что на судно явился
необычный бичкомер (1), непростой "истребитель рома". Тех-то мы
прекрасно знали -- взвинченных, обидчивых, отличающихся большой
нелюбовью ко  всякого  рода  работе.  "Король  ирландский"  был
совсем  не  такой.  Он  продолжал  сидеть в коляске и требовал,
чтобы его довезли  до  самого  трапа.  Вокруг  собрались  люди.
Работа   приостановилась.  Словно  бледный  монумент,  восседал
ирландский кочегар на выцветшем бархате своего трона-кресла. Не
стесняясь  в  выражениях,  он  поносил  инспектора  и  докеров,
которые  не  освобождали  ему  дорогу. От столь ярого упрямства
люди растерялись.
     -- Не дай бог, увидят это "дед" или чиф (2),--сказал я, --
они ведь мигом наладят его с судна.
     -- Ну нет, этого парня им на четыре кости не поставить, --
отозвался Жорж.
     На шум выглянули из кают-компании  офицеры  и  тоже  стали
наблюдать  за  представлением  с  палубы.  Инспектор  между тем
закусил  удила.  Он  закричал  на  ирландца  и  попытался  даже
вытащить.   его  из  коляски.  Однако  тот  по-прежнему  глыбой
восседал  в  своем  кресле.   Инспектор   кликнул   на   помощь
десятника-метиса.
     -- Сейчас ты увидишь потрясающий аттракцион, -- сказал мне
Хапни.  --  Король  ирландский совершит перелет со своего трона
прямиком в воду. Взгляни на ручищи этого метиса. Он же  сделает
из парня отбивную!
     Однако к тяжелой руке, опустившейся на его плечо, ирландец
отнесся  не  с  большим трепетом, чем к обыкновенной докучливой
мухе. Он небрежно смахнул ее в сторону и тут же с  молниеносной
быстротой (мы едва успели уловить это движение) выдвинул вперед
нечто  бледное,  вроде  шатуна  паровой машины. "Шатун" ухватил
жирного инспектора за запястье и раскрутил в воздухе. Тянул  же
тот,  ей-ей,  не меньше чем на два центнера. Неистовый ирландец
без всяких видимых усилий вертел орущего благим матом  толстяка
над головой -- совсем как ковбой, собирающийся метнуть лассо. И
вдруг,  прочертив  в  воздухе  четкую  траекторию,  пухлое тело
перемахнуло через наши  швартовы  и  метрах  в  пяти  от  пирса
шлепнулось в воду.
     У  Хайни  выпала  изо  рта сигарета. Не проронив ни слова,
глазели мы на происходящее. Нет, там, внизу, сидел не  человек.
Это  была  хорошо  смазанная  машина!  Стоило  "машине" сделать
несколько шагов к  воде,  как  зрители  тотчас  попрятались  за
вагонами и грудами ящиков.
     Ирландец  вытащил  из кармана окурок и, чиркнув спичкой, с
удовольствием затянулся.  Затем  размеренным  шагом  подошел  к
ящикам, заслонявшим ему дорогу к трапу. Не обращая ни малейшего
внимания  на  безбилетных  зрителей,  он нагнулся и с легкостью
опрокинул весь штабель в воду, словно  тяжелые  ящики  были  не
более чем картонками из-под обуви. Полный достоинства, вернулся
он  к  коляске,  уселся  на  "трон"  и снова отдал приказ рикше
подъехать к самому трапу. Здесь он вышел, заплатил  (мы  поняли
это  по  довольной  мине  банту)  королевские  чаевые  и  гордо
прошествовал на наше судно.
     Мы стремглав кинулись на левый борт.  Ящики  колыхались  в
воде.  Мокрого  насквозь  инспектора  выудили грузчики. Полицию
звать он не стал. Позора и без  того  было  достаточно.  Срывая
злость,  он гонял своих людей, требуя поскорее извлечь ящики из
воды. Сойдет ли это "королю"  с  рук?  Едва  ли:  ведь  офицеры
видели все с палубы.
