енилась,  стала  нежной  и  любящей  (не  иначе   как   от
переживаний  из-за  неудачного  запуска)--и я просто чувствовал
себя   обязанным   оказать   хоть   какое-то    сопротивление..
Зажмурившись и ;сжав кулаки, я шагнул к Конвэю...
     - Не бей! - смешно взвизгнул Рауль.-Хватит.вчерашнего!
     И тут я открыл глаза и увидел, что на щеке у него огромный
синяк,   которого   несколько   минут   назад,  перед-  стартом
"Конкистадора", не было и в  помине.  Я  подумал,  что  у  меня
галлюцинации.
     -Ты  меня  прощаешь?-робко  спросил  греческий  полубог. Я
молча протянул ему руку, и  он,  явно  не  ожидавший,  что  все
обернется  так  хорошо,  подобострастно поблагодарил и заспешил
прочь.
     Влюбленно глядя на меня, Паула повисла на моей руке.
     - Как мило, что ты послушался меня и не стал его бить, как
обещал перед стартом, на глазах у телезрителей!
     Я проглотил слюну и промолчал - лучшее, что я мог  сделать
в этой ситуации.
     Под   эскортом,  ограждавшим  нас  от  проявлений  буйного
энтузиазма толпы, мы прошли к машине. Кроме меня и Паулы, в нее
сел Мендиола.
     - Поехали,- сказала Паула.
     - Куда?-спросил я.
     - Как куда?  Домой,  конечно,-улыбнулась  Паула,  а  потом
произнесла  фразу,  взрывом бомбы прозвучавшую в моих ушах: - К
папе-ведь ему не терпится. поскорее обнять тебя!

     Всем нам доводилось слышать: безумцы не сознают,. что  они
безумцы.  Но  мой  случай  был иной. Хотя характер мой оставлял
желать лучшего, рассуждал я совершенно здраво, однако  я  видел
перед  собой  дона, Мануэля Баррьоса, доктора механопсихологии,
скончавшегося в день, очень похожий на этот, ровно год.  назад,
12 ноября в 21 час 50 минут. Тогда, после гриппа, продлившегося
несколько  дней,  доктор  в  сопровождении Паулы, своего друга,
писателя Лукаса Флореса, и меня вышел подышать воздухом в  сад.
Потерявший управление грузовик повалил забор, раздавил доктора,
сломал  ногу  Флоресу,  и  только  мы  с  Паулой каким-то чудом
остались целы и невредимы.
     И вот  теперь,  попрощавшись  с  Мендиолой  и.направившись
вместе  с  Паулой  к  ней домой, я увидел там Мануэля Баррьоса,
абсолютно здорового, улыбающегося и живого. Увидел - и не  упал
вобмерок, хотя потерял на какое-то время дар речи.
     -Я  следил  по  телевизору  за каждым твоим движением, мой
мальчик,- сердечно сказал доктор,- и мне  стало  как-то  не  по
себе,    когда    ты   наклонился,   чтобы   продемонстрировать
правильность своей теории.
     -- Я вовсе не пытался...-начал я-и умолк. У меня мелькнула
одна мысль...
     "Двойники!"
     Нечто из прочитанного, нечто из книг любимого моего  жанра
вдруг  выплыло  из  глубин  сознания.  "Двойники!  Параллельные
вселенные!" Скажете-слишком фантастично? Это же подумал и я - в
первый момент. Но мы,  энтузиасты  научной  фантастики,  всегда
готовы счесть фантастическую посылку правилом той игры, принять
участие  в которой приглашает нас автор, так что мне было легче
допустить такую возможность, чем кому-нибудь другому.
     Я изобразил на лице, улыбку.
     - Простите, доктор, после полета  я,  кажется,  стал  хуже
соображать: почему вы не проводили меня на космодром?
     - Но  ведь  ты  же  знаешь,  что  у меня никак не проходит
грипп, - удивленно проговорил доктор.
     - Ах да, грипп...- Я закусил верхнюю губу.- А какой у  нас
сегодня день?
     Паула   была  уже  рядом,  снедаемая  заботой  и  любовью-
чувствами, абсолютно немыслимыми у Паулы, которую я знал.
     - Как ты себя чувствуешь, любимый?
     - Хорошо, Паула. Так скажите же, доктор. Сегодня у нас...
     - Двенадцатое ноября.
     Не переводя дыхания, я спросил:
     - Какого года?
     -- Адольфо!..
     - Какого года, доктор?
     - Ну, конечно, две тысячи второго!
     Я  пошатнулся:  ведь  в  кабину  "Конкистадора"  я   вошел
двенадцатого ноября две тысячи третьего года!
     Я  постарался,  чтобы  они  забыли  о вопросах, которые не
могли их не встревожить, а потом с этой  новой  Паулой,  столь,
непохожей  на  прежнюю, мы пустились в идиллическую прогулку по
улицам между рядами швейцарских домиков.
     Если бы полковник Мендиола не стал после моего возвращения
говорить об Адольфе Суаресе как авторитете в космонавтике, если
бы Рауль Конвэй не обнаружил  страха  перед  кулаками  того  же
Адольфо  Суаре-са,  если  бы  Паула  держалась  со  мной так же
холодно и пренебрежительно, как и раньше, я бы  мог  подумать,,
что  я  просто  перенесся в прошлое. Но поскольку прежняя Паула
отличалась от Паулы, которая держала меня под  Фуку  сейчас,  а
сам  я,  по-видимому,  тоже  не  был  копией  Адольфо  Суареса,
которого   она   провожала   в   полет   на   корабле   системы
"Сотрудничество",  я пришел к выводу, что каким-то необъяснимым
путем я оказался на планете-двойнике, вроде той, которую описал
один научный фантаст, описал,, гордясь своей  выдумкой.  Только
выдумка  ли это? Как сказать! Еще вопрос, можно ли выдумать то,
чего не бывает, или же все, что живет в воображении, существует
и где-то во Вселенной.
     Похоже, что новый Адольфо очаровал новую Паулу.  Она  была
нежна и общительна, и, даже не заикнувшись о своих подозрениях,
я узнал из ее уст все о самом себе.
     Двойник  мой,  как  выяснилось,  был  субъектом достаточно
неприятным  -  тщеславный,  капризный,  себялюбивый  всезнайка,
прекрасно  владевший  дзюдо и подчинивший себе бедную Паулу; он
относился к ее внешности.
     Что  касается  Конвэя,  то  он,  как выяснилось, осмелился
флиртовать с Паулой, и накануне полета мой двойник отлупил  его
и  пообещал,  что  после полета от него вообще останется мокрое
место.
     Мы с Паулой гуляли, и  я  узнавал  о  своем  двойнике  все
больше  и  больше нового- Стало ясно, что по складу характера и
интересам мы с ним прямо противоположны. Одинаковым у  нас  был
только  текущий  счет. Как я на Земле I (назовем это так) вечно
был без гроша в кармане, потому что не умел зарабатывать, так и
мой двойник на Земле II страдал хроническим  безденежьем-потому
что   был   азартным   игроком   и  все  заработанное,  спускал
электронным игральным автоматам.
     И Паула (точнее сказать, Паула  II)не  слишком  напоминала
мою Паулу. Внешне обе они были похожи ;
     друг  на  друга  как  две  капли воды: те же медно-красные
локоны, те же черные глаза и  сочные  губы,  те  же  прекрасные
длинные  ноги.  Но  Пауле II красота не вскружила голову - быть
может, потому, что этого не допустил мой двойник. Будь у  Паулы
I  ее  мягкость,  сердечность  и  доброта, она. стала бы лучшей
женщиной Земли.
     И к величайшей моей радости, оказалось, что  такой  жалкий
тип, как .я, удивил и очаровал Паулу II!
     Я  находился  на  Земле  II, и мне предстояло прожить год,
который я уже прожил и события которого знал  назубок:  ведь  я
готовился к телеконкурсу на эту тему.
     Паула укусила меня за кончик уха.
     Я поцеловал ее в кончик носа.
     Голова закружилась... Я был не на Земле II, а в кущах рая.
     - Который час, любимая?
     - Девять сорок.
     - Мы еще...
     - Девять  сорок!-воскликнул  я, падая с облаков.-- С твоим
отцом вот-вот случится беда! Бежим!
     Девять сорок семь...
     Задыхаясь, я ворвался  в  сад.  Как  я  и  ожидал,  доктор
спокойно  покуривал  трубку,  мирно  беседуя с двойником Лукаса
Флореса.
     - Привет, Адольфо! -поздоровался  со  мной  писатель.-  На
космодроме к тебе было не пробиться... Девять сорок восемь...
     - Уходите отсюда! Все в дом! - закричал я.
     В сад, прерывисто дыша, вбежала Паула.
     - Что  с  тобой,  мой мальчик? - пристально глядя на меня,
спросил доктор.
     Девять сорок девять...
     Я  услышал  вдали  шум  мотора:  из-за   поворота   выехал
грузовик,  который  неотвратимо приближался к нам. Я кинулся на
отца Паулы и, как он ни сопротивлялся, затолкал его в дом.
     Девять пятьдесят!
     Клаксон грузовика загудел угрожающе близко. Забор затрещал
и...
     Произошло  все,  что  должно  было   произойти,-   с   той
единственной  разницей, что здесь, на Земле II, доктор не умер.
Лукаса Флореса я вытолкнул прямо из-под колес  разбушевавшегося
мастодонта,  но, как ни странно, падая, он все-таки сломал себе
ногу. Он и сейчас глубоко благодарен  мне  за  спасение,  но  я
считаю,  что не имею права на его благодарность: ведь, несмотря
на все мои старания, с  ним  случилось  то  же,  что  и  с  его
двойником...
     После неудачного полета я прожил фантастический год и стал
национальным  героем.  Героем может стать даже человек робкий и
малоэнергичный, если только  он,  как  я,  знает  заранее,  что
должно произойти в мире.
     В  последовавшие  за  приземлением  дни  меня  всесторонне
обследовали специалисты. Они хотели знать, вызвал ли полет хоть
какие-нибудь изменения в моем организме. Но ничего не-  удалось
обнаружить,  и  единственными, кто заметил различие между двумя
Адольфо Суаресами, были Паула  и  ее  отец.  Они  считали,  что
изменение   наступило   под   действием   неизвестного  фактора
космического происхождения, но так как для  всех  нас  перемена
эта  была к лучшему, то особенно много о ней и не говорили. А я
молчал еще и потому, что у меня возникла идея...
     Незадолго  до  розыгрыша  тиража  национальной  лотереи  я
попросил  Лукаса Флореса написать и напечатать в газете статью,
где говорилось, что после полета на "Конкистадоре"  я  чувствую
себя  иным,  чем  прежде,  и  в  состоянии теперь предсказывать
будущее. Далее Флорес рассказал, как я, предчувствуя несчастный
случай, спас жизнь ему и доктору Баррьосу, а потом,  сославшись
на  меня,  назвал  номера  билетов,  на  которые  в предстоящей
лотерее выпадут три главных выигрыша.
     Да... Все насмешки, которыми со дня моего  поступления  на
работу  в  Центр  на  Земле I осыпали меня шутники, сослуживцы,
были   ничто   в   сравнении   с   общенациональным    хохотом,
разразившимся  после  выхода в свет статьи Лукаса Флореса. Надо
мной потешались все, и Паула очень переживала из-за этого.
     В день тиража я  стал  мультимиллионером:  три  выигрышных
билета были заранее мною куплены.
     И  если статья Флореса вызвала смех у всей нации, то весть
о моем выигрыше послужила поводом для всеобщей истерии.  Доктор
Баррьос,  как  и  другие,  ничего  не  понимал,  но  все  равно
торжествующеулыбался: ведь именно такой "потенциал успеха"  еще
раньше   зафиксировали   у   меня   его   психокатализаторы   и
психозонды...
     Потом  я  предупредил,  что  7   декабря   состоятся   три
покушения.  Дело  в  том,  что  7  декабря 2002 года на Земле I
куклуксклановцы очередью из пулемета  оборвали  жизнь  сенатора
Энсона,    направлявшегося   на   завтрак   с   делегатами   от
негритянского  населения,  бомбой  замедленного  действия   был
взорван  самолет,  на  котором летел английский премьер-министр
(ни один из пассажиров не спасся), и, наконец, в Перу участники
военного  заговора  при  помощи  ручных  гранат   покончили   с
президентом страны.
     При  других  обстоятельствах  после  такого предупреждения
меня бы отправили в  сумасшедший  дом.  Но  сейчас...  Седьмого
декабря агенты служб безопасности застали террористов врасплох,
и  те,  остолбенев  от изумления, смотрели, как у них на глазах
рушатся безупречно, казалось бы, продуманные заговоры.
     Мы с Паулой поженились в январе, через два дня после того,
как я спас население Тегерана, предупредив его, что 21 января в
одиннадцать часов вечера будет землетрясение.
     Научные   учреждения   возымели   Желание   заново    меня
обследовать. Я отказался, угрожая прекратить предсказания, если
они  будут  настаивать  .на  своем. Как и следовало ожидать, на
меня  было  совершено  несколько  покушений,   их   предприняли
преступные   организации,   боявшиеся,   что   я  разоблачу  их
планы,-что я, кстати сказать, и сделал: все, что они  намечали,
содержалось  в  списке событий, которыми я набил себе голову до
отказа, готовясь к телеконкурсу.
     Я  победно  шествовал  из  одной  недели  в   другую,   то
предотвращая   биржевой   крах,   то   предупреждая   воздушную
катастрофу-доказывая тем самым, что не Случайно Машина на Земле
I из двадцати миллионов введенных в нее  анкет  выбрала  именно
мою...
     Так  истекли  двенадцать  месяцев,  о  которых, я знал так
много. Сейчас у нас, на Земле II, 2004 год. Но если вы думаете,
что счастье мне изменило, что моя звезда закатилась,- вы  очень
ошибаетесь.
     Я занимаю роскошный кабинет в здании Министерства обороны.
Я стал чем-то вроде оракула, о моей маленькой тайне по-прежнему
никто  не  знает.  То одно, то другое государство обращается ко
мне за советом, а  я  всегда  советую  то,  что  кажется  самым
разумным.  И так как они безропотно подчиняются вещающему моими
устами гласу разума (да и кто бы не подчинился после того,  как
я  изо дня в день в течение целого года доказывал, что знаю все
наперед?), дела у всех идут прекрасно,  горизонт  международных
отношений безоблачен, а преступный мир, увидев, что его песенка
спета, решил самоликвидироваться.
     Паула  подарила  мне  замечательную девчушку. На Земле нет
супружеской пары счастливее нас, и  думаю,  что  еще  долго  не
будет-потому  что  я  никогда не поднимусь на борт космического
корабля, который мог бы вернуть меня в соседнюю Вселенную.
     И лишь об одном я  жалею:  жаль,  нельзя  узнать,  что  же
произошло с моим двойником.
     Земля  I,  12 Ноября 2003 года. 18.30. Все те, кто смотрел
на экраны телевизоров, увидели:
     после того как Суарес ударился головой об одну из панелей,
изображение  на  экране  будто  растаяло  на   миг.   А   потом
"Конкистадор" появился снова.
     Первым  к  приземлившемуся  кораблю подбежал Рауль Конвэй,
вторым - телерепортер.
     Люк открылся, и появился Суарес.  Рауль  повернул  голову,
убедился,  что  Паула смотрит на него, и бросился, сжав кулаки,
на двойника знакомого ему Адольфо Суареса.
     Он полупил удар под ложечку и прямой в ухо, а потом был  с
силой брошен на твердую землю.
     Когда  Паула  наконец  поняла,  что  это не сон, она стала
пробиваться поближе к Суаресу.
     -Не до тебя,-холодно отстранил ее Суарес и, повернувшись к
растерянному Мендиоле, процедил сквозь зубы:
     - Сейчас  я  научу  вас,  как  вычислять  орбиту  корабля,
взлетающего с нарастающим ускорением!
     Так началась жизнь Адрльфо Суареса II на Земле I.

     Источник: журнал "Вокруг света"
     QMS, Fine Reader 4.0 pro
     MS Word 97, Win 95
     Новиков Василий Иванович
     вторник 1 Сентября 1998

     Артур Селлингс. Рука помощи

     - Доброе утро, мистер  Грант,-  приветствовал  его  доктор
Майер.-- Рад вас здесь видеть.
     - Доброе  утро,-  буркнул  Грант, опускаясь в предложенное
кресло.-Не могу сказать, правда, чтобы это так  же  радовало  и
меня.
     - Вас можно понять,- мягко сказал врