...А  о другом поговорить не удалось. Ухо вдруг просверлил ехидный голос
    Варвары Петровны "К вам пришли! Неужели не слышите?"

    В  дверь коротко стукнули, она открылась, и в комнату влетела Ольга - но
    совсем  не  та,  другая  Ольга! - поцеловала его в нос, заохала при виде
    пыли  на  столе  и  засохшего  цветка,  замельтешила,  вызывая у Панаева
    легкую  тошноту  и  традиционно тягостное рассуждение о том, что все его
    женщины,  даже  те, у кого были ум и красота, и зачатки здравого смысла,
    радующие  при  первой  встрече,  -  вздорны,  вульгарны  и невежественны
    настолько,  что  им  и  в  голову  не  приходило,  что  они  могут  быть
    вздорными, вульгарными и невежественными.

    Отмельтишив,   смахнув   пыль   (зачем?),  запихав  в  него  принесенные
    бутерброды  и  откупорив  бутылку чего-то приторно-сладкого, она уложила
    его  в  постель,  улеглась  сама,  и последней его мыслью перед тем, как
    закрыть  глаза  и  не  видеть ее пьяное от страсти и выпитого вина лицо,
    перед  тем  как приступить к тому, ради чего она пришла, была "Боже, как
    же я рад, что расстаюсь с нею!".

    Так  оно  и  случилось.  На  следующий день он снова встретился с Ольгой
    Ивановной  и  послезавтра  тоже.  И с каждым днем их встречи становились
    все  продолжительнее,  а  темы  разговоров  все разнообразнее. Он быстро
    осваивался в ее мире и превращался в его временную, но все-таки часть.

    Однако,  хотя  все  меньше оставалось выдуманного, воображаемого, стоило
    чуть   разгладиться  напряженным  морщинам  на  лбу,  как  он,  внезапно
    выброшенный  из  чистого  воздуха  городского  сада,  судорожно  кашлял,
    задохнувшись  дизельным  дымом,  а  уши  вновь наполнялись раздраженными
    криками  и нервным дыханием проносящихся мимо прохожих, а глаза с тоской
    смотрели на полузабытую нищету своей комнаты.

    И  чтобы  покрепче  связать себя с ее временем, Дмитрий Васильевич завел
    многочисленные   знакомства  в  редакциях  ("Ну-с,  когда  соблаговолите
    одарить  новой  вещью?  -  Ленитесь,  ленитесь,  милостивый государь!"),
    ходил  на бега, обсуждал с адвокатом Латышевым гнусное поведение фракции
    октябристов.

    На  прощание  Латышев  всегда  спрашивал,  подмигивая  "Так как, Дмитрий
    Васильевич,  будем  делать революцию?" и довольно смеялся, когда Панаев,
    по  обыкновению  встревоженно,  отвечал.  "Хорошо бы без нее. Только вот
    зачем  Дума  разъехалась  на  каникулы?  Неужели  они  не  понимают, что
    времени практически не осталось, что надо торопиться!"

    Он  посещал  публичные  лекции Павлова, раз в неделю ездил к цыганам, не
    пропускал  театральных  премьер,  с  удовольствием ощущая, как обрастает
    приятелями,  коллегами  по  перу,  необременительными  привычками хорошо
    обеспеченного  человека  -  но  все  же  понимал, ох, как понимал! - что
    только  одна  на  свете связь сможет удержать его здесь, сможет навсегда
    захлопнуть дверь в ужасное будущее.

    Опять  играла  духовая  музыка,  опять прогуливались воздушные барышни в
    воздушных  платьях,  проплывали  котелки,  шляпы,  постукивали трости. С
    одной  лишь  разницей,  что  все  это  теперь  казалось  привычным  и не
    вызывающим удивления.

    Они  катались  на  лодке - большой и неуклюжей. Он греб, молчал, слушал,
    как   она  рассказывает  о  своих  последних  неприятностях  на  курсах.
    Впрочем,  о чем бы она ни говорила, от нее всегда исходило чувство покоя
    - ни с чем не сравнимое наслаждение.

    Он  слушал,  смотрел  на  ее  обнаженные  загорелые  руки, а потом вдруг
    бросил весла и сказал с отчая нием в голосе:

    -  Ольга, послушайте! Ольга, я предлагаю вам руку и сердце. Нет, нет, вы
    не  можете  отказать  мне!  -  испугался он, увидев, как переменилось ее
    лицо.  -  В  вас единственное мое спасение и счастье! Если вы отвергните
    меня,  это будет настоящая катастрофа. Я больше не смогу остаться здесь,
    я больше не увижу этого города!