     Ирландец поднялся по трапу на бак и спросил меня:
     -- Как называется коробка? Словно считая, что и так сказал
слишком  много,  он  остановился и выжидательно полуобернулся к
нам, впрочем, не удостаивая никого взглядом. Вопрос  был  задан
тоном, не терпящим отсрочки.
     -- "Артемизия",  Гамбург, -- сказал я, в. мыслях видя себя
уже летящим по воздуху.
     -- Откуда? -- спросил он.
     -- Из Занзибара, --  поспешил  ответить  Хайни.  Всем  нам
вдруг  стало  как-то очень неуютно, едва этот человек глянул на
нас своими бледными рыбьими глазами. На его правом предплечье я
разглядел  татуировку:  большая  рыба-молот  и   рядом   цифры,
вероятно, даты.
     Он перехватил мой взгляд и спросил:
     -- Куда идете?
     -- В Дурбан, -- тотчас ответил я.
     -- Рыбу-молот видел?
     -- Нет, но других больших рыб...
     -- Я тебя о чем спрашиваю, о других или о рыбе-молоте?
     -- Никакого молота... -- пролепетал я. Все остальные слова
застряли  у  меня  в  горле.  "Придержи  язык, -- скомандовал я
мысленно сам себе. -- Что тебе за дело до этой проклятой рыбы?"
Мы и верно не видели ни одной из них. Может, в этом углу  земли
их  всего-то  и  было--раз-два,  да обчелся. И вообще, что надо
этому парню, который обрезает у другого слова возле самого рта,
словно эскимос, жующий тюленье сало?  А  эта  идиотская  манера
знакомиться  подобным образом со своей же братвой -- кочегарами
и триммерами (3). И после всего мы должны стоять вместе с ним у
котлов, сидеть за столом, спать в одном кубрике?  Нет,  похоже,
этот малый не из наших...
     Я  отошел от фальшборта и направился вслед за кочегарами к
люку котельной. Видно, общаться с ирландцем и у них. не было ни
малейшего  желания.  "Король",  сделав   несколько   шагов   по
направлению к нашей группе, произнес:
     -- Я -- Мак-Интайр. Зовите меня Мак,--и зашагал в кубрик.
     -- Мы  будем  звать  тебя Мак-Рыба, -- проворчал Хайни ему
вслед.
     -- Любопытно, как поладит с новеньким наш дорогой  Джонни,
этот  чертов  подлиза?  -- сказал Фред. Джонни был донкименом--
старшим кочегаром.
     -- Если он ухватит Джонни за  шкуру,  как  того  портового
инспектора,  --  заявил  Хайни,  --  да  шваркнет  о  переборку
котельной, то придется нам искать нового старшого.
     Мы прикинули, что в принципе это  было  бы  не  так  уж  и
плохо.
     -- Ладно,  --  сказал  Жорж,  --  пошли  лучше в кубрик --
посмотрим на парня вблизи.
     Мы не поверили своим глазам:
     Мак-Интайр восседал в столовой  на  месте  донкимена  и  с
аппетитом  поглощал  его  паек,  не  спеша запивая еду холодным
чаем. Я даже потряс головой:  уж  не  мерещится  ли?  Нет,  это
определенно  должно  закончиться  катастрофой.  Теплых чувств к
Джонни мы не питали, но все-таки шутка  зашла  слишком  далеко.
Жорж вышел вперед, вытер платком вспотевший лоб и сказал:
     -- Меня  это,  конечно,  не  касается, но на всякий случай
знай:
     то, что ты лопаешь, -- это паек донкимена.
     Мак-Интайр  и  ухом  не  повел.  Челюсти  его   продолжали
размеренно  перемалывать  пищу.  Он невозмутимо содрал шкурку с
последнего  кусочка  донкименской  сухой  колбасы   и   целиком
отправил его в рот.
