о
"высокопоставленных" строителей, создавших это помещичье-купеческое
капище... Пролетарская революция смело заносит руку над этим грузным
архитектурным сооружением, как бы символизирующим силу и вкусы господ
старой Москвы..."
Свидетельствует Е. Громов:
  "В 1936 году в либретто комической оперы "Богатыри" поэт Демьян Бедный
вкупе с поставившим е„ в Камерном театре Таировым „рнически высмеял
крещение Руси. Очевидно, Демьян полагал свою позицию неуязвимой. По всей
стране изничтожались церкви, преследовались православное духовенство и
верующие. Демьян Бедный интерпретировал отечественную историю в духе
знаменитой книги М. Покровского "Русская история в самом сжатом очерке".
Согласно Покровскому, "Слово о полку Игореве" - "придворная поэма", а
крещение Руси - акция "чисто внешняя" в древнерусской истории, значение
которой "православная церковь, конечно, всячески раздувала..."
От имени ЦК необходимые указания получает Комитет по делам искусств.
Публикуется его постановление "О пьесе "Богатыри" Демьяна Бедного,
которого ведено широко обсудить в театральных коллективах. Таиров выведен
из-под удара. С точки зрения властей, дело не в постановке, а в заложенной
в либретто идеологической концепции.
  По сути. Бедного обвинили в том же, в ч„м его ранее обвинил генсек: в
клевете на прошлое России. В пьесе возвеличиваются разбойники Киевской
Руси, чернятся е„ богатыри - носители героических черт русского народа и
да„тся антиисторическое издевательское изображение крещения Руси. В
постановлении указывалось, что оно представляло собой положительный этап в
истории русского народа".
  По поводу статьи Бухарина: "Вряд ли тов. Бухарин сумеет объяснить с точки
зрения своей "концепции", как это "нация Обломовых" могла исторически
развиваться в рамках огромнейшего государства... И никак не понять, как
русский народ создал таких гигантов художественного творчества и научной
мысли, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев, Белинский и
Чернышевский, Герцен и Добролюбов, Толстой и Горький, Сеченов и Павлов".
/"Правда", 1936г/
"В сценарии не раскрыты особенности военной политики и тактики Суворова:

  1/ Правильный уч„т недостатков противника и умение использовать их до дна.
  2/ Хорошо продуманное и смелое наступление, соедин„нное с обходным
маневром для удара по тылу противника.
  3/ Умение подобрать опытных и смелых командиров и нацелить их на объект
удара.
  4/ Умение смело выдвигать отличившихся на большие посты вразрез с
требованиями "правил о рангах", мало считаясь с официальным стажем и
происхождением выдвигаемых.
  5/ Умение поддержать в армии суровую, поистине железную дисциплину". /И.
Сталин/


  СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

  Душа знает, что Бог есть, и тот, кто слушается веления вписанного в сердце
Закона, угоден Богу. "Мои овцы знают Мой голос"... И князь тьмы знает, что
ведение о Боге убить в душе невозможно, да ему это и ни к чему. Ему важно,
чтоб человек не слушался этого Голоса в душе, суля ему за это все блага
земные, власть и могущество. Ему важно обмануть человека, заставить
СОЗНАТЕЛЬНО действовать в "нужном ему направлении". Ибо вот, большевики
полагали, что Бога нет, а советские люди в большинстве продолжали жить,
будто Он есть, слушаясь Голоса в душах своих. А в иных странах, фарисейски
признавая Творца, ведут себя, будто Его нет. Не зря написано: "Сказал
безумец в сердце сво„м - нет Бога". Лишь игнорирующий внутренний Закон,
изгнавший Бога ИЗ СЕРДЦА - добыча князя тьмы, цель которого - соблазнами,
подкупом, волшебством внушить человеку или прямое непослушание Творцу, или
мысль, что Бог - вовсе не то, о чем свидетельствуют наши сердца и святые
книги... Что можно жить вопреки и Закону внутреннему, и совести - кто как
называет. И что "смертию не умр„те" от непослушания, только станете "как
боги".
  Или соблазняет поклониться какому-либо ложному божеству, идолу, силам
тьмы. Или искажает сознательно Закон Неба. Тут он придумывает разные
"демократические свободы", "права человека", конституции, для того, чтобы
сбить с толку, увести в область лукавых "путей человеческих". Хотя
сказано, что "Мои пути - не ваши пути". А Христос был отправлен на казнь
демократическим путем...
  Альфред Нобель назвал демократию "диктатурой подонков", - согласился АГ, -
А как назвать права и свободы для сексуальных меньшинств, убийц детей во
чреве? Или уничтожение ракетами не вписавшихся в "мировой порядок"?
  Волшебством и "вином блудодеяния своего" Вавилонская блудница, сидящая "на
звере", губит народы, внушая, что носителем зла является власть,
провозгласившая цензуру на дьявольские соблазны, а не мир, провозгласивший
"свободу" на эти соблазны, "...цари земные любодействовали с ней, и купцы
земные разбогатели от великой роскоши е„". По этой логике строгий отец, не
пускающий своих детей в публичный дом - изверг, а рекламирующий оный -
демократ и носитель прогресса. С точки зрения блудницы Вавилонской и того,
на ком она возлежит, - безусловно так.
  Ну а дерзающий нарушить Закон человек рискует своей судьбой в вечности.
При советской власти народ как бы был в послушании. То есть если мать,
сбитая с толку атеистическим государством, убивая реб„нка во чреве, не
помышляет о мировом вселенском зле, то в так называемом "свободном мире",
где Библии продаются повсюду и одновременно ведутся дискуссии о правах
женщины этой Библии не слушаться, - она уже "ведает, что творит", - кстати
при Иосифе аборты были запрещены...
  "А в общем, надо просто помнить долг от первого мгновенья до
последнего..." - по„тся в популярной советской песне из популярного
телесериала. Вс„ правильно - это и есть формула спасения. И ещ„: "Сам
погибай, а товарища выручай", "Хлеба горбушку, и ту пополам"... То есть
заповеди, по сути, были возведены в ранг государственной идеологии
считающего себя атеистическим государства...
  "Кто душу положил за други, и до конца вс„ претерпел..."
Не права и обязанности, а именно ДОЛГ, Согласно Замыслу, любая часть
живого Целого служит Целому, потому что это е„ призвание, е„ миссия. Она
