шепотом просила простить старух, которым во
времена богоборчества приходилось защищать храм от беснующихся хулиганов
едва ли не клюками... Вот и бдят по привычке, охраняют святыню, как умеют.
Так что надо нам всем приходить в храм почаще, становиться хозяевами и
исправлять грехи отцов и дедов. Вот в хор нам голоса нужны...
  Самой Иоанне петь в церковном хоре тоже нравилось - подвязавшись под
подбородок платком, тоненько выводить со старухами: "Бога человекам
невозможно видети, на Него же не смеют чины ангельские взирати..."
Но в общем-то ей, наверное, так и не удалось воцерковиться по-настоящему,
как, например, лужинской общине, Глебу и Варе... Они жили этим. Не говоря
уж о Гане. Бог и церковь для не„ вс„ ещ„ не слились в одно, но е„ уже
тянуло в храм, к подсвечнику, к бабкам из хора, к отцу Тихону, который
считал е„ своим духовным чадом. И она, выросшая без отца, по-детски
безропотно исповедывала ему то, в ч„м никому другому ни за что бы не
призналась.
  - Мне кажется, я никого не люблю, - опять сокрушалась она, - Вот родные,
семья... Я, конечно, исполняю что надо, но это так, поневоле... Отношения
поддерживаю только с нужными людьми, от которых что-то могу получить,
друзей у меня нет. Для меня что люди, что вещи - захотела, теперь имею.
Они требуют внимания, иногда это приятно, иногда тяготит. Матери писала
неохотно и редко, открытки в день рождения и на новый год. Она мне сначала
писала длинные письма, вс„ жаловалась на тоску и одиночество... Потом,
наверное, поняла, что кричит в пустоту, писала вс„ реже. И я не знала, что
она тяжело больна. Даже на похороны не приехала, не стала прерывать
заграничную поездку. "Возлюби ближнего"... - Но как возлюбить, батюшка,
если не получается?
  - А ты хочешь, чтоб получилось? "Возлюбить", Иоанна, значит пожертвовать.
Самостью пожертвовать, то есть собой. Ближний съест тво„ время, покой,
жизненные силы, сядет на шею. И отплатит порой самой ч„рной
неблагодарностью... Человек лукав и грешен.
  Это великий подвиг - отдать себя на распятие ради других. И опять же
человек лукав. Как совместить слова: "Возлюби ближнего, как самого себя" и
"Кто ради Меня не оставит мать, мужа, детей, тот не достоин Меня"? Надо
отличать любовь к ближнему от идолопоклонства и человекоугодия - это вс„
грехи тяжкие, а грань иной раз едва различима... Увидеть в каждом Образ
Божий и Образу этому служить, очищать от скверны - вот к чему призывает
Господь.
  Или милосердие. Накорми, приюти, перевяжи раны, утешь, посети в тюрьме. Но
и тут можно запутаться. На днях вот ко мне парень приш„л, сын одной
прихожанки. Руки дрожат, сам весь тряс„тся. "Дай, говорит, батюшка, тр„шку
опохмелиться, сил нету, а то грех будет, украду или повешусь". Ну что с
ним сделаешь - дал. Прав или не прав - сам не ведаю. А если бы и впрямь
что сотворил? А так вроде пронесло. Потом трезвый приходил, лечиться
пообещал... Лишь на Господа упование наше, сами мы и добра от зла порой
отличить не можем, своих грехов не видим. Это большой дар - видеть свои
грехи, это уже полдела. Благодари за то Господа. Но и спрос с тебя строже,
коли ведаешь, что творишь.
  Молись так: Господи, у меня холодное сердце, и я даже не хочу, чтобы Ты
его растопил, ведь так? Я как тот отрок из сказки, у которого сердце
превратилось в кусок льда и он ничего не чувствовал. А ведь сказано: даже
если чудеса творишь, а любви не имеешь - не войд„шь в Царствие. Как же
нам, немощным, быть? Только молиться смиренно молитвой мытаря: "Буди,
Боже, милостив Мне грешному". Верю, Господь услышит, ибо "жертва Богу дух
сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит".