    -  Скажите,  Дмитрии!  Я  давно  думала,  полностью  доверьтесь мне - вы
    нелегальный? - с восторженным страхом спросила вдруг Ольга. - Революционер?

    Панаев от неожиданности расхохотался.

    Вот  уж  бы  никогда... ха-ха-ха! Ей-ей, поразили в самое сердце!.. Нет,
    нет  и  еще  раз нет. Я человек сугубо мирный, к тому же занятой. Мне не
    до глупостей.

    -  Вот  как,  протянула  она с некоторым разочарованием - Так вы хотите,
    чтобы я пошла за вас?

    - Ну да, конечно! - снова начал пугаться Панаев.

    Лицо Ольги стало озабоченным.

    -  Папа,  думаю,  возражать  не  станет. Он вас уважает, сама слышала...
    Мама? Мама, пожалуй тоже...

    - А вы? Вы сами?

    Ольга растерялась.

    -  Я?  А  вы  разве...  Вы  ведь  знаете,  что  я люблю вас, странный вы
    человек! Ой, как страшно такое говорить! Ну все, сказала!

    Ошалевший  Панаев  перегнулся  через борт, ополоснул лицо, потом схватил
    Ольгу  в  охапку  и,  не  обращая внимания на ее предостерегающие крики,
    громко  зашептал  "Теперь  я  твой,  я  здешний!  Мы уедем за границу, в
    Швейцарию  -  будущим  летом,  не  позже августа, нет, лучше в июне!.. -
    Зачем  же  в  Швейцарию,  мой  сумасшедший  сочинитель?  Давай  поедем в
    Германию,  в  Баден... А может быть, и уезжать никуда не надо. Поживем в
    России...  Нет,  нет,  обязательно надо уехать! Но только не в Германию.
    Уедем в Швейцарию - и все, все будет прекрасно!.."

    ..  Они  не  уехали  в  Швейцарию. Помешало рождение ребенка, неотложные
    дела, а потом началась война.

    Дмитрий   Васильевич  не  вернулся  обратно.  Не  вернулся,  потому  что
    накатила   осень   семнадцатого   года  и  он,  зная,  что  приближается
    неотвратимое,  гибельное  для него, для его семьи, для всего прошлого, в
    ноябрьское московское утро поднял взвод юнкеров в уже безнадежную атаку.

    Атака  захлебнулась,  и  Панаев  долго  лежал на мокрой мостовой, пока в
    городе окончательно не стихла стрельба и не начали убирать мертвых.

    А  Ольга  Ивановна  Панаева  навсегда осталась вдовой. И закончила жизнь
    консьержкой в забытом доме забытого квартала Парижа.

    "Чудеса и диковины", 1992, ‘ 1 (Алма-Ата).






















    Борис Зеленский
    Иск из мезозоя



    "Так   как   люди   относятся   к   высшим  приматам,  им  несвойственно
    использовать  направленную  телепатию  для разговоров на расстоянии. Для
    этой   цели   человечество   изобрело   телефон,   устройство,   которое
    преобразует  звуки в электромагнитные колебания и обратно. Когда человек
    разговаривает  по  телефону, поневоле вместо диалога получается монолог,
    время от времени разбавляемый паузами.

    -  Нет,  это  невозможно!  Не  уговаривай! Я не могу допустить, чтобы ты
    присутствовала на эксперименте!

    (Пауза).

    -   Да,   Джой,   повторяю   еще  раз,  никто  не  может  поручиться  за
    безопасность. Теория пока не отработана на практике...

    (Пауза).

    - Буду осторожен, обещаю. Очень осторожен...

    (Пауза).

    -  Ну  как же ты не понимаешь?! Я обязан испытать свое изобретение. Сам.
    Да, да, сам, иначе я перестану себя уважать!

    (Пауза).

    - Нет, судьба Кристофера не повлияла на мое решение...

    (Пауза).

    - Нет!

    (Пауза).

    - Да!

    (Пауза).

    -  Слушай  внимательно,  сейчас  самое  главное. Если со мной что-нибудь
    произойдет  непредвиденное  и  я  не  позвоню  тебе до завтрашнего утра,
    запомни,  все  бумаги, связанные с изобретением, - в сейфе нашего банка.
    Доверенность  на твое имя. Шифр "Эврика-62". Завтра же заберешь бумаги и
    передашь  чертежи  профессору Найкриджу. Длинный, унылый такой, похож на
    дядю  Эванса  из  Соммерсетшира.  Ты  видела  нас  вместе на ипподроме в
    воскресенье.

    (Пауза).

    -  Да, да, когда Принцесса умудрилась проиграть заезд! Повторяю, передай
    чертежи  Найкриджу!  Это  очень  важно. Он сумеет построить дубликат. И,
    пожалуйста,  не  рыдай  раньше  времени,  я  пока  жив  и здоров. Целую,
    дорогая. До утра!

    Ральф   Уолдсмит   положил  трубку  на  рычаг.  Связь  с  внешним  миром
    оборвалась.  По  крайней мере, до тех пор, пока не завершатся испытания.
    Причиной,  по которой он не хотел присутствия любимой в своем доме, была
    теория  равномерности  удачи. Ральф Уолдсмит, высший примат, верил в эту
    теорию.  Если  человеку  положительно во всем везет, то это кому-то там,
    наверху,  не  нравится. Нет, Уолдсмит, физик по образованию, не верил во
    Всевышнего.  Но  что-то  над  людьми,  безусловно, есть. Рок, судьба или
    межгалактический  компьютер.  Не в названии дело. И когда лимит везения,
    отпущенный   тому   или   иному   живому   существу,  превышался,  удача
    превращалась  в  свою  противоположность,  обрушиваясь всеми мыслимыми и
    немыслимыми  бедами  на  просроченного  счастливчика.  Следуя  одному из
    основных  постулатов теории, необходимо себе самому сделать какую-нибудь
    неприятность,  иначе неприятность произойдет все равно, и последствия ее
    трудно  представить. А что может быть более неприятным, нежели разлука с
    любимой накануне основополагающего эксперимента!

    Решающее   подтверждение   своей   теории   Ральф  получил  в  прошедший
    понедельник,  когда  на охоте в результате несчастного случая трагически
    погиб  его  двоюродный  брат  Кристофер.  Кристоферу  везло  всегда. Как
    говорится,  он  родился с серебряной ложечкой во рту. Он выигрывал любое
    пари,  даже  самое  абсурдное.  Он  был  везуч  в любви и в картах. Если
    кому-нибудь  из  партнеров  по  игре  в  покер  приходило на руки четыре
    короля,  можно  было  с  уверенностью утверждать - у Кристофера наготове
    четыре  туза. Друзья прозвали его Крис-Джокер. Всем был наделен кузен: и
    обаятельной  внешностью,  и спортивной фигурой, и приятным характером, и
    даже  неизлечимой  болезнью  ближайшего  родственника,  чьим наследником
    являлся,  но  после  того, как чудесный малый отбил самую очаровательную
    девушку  на  Британских  островах  у  заезжего  арабского  шейха, да еще
    играючи  при этом, Ральф почувствовал, что развязка близка. На следующий
    после   церемонии   венчания  день  Крис  в  компании  ближайших  друзей
    отправился  на  скачки по совету Ральфа, чтобы отвести от себя немилость
    судьбы,  поставил  в  последнем заезде крупную сумму на Аутсайдера, а не
    на  Принцессу,  которая не без оснований считалась фаворитом. Принцесса,
    которая   весь   заезд  лидировала,  споткнулась  перед  самым  финишем,
    остальные  лошади на мгновение замедлили бег, и Аутсайдер пришел первым.
    "Крис  -  конченый  человек!"  -  подумал  тогда  Уолдсмит,  глядя,  как
    безоблачно  радуется  успеху своего супруга самая очаровательная леди на
    Британских  островах.  А  еще  через  день  Кристофера не стало. Видимо,
    сработал  механизм всемирной компенсации, и бедняге пришлось уплатить по
    последнему  счету. Надо сказать, Ральфу тоже везло. Конечно, не так, как
    Кристоферу.  Вместо  четырех  тузов  он  набирал  в лучшем случае четыре
    двойки,  но  все  же!  И талантом его Господь не обидел. В двадцать пять
    лет  иметь докторский диплом в кармане, шестнадцать опубликованных работ
    в  специальных журналах и сердечную привязанность Джой - это чего-нибудь
    стоило!  Кроме  того,  даже  смерть  двоюродного  брата,  которого Ральф
    искренне  любил,  не  в  состоянии  была омрачить приподнятое настроение
    физика.  Как-никак,  а  Машина  сделана и теперь ждет не дождется своего
    творца.

    Ральф  вышел  из  комнаты  и  через люк в прихожей спустился по винтовой
    лестнице  в  подземный  гараж.  С  тех  пор,  как  физик  обосновался  в
    Стаффхаузе,   в   его  бетонном  чреве  ни  разу  не  заурчал  двигатель
    внутреннего  сгорания - автомобилям вход был заказан! В гараже рождалось
    иное средство передвижения. Передвижения по времени.

    Одинокая  электрическая  лампочка,  свисавшая  на витом шнуре с потолка,
    освещала  непривычные  контуры  воплощенной  фантазии Уэллса - человека,
    который  первым  рассказал  о  возможности  путешествовать  во временном
    континууме.   Сверкали   пучки   световодов,  причудливо  изогнутых  над
    раструбом  стабилизатора,  тускло  блестела  сфера хронопреобразователя,
    мигали   разноцветные   панели  управления  в  тесной  кабине.  Все  это
    веретенообразное  сооружение  было  окружено  жгутами  силовых  кабелей,
    которые  покрывал  густой  слой пыли. По каким-то, пока неустановленным,
    причинам  Машина  вбирала  в  себя  пыль,  казалось, со всего помещения.
    Ровно  два  часа назад Ральф закончил паять последнюю монтажную плату и,
    как  полагается аккуратному экспериментатору, протер влажной тряпкой все
    поверхности.  И  вот,  пожалуйста! Впечатление складывалось такое, что к
    Машине  три  года  никто  не  подходил  для  уборки.  "Что  ж, - подумал
    изобретатель,   -  если  она  не  сможет  переместить  меня  в  прошлое,
    запатентую ее в качестве новой модели пылесоса!"

    Великий   миг  настал.  Изобретатель  включил  рубильник.  Машина  низко
    загудела.   Следовало   подождать   еще   с  полчаса,  чтобы  зарядились
    аккумуляторные  батареи.  Энергию  для  путешествий  во  времени  Машина
    потребляла  непосредственно  из  сети, а вот для возврата в настоящее ей
    требовался  запас.  До печального происшествия с двоюродным братом Ральф
    избрал  первым  конечным  пунктом  переноса  начало  шестидесятых годов,
    когда  на  ливерпульской сцене только-только появилась четверка "Битлз".
    Уолдсмит  не  разделял  приверженности  нынешней  молодежи  к  "тяжелому
    металлу",  оставаясь  верным  поклонником  старомодных и чуточку наивных
    "жуков-ударников".  Музыка  занимала  в  душе  Ральфа третье место после
    хронофизики  и  Джой. Вы скажете, тоже мне мечта?! Но что из того, что в
    спальной  комнате  над  гаражом почетное место занимает квадрофоническая
    аппаратура  и коллекция самых последних шлягеров современной рок-музыки?
    Ведь  побывать  на  первом  публичном  концерте  своих кумиров за год до
    собственного рождения! Ради такого события стоило заниматься хронофизикой!

    Но  реализацию великой мечты придется отложить для более лучших времен -
    теперь    целью   хронофизика-меломана   становился   вечер   прошедшего
    воскресенья,  сразу  же  после  сенсационного  заезда, в котором победил
    Аутсайдер.    Ральф    твердо   решил   посрамить   собственную   теорию
    равномерности  удачи!  Надо  было лишь уговорить Кристофера не ходить на
    злополучную  охоту!  Глядишь,  после  этого Крис или проспорит пари, или
    разведется  на  худой конец. А вдруг, может быть, доктора ошиблись и ему
    ой как долго придется ждать наследства!

    Да,  участь  кузена  в  руках  Ральфа,  и  он сделает все, чтобы везение
    отвернулось  от  Кристофера,  а  для  этого  нужно  сделать  всего  один
    малюсенький  шажок  назад,  в прошлое. Как сказал Армстронг двадцать лет
    назад,  высадившись  на лунную твердь: "Один маленький шаг - и громадный
    прыжок   человечества!"   Приятно,   черт   побери,   чувствовать   себя
    первооткрывателем!

    Задумавшись  о  собственной  роли  в  истории  человечества, Уолдсмит не
    сразу  обратил  внимание,  что  в углу, у верстака, на котором он держал
    разный  столярный  и слесарный инструментарий, сгустилась темнота. Когда
    физик  заметил  это  странное  явление, темнота уже приобрела устойчивые
    очертания.  Она переливалась, словно состояла из чернильной жидкости, из
    одной   формы   в   другую,  и  все  это  сопровождалось  отблескиванием
    мельчайших  искорок,  вспыхивающих  по  их  контурам  то  тут,  то  там.
    Изобретатель   поневоле   попятился,  вспомнив,  что  в  мыслях  помянул
    дьявола.  Конечно,  Ральф  был  ученым и оставался им, но в глубине души
    признавал,  что  не  все  было подвластно научным методам и что-то такое
    ирреальное  вполне  могло иметь место даже в центре Британских островов!
    С  другой  стороны,  занимаясь столько лет хронофизикой, он отдавал себе
    отчет,  что  при опытах со временем возможны всякие флуктуации временных
    потоков  и наблюдаемое явление - из их числа. На всякий случай он поднял
    увесистый  гаечный  ключ из комплекта, который собирался взять с собой в
    путешествие, и почувствовал себя значительно уверенней.

    Между  тем  движение  чернильного  пятна  замедлилось  и через несколько
    секунд  прекратилось  вовсе,  открыв  взору  хронофизика  предмет, более
    всего  похожий  на  мусорный  ящик  с  прозрачными  стенками. Монотонное
    жужжание  зарядки  на  мгновение заглушил ошеломительный треск. Мусорный
    ящик  лопнул  по  стыкам  и  раскрылся,  как  цветочный бутон под лучами
    солнца. Наружу выбралось существо необычного вида.

    Двуногое,   двурукое,  прямоходящее,  но  сразу  становилось  ясно,  что
    предками  его не могли быть приматы. Голова морщинистая, как у черепахи,
    без  единого  волоска на черепе, без носа, без ресниц и без бровей. Рот,
    правда,  наличествовал  и,  судя по обилию в нем зубов, существо явно не
    довольствовалось   одной   вегетарианской   пищей.   Глаза,   лупатые  и
    немигающие,  в  упор  уставились  на  человека.  "Жукоглазый  монстр!" -
    подумал   Уолдсмит  и  похолодел.  В  юности  он  отдал  должное  чтению
    третьесортной  фантастики,  где  подобные  твари  гуляли  чуть  ли не на
    каждой странице.

    В  трехпалой  руке  тварь  сжимала  что-то  похожее  на  узкий  граненый
    карандаш.  Чуть  позднее физик разглядел, несмотря на то, что свет резал
    глаза,  ибо  лампа  оказалась  между ним и таинственным посетителем, что
    монстр одет в нечто вроде передника с оттопыренными карманами.

    -   Чем   обязан?   -   спросил  Уолдсмит  с  самообладанием  настоящего
    джентльмена.  Прежде,  чем  пустить  в  ход  гаечный  ключ,  по правилам
    хорошего тона следовало узнать о цели визита.

    -  Кххх...  Хрррр!  -  произнес  гость не очень понятно и наставил торец
    "карандаша" на хозяина Стаффхауза. - Джаглей не опоздал, признайся?

    -  Мне не в чем признаваться, - ответил Уолдсмит со всей холодностью, на
    которую  был  способен.  Ему  очень  не  нравился  "карандаш",  особенно
    потому, что был нацелен прямо в лоб.

    -  Человек  еще  не  летал?  -  с  надеждой  в  голосе полюбопытствовало
    чудовище и показало свободной рукой в сторону Машины.

    -  Собираюсь,  -  простодушно  признался  хронофизик.  - Сегодня пробное
    путешествие!

    Чудовище  явно  позволило  себе  расслабиться.  Оно  погладило  себя  по
    голове,  раз  или  два  хлопнуло мигательными перепонками, но "карандаш"
    продолжало твердо нацеливать на человека.

    -  Джаглей  -  молодец!  -  заявило  оно  после  этого. - Джаглей всегда
    поспевает вовремя! Джаглей спасет двоюродный народ!

    -  Простите, сэр, - примиряюще сказал Ральф. - При первом испытании моей
    Машины   возможны  непредвиденные  искажения  пространства-времени.  Это
    чрезвычайно  опасно,  и  потому  прошу  вас  покинуть  помещение. Скорее
    всего,  вы  не  существуете,  ибо  являетесь  плодом моего возбужденного
    перед   экспериментом  воображения,  однако...  настоятельно  рекомендую
    удалиться...

    -  Это  я не существую?! - монстр издал оглушительный скрежет при помощи
    своих  челюстей. Будто провели шестидюймовым гвоздем по ветровому стеклу
    джипа.  И  до человека дошло, что так выглядит хохот незваного визитера.
    А   монстр  радовался