должна служением вернуть Целому вс„, полученное даром от Творца - силы,
здоровье, способности. Отдать бескорыстно, имея лишь необходимое /хлеб
насущный/.
  "Даром получили, даром давайте"... Так любая часть живого целого, получая
необходимое, должна исполнять сво„ предназначение /это и есть ДОЛГ/.
  Награда бесценна - Жизнь.
  Советские люди были счастливы, потому что их образ жизни пусть порой
из-под палки, но соответствовал Замыслу. Они находились за противостоящей
Мамоне оградой, а пастырь, отстреливаясь от "волков", истинных и мнимых,
держал их в послушании, взяв всю вину за кровь на себя...
  Иосиф освободил свой народ от власти Мамоны и ж„лтого дьявола, дал
образование, возвеличил труженика до уровня "творца нового мира", приобщил
к основам русской христианской православной культуры, тщательно,
по-церковному отсеяв всякую похабщину. Заставил "шариковых" вспомнить о
сво„м высоком происхождении, призвании, ощутить радость свободы от
стяжательства и злых страстей.
  "Страна героев, мечтателей, уч„ных" пела "Гренаду", "Встречный",
"Землянку" и "Т„мную ночь"; о друге, "с которым подружились в Москве".
  " И отныне вс„, что я ни сделаю, светлым именем твоим я назову..."
Что это? Это тебе не "выпьем-оторв„мся, потусуемся-трахнемся". Говорят,
"совки" творили из-под палки... Я уже пел хвалу цензуре, теперь пропою
хвалу палке...
  Да, это была мобилизация в условиях военного времени, чрезвычайного
положения, которое продолжалось вс„ правление Иосифа. Отбиться, отдышаться
- и снова в бой... Прочь от настигающей, лязгающей зубами Вампирии.
  "Революцией мобилизованные и призванные". Одни добровольно, по велению
сердца. Другие - на„мники, сражались за гонорары, общественное положение,
известность. Но разве даже в лоне церкви мало "рабов" и "на„мников"?
Впоследствии одни из них могут стать "сынами", другие - так и остаться
"на„мниками", а известно, что "в ч„м застану, в том и судить буду.."
"На войне как на войне". На войне все средства хороши, победителей не
судят... Перевести часы, чтоб начали бить полночь, спровоцировать
оборотней проявиться досрочно, натравить одних на других и уничтожить.
"Будьте мудры, как змии". В "лежащем во зле" мире почему бы не столкнуть
зло со злом, "разделить царство", ослабить и победить?
  Разве снаряд, метко выпущенный рабом, на„мником или даже врагом - хуже
разит противника?
  Ну, а что касается вдохновения - оно от Бога, от духа. И поскольку образ
Божий есть в каждом, то каждому доступны и светлые минуты, часы и даже
месяцы вдохновения. Один и тот же человек может мечтать погибнуть "на той
дал„кой на гражданке", петь про "синий троллейбус", а потом приветствовать
показательно-массовый расстрел этих "комиссаров" вместе с беспартийными
посреди Москвы только потому, что та власть мешала ему беспрепятственно
ездить за бугор.
  - И можно, по иронии судьбы, погибнуть не на Гражданке, а умереть от
банального гриппа за этим самым бугром, - вздохнул АГ. - Так что там с
вдохновением?
  - Вдохновение, как известно, не прода„тся, но "можно рукопись продать".
Вдохновенье - плод Духа, оно бесценно, ибо плоды да„т вечные. Гонорар
давно пропит в ЦДЛ, а "Последний троллейбус" продолжает до сих пор
подбирать "потерпевших в ночи крушенье" пассажиров постсоветской Вампирии
и "матросы его приходят на помощь", и плечи касаются плеч, и в молчании -
доброта. А не камень за пазухой или выстрел в спину.
  Все, кто нам друг и брат,
Встаньте в единый ряд!

  Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор...

  С тех незакатных комсомольских дней
Ты, красный цвет, стал совестью моей.
  В боях отцами ты завещан нам
Тебе, наш цвет, я жизнь свою отдам.

  Смертный бой ид„т кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.

  "Вс„ для фронта, вс„ для победы!"

  Иосиф не за себя отвечал, он был полководцем в этой борьбе, пастырем перед
Богом, отвечающим за миллионы не только тел, но и душ. Разве на свою
личную выгоду или власть он работал, не идя ни на сговор с Мамоной, ни на
использование в этой драке авторитета церкви? Если бы ужас с Россией, что
теперь случился, - разодранной на части, пожираемой заживо, истекающей
кровью, опозоренной, изнасилованной "в особо извращ„нной форме", - и вс„
под флагом "демократических свобод и прав человека", - если б вс„ это
победило и воцарилось тогда - в 18-м, в 25-м, в 37-м или в 41-м, - если б
вс„ это воцарилось тогда, и вместо уч„ных, стахановцев,
комсомолок-спортсменок "с веслом", делегатов и воинов-освободителей мы б
имели ополоумевших от крови и баксов оборотней всех мастей, воров и
бандитов, террористов, взрывающих дома с сотнями жителей в городах,
вольных и невольных шлюх, бомжей, пьянь, наркоманов, извращенцев всех
расцветок, роющихся в помойках пенсионеров... Вон вам, сын тьмы, уже
вечности не хватает складировать кассеты с грехами со врем„н разрушения
"империи зла"! Свобода пить смертельный яд с доставкой на дом - вот что
"реформаторы" могут противопоставить спас„нным для Неба поколениям царства
Иосифа.
  "...врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожр„т запоры
твои".
  И, как в гоголевском "Вие", ринутся внутрь сонмы нечисти...
  - Полегче на поворотах, - обиделся АГ.
  - Вот уж воистину "живые будут завидовать м„ртвым". Книги, песни, фильмы,
спектакли, "пароходы, строчки и другие долгие дела" врем„н Иосифа до сих
пор приносят своим авторам дивиденды добра, прорастают сквозь "свинцовую
мерзость" постсоветской Вампирии, как "цветы сквозь асфальт". Покрывший
вс„ серой ледяной бесчувственностью, корыстью и развратом.
  А эта нынешняя интеллигенция, наконец-то дорвавшаяся до свободы делать,
что душа пожелает? Что пожелала, что создала их душа, когда рухнули "цепи
цензуры"? Вскрыла ящик Пандоры, откуда зло миллионными тиражами хлынуло в
мир? Вся застоявшаяся грязь со дна собственной души вместе с гадами,
жабами и прочей мерзостью, которой прежняя власть не позволяла
высовываться, подниматься на поверхность - замутила вокруг воду, вс„
отравила, полилась в глаза, нос, уши, в душу народа... Неужто не ведают,
что "горе тем, от кого приходят соблазны"?
  - Катарсис! - хихикнул АГ, потирая ч„рные ладошки, - Беспробудный
очищающий грех.
  - То-то у тебя этим катарсисом все закрома забиты! Опять будешь пленку
клянчить?..
  - Не притворяйся. Позитив, - вс„ это на твоего подзащитного работает. "Что
было бы, если бы", хоть история и не знает сослагательного наклонения. Но
сейчас она, история, вчистую вкалывает на Иосифа. Вот пробрался бы ты, к
примеру, в Историческое время лет эдак тридцать назад, изловил Чикатилло
заранее и... Ну не обязательно шл„пнул, а, допустим, посадил бы за
реш„тку. А народ бы вокруг ходил и орал, эта самая интеллигенция: "Свободу
Чикатилле! Да„шь права человека!" Тебя бы назад в вечность прогнали, замки
посшибали - гуляй, Чикатилло! Ну он бы и развернулся, гульнул...
  Неужто не понимают, горемычные, что с геенной никакой Чикатилло не
сравнится?.. Ну что ты плачешь. Позитив, ты радоваться должен за своего
подзащитного. Что вс„ в его пользу. А у тебя вечно вселенские скорби,
вечно тебе "птичку жалко"...