  Предай свою жизнь Господу, Иоанна, и устроит Он вс„ чудесным образом. И
сердце ожив„т для добра, и душа расправит крылья. "Отвергнет прах земных
сует", как Пушкин писал, и полетит, полетит...
  - Батюшка, вы же сами благословили зарабатывать трудом на земле, и цветы
продавать благословили. Сами говорили: "Побудь, Иоанна, Марфой..."
- Благословил. А несвежие цветы продавать - грех, сама поняла. Убыток
понес„шь материальный, а так - душа пострадает, куда хуже. Покупатель
букет принес„т жене на именины, а цветы облетят - стыд-то какой! И
выскажутся в твой адрес, а Господь слушает... Клад„шь в карман, а
крад„шь-то у души, у вечности! Об этом мы, безумные, не думаем. Рубля нам
жалко, а души не жалко...
  - Я больше не буду, батюшка...
  - Будешь, Иоанна. Господь сказал Никодиму: "должно вам родиться свыше". То
есть от духа. Вон даже апостолы после распятия Господа... Поначалу
испуганные, растерянные, а как сошли на них в день Пятидесятницы огненные
языки, так исполнились все Духа Святого и заговорили на незнакомых языках,
и все их понимали... И не колебались боле, шли на смерть, ибо
почувствовали, что бессмертны, как боги.
  "И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут
пророчествовать,.. - читал из Евангелия отец Тихон, - Солнце превратится
во тьму, и луна в кровь, прежде нежели наступит день Господень великий и
славный; И будет: всякий, кто призов„т имя Господне, спас„тся".
  Есть, Иоанна, хорошие сказки, мудрые. Вот лежит красавица и спит, и вокруг
вс„ царство спит. В паутине все, во грехе. Но так сладко спать! И жд„м -
вот явится принц и разбудит... Все мы до поры до времени спим, Иоанна. А
спать нельзя - лес дремучий и волки вокруг.
  Когда осознаешь неправедность земного бытия и собственную немощь этой
неправедности противостоять, и невозможность жить во зле и тьме, тогда
закричишь: Спаси, Господи, погибаю! Закричишь, как роженица в муках - к
таким Он приходит. И преобразует, рождает свыше. Всякий плод должен
созреть, а иные так и висят до зимы, пока не сгниют или зам„рзнут.
Теплохладностью надо переболеть, как коклюшем или ветрянкой, и молить о
выздоровлении. И кто записан в Книге Жизни, обязательно родится свыше.
  "А я? - со страхом думала Иоанна, - Записана ли я? Вроде слышу Зов, и иду,
но так медленно. И опять играю..."
- Не горюй, - будто читая е„ невес„лые мысли, ободрял отец Тихон, -
сказано нам в утешение: "Ты никогда бы не искал Меня, если б Я уже не
наш„л тебя"... Это я насч„т Книги Жизни. Будь ревностна - "Много званых,
но мало избранных". Господь любит и зов„т всех, но мало кто избирает
Царство, оставаясь теплохладным. Тогда приходят скорби, лишения, страдания
- чтоб через них смягчилось сердце, пришло отвращение к греху. Господь
кого любит, того наказует. Господь всех призывает, но знает, чем вс„
кончится, ибо для Него нет времени. Нет настоящего, прошлого, будущего -
Он и изначально вс„ знает. Время теч„т для нас, и в н„м мы свободны
выбирать между добром и злом. Вот Пушкин знал, что Татьяна не станет
прелюбодейкой, и за то любил е„, так?.. Тебе даны разум и Образ Божий. И
закон в сердце, и свобода выбирать - свет или тьму. Всякий грех, помни,
кража у себя самой. Тот же букет с изъяном - клад„шь в карман, отнимаешь у
души. Искушение - брань, то есть сражение, бой. Выиграл-проиграл.
Проиграл, согрешил - значит, ранен. Много ранений - возможная смерть.
