лись из гнезд и упали на пол.
     - Видишь, что ты наделала, - напустился доктор на девчонку. Энджи  не
выпускала ручки чемодана, но доктор преградил ей путь. Девчонку трясло  от
ярости. Доктор нагнулся и кряхтя стал подбирать выпавшие инструменты.
     Глупая девчонка, горько думал он, к чему такие сцены...
     Тут что-то больно стукнуло доктора в спину, и он  упал.  В  глазах  у
него потемнело. "Глупая девчонка, - прохрипел он. И еще: - Как бы  там  ни
было, они знают, что я хотел..."
     Энджи поглядела на распростертое на полу тело доктора; из  спины  его
торчала  рукоятка  термокаутера  N-6.  "...Проходит   через   все   ткани.
Употреблять   для   ампутаций,   предварительно   спрыснув    Ре-Гро.    В
непосредственной близости от жизненно важных органов, основных кровеносных
сосудов и нервных стволов соблюдать особую осторожность..."
     - Я этого не хотела, - тупо сказала Энджи, похолодев от ужаса. Ей тут
же  представилось,  как  в   лечебницу   является   неумолимый   сыщик   и
восстанавливает сцену преступления.  Она  будет  ловчить,  изворачиваться,
хитрить, но сыщик выведет ее на чистую воду и отдаст  под  суд.  Ее  будет
судить суд присяжных, адвокат произнесет речь в ее  защиту,  но  присяжные
все равно признают ее  виновной;  в  газетах  появятся  шапки:  "Белокурая
убийца понесет наказание".  И  вот  она  пойдет  по  пустынному  коридору,
пылинки будут плясать в снопах солнечного  света,  в  конце  коридора  она
увидит железную дверь, а за ней - электрический стул.  К  чему  тогда  все
шубы, машины, наряды и даже красавец-жених,  встречи  с  которым  она  так
ждала.
     Однако едва туман кинематографических штампов рассеялся, Энджи быстро
смекнула,   что   надо   делать.   Она   решительно   вынула   из   гнезда
мусоросжигатель: "для уничтожения фиброзов и прочих опухолей, прикоснитесь
к диску..." Стоило кинуть что-нибудь  в  мусоросжигатель,  как  раздавался
свист - очень сильный и неприятный для слуха, за ним следовала вспышка, не
дававшая света.
     А когда коробку открывали - она оказывалась пустой. Энджи  вынула  из
гнезда еще один термокаутер и решительно приступила к  делу.  Хорошо  еще,
что крови натекло совсем немного... Часа за три она  справилась  со  своей
чудовищной задачей.
     Спала она плохо. Убийство далось ей нелегко: всю ночь  мучили  ужасы.
Но наутро Энджи встала с таким чувством, будто никакого доктора Фулла и на
свете не было. Она позавтракала, оделась более тщательно, чем  обычно,  но
тут же - нет, нет, ни в коем случае ничего необычного. Все должно быть как
обычно. Через день-другой она позвонит в полицию. Скажет, что доктор  ушел
из дому пьяный, и она встревожена. Но главное не торопить события.
     Миссис Коулмен была назначена на 10 часов утра.  Энджи  рассчитывала,
что уговорит доктора провести по крайней мере еще  один  пятисотдолларовый
сеанс. Теперь ей придется проводить его самой: впрочем,  рано  или  поздно
пора привыкать.
     Миссис Коулмен явилась раньше назначенного часа.
     -  Сегодня  доктор  поручил  провести  массаж  мне.   Когда   процесс
укрепления тканей уже начался,  участие  доктора  не  обязательно.  Массаж
может проводить любой человек, знакомый с его методом, - нахально объявила
Энджи. И спохватилась, увидев, что забыла  захлопнуть  чемоданчик.  Миссис
Коулмен, проследившая за ее взглядом, в ужасе попятилась.
     - Это еще что такое? - спросила миссис Коулмен. - Уж  не  собираетесь
ли вы резать меня этими ножами? Я так и думала, что тут дело нечисто...
     - Пожалуйста, миссис Коулмен,  -  сказала  Энджи.  -  Ну  пожалуйста,
дорогая миссис Коулмен, вы ведь ничего не понимаете... в массаже.
     - Бросьте заливать про массаж, - визжала миссис Коулмен. - Я  поняла,
доктор мне операцию делал! Ведь он мог меня убить!
     Энджи, не говоря ни слова,  вынула  из  гнезда  кожный  нож  размером
поменьше и провела им по своей руке. Лезвие прошло сквозь кожу, как  палец
сквозь  ртуть,  не  оставляя  никаких  следов!  Если  и  это   не   убедит
старушенцию...
     Однако миссис Коулмен еще пуще встревожилась.
     - Что это вы там делаете? Небось, лезвие уходит в рукоятку  -  вот  в
чем фокус!
     - Приглядитесь получше, миссис  Коулмен,  -  убеждала  Энджи:  ей  до
смерти не хотелось упустить пятьсот долларов, - приглядитесь получше и  вы
увидите, как этот э-э... прибор для подкожного  массажа  проникает  сквозь
кожу, не причиняя никакого вреда. Это так он непосредственно  воздействует
на мышцы, тогда как при обычном массаже  мешают  и  слои  кожи  и  жировые
ткани. В этом секрет успеха нашего метода. Ну разве наружный массаж  может
дать такие результаты, какие нам удалось получить накануне?
     Миссис Коулмен сбавила тон.
     - Да, польза от вашего массажа, конечно, есть, тут ничего не скажешь,
- признала она, поглаживая шею. - Но одно дело ваша  рука,  а  другое  моя
шея! Попробуйте-ка этот нож на себе...
     Энджи улыбнулась...

     Отменный обед почти примирил Эла с тем,  что  ему  придется  еще  три
месяца отбывать повинность в клинике. А потом, подумал он,  благословенный
год на благословенном Южном полюсе. Уж там-то он будет работать  по  своей
специальности - тренировать в телекинезе детей от трех до шести.
     Прежде чем приступить к работе,  Эл  по  привычке  бросил  взгляд  на
распределительный щиток. Увидев,  что  под  номером  одного  из  врачебных
чемоданчиков горит сигнал тревоги, он не поверил своим глазам.  Такого  не
бывало с незапамятных времен. Какой же это номер? "Ах так, 647101. Вот оно
что". Эл заложил номер в карточный сортировщик  и  вскоре  получил  нужную
информацию. Как и  следовало  ожидать,  беда  стряслась  с  хемингуэевским
чемоданчиком. В таких случаях Эл обычно оставлял  чемоданчик  на  произвол
судьбы. В чьи бы руки чемоданчик ни попал, вреда от него  быть  не  может.
Отключишь чемоданчик от сети - нанесешь урон обществу, оставишь в  сети  -
он того и гляди принесет пользу.
     Эл срочно вызвал начальника полиции.
     - С помощью набора мединструментов N-674101, - сказал он  начальнику,
- совершено  преступление.  Чемоданчик  потерял  несколько  месяцев  назад
доктор Джон Хемингуэй.
     Полицейский взъярился. "Вызвать Хемингуэя и допросить", - сказал  он.
Ответы доктора Хемингуэя его удивили, а еще больше удивило то, что  убийца
находится вне пределов его юрисдикции.
     Эл постоял немного у распределительного  щитка,  отключенная  энергия
мигнула красным огоньком тревоги, в последний  раз  предупреждая  -  набор
674101 в руках убийцы. Эл со вздохом выдернул штепсель, и  красный  огонек
погас.

     - Как бы не так, - глумилась миссис Коулмен.  -  Мою  шею  вы  готовы
резать, а свою, небось, побоитесь!
     Энджи одарила ее такой блаженной улыбкой, от которой потом  трепетали
даже видавшие виды служители морга. Она уверенно поставила  шкалу  кожного
ножа на три сантиметра и улыбнулась. Она не сомневалась, что  нож  пройдет
только через  ороговевшие  ткани  подкожного  слоя  и  живые  ткани  кожи,
загадочным  образом  отодвинет  крупные  и  мелкие  кровеносные  сосуды  и
мышечные ткани...
     По-прежнему улыбаясь, Энджи приставила  нож  к  шее,  и  острый,  как
бритва, микротомный нож перерезал крупные  и  мелкие  кровеносные  сосуды,
мышечные ткани и зев. Так окончила свою жизнь Энджи.
     Когда через несколько минут прибыла полиция, вызванная  вопящей,  как
сирена, миссис Коулмен, инструменты уже покрылись ржавчиной, а  сосудистый
клей, гроздья розовых, резинообразных альвеол в пробирках,  клетки  серого
вещества и витки нервов превратились в черную слизь. Пробирки  откупорили,
и из них на полицейских пахнуло мерзким запахом разложения.




                             Север Гансовский

                                ДЕНЬ ГНЕВА


                              П р е д с е д а т е л ь     к о м и с с и и.
                              Вы читаете на нескольких языках,  знакомы  с
                              высшей  математикой  и   можете    выполнять
                              кое-какие работы.  Считаете ли вы,  что  это
                              делает   вас   Человеком?   О т а р к.   Да,
                              конечно. А разве люди знают что-нибудь еще?

                                        (Из  допроса  отарка.    Материалы
                                        Государственной комиссии)


     Двое всадников выехали из поросшей  густой  травой  долины  и  начали
подниматься в гору.  Впереди  на  горбоносом  чалом  жеребце  лесничий,  а
Дональд  Бетли  на  рыжей  кобыле  за  ним.  На  каменистой  тропе  кобыла
споткнулась и упала на колени. Задумавшийся Бетли чуть не свалился, потому
что седло - английское скаковое седло с одной подпругой -  съехало  лошади
на шею.
     Лесничий подождал его наверху.
     - Не позволяйте ей опускать голову, она спотыкается.
     Бетли, закусив губу, бросил на него досадливый взгляд.  Черт  возьми,
об этом можно было предупредить и раньше!  Он  злился  также  и  на  себя,
потому что кобыла обманула его.  Когда Бетли ее седлал, она надула  брюхо,
чтобы потом подпруга была совсем свободной.
     Он так натянул повод, что лошадь заплясала и отдала назад.
     Тропа опять  стала  ровной.  Они  ехали  по  плоскогорью,  и  впереди
поднимались одетые хвойными лесами вершины холмов.
     Лошади шли длинным шагом, иногда сами переходя  на  рысь  и  стараясь
перегнать друг друга.  Когда кобылка выдвигалась  вперед,  Бетли  делались
видны загорелые, чисто выбритые худые щеки лесничего и его угрюмые  глаза,
устремленные на дорогу. Он как будто вообще не замечал своего спутника.
     "Я слишком непосредствен, - думал Бетли. - И это мне мешает.  Я с ним
заговаривал уже раз пять, а он либо отвечает мне односложно,  либо  вообще
молчит.  Не  ставит  меня  ни  во  что.  Ему  кажется,  что  если  человек
разговорчив, значит он болтун и его не следует уважать.  Просто они тут  в
глуши не знают меры вещей.  Думают,  что  это  ничего  не  значит  -  быть
журналистом.  Даже таким журналистом, как... Ладно, тогда я тоже не буду к
нему обращаться. Плевать!.."
     Но постепенно настроение его улучшалось.  Бетли был человек удачливый
и считал, что всем другим  должно  так  же  нравиться  жить,  как  и  ему.
Замкнутость лесничего его удивляла, но вражды к нему он не чувствовал.
     Погода, с утра дурная, теперь прояснилась.  Туман  рассеялся.  Мутная
пелена в небе разошлась на отдельные облака.  Огромные тени быстро  бежали
по темным лесам и ущельям, и это подчеркивало суровый,  дикий  и  какой-то
свободный характер местности.
     Бетли похлопал кобылку по влажной, пахнущей потом шее.
     - Тебе, видно, спутывали передние ноги, когда отпускали на  пастбище,
и от этого ты спотыкаешься. Ладно, мы еще столкуемся.
     Он дал лошади повода и нагнал лесничего.
     - Послушайте, мистер Меллер, а вы и родились в этих краях?
     - Нет, - сказал лесничий, не оборачиваясь.
     - А где?
     - Далеко.
     - А здесь давно?
     - Давно, - Меллер повернулся к  журналисту.  -  Вы  бы  лучше  потише
разговаривали. А то они могут услышать.
     - Кто они?
     - Отарки, конечно.  Один услышит и передаст другим.  А  то  и  просто
может подстеречь, прыгнуть сзади и разорвать...  Да и вообще  лучше,  если
они не будут знать, зачем мы сюда едем.
     - Разве они часто нападают? В газетах писали, таких случаев почти  не
бывает.
     Лесничий промолчал.
     - А они нападают сами? - Бетли невольно  оглянулся.  -  Или  стреляют
тоже? Вообще оружие у них есть? Винтовки или автоматы?
     - Они стреляют очень редко. У них же руки не так устроены... Тьфу, не
руки, а лапы! Им неудобно пользоваться оружием.
     - Лапы, - повторил Бетли. - Значит, вы их здесь за людей не считаете?
     - Кто? Мы?
     - Да, вы. Местные жители.
     Лесничий сплюнул.
     - Конечно, не считаем. Их здесь ни один человек за людей не считает.
     Он говорил отрывисто.  Но Бетли уже забыл о своем  решении  держаться
замкнуто.
     - Скажите, а вы с ними разговаривали? Правда, что они хорошо говорят?
     - Старые хорошо.  Те, которые были еще при лаборатории...  А  молодые
хуже.  Но все равно, молодые еще опаснее. Умнее, у них и головы в два раза
больше. - Лесничий вдруг остановил коня.  В  голосе  его  была  горечь.  -
Послушайте, зря мы все это обсуждаем.  Все  напрасно.  Я  уже  десять  раз
отвечал на такие вопросы.
     - Что напрасно?
     - Да вся эта наша поездка. Ничего из нее не получится. Все останется,
как прежде.
     - Но почему останется? Я приехал от влиятельной газеты. У нас большие
полномочия. Материал готовится для сенатской комиссии. Если выяснится, что
отарки действительно представляют такую опасность, будут приняты меры.  Вы
же знаете, что на этот раз собираются послать войска против них.
     - Все равно ничего не выйдет, - вздохнул лесничий. - Вы же не  первый
сюда приезжаете.  Тут каждый год кто-нибудь  бывает,  и  все  интересуются
только отарками.  Но не людьми, которым приходится с отарками жить. Каждый
спрашивает: "А правда, что они могут изучить  геометрию?..  А  верно,  что
есть отарки, которые понимают теорию относительности?" Как будто это имеет
какое-нибудь значение! Как будто из-за этого их не нужно уничтожать!
     - Но я для того  и  приехал,  -  начал  Бетли,  -  чтобы  подготовить
материал для комиссии. И тогда вся страна узнает, что...
     - А другие, вы думаете, не готовили материалов? - перебил его Меллер.
- Да, и кроме того...  Кроме того, как вы поймете здешнюю обстановку?  Тут
жить нужно, чтобы понять. Одно дело проехаться, и другое - жить все время.
Эх!..  Да что говорить! Поедем.  -  Он  тронул  коня.  -  Вот  отсюда  уже
начинаются места, куда они заходят. От этой долины.
     Журналист и лесничий  были  теперь  на  крутизне.  Тропинка,  змеясь,
уходила из-под копыт коней все вниз и вниз.
     Далеко под ними  лежала  заросшая  кустарником  долина,  перерезанная
вдоль каменистой узкой речкой.  Сразу от нее вверх поднималась стена леса,
а за ней в необозримой дали - забеленные снегами откосы Главного хребта.
     Местность просматривалась отсюда  на  десятки  километров,  но  нигде
Бетли не мог заметить и признака жизни - ни дымка из трубы, ни стога сена.
Казалось, край вымер.
     Солнце скрылось за облаком, сразу стало холодно,  и  журналист  вдруг
почувствовал, что ему не хочется спускаться вниз  за  лесничим.  Он  зябко
передернул плечами.  Ему вспомнился теплый, нагретый воздух его  городской
квартиры, светлые и тоже теплые комнаты редакции.  Но потом он взял себя в
руки. "Ерунда! Я бывал и не в  таких  переделках.  Чего  меня  бояться?  Я
прекрасный стрелок, у меня великолепная реакция.  Кого еще  они  могли  бы
послать, кроме меня?" Он увидел, как Меллер  взял  из-за  спины  ружье,  и
сделал то же самое со своим.
     Кобыла осторожно переставляла ноги на узкой тропе.
     Когда они спустились, Меллер сказал:
     - Будем стараться ехать рядом. Лучше не разговаривать. Часам к восьми
нужно добраться до фермы Стеглика. Там переночуем.
     Они тронулись и ехали около  двух  часов  молча.  Поднялись  вверх  и
обогнули Маунт-Беар, так что справа у них все время  была  стена  леса,  а
слева обрыв, поросший кустарником, но таким мелким и редким, что там никто
не мог прятаться.  Спустились к реке и по  каменистому  дну  выбрались  на
асфальтированную, заброшенную дорогу, где асфальт потрескался и в трещинах
пророс травой.
     Когда они были на  этом  асфальте,  Меллер  вдруг  остановил  коня  и
прислушался. Затем он спешился, стал на колени и приложил ухо к дороге.
     - Что-то неладно, - сказал он, поднимаясь. - Кто-то за  нами  скачет.
Уйдем с дороги.
     Бетли тоже спешился, и они отвели лошадей за канаву в заросли ольхи.
     Минуты через две  журналист  услышал  цокот  копыт.  Он  приближался.
Чувствовалось, что всадник гонит вовсю.
     Потом  через  жухлые  листья  они  увидели  серую  лошадь,   скачущую
торопливым галопом.  На ней неумело сидел мужчина в желтых верховых брюках
и дождевике. Он проехал так близко, что Бетли хорошо рассмотрел его лицо и
понял, что видел уже этого  мужчину.  Он  даже  вспомнил  где.  Впрочем  в
городке возле бара стояла компания.  Человек пять  или  шесть,  плечистых,
крикливо одетых.  И у всех были одинаковые глаза.  Ленивые,  полузакрытые,
наглые. Журналист знал эти глаза - глаза гангстеров.
     Едва всадник проехал, Меллер выскочил на дорогу.
     - Эй!
     Мужчина стал сдерживать лошадь и остановился.
     - Эй, подожди!
     Всадник огляделся, узнал, очевидно,  лесничего.  Несколько  мгновений
они смотрели друг на друга.  Потом мужчина махнул рукой, повернул лошадь и
поскакал дальше.
     Лесничий смотрел ему вслед, пока звук копыт не затих вдали.  Потом он
вдруг со стоном ударил себя кулаком по голове.
     - Вот теперь-то уже ничего не выйдет! Теперь наверняка.
     - А что такое? - спросил Бетли. Он тоже вышел из кустов.
     - Ничего... Просто теперь конец нашей затее.
     - Но почему? - Журналист посмотрел на лесничего и с удивлением увидел
в его глазах слезы.
     - Теперь все кончено, - сказал Меллер, отвернулся и тыльной  стороной
кисти вытер глаза. - Ах, гады! Ах, гады!
     - Послушайте! - Бетли тоже начал  терять  терпение.  -  Если  вы  так
будете нервничать, пожалуй, нам действительно не стоит ехать.
     - Нервничать! - воскликнул лесничий. - По-вашему,  я  нервничаю?  Вот
посмотрите!
     Взмахом  руки  он  показал  на  еловую  ветку  с  красными   шишками,
свесившуюся над дорогой шагах в тридцати от них.
     Бетли еще не понял, зачем он  должен  на  нее  смотреть,  как  грянул
выстрел, в лицо ему пахнул пороховой  дымок,  и  самая  крайняя,  отдельно
висевшая шишка свалилась на асфальт.
     - Вот как я нервничаю. - Меллер пошел в ольшаник за конем.
     Они подъехали к ферме как раз, когда начало темнеть.
     Из  бревенчатого  недостроенного  дома  вышел  высокий   чернобородый
мужчина со всклокоченными волосами и стал молча смотреть, как  лесничий  и
Бетли расседлывают лошадей.  Потом на крыльце появилась женщина, рыжая,  с
плоским, невыразительным лицом и тоже непричесанная.  А за ней трое детей.
Двое мальчишек восьми или девяти лет и девочка лет тринадцати,  тоненькая,
как будто нарисованная ломкой линией.
     Все  эти  пятеро  не  удивились  приезду  Меллера  и  журналиста,  не
обрадовались и не огорчились.  Просто стояли и молча смотрели.  Бетли  это
молчание не понравилось.
     За ужином он попытался завести разговор.
     - Послушайте, как вы тут  управляетесь  с  отарками?  Очень  они  вам
досаждают?
     - Что? - чернобровый фермер приложил ладонь к уху и перегнулся  через
стол. - Что? - крикнул он. - Говорите громче. Я плохо слышу.
     Так продолжалось несколько минут, и фермер упорно не желал  понимать,
чего от него хотят.  В конце концов он развел  руками.  Да,  отарки  здесь
бывают.  Мешают ли они ему? Нет, лично ему не мешают. А про других  он  не
знает. Не может ничего сказать.
     В середине этого  разговора  тонкая  девочка  встала,  запахнулась  в
платок и, не сказав никому ни слова, вышла.
     Как только все тарелки опустели,  жена  фермера  принесла  из  другой
комнаты два матраца и принялась стелить для приезжих.
     Но Меллер ее остановил:
     - Пожалуй, мы лучше переночуем в сарае.
     Женщина, не отвечая, выпрямилась. Фермер поспешно встал из-за стола.
     - Почему? Переночуйте здесь.
     Но лесничий уже брал матрацы.
     В сарай высокий фермер проводил их с фонарем.  С минуту смотрел,  как
они устраиваются, и один момент на лице у него было такое выражение, будто
он собирается что-то сказать.  Но он только поднял руку и почесал  голову.
Потом ушел.
     - Зачем все  это?  -  спросил  Бетли.  -  Неужели  отарки  и  в  дома
забираются?
     Меллер поднял с земли толстую  доску  и  припер  ею  тяжелую  крепкую
дверь, проверив, чтобы доска не соскол