     -- И  место,  на  котором  ты  сидишь, Мак-Интайр, -- тоже
место донкимена, -- продолжал Жорж,  --  Ты,  конечно,  сам  не
маленький, но я все же хочу тебя предупредить: так не делают, и
добром это не. кончится.
     Парень  по-прежнему  сидел  себе  и  всем видом показывал,
будто мы здесь -- все семеро -- для него не более  чем  воздух.
Мы   потихоньку  начали  свирепеть.  Новичок  нагло  ломал  наш
священный порядок --  то  единственное,  что  делало  возможным
совместную  работу  и  жизнь  столь  различных  по  характеру и
темпераменту людей, собравшихся со всех концов света.  Мак-Рыба
медленно   поднялся,   напялил   свою   кепочку   и  подошел  к
иллюминатору.  Жалкие  остатки  донкименского  пайка  сиротливо
лежали   на   столе.  Ирландец  как  зачарованный  уставился  в
иллюминатор -- туда, где за портовым молом виднелся  блистающий
Индийский    океан.    Его    безразличие    выглядело    столь
провокационным, что все мы просто шипели от желания задать  ему
хорошую  трепку.  С  другой  стороны,  мы  ведь сами только что
наблюдали.  спектакль  на  пирсе  и  воочию  убедились,   какая
титаническая сила таится в этом клубке мускулов.
     Не  изменив позы, ирландец слегка наклонил голову к Жоржу,
который стоял к нему ближе всех. Глаза его все так же  смотрели
куда-то вдаль.
     -- Когда ты видел рыбу-молот в последний раз, кочегар?
     -- Чтоб  она обгадилась, твоя проклятая рыба! Я уже сказал
тебе, что ты сидел не на своем месте.
     Мак-Интайр уставился на Жоржа.
     -- Я спросил о рыбе-молоте. Так  когда?  --  с  угрозой  в
голосе повторил ирландец.
     Мы  отступили  назад.  Хайни  на-пружинился. Все остальные
прижались к переборке и замерли в ожидании. Жорж был среди  нас
самым  старшим. Завести его на драку было довольно трудно, но и
страха он не знал.

     -- Черт побери, я никогда не видел рыбу-молот,  --  сказал
Жорж.  --  И  вообще,  Мак-Интайр,  ты  сам отлично знаешь, что
судовая обшивка мешает наблюдению за рыбами.  В  кочегарке  нам
приходится заниматься иными делами.
     Он  отвернулся  от  Мак-Интайра.  Тот  продолжал  стоять в
прежней позе. Мы подались на палубу:
     судно  должно  было  отходить.  Понятно,  говорили  мы   в
основном о, создавшейся ситуации.
     -- Является  какой-то  тип,  сжирает  чужой паек, и ему не
могут дать за это по морде! -- возмущался Хайни.
     --- Только и ждет  зацепки,  чтобы  подраться  и  выкинуть
кого-нибудь  в иллюминатор, словно селедку, -- подливал масло в
огонь Фред.
     По трапу прогрохотали ботинки донкимена. Мы заметили,  что
он  не в духе. Настолько не в духе, что самое разумное -- вовсе
не попадаться ему на глаза. Пусть сам увидит, что  осталось  от
его пайка.
     Донкимен  шагнул через комингс в столовую и тотчас заметил
новичка, который по-прежнему, не спуская глаз, смотрел на  воду
и не обращал ни малейшего внимания на вошедшего. Джонни подошел
к чайнику, собираясь отхлебнуть из него.
     -- Почему  чайник  пустой?  --  спросил  он  нас.  Мы  уже
собрались в столовой и стояли, теснясь к переборке.
     -- Кто-то его, видимо, высосал, -- ответил Ян.
     Это сразу повело донкимена на скандал.
     -- Кто здесь вылакал чай, зная, что я заступаю  на  вахту?
-- с угрозой спросил он.