  Никто бы не спасся, но мы искуплены Божественной Кровью, Господь победил
смерть. Веруй и моли о милости.
  "И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и исполнились
все Духа Святого и говорили слово Божие с дерзновением.
  У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из
имения своего не называл своим, но вс„ у них было общее.
  Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями
или домами, продавая их, приносили цену проданного.
  И полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в ч„м кто имел нужду".
/Деян.4:31, 32, 34, 35/
Вот он где, настоящий коммунизм...
  А она думала о Гане, которому было даровано рождение свыше. И о том, что у
избранников и искушения бывают огненные. Никогда она не заговаривала с
отцом Тихоном о Гане, ни так, ни на исповеди, и снова и снова благодарила
Господа, что тут ей не в чем было каяться...
  Вс„ лето они не виделись - она вкалывала по-ч„рному - на стройке, на
участке, на рынке, отрабатывая долги. И ещ„ ухитрялась по вечерам со
слипающимися глазами сочинить несколько страничек. Спать удавалось по
пять-шесть часов, она себе изумлялась, что выдерживает, и выдерживала. И
вот, наконец, в октябре дом был, в основном, готов, цветочный сезон
окончен, сценарий сдан, долги почти все выплачены. И тогда остро
захотелось увидеть Ганю, которого она целую вечность видела лишь во сне -
один и тот же сон: они бредут рука об руку среди закатных лужинских сосен,
и рыжий дух Альмы невесомо, как и их похожая на пол„т поступь, едва
касается в бесконечно длинных прыжках росистой травы.
  Он куда-то исчез, этот дух, с тех пор как началась суета со стройкой,
торговлей и долгами. С тех пор как появился в Лужине привез„нный Денисом
"немец" Анчар - от медалистов Антея и Чары, которого купил Филипп. Но
когда из пушистого трогательного комочка вымахал здоровенный волкодав,
которого нужно было не просто выгуливать регулярно, но "с нагрузкой",
который в квартире грыз с тоски вс„ подряд, и поскольку дома сидела, в
основном, свекровь, перед ней стала трагическая дилемма: или ходить целыми
дня ми по комнатам с валидолом и тряпкой, или спускаться во двор и там
гоняться за Анчаром. Который, в свою очередь, гонялся за всеми движущимися
предметами - другими собаками, кошками, машинами и мотоциклами. Денис
приходил только ночевать, Филипп с невесткой Лизой укатили в Пицунду, и
свекровь торжественно заявила, что хоть и очень любит собак и вообще мухи
не обидит, и Анчар красавец и умница, но вопрос стоит о е„ жизни и смерти.
И раз уж у них теперь есть дача, а она лично освободила Иоанну от забот по
дому, воспитания внука и стирки Денисовых рубашек, то пусть она, невестка,
хоть в ч„м-то поступится личным комфортом ради семьи и возьм„т Анчара хотя
бы на лето.
  Напрасно Денис втолковывал, что лужинский "личный комфорт" напоминает
скорее полевой стан и стройплощадку - свекровь лишь твердила, что они все
сговорились сжить е„ со свету. В Лужине Денис появлялся редко, в основном,
чтобы обговорить тот или иной сценарный эпизод. Стройка и связанная с ней
разруха, горы мусора, досок и щебня внушали ему ужас, как и новый облик
жены - отощавшей, дочерна загорелой, в драном спортивном костюме, стоящем
на ней колом от подт„ков клейстера, раствора и краски. Яна, одна среди
всего этого апокалипсиса, непостижимым образом с ним управляющаяся, не
требующая ни Денисовых мужских рук, ни денег, чего тот ужасно боялся, ибо
ни того, ни другого не было... Яна, перескакивающая с высокой духовной
тематики на строительно-торговый жаргон, а то и срывающаяся в выяснении
отношений с "работничками" на площадную брань. Он не понимал, что
происходит, каким образом из скромной запущенной дачи, на которую они
весной кое-как наскребли деньжат, вырастает нечто
масшт