следовать ее архив.
     На  дне  сейфа  удалось  раскопать  нечто  многообещающее.  Когда  ей
исполнилось восемнадцать, ее родители погибли в автомобильной  катастрофе.
К некрологу было подшито завещание  отца  -  один  из  самых  удивительных
документов, которые  мне  когда-либо  доводилось  читать.  Если  бы  отец,
осерчав, оставил свою единственную дочь без цента в кармане, я еще мог  бы
его понять. Но он поступил хуже. Гораздо хуже.
     Черт побери, все  равно  ничего  не  вытанцовывается!..  Из-за  этого
кончают  с  собой  сразу  же,  а  не  через  четыре  года.  И   не   столь
экстравагантным способом: это снижает трагизм. В общем, я пришел к выводу,
что у Карен либо провалилась грандиозная и рискованная  кокаиновая  афера,
либо ее подло обманул любовник... Нет, кокаин тут ни при чем... Ей не дали
бы умереть так, как она хочет, в ее же собственном доме. На убийство  тоже
непохоже. Даже очень самонадеянному хирургу нужно,  чтобы  пациент  был  а
сознании, ведь не зная ощущений клиента, в  нужное  место  электродами  не
попадешь.
     Значит,  любовник...  Я  вздохнул  с  облегчением,  довольный   своей
проницательностью и чертовски раздосадованный. Почему - я и сам не знал. Я
запихнул бумаги обратно в сейф, запер его, поставил на место и  отправился
в ванную.
     Ее аптечка произвела бы впечатление даже на  фармацевта.  Карен  была
жутким аллергиком. Аспирин пришлось искать целых пять минут. Я взял четыре
таблетки.  Потом  выудил  из  раковины  самый  большой  осколок   зеркала,
прислонил его к какому-то флакону  и  снова  уселся  на  унитаз.  Мой  нос
заметно сместился вправо и так распух, что трудно  было  дышать.  На  полу
валялась коробка с бумажными салфетками. Я разодрал ее, вынул содержимое и
набил салфетками рот. Затем схватил нос правой рукой и дернул  его  влево,
одновременно спустив левой рукой  воду  в  унитазе.  Звук  хлынувшей  воды
совпал с моим воплем, и я чуть было не прокусил  салфетки.  Когда  ко  мне
вернулось зрение, нос стоял на месте. Я осторожно умылся, потом вымыл руки
и вышел из  ванной.  Однако  тут  же  вернулся,  заметив  мельком  кое-что
любопытное. Это оказалась подставка для зубных щеток.  Щетка  была  только
одна. Я снова перерыл аптечку и на сей раз убедился,  что  в  ней  нет  ни
крема для бритья, ни электробритвы  или  бритвенного  станка,  ни  мужской
парфюмерии. Все рецепты  были  выписаны  на  имя  Карей,  причем  по  всем
правилам.
     В раздумье я пошел на кухню, смешал коктейль и отправился с ним к ней
в спальню. Часы над кроватью показывали пять. Я зажег  спичку,  пододвинул
ящик для обуви к шкафу, уселся и задрал ноги. Потягивая коктейль, я слушал
ее храп и смотрел, как она дышит, а за окном едва брезжил рассвет. Я решил
перебрать все варианты, но только успел обдумать первый, как сноп дневного
света ударил мне прямо в глаза.
     Я инстинктивно поднял руки, пролил выпивку себе на голову  и  поранил
нос еще больше. Как правило, я  просыпаюсь  с  трудом.  Карен  по-прежнему
безмятежно храпела. Я едва удержался, чтобы не запустить в нее стаканом.
     Было уже за полдень, солнечные лучи упрямо пробивались сквозь тяжелые
занавеси, освещая комнату, в которой царил дикий бардак; я не мог  понять,
кто его устроил: то ли она сама, то ли профессиональный громила.  В  конце
концов я решил, что это  дело  ее  рук.  Кресло,  в  котором  я  спал,  не
пострадало. А может, громила обнаружил то, что искал, не дойдя досюда?
     Я отогнал эти мысли и отправился готовить себе завтрак.
     Гостиную  пришлось  проветривать  часа  два.  Шнур  и   трансформатор
отправились в  мусоропровод  вместе  с  протухшей  едой  из  холодильника.
Посудомоечную машину я включил на полный  цикл  и  каждую  порцию  тарелок
перемывал по три раза, так что это тоже заняло  два  часа.  Я  без  устали
пылесосил, убирал комнаты и всюду совал свой нос,  но  ничего  интересного
так и не нашел. Покончив с  уборкой,  сел  составлять  список  необходимых
покупок и тут вдруг услышал, как она  застонала.  В  считанные  секунды  я
добежал до спальни, застыл на пороге и, держа  обе  руки  так,  чтобы  она
могла их видеть, сказал медленно и четко:
     - Меня зовут Джозеф Темплетон.  Карен,  я  твой  друг.  Ты  теперь  в
порядке.
     Она посмотрела на меня, как затравленное животное.
     - Пожалуйста, не пытайся встать. Тело тебя не слушается, и ты  можешь
ушибиться.
     Ответа не последовало.
     - Карен, хочешь поесть?
     - У тебя противный голос, - с каким-то отчаянием произнесла  она.  Ее
собственный голос, кстати, оказался сиплым.
     Она явно не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Я сказал, что сейчас
приду, и пошел в кухню. Там поставил на поднос чашки с прозрачным  крепким
бульоном и очень сладким чаем и положил гренки без масла и крекеры.  Когда
вернулся, Карен лежала, уставившись в потолок. Я поставил  поднос,  поднял
Карен и помог ей облокотиться на подушки.
     - Выпить охота.
     - После еды, - любезно кивнул я.
     - Ты кто?
     - Мамаша Темплетон. Ешь.
     - Разве что суп... Гренки не хочу.
     Она выпила полчашки бульона и немного чаю.  Я  не  хотел,  чтобы  она
переедала.
     - А теперь гони выпивку.
     - Сию секунду!
     Я отнес поднос обратно на кухню, написал что еще  необходимо  купить,
вынул из машины последнюю порцию посуды и положил в  духовку  замороженный
бифштекс - себе на обед. Когда же вернулся, она крепко спала.
     Отощала бедняжка страшно: кожа да кости,  если  не  считать  груди  и
вспученного живота. Пульс был четкий. По современным стандартам, она, даже
находясь в прекрасной форме, не могла бы считаться  привлекательной.  Так,
средней паршивости девчонка... Талия слишком толстая, шея короткая,  ляжки
крупноваты. Лицо...  Трудно  составить  впечатление  о  лице  исхудавшего,
лежащего в отключке человека, но вообще-то подбородок  у  нее  квадратный,
нос чуть  крючком,  а  голубые  глаза  слишком  малы  и  широко  посажены.
Одухотворяясь, она могла быть красивой -  любое  лицо  может  стать  вдруг
прекрасным. Но даже первоклассная гримерша не в  состоянии  сделать  Карен
хорошенькой. На подбородке я заметил давнишний синяк. Волосы  у  нее  были
пепельные, длинные и тонкие; высыхая, они спутались и теперь их  за  целый
час не расчесать. Бог наградил  Карен  великолепной  грудью,  и  это  меня
расстроило. В нашем мире женщине, у которой грудь - главное ее  достояние,
приходится несладко.
     Из таких мелочей складывалась картина, способная  привести  в  уныние
даже толстокожего носорога. Когда я увидел Карен впервые и ее лицо еще  не
напоминало безжизненную маску, она показалась мне  чувствительной  особой.
Или это из-за электродов? Кто его знает.
     Черт побери, я никак не мог подобрать вразумительного объяснения  для
штуковины, вделанной в ее башку! В любом баре, на любом перекрестке  можно
услышать о гораздо более плачевной судьбе. Я  попробовал  отыскать  на  ее
теле шрамы. Любители тыкать себе электроды в голову  обычно  наркоманы.  У
них постоянная потребность словить еще больший кайф.  Но  никаких  следов,
что  она  баловалась  кокаином,  я  не  нашел:  слизистая  носа  не   была
повреждена. Послужной список Карей (конечно, весьма жалкий  и  обрывочный)
все же исключал наличие какого-то серьезного порока; в последнее время она
явно искала острых ощущений, но лишь в самое последнее время. Единственной
дурной привычкой, похоже, было курение.
     Значит, дело в мерзавце-любовнике? Я  немного  поразмыслил  над  этой
гипотезой. Ну, предположим, какой-то страшно жестокий сукин сын насадил ее
на крючок, как форель, просто так, желая поразвлечься. Такое не  под  силу
случайному визитеру или даже желанному гостю: с этим человеком  надо  жить
под одной крышей. Выходит, он лез из кожи, чтобы покорить сердце не  очень
привлекательной дамы,  а  когда  сопротивление  было  сломлено,  красавчик
испарился? Исчез, даже не оставив ничего после себя в шкафах, на полках  и
в аптечке? Маловероятно. Тогда, может,  после  ухода  любовника  она  сама
уничтожила все следы его  пребывания  в  квартире,  а  затем  поняла,  что
существует только один способ вытравить былое из памяти? Нет, не верилось,
что хозяйка, которая все делает тяп-ляп, способна вдруг повести  себя  так
толково.
     Тут я вспомнил свое первоначальное предположение: что если в  спальне
устроил погром профессионал? И кровь застыла у меня в жилах. А  вдруг  она
не горе-хозяйка?  Допустим,  развеселый  садюга  неожиданно  возвращается,
чтобы еще немного порезвиться  напоследок.  И,  как  и  я,  застает  ее  в
гостиной. Там и оставляет.
     Однако через пять минут я расслабился. Этот вариант тоже не проходил.
Да, конечно, в роскошном доме, где живет Карен,  в  холлах  почему-то  нет
телекамер, но именно поэтому богатые жильцы наверняка как-то замечают, кто
сюда приходит. Проживи он тут хоть немножко, и ему уже не замести  следов,
можно даже не стараться. Да и потом,  подобные  монстры,  существа  весьма
редкие и в своем роде уникальные, любят совращать невинных девушек.  Карен
не в его вкусе.
     В этот момент я опять зашел в ванную,  и  мои  сомнения  разрешились.
Поднимая стульчак, чтобы помочиться, я увидел на обратной стороне  надпись
фломастером: "Как здорово, когда в доме есть мужчина!" Почерк был ее.  Она
жила одна.
     Я почувствовал облегчение,  потому  что  меня  не  увлекала  мысль  о
гипотетическом монстре и о том, что мне нужно будет его выследить и убить.
Но я опять вскипел от негодования.
     Мне хотелось ПОНЯТЬ.
     Чтобы чем-нибудь заняться, я отправился с бифштексом и чашкой кофе  в
кабинет и включил ее  компьютер.  Я  перепробовал  все  характерные  коды,
набрал дату ее рождения и имя в цифровом выражении, но  доступа  к  памяти
так и не получил. Тогда, словно по наитию, назвал дату гибели ее родителей
и попал в точку. Я перечислил, что нужно  купить  из  бакалейных  товаров,
велел, чтобы двери внизу открылись, принимая покупки,  и  чего  только  не
делал, стараясь  выудить  из  проклятой  машины  какие-нибудь  записи  или
дневники. Но все безуспешно. Когда я связался с  публичной  библиотекой  и
запросил сведения из энциклопедии "Британника"  по  вживлению  электродов.
Меня отослали к статье "Самостимуляция мозга". Я пробежал глазами историю,
начавшуюся с открытия, которое Олдс и соавторы сделали в тысяча  девятьсот
пятьдесят шестом году, и узнал, что в конце восьмидесятых, когда  изобрели
более  простые  хирургические  решения,  вживление   электродов   в   мозг
превратилось в  социальную  проблему.  Диаграммы,  графики  и  технические
характеристики я изучать не стал и в конце концов отыскал краткий  раздел,
посвященный мотивам использования вживленных электродов.
     Да, об одной группе людей, для которых это характерно, я и впрямь  не
подумал. Неизлечимо больные...
     Неужели это так? В ее возрасте? Я  просмотрел  все  рецепты.  Никаких
сильных  болеутоляющих  средств,  вообще  ничего  более  серьезного,   чем
антиаллергические препараты. Живи мы в то время, когда  люди  пользовались
не видеотелефонами, а обычной телефонной связью, я бы  попробовал  выудить
какую-нибудь информацию у ее лечащего врача, да и то неизвестно,  с  каким
результатом. М-да, проверить эту гипотезу невозможно...
     Вполне вероятно, я прав; даже наверняка, но почему-то у меня осталось
чувство неудовлетворенности. Я заказал компьютеру игру  "Сквош  в  четырех
стенах" и убедился, что могу выиграть. Я чуть ли  не  наслаждался  жизнью,
как вдруг услышал ее крик.
     Да и не крик даже, а так... в горле-то у нее  саднило.  Впрочем,  мне
хватило и этого. Выбегая из комнаты, я уже знал,  в  чем  дело.  Кончилось
действие местного обезболивания, пролежни на спине и ягодицах дали о  себе
знать, и она проснулась от  боли.  Вообще-то  это  должно  было  случиться
раньше, спрей рассчитан лишь на несколько часов. Я решил, что  ее  система
чувствительности ослабла из-за перегрузки.
     Пролежни были  ужасные.  Я  побрызгал  их  еще  раз,  и  стоны  почти
моментально прекратились. Я не мог придумать, как заставить ее  лежать  на
животе, не прибегая к драконовским мерам. И решил, что это  необязательно.
Подумав, что Карен опять в отключке, я пошел к двери. Но на  полпути  меня
остановил ее голос, приглушенный подушками:
     - Я не знаю, кто ты. Может, тебя на самом деле вовсе нет.  Поэтому  я
могу тебе признаться...
     - Побереги силы, Карен. Ты...
     - Заткнись. Ты хотел испытать судьбу, вот и получай.
     Я заткнулся.
     Голос звучал вяло, безжизненно.
     - Все мои  подружки  начали  встречаться  с  парнями,  когда  им  шло
двенадцать. А меня он проманежил  до  четырнадцати.  Говорил,  что  нельзя
доверять. Томми зашел, чтобы вытащить меня на танцы, и  он  устроил  Томми
черт знает что. Мне стало так стыдно! Часа два на танцах  было  весело.  А
потом Томми приударил за Джо Томпкинс. Просто-напросто бросил меня и  ушел
с ней. Я спустилась в туалет и долго  там  плакала.  Девчонки  выведали  у
меня, в чем дело. У одной нашлась  в  сумке  бутылка  водки.  Я  до  этого
никогда не пила. После того, как я начала крушить машины на стоянке,  одна
девица разыскала Томми, устроила ему скандал и  заставила  проводить  меня
домой. Я этого не помню. Это выяснилось позже.
     Голос ее прервался, и я дал ей воды. Она  взяла  чашку,  стараясь  не
встречаться со мной взглядом, отвернулась и продолжала:
     - Все же Томми каким-то образом умудрился доставить меня домой. Я уже
была в полной отключке. Он,  видно,  вконец  перепугался  и  не  осмелился
отнести меня наверх. Томми положил меня на кушетку, бросил мои трусики  на
коврик и ушел. Я помню, как лежала на полу, и все лицо у меня  болело.  Он
стоял надо мной. "Шлюха", - сказал он. Я  приподнялась  и  попыталась  ему
что-то объяснить, но он ударил меня несколько раз. Я кинулась к  двери,  а
он изо всей силы врезал мне по спине. Тогда я бросилась вверх по  лестнице
и на полном ходу стукнулась головой.
     Впервые за  все  время  голос  Карен  начал  выражать  хоть  какие-то
чувства. Этим чувством был страх. Я сидел, боясь пошевелиться.
     - Когда я проснулась, был уже день. Наверное, это мама перевязала мне
голову и перенесла меня на кровать. Голова раскалывалась от боли. Я  пошла
в ванную, он меня позвал. Они с мамой лежали  в  постели.  Он  начал  меня
оскорблять, не давая мне вставить ни слова, и все больше распалялся. И тут
я на него заорала. Он соскочил  с  кровати  и  опять  кинулся  на  меня  с
кулаками. Сорвал с меня рубашку. Он колотил меня по животу и груди, и  его
кулаки были, как огромные молоты. "Сука, - твердил он. - Шлюха". Я думала,
он меня убьет, поэтому схватила его руку  и  укусила.  Он  заревел,  будто
дракон, и швырнул меня через всю комнату на кровать. Мама вскочила,  а  он
спустил трусы, и я увидела такой большой, красный... Я кричала, кричала  и
колотила его по спине, а мама стояла рядом. Глаза у  нее  были  большие  и
круглые, словно в мультфильмах. Я кричала, визжала, и...
     Она осеклась и сжалась в комок.  Когда  же  заговорила  вновь,  голос
опять звучал безжизненно:
     - Проснулась я опять в своей постели. Я долго-долго мылась под душем,
а затем сошла вниз. Мама готовила оладьи. Она дала мне оладушек, я села за
стол, начала есть, а потом швырнула все на стол и  выбежала  вон.  Она  не
проронила ни слова, не окликнула  меня.  В  тот  же  день  после  школы  я
отправилась в приют и написала ходатайство об избавлении  от  родительской
опеки. Я никогда их больше не видела. И никому об этом не рассказывала.
     Она надолго замолчала, я даже решил, что она заснула.
     - С тех пор я проделывала это с мужчинами и женщинами, с мальчиками и
девочками, в темноте и при ярком свете, с людьми, которые были мне дороги,
и с теми, кто нет, и я никак не могла понять, в чем же тут удовольствие. В
лучшем случае мне  было  не  очень  противно.  Боже  мой,  как  я  мечтала
узнать... Теперь знаю.
     Язык у нее начал заплетаться.
     - Один миг - а он сломал всю мою жизнь. Лучше бы я тогда разбилась на
машине. Пусть даже одна.
     Я долго сидел не шевелясь. Когда же встал, ноги подкашивались, а руки
дрожали, и так было все время, пока готовил ужин.


     После этого она почти двое суток не могла толком  прийти  в  себя.  Я
вливал в нее крепкий бульон, а однажды заставил съесть размоченные  в  чае
гренки.  Иногда  она  называла  меня  чужими  именами,  бормотала   что-то
непонятное. Я слушал ее кассеты, смотрел видео, листал книги  и  играл  на
компьютере. Я выпил кучу ее аспирина и не прикоснулся к спиртному.
     Я мучился сознанием собственного бессилия. Отдельные штрихи никак  не
составляли более-менее ясной картины,  я  не  мог  докопаться  до  истины.
Отсутствовало какое-то важное звено. Животное, что произвело ее на свет  и
вырастило, нанесло ей, конечно, ужасную травму,  это  могло  сломить  кого
угодно. Но почему она решила покончить с собой спустя восемь лет? Родители
умерли четыре года назад, и если это не послужило толчком,  то  тогда  что
же? Я не мог уйти, не разобравшись, что к чему.  И  сам  не  знал,  в  чем
причина такого моего поведения. Я метался по  ее  квартире,  как  медведь,
загнанный в клетку.
     В середине второго дня у нее  возобновилась  деятельность  кишечника;
пришлось поменять ей простыни. Наутро меня разбудил шум: я нашел  Карен  в
ванной, она стояла на коленях в луже мочи. Я ее вымыл и уложил в  постель,
решив, что она снова заснет. И тут она завопила:
     - Ах ты, подлый сукин сын! Все ведь могло уже кончиться! И не было бы
никакой мерзости! Зачем ты это сделал, подонок? Мне было так хорошо!
     Она отвернулась от меня и сжалась в комок. Я оказался  перед  трудным
выбором и, вспомнив, что мне было известно об одиночестве, сел на  краешек
кровати и погладил ее по голове  как  можно  ласковей  и  ненавязчивей.  Я
угадал. Она заплакала: сперва раздались громкие душераздирающие всхлипы, а
потом  безудержные  рыдания.  Именно  этого  я  и  добивался,  и  меня  не
расстроило, что это отнимает у нее силы.
     Она плакала долго. Когда же, наконец, успокоилась, у  меня  ныли  все
мышцы.  Бог  знает  сколько  времени  я  просидел,   не   шевелясь.   Тело
одеревенело, и я двигался неуклюже, но она даже не заметила, как я встал с
кровати. Ее сонное лицо выглядело теперь несколько иначе,  спокойнее,  что
ли. Впервые с момента прихода сюда я ощутил нечто подобное  умиротворению,
и вдруг по пути в гостиную - я шел туда за выпивкой -  услышал  телефонный
звонок.
     Я молча поглядел на экран. Изображение было расплывчатым  и  белесым:
звонили из автомата. Мужчина напоминал иммигранта, работающего на стройке,
крупного, краснорожего, без шеи. Этакая тупая скотина. Он был явно удручен
и мял в руках шляпу.
     - Шерон, не вешай трубку, - сказал  он.  -  Я  должен  выяснить,  что
происходит.
     А меня и так никакая сила не могла бы заставить повесить трубку.
     - Шерон! Шерон, я знаю, ты там. Терри говорит,  тебя  нет  дома.  Она
говорит, что звонила тебе целую неделю и несколько раз стучалась в  дверь.
Но я знаю, ты там, во всяком случае сейчас. Час назад я  проходил  мимо  и
видел, как у тебя в ванной зажегся свет. Шерон, может, ты  объяснишь  мне,
что, черт побери, происходит? Ты меня слышишь? Я знаю,  ты  слушаешь.  Так
вот, пойми, я думал, все улажено. Я хочу сказать, мне  так  казалось.  Ну,
что все договорено. Я  попросил  Терри,  потому  что  она  моя  постоянная
подруга, но она  говорит:  "Я  пас,  дорогой.  Правда,  я  знаю,  кто  это
может..." Слушай, Терри мне наврала или нет? Она сказала, что за отдельную
плату с тобой можно порезвиться.
     Регулярные двухсотдолларовые поступления в  банк,  да  еще  картонная
коробка, в которой ты нашел  чашечки  весов,  пузырьки,  мешочки  и  сухое
молоко, навели тебя на мысль, что Карен промышляет  продажей  кокаина,  не
так ли, мистер частный детектив? И пусть тебя не вводит в заблужде