  * * *

  Внезапно машина заскрежетала, затряслась, будто в ознобе. Ганя
остановился. Попробовал поехать. Через несколько метров - та же история.
Срулил на обочину, осмотрел колеса, открыл капот - вс„, вроде бы, в полном
порядке на взгляд дилетанта, в технике он разбирался слабо. Вот проклятье!
  Ганя запер машину и стал голосовать. Притормозил видавший виды "форд".
Ганя объяснил, в ч„м дело, и попросил подвезти его. Это недалеко. Водитель
сказал, что они сейчас поворачивают, что их дом в полукилометре отсюда, но
если мсье не очень торопится, он только завез„т домой кузена, выгрузит
продукты, чтобы женщины успели подготовиться к празднику - ведь сегодня
старый новый год, а затем отвез„т мсье куда надо, потому что они тоже
русские.
  Выяснилось, что один из русских, отец П„тр - настоятель местной
православной церкви, а второй - москвич, гостит у родственников по
приглашению. Москвичу было около сорока - бледный, с сумрачно горящими
глазами - будто две пиявки присосались к лицу Гани.
  - Можешь говорить по-русски, - сказал он отцу Петру, - мсье зовут Игнатий
Дар„нов, он художник, недавно эмигрировал. Ленинградец... Не удивляйтесь,
Игнатий, моя осведомл„нность отчасти профессиональная. Я реставратор икон,
зовут меня Глеб, а фамилия вам вс„ равно ничего не скажет. Но, если угодно
  - Златов.
  Он без улыбки протянул Гане руку. Пожатие было неожиданно крепким,
дружелюбным.
  Гане было абсолютно плевать на невесть откуда свалившихся
соотечественников, лишь бы поскорее добраться до цели. Ему было очень
худо. Но волей неволей пришлось помочь разгрузить машину, зайти в дом, где
его удивила, а потом и околдовала царящая там благодать. Особняк,
казалось, был полон народу - кроме бабушки /как потом выяснилось, т„тки
Глеба, вышедшей замуж за священника и обосновавшейся в Париже с 20-го
года/, отца Петра с матушкой и пятерых их детей /две старших дочери уже
были замужем и приехали с малышами/, были ещ„ два брата и сестра отца
Петра, с ж„нами, мужьями и детьми. Родственники матушки, ещ„ какие-то
друзья, тоже с детьми, и при вс„м том в доме царила какая-то удивительная
гармония - Ганя вс„ светлое чувствовал необычайно остро - крики, шум, стук
падающих вещей, просто мелькание туда-сюда всегда раздражало его, в
последнее время особенно. Но здесь присутствие многочисленной родни и
неродни отца Петра будто не ощущалось. Ганя стал наблюдать и приш„л к
выводу, что у всех собравшихся особая манера поведения, которую он прежде
никогда не видел. Они двигались неторопливо и бесшумно, каждый делал сво„
дело - расставляли стулья, тарелки, цветы. Никаких пустых разговоров по
углам, вскриков, смешков, бестолковщины. Ничего яркого, экстравагантного в
одежде, косметике. Спокойные открытые улыбки, да и сами лица особенные, и
вообще вс„ здесь, несмотря на современный интерьер, было будто из
какого-то другого минувшего времени. Особенно дети, которые по первому
слову безропотно отправились спать, получив благословение у отца Петра. И
было трогательно видеть, как они по очереди подходили поцеловать ему руку,
а он бережно крестил склон„нные головки.
  Пока разгружали машину и отправляли детей спать, приблизилось к полуночи,
и получалось, что старый новый год отцу Петру прид„тся встречать в пути.
Отец П„тр сказал, что его это не смущает, но если гость не слишком
торопится, покорнейше просим остаться с ними до двенадцати. Раз уж Господь
устроил, чтоб они, русские, так чудесно встретились в Париже накануне
светлого русского праздника, потому что старый новый год - именно русский
праздник - здесь, во Франции, его не отмечают - если б Ганя согласился
провести с ними часок-другой...
  Ганя принял предложение, с удивлением обнаружив, как мираж вожделенной
ампулы тает, тускнеет. А ещ„ через час, ошеломл„нный высказываниями Глеба
об искусстве и не только об искусстве, и гадая, кто же он - обычный
сумасшедший или невесть как проникший в наш век средневековый проповедник
под видом неулыбчивого москвича с глазами-пьявками, приехавшего на пару
недель погостить к кузену в Париж? - Ганя уже с ужасом думал, что могло бы
произойти, если бы не сломалась машина. И тот, безумный Игнатий добрался
бы до цели, убив Игнатия, с наслаждением потягивающего сказочно вкусный
чай, оказавшийся, кстати, грузинским. Заворож„нного экстравагантной
патриархальностью высказываний Глеба, общей молитвой, где присутствующие
благодарили Бога "за радости и скорби, помощь и наказание, здравие и
болезни телесные, посланные нам для исцеления душевного".
  Суждения Глеба казались кладом древних монет - тяжеловесных, старомодных,
безнад„жно устаревших, давным-давно неходовых, но от этого не только не
потерявших, но и многократно умноживших скрытую свою стоимость.
  А наутро Ганина машина как ни в ч„м не бывало завед„тся и поедет. И лишь
через месяц механик обнаружит отвинтившуюся в заднем барабане гайку,
заклинившую тогда тормозную колодку колеса.
  Итак, наутро Ганя потащит, вернее, повез„т Глеба на неврастеничной своей
машине смотреть парижские картинные галереи, ещ„ не отдавая себе отчета в
том, что живопись тут не при ч„м и что смурной москвич с глазами-пьявками,
мгновенно присасывающимися к лицу собеседника и так же мгновенно
отталкивающимися, едва разговор перестает его интересовать, что этот
москвич с бредовыми своими речами, на которые и возразить-то нечего,
настолько они бредовые - вдруг стал ему нужнее воздуха.
  Гане, разумеется, и прежде доводилось встречать верующих, тех, для кого
этот вопрос в жизни занимал более-менее значимую часть. Он смотрел на них
со снисходительной усмешкой - жалкие дети, прячущиеся в сказочки от
беспощадной бессмысленности бытия! Любое случайное прикосновение к
"проклятым вопросам" было для Гани всегда болезненным, и он скопом не
желал слышать обо всех этих чудесных явлениях, пришествиях, молельных
домах и летающих тарелках.
  Для Глеба же вера была ни вопросом, ни частью жизни - это была сама жизнь.
Поток бытия с насущными проблемами, казалось, тревожил его не больше, чем
реку лежащий на дне камень "Ну подумаешь, фанатик", - говорил себе Ганя,
тут же себе и возражая, что фанатизм Глеба, фанатизм веры, отличается от
всех прочих фанатизмов своей оправданностью и уместностью, и не должен ли
мир прежде всего решать именно эти "проклятые вопросы". И кто же сош„л с
ума - мир, снующий куда-то взад-вперед по делам за окнами их
остановившейся неподал„ку от галереи машины, куда они так и не доберутся,
или они с Глебом, двое чокнутых русских, один из которых с превеликим
трудом получил двухнедельную визу, а второй вот уже несколько лет упивался
свободой творчества, слова и передвижения в самом что ни на есть
комфортабельном вагоне-люкс летящего к концу 20-го века поезда? Безумный
Глеб, получивши