     -- Спроси  новичка, может, он тебе скажет, -- дипломатично
ответил Фред. Однако Хайни не был бы Хайни, если бы тут  же  не
подсыпал перца:
     -- Спроси уж заодно и о том, кто слопал твой паек.
     За спиной старшого Хайни чувствовал себя куда увереннее.
     Высказав все, чтобы подначить Джонни, мы отступили назад и
сгрудились  около  двери. В глазах донкимена засверкали молнии.
Мы и не пытались унять его. Он постоянно срывал злость на более
слабых и молодых и утверждал свою власть,  устраивая  множество
мелких  пакостей.  Если  бы  Мак-Интайру удалось спихнуть его с
трона, было бы только здорово. Куда хуже, если Джонни поладит с
новичком. Союз силы и подлости? Ну нет!
     -- Кто сожрал мои продукты?-- сдавленным  голосом  спросил
Джонни. -- Какой дерьмовый бичкомер посмел спереть мой паек?
     Такую чудовищную наглость донкимен не в силах был постичь.
Он подошел к столу, сначала выдвинул свой ящик, затем вынул его
совсем  и,  вытаращив  глаза, уставился на его зияющую пустоту.
Лишь кучка крошек  да  сухая  колбасная  шкурка  остались  там.
Джонни  обвел  всех  взглядом.  Он  знал,  что  никто из нас не
решился бы на подобную шутку. Продукты выдавались по  субботам.
Сегодня  вторник.  Это означало, что донкимен четыре дня должен
питаться черным хлебом с маргарином,  наблюдая,  как  остальные
едят бутерброды с колбасой и сыром. Сам он мастерски делил свой
паек  так,  что  ему  всегда  хватало  продуктов  до  очередной
раздачи. Ни единого раза, ни на миллиметр не отошел он  от  тех
семи надрезов, что заранее делал на колбасной шкурке.
     А  тут  стоит  чужой,  расхристанный  бичкомер,  в желудке
которого перевариваются его колбаса и сыр, украденные из  ящика
и  слопанные  просто  так,  за здорово живешь. Нет, этот разбой
следовало жестоко покарать --- и немедленно.
     -- Так это ты, навозная жижа? -- прорычал Джонни и ринулся
на Мак-Интайра. Тот все еще нс  мог  оторваться  от  созерцания
моря.  Казалось,  он  вовсе  не заметил беснующегося донкимена.
Ухватившись правой рукой за медный обод иллюминатора,  он  даже
высунул  в него голову, словно старался разглядеть в воде нечто
диковинное.
     И вдруг,  увидев,  должно,  быть,  в  стекле  иллюминатора
отражение  занесенного  кулака,  ирландец  отпрянул в сторону и
цепко  захватил  правой  рукой  запястье  донкимена.  С   силой
выворачивая  руку  противника, Мак-Интайр вынудил этого громилу
встать на колени. Захват, по-видимому, был страшнейший.  Джонни
пытался трепыхаться, но железные руки гнули его книзу. Он знал,
что мы наблюдаем его поражение. Никогда еще мы не видели Джонни
столь  беспомощным. Он склонил колени перед каким-то бродягой и
не мог подняться. Впрочем, впечатление было такое, что ирландец
не. рад своей победе. Гладким и бесстрастным казалось его лицо.
Этот триумф был для него чем-то вполне обыденным.
     Донкимен судорожно хватал ртом воздух, глаза его вылезали
     из орбит; он все еще не мог постичь, что  за  жуткая  сила
пригвоздила   его   к   полу.  Имей  он  прежде  хоть  малейшее
подозрение,  что  такое  может  произойти,  он   попытался   бы
применить  какой-нибудь  хитрый  контрприем.  Но теперь ужасные
тиски сдавливали его запястье и тянули вниз. Он  уже  лежал  на
полу ничком, извиваясь от боли.
     И  вдруг  Мак-Интайр отпустил его, уселся па банке, достал
из кармана окурок и всунул его п рот. Закуривая, он сказал всем
нам так, словно и не. было рядом побежденного донкимена:
     -- Значит, никакой рыбы-молота за последние недели  вы  нс
видели?
     Джонни  скосил глаза на нас, словно хотел прочесть на лице
каждого степень своего позора.  Он  пс  знал,  что  ему  теперь
делать:  снова броситься на ирландца или разгонять нас. Там, на
банке, сидел новый повелитель --
     король в потертой рабочей блузе с оторванным  рукавом.  Мы
молча расступились перед ним, когда Мак-Йнтайр поднялся и пошел
прочь из столовой.
     -- Подъем,  подъем!  -- прокричал триммер Вилли, пришедший
из кочегарки будить очередную вахту.

     Наконец Джонни встал, повязал вокруг шеи платок,  надвинул
на   брови   кочегарскую   фуражку   и   безмолвно  удалился  в
котельную...
     Моя вахта начиналась в полночь.  Я  лег  на  койку,  чтобы
немного  поспать. Но сна не было. Все необычайные события этого
дня вновь проходили передо мной. Я  поймал  себя  на  том,  что
отдергиваю  краешек  занавески, чтобы взглянуть на нижнюю койку
напротив. Ее  занял  ирландец.  Но  койка  была  пуста,  только
грязный  соломенный  матрац  лежал на ней. Подо мной спал Жорж,
вместе с которым мне предстояло заступать на вахту. Я  удивился
тому, что не слышу его знакомого тихого посапывания. Свесившись
с койки, я увидел, что не спит и он.
     -- Жорж,   --   позвал  я  потихоньку,  --  сейчас  придет
Мак-Интайр и ляжет на койку. Что же будет дальше?
     -- Что дальше? -- ответил  Жорж.  --  Эта  противная  рыба
будет  жить  вместе  с  нами.  Конечно, приятного мало, но ведь
"списать" его мы не можем.
     Немного погодя в кубрик вошел Мак-Интайр.  Я  наблюдал  за
ним  сквозь  щель  в  занавеске. Он стоял спиной ко мне. Я едва
осмелился дышать, чтобы не  выдать  себя.  Ирландец  подошел  к
своей  койке,  и  я  увидел,  как  он  достал из кармана штанов
какую-то штуковину. Я пригляделся и вздрогнул:
     Мак-Интайр держал в руках револьвер! Иметь оружие на судне
строжайше запрещалось. И вдруг у этого парня в  руках  "пушка".
Зачем?  Ведь  он  и  так  -- король кочегарки. Полный душевного
спокойствия    --     наблюдателей     он,     казалось,     не
опасался,--.ирландец   приподнял  матрац  и  положил  под  него
оружие.
     В кубрике было душно. У ирландца на лбу  крупными  каплями
выступил   пот.   Единым  махом  он  сбросил  с  себя  блузу  и
парусиновые штаны. Торс его, казалось, состоял из одних  только
сухожилий  и  мышц.  Сухожилия  стальными  тросами  тянулись от
запястий вверх, к мощным плечам, к  шее.  Мак-Интайр  вышел  из
кубрика,  а  через несколько минут вернулся, держа в руках болт
длиной сантиметров в двадцать. Зачем он ему? Прежде чем я успел
придумать какой-либо подходящий ответ, ирландец приложил  тупой
и  довольно толстый болт к деревянной обшивке переборки и одним
резким ударом кулака вогнал его в доску.  На  болт  он  повесил
свои вещи.
     Мак-Интайр  уселся на койку и, вытащив из кармана потертых
штанов  какой-то  небольшой  предмет,  стал   с   любовью   его
рассматривать.  Не  иначе,  вещица  была  самым драгоценным его
достоянием -- плоская маленькая  шкатулка,  размером  не  более
двух  спичечных  коробков.  Она  была  богато  инкрустирована и
сработана так изящно, что в нашей  убогой  обстановке  казалась
святыней.  Крышку  и  боковины ее украшал отливающий голубизной
перламутр с золотым орнаментом.  По  углам  крышки  красовались
самоцветы, а в середине сверкал большой драгоценный камень.
     Откуда   у   парня   такая  ценность?  Как  попала  она  в
заскорузлые  руки  ирландского  кочегара?  Что   он   --   убил
телохранителя  махараджи  или  ограбил  сокровищницу Александра
Македонского? А может, пользуясь своей нечеловеческой  силищей,
разбил  бронированные  двери  египетского национального музея в
Каире или обокрал дворец далай-ламы?
     Мак-Интайр осторожно, прямо-таки нежно провел пальцами  по
краю  шкатулки.  Повинуясь действию потайного механизма, крышка
откинулась. В шкатулке  оказалась  маленькая  шахматная  доска.
Мак-Интайр  принялся  неторопливо  втыкать  крошечные фигурки в
отверстия, проделанные в клетках  поля.  Но  что  это  были  за
фигурки!   Изящнейшие   резные   штучки   из   слоновой  кости,
стилизованные  под  рыб.  Вместо  обычных  коней  были  морские
коньки,  слонами служили дельфины, киты выступали в роли ладей.
Ферзей заменяли сирены с рыбьими хвостами. А короли!  Одним  из
них  был  Нептун  с трезубцем в руке, а другой... -- я не верил
своим  глазам!  --  другой  король  представлял   собой   хитро
изогнувшуюся   рыбу-молот!   "Белые"   были  отделаны  золотом,
"черные"  --  серебром.  Каждая  фигурка  покоилась  на  цоколе
слоновой  кости  и  снабжалась  шипом,  при помощи которого она
держглась в гнезде на поле. У  рыбы-молота  по  обеим  сторонам
головы горели глаза-рубины.
     Увлеченный,  я,  не  отрывая  глаз,  смотрел  из-за  своей
занавески на это диво дивное. Ирландец начал игру. Казалось, он
совершенно позабыл о том,,  где.  находится.  Мак-Интайр  пошел
пешкой  -- маленькой изящной рыбкой. Играл он против "золотых",
во главе которых  была  рыба-молот.  Конечно,  ему  приходилось
двигать  фигурки  и  той  и  другой  стороны,  но  на  лице его
откровенно  было  написано,  кому  он  столь  яростно  пытается
объявить мат. "Съеденные" фигуры ирландец с нежностью складывал
в особый кожаный кармашек на внутренней стороне крышки.
     Я  полагал,  что  он полностью ушел в свою игру. Ни единым
взглядом не удостаивая наше  обиталище,  переставляя  кончиками
большого и указательного пальцев серебряного слона -- дельфина,
чтобы объявить шах золотому королю -- рыбе-молоту, он произнес:
     -- Вы  не знаете и не видели, что лежит под моим матрацем.
Поняли?
     Этот человек казался мне псе более зловещим,  а  поведение
его  я  мог  объяснить  только  тем,  что  он  не  всегда и сам
представляет, что говорит и что делает.
     Конечно, все, кто был в кубрике, поняли  его.  Но  что  мы
могли  ему  ответить?  Да  он,  видимо,  вовсе и не ждал нашего
ответа.
     Я заставил себя отвернуться к  переборке,  хотя,  ей-богу,
охотнее понаблюдал бы за исходом игры.
     Спал  я  очень  неспокойно  и  проснулся от сильной качки,
перекатывающей меня и койке то к самой переборке,  то  к  краю.
Наверху  была  непроницаемо-черная  ночь. Дул свежий ветерок. В
слабом свете ночника я разглядел, что Мак-Интайр крепко спит. И
тотчас меня снова захватили мысли об этом странном  человеке  и
его "пунктике" насчет рыбы-молота...
     Пробило  восемь  склянок.  Пришел  Хайни  и  поднял нас на
вахту. Он старался побыстрее проскользнуть мимо ирландца,  хотя
и  тщательно  скрывал  свой  страх.  Мак-Интайр промычал только