барышнями  и вкушать радости жизни... Скажите мне, что это
    делается на белом свете!..

    Йонат вскочил на ноги.

    - Ты что, издеваешься, старый козел?! Да я тебя щас...

    Старик запустил руку за пазуху.

    -  Спокойно! - сказал он и вдруг выхватил из-под халата тускло блестящий
    револьвер  и  направил  на  Квеси  Йоната.  Полы  халата распахнулись до
    веревки, служащей поясом, обнажив тощую грудь, покрытую седыми волосами.

    -  Стоять!  -  старик  глядел  со  злым прищуром. Йонат попятился назад,
    наткнулся   на  камень  и  плюхнулся  на  него,  закрываясь  ладонью  от
    направленного в его сторону ствола.

    - Эй, ты что?! Рехнулся? Убери пушку, дурак...

    Старик,  довольный  произведенным эффектом, захихикал, взял револьвер за
    ствол и протянул Нихаду.

    - Держи.

    Нихад  осторожно  принял  оружие, слегка напрягая мышцы в соответствии с
    предполагаемым  весом  револьвера. Его рука подскочила вверх - револьвер
    оказался необычайно легким.

    - Так он игрушечный! - поразился Нихад. - А выглядит, как настоящий.

    - Черная керамика, - гордо ответил Хэм Питч.

    -  Ну-ка,  дай  позырить,  -  протянул  руку  Йонат. Они вертели в руках
    черную игрушку, осматривали барабан, курок, качали головами и причмокивали.

    Старик самодовольно хихикал.

    -  Что,  старый,  -  спросил  наконец Йонат, - решил торговлю открыть? И
    сколько думаешь на них зарабатывать? Берешь нас в дело?

    -  В  годы  моей  юности, - ответил старик надменно, - молодые люди были
    догадливее. Я не собираюсь открывать дело, а собираюсь пустить их в дело.

    - Их? - спросил Нихад.

    - Немного терпения, молодые люди.

    Старик  не  по  годам  резво  смотался  в  барак  и вынес оттуда еще два
    керамических револьвера и кучу какого-то пестрого тряпья.

    -  Вот, - сказал он, несколько запыхавшись, сваливая тряпье у ног парней
    и вручая один револьвер Йонату.

    - Что это? - спросил тот, косясь на яркую материю.

    -  Молодые  люди,  скажите старику, долго вы намерены жить среди помоек,
    не  имея гроша в кармане и возможности в праздник позволить себе хотя бы
    кружку пива?

    Друзья угрюмо молчали.

    -  Лично я, - продолжил Хэм Питч, - больше так жить не намерен. И я-таки
    желаю  разбогатеть,  чтобы  иметь приличный дом, носить хорошие костюмы,
    вставить  себе  зубы  и  кушать вкусную и полезную пищу. И я говорю вам,
    что разбогатею и сделаю это сегодня. А вы мне в этом поможете.

    - Прямо сегодня? Во время карнавала?

    - Сегодня или никогда!

    - И что мы должны делать?

    - Для начала наденете вот это.

    Старик  указал  на  принесенное  им  тряпье.  "Это"  оказалось  длинными
    балахонами-накидками,  пошитыми из белых и черных ромбов, с подкладкой и
    капюшонами.  Кроме  того,  были  еще три маски, изображавшие веселенькие
    лица паяцев.

    -  Мы все наденем это и спрячем под полой эти маленькие, черные игрушки,
    и  выйдем  на  улицу, и нанесем маленький визит в ювелирную лавку Зенавы
    Тесфайи  -  он сегодня работает, ибо много есть богатых господ, желающих
    в  день  праздника  подарить  своей  даме  ту  или иную безделушку. И мы
    нанесем  свой  визит  сегодня,  пока идет карнавал и никто не обратит на
    нас  внимания,  и  сделаем это сейчас, ибо через полчаса Зенава отпустит
    приказчиков  и  на  пару  минут  останется  один,  чтобы  все запереть и
    проверить... Итак, молодые люди?..

    Йонат присвистнул.

    - Ну, ты даешь, старый! Здорово придумал!

    Глаза его горели, он дрожал от возбуждения.

    - Годится, Хэм Питч, пиши меня в свою команду!

    Он  быстро  напялил  балахон  и маску, завязал тесемки. Вдруг его глаза,
    блестящие  из  прорезей  веселенькой личины, остановились на Нихаде. Тот
    сидел не шелохнувшись.

    - Эй, а ты что?

    Нихад посмотрел на него и на старика с несчастным видом.

    -  Я...  не  могу  я,  ребята, - прошептал он. - Это ведь грабеж, это...
    нехорошо...

    Он  сам  устыдился  своего  лепета.  Старик  язвительно ухмылялся. Йонат
    взбесился:

    -  Честненьким остаться хочешь, болван? Ну, так и подохнешь с голоду! Ты
    что, совсем спятил - такой шанс упускать?!

    Нихад  глубоко вздохнул, с тоской посмотрел на лежащую у помойки книжку.
    Ветер шевелил ее страницами. "Сидел бы сейчас у моря и читал..."

    Йонат перехватил его взгляд. От ярости он не мог найти слов.

    - А! Вот что... вот оно что!...

    Он  бросился  к  книге  и,  задрав  полы  балахона, принялся остервенело
    топтать ее.

    - Вот... вот!..

    Повернулся к Нихаду и заорал:

    -  Ты что, думаешь, Перничек тебе поможет?! Или пророк этот занюханный -
    Джастич?  Спасут  они тебя от нищеты, да?! Дурак! Да этот Тесфайи с жиру
    лопается,  а  мы  тут  в  грязи  подыхаем.  Разве это грабеж? Это просто
    справедливо:  забрать у него лишнее. В этом мире никто ради тебя пальцем
    не  пошевелит,  если  сам  себе  не  поможешь. Понял?! Хэм, ты же старый
    человек, ну скажи ты ему!

    -  Молодой человек, - сказал Хэм Питч вкрадчиво, - а ведь ваш друг прав.
    В  конце  концов,  мы  и  без  вас обойтись можем. Ну, а как вы тут жить
    будете,  когда  мы с ним уедем в дальние края? Без Йоната работы в порту
    у  вас  не будет... Я бы на вашем месте выбросил из головы все иллюзии и
    посмотрел  в  глаза реальности. Разве справедливо поступили в свое время
    с  вами  и вашей покойной матушкой? Ведь вас попросту выкинули на улицу!
    Этот  мир  жесток,  и  мы должны забыть о всепрощении, мы должны мстить.
    Перничек  вам  не поможет, мой юный друг, этот мир не для идеалистов - в
    нем выживают только парни, умеющие о себе позаботиться...

    Через  минуту  три  фигуры  в  черно-белых балахонах-накидках и в масках
    веселых паяцев выскользнули из двора.


                                       II

    Давай,  давай,  иди  сквозь  карнавал,  терзаемый  голодом и сомненьями.
    Путайся  в  полах балахона, спотыкайся, проклинай хлопающую подметку, но
    главное  -  не  теряй  из  виду  две  идущие  впереди  фигуры в таких же
    накидках.  Обоняй  запахи  приготавливаемой  прямо на улице пищи, слушай
    смех,  радостные крики и музыку вне тебя и слушай урчание желудка внутри
    себя...  Ты - беден, нечист, убог, ты чужд всему этому, ты - как грязная
    крыса,  в  чужой  одежде  пробравшаяся  на бал фей и эльфов. Не для тебя
    играют  эти  скрипки  и  флейты,  не  для тебя танцуют эти прелестницы в
    костюмах  баядерок,  не  для  тебя  так  блестят их глаза сквозь прорези
    изящных  полумасок.  Съеживайся,  сутулься,  старайся  быть  невидимым -
    кажется,  что  все  смотрят  сквозь  тонкий  балахон  и  ясно видят, кто
    находится  под  ним  и  что  ты есть на самом деле - самозванец! И когда
    совсем  рядом  проносятся чьи-то шелестящие шелка, и белая кожа открытых
    плеч  и  шеи, и темные локоны, спадающие на белизну, и аромат незнакомых
    парфюм  достигает  твоих  ноздрей,  пытайся  представить,  как  разит от
    твоего немытого тела и от твоей нестиранной одежды.

    Поспешай,  поспешай,  не  теряй  из  виду  друзей. Но успевай зыркать по
    сторонам  и  созерцать,  как  дар судьбы, как милость, оказанную бедному
    родственнику,  все  эти  вывешенные  из  окон  ковры с роскошным шитьем,
    гирлянды  бумажных  фонариков,  яркие щиты с рыцарскими гербами, цепочки
    воздушных  змеев  над  головой,  исполненных в виде серебряных драконов,
    проплывающие  мимо  них  воздушные шары с золотыми грифонами и орлами на
    боках.  И цветы, цветы, повсюду цветы, море цветов по всему Алгурийскому
    проспекту.

    Но  вот,  наконец,  дворцовая  площадь, куда по широкой Алгури стремится
    людской  поток.  И видны уже и ратуша, и дворец герцога, и высокие шпили
    терракотового  храма  Митры-вседержателя.  Но нам не туда, лавка Тесфайи
    находится  как  раз  на  углу Алгури и площади, и сам Тесфайи на высоком
    крыльце  прощается  с  приказчиками, озабоченно глядит на площадь - надо
    успеть  все  запереть  до  начала  главной  церемонии - и собирается уже
    податься  внутрь. Все точно рассчитал старый Хэм Питч. Веселящаяся толпа
    смотрит  на  храмы  и дворец, никто не обращает внимания на двух паяцев,
    быстро   поднявшихся   к   ювелиру,   никто  не  видит  тусклого  блеска
    револьверов,  никто  не  замечает,  как  бледнеет Тесфайи и как все трое
    исчезают в полумраке лавки.

    Как  было  договорено, Нихад взбирается на крыльцо, приваливается спиной
    к  двери,  чувствуя,  как в поясницу впивается бронзовая ручка. Он стоит
    на  стреме,  сжимая  в  потной  ладони рукоять игрушечного револьвера, и
    созерцает   проплывающую   мимо   людскую   реку.  Он  уже  может  более
    внимательно   рассмотреть   наряды  и  драгоценности  дам,  их  маски  и
    прически,  костюмы  мужчин. Баядерки, цыганки, средневековые владычицы и
    пастушки-простушки;   рыцари,  пажи,  оруженосцы,  бедуины  и  сарацины;
    шафранные  плащи,  синие  накидки,  бледно-лиловые шелка и лилейно-белые
    тоги  с  пурпурной  каймой... Попадаются и господа без масок, считающие,
    видать,  карнавал делом простонародья. Они идут неторопливо; приветствуя
    друг  друга,  снимают  цилиндры  и  раскланиваются; белые манишки, белые
    галстуки-бабочки,  белые  манжеты и перчатки. Дорогие сюртуки и замшевые
    туфли. Трости и сигары.

    Нихад   мучительно   гадает,  что  он  будет  делать  и  говорить,  если
    кому-нибудь  из  них  придет  в  голову  заглянуть  в  лавку.  Из  лавки
    доносится  какой-то  невнятный  шум.  Там что-то сдвигают, что-то роняют
    или  бросают  на пол. Но, к счастью, толпа отвлечена зрелищем, которое и
    Нихада  захватывает  полностью,  он  даже  забывает о своих обязанностях
    часового.  По  проспекту  Алгури  к  площади движется чудо нового века -
    автомобиль,  один  из первых в городе. Нихад слышал про него, но никогда
    еще  не  видел.  Он  с  восторгом глядит на карету из красного и черного
    дерева,  на блестящие спицы и никелированные ручки. Взгляд отмечает, что
    кучер  держит  в  руках  вместо вожжей какое-то колесо, перед ним что-то
    вроде  жестяного  сундука,  окрашенного красным, а дальше все внезапно и
    резко  обрывается  - ни оглобель, ни постромков, ни лошадей. Но едет эта
    штука,  сама  едет. В карете за полуопущенными шторками угадываются лица
    двух  дам  и  какого-то  господина;  несомненно,  это  семья миллионщика
    Рвезара,  но  на  них,  кажется,  никто  не  смотрит,  толпа восторженно
    приветствует  кучера...  нет,  как-то  по-другому  его  называют. На нем
    кожаная  куртка, кожаные перчатки с раструбами, кожаный шлем и огромные,
    закрывающие  пол-лица  очки.  Он  знает,  что  он  в центре внимания, но
    невозмутимо смотрит перед собой, не снисходя до восторгов толпы...

    Дверь  лавки  распахивается, наподдав Нихаду в спину так, что он чуть не
    слетает  с  крыльца.  Один  из  двух выскочивших на крыльцо тащит его за
    плечо и шипит на ухо: "Быстро! За нами!"

    Троица  сбегает с крыльца, сворачивает за угол, пробегает какой-то аркой
    в  безлюдный  дворик.  Нихад еще успевает удивиться: "Оказывается, и тут
    есть  помойки!"  -  "Быстро,  быстро",  шипит  Хэм  Питч, срывая маску и
    балахон.   Все   поспешно   выворачивают   наизнанку   произведения  его
    портняжного  искусства,  снова  надевают,  и  вот  уже  нет трех веселых
    паяцев,  а  есть  три  палача  в  кроваво-красных  длинных  балахонах  с
    капюшонами и в масках черного цвета.

    "Быстро!"   Они   снова   выбегают  на  проспект  Алгури,  и  дальнейшее
    вспоминается  как  сплошное  мелькание  домов  и улиц. В какой-то момент
    троица  разделяется,  и  каждый спешит к условленному месту сам по себе.
    Потом  Хэм  Питч  долго  ведет  их  кривыми  переулками,  среди  мрачных
    закопченных  домов с облезлыми стенами, проводит через внутренние дворы,
    лабиринты  служб  и  сараев.  По дороге он срывает свою маску и забирает
    маски  парней  и  топит в каком-то сортире, но накидки пока что не велит
    снимать.

    И  вот,  наконец,  они  сидят  на  небольшом  пятачке  между  сараями  и
    поленницами,  используя толстые обрубки в качестве табуреток, и на земле
    расстелена накидка Йоната.

    "Ну,  давай,  -  говорит  Хэм  Питч,  -  выкладывай,  здесь нас никто не
    застучит",  и  они,  положив  фальшивые  револьверы  на  землю, начинают
    извлекать  содержимое  из  карманов, и Нихад, завороженный, смотрит, как
    растет  на  пурпурной  подкладке  куча  золотых  монет,  колец, сережек,
    подвесок,  браслетов,  ожерелий,  диадем,  как тускло отливают жемчуга и
    как  непереносимо  ярко  сверкает и переливается солнечный свет в острых
    гранях  бриллиантов, как бегут по темным деревянным стенам сараев тысячи
    веселых,  радужных  бликов.  Сияние пронизывает воздух в темном закутке,
    насыщая его играющим волшебством.

    -  Наличными  мало,  - озабоченно говорит Хэм Питч, - немного наторговал
    сегодня, боров жирный.

    - А... что с ним? - спрашивает Нихад.

    -  Ничего,  связали  бельевой веревкой да кляп в зубы, чтобы не шумел, -
    это уже Йонат.

    -   Значит,   так,   парни,  -  говорит  Хэм  Питч,  разделяя  монеты  и
    немногочисленные  банкноты  на  три  равных  кучки,  -  берите свою долю
    шуршиков  и  звонкого  и  дуйте  веселиться.  А  камушки  и рыжье я несу
    нужному  человеку.  Я  место  знаю  -  там  и  сегодня обслужат. Вечером
    встречаемся и делим капусту.

    Йонат издает короткий, очень неприятный смешок.

    -  Да ты у нас умник, старина, ба-альшой умник. Мелочевку нам сбросил, а
    с камушками слинять надумал?

    Он  подскакивает  к  Хэму  Питчу  и  сгребает  в  кулак балахон у самого
    старческого горла.

    - Вместе дело делали, вместе и туда пойдем. Понял, старый козел?

    У Йоната очень злобный тон.

    Старик  вцепляется  в  его  руку костлявыми пальцами, и, брызгая слюной,
    визжит:

    -  Ты  что - сдвинулся?! Да если я туда чужих приведу, то и вас пришьют,
    и мне перо в бок засадят! Нельзя туда всем идти.

    - А одному я тебе не позволю, гад. Нашел дураков!

    -  Ну так иди и попробуй сам товар пристроить. Да тебя, щенка, первый же
    фраер  лягавым сдаст. А серьезный человек тебе же глотку перережет и все
    заберет. Усек? Ну? Отпусти, паскуда, кому говорят!

    Нихад переводит глаза с одного на другого.

    - Ребята, кончайте, не надо. Идите вдвоем, а я вас во дворе ждать буду.

    Оба  замирают, потом смотрят друг другу в глаза, старик отводит взгляд в
    сторону, секунду что-то прикидывает и бурчит:

    - Вдвоем можно.

    Йонат  отпускает  старика, тот поправляет накидку у горла, откашливается
    и говорит.

    -  Ты  всегда  был  воспитанным  и  очень  разумным  мальчиком, Нихад. В
    отличие,  - быстрый, злобный взгляд на Йоната, - от некоторых... Приятно
    иметь  дело  с  благовоспитанным  юношей. Мы должны доверять друг другу.
    Бери,  Нихад,  и  мою  денежную  долю,  и Йоната - это знак того, что мы
    верим  тебе,  мальчик,  и  вечером  принесем  выручку за стекляшки и все
    будет поделено честно, как и положено среди благородных людей...

    И  они быстренько сгребают все монеты и бумажки в одну кучу и запихивают
    ее  в  карманы  Нихада,  а  куча драгоценностей перекочевывает в карманы
    Хэма  Питча  и  Квеси Йоната, и Йонат еще раз переглядывается с Хэмом, и
    они  исчезают  с  такой скоростью, что Нихаду остается только гадать - а
    не  приснилось  ли все это, и только через пару минут он соображает, что
    не спросил даже, где находится это место и как отсюда выбраться...

    В  конце  концов он трогается в путь - не торчать же здесь вечно, но тут
    же  и  останавливается,  ослепленный острым лучиком, идущим снизу. Нихад
    нагибается и подбирает бриллиант, оброненный впопыхах отошедшей парой.

    Небольшой  бриллиант,  чуть больше вишневой косточки, но чистый и хорошо
    ограненный.   Долго  стоит  Нихад  и  вглядывается,  зачарованный  ясным
    сверканием  граней,  затем  вздыхает, прячет камешек в карман и начинает
    вертеть головой, соображая, куда направиться.
                                      III

    После  недолгого  блуждания  по лабиринту заборов и сараев, ноги вынесли
    Нихада  в  короткую, совершенно безлюдную и очень тенистую улочку. Нихад
    сделал  несколько  шагов  по  булыжной мостовой и остановился. Что-то не
    помнил  он,  чтобы  они  по  этой  улице  проходили.  Нихад оглянулся на
    подворотню,  из  которой  вышел. Рядом была еще одна, темная, грязная, и
    из  нее доносились приглушенные голоса и непонятные звуки. Нихад подошел
    к  арке  и  осторожно заглянул внутрь. Возня и голоса стихли. Из темноты
    на  Нихада  смотрели  несколько  пар  блестящих  глаз. Что-то странное и
    неестественное  почудилось  Нихаду  в  этом блеске, но не до обдумывания
    было  -  спросить  бы  дорогу  и  все. Спросить он не успел. Послышалось
    резкое шипение, и в лицо ему ударила струя едкого, сладковатого тумана.

    Нихад  бросился  прочь.  Он  узнал  запах  "скрэка"  -  популярной среди
    подростков  дурманящей  жидкости.  Привозят  ее  матросики из Веспуччии.
    Подростки  распыляют  "скрэк"  с помощью обычных парикмахерских пшикалок
    и, надышавшись, созерцают цветные видения.

    Нихад  с  проклятьем  отшатнулся.  Он  глубоко  дышал, стараясь очистить
    легкие.  Но  голова  все равно кружилась - успел-таки вдохнуть. Впрочем,
    может,  и  не  от  "скрэка", а от голода. Он перешел на шаг, бежать было
    тяжело,  потом  и  вовсе стал, глотая ртом воздух. Отдышавшись, он повел
    глазами  и  замер. Не может быть... это же... Да, то самое место... Если
    верить   слухам,   распускаемым   еретиками-неоязычниками,  и  рассказам
    бродячих   дервишей-ариан,  то  никаких  сомнений.  Двухэтажный  дом  из
    темного  красного  кирпича  с  позеленевшей от времени свинцовой крышей.
    Узорное  чугунное крыльцо с навесом, стройными, восьмигранными колоннами
    и  парой  ржавых  грифонов  по  бокам.  Слева от крыльца ведущая во двор
    темная  арка, между ней и крыльцом - старый высоченный ясень. Да, ясень,
    хотя все остальные деревья на улице - вязы.

    Великий  Перничек!  Сколько  раз пытался Нихад найти это место и сколько
    еще  людей пыталось! Но по легенде наткнуться на этот дом можно лишь раз
    в жизни и только случайно, когда ты меньше всего к этому готов.

    Нихад  решительно нырнул в подворотню. Уж он-то готов всегда! Он слишком
    долго ждал этого мгновения. Ведь он всю жизнь стремился... он...

    Новая мысль заставила его запнуться на середине темного туннеля.

    ...он   ...готов?!  Он,  только  что  принявший  участие  в  вооруженном
    ограблении?  А  что  там,  в  книге,  говорилось  о  принципе "авинсы" -
    непричинения   зла   людям?  Принцип  нестяжательства,  независтливости,
    отказа от богатств мирских?..

    В небольшой квадратный дворик Нихад вступил неуверенно.

    И  дворик  был  такой,  каким  его описывали. Обычно строители изощренно
    украшают  фасады зданий. Внутренние дворы убоги и неприглядны. Здесь все
    наоборот:  ничем  не  примечательный  фасад,  а двор напоминал маленькую
    площадь   средневекового  городка,  окруженную  радостными,  изысканными
    барочными фронтонами.

    Посреди  двора  росло  старое,  очень высокое и стройное дерево. На этот
    раз  -  серебристый  пирамидальный  тополь. И вокруг него водила хоровод
    группа  юношей  и  девушек.  То есть, Нихаду показалось, что это юноши и
    девушки,   настоящий   возраст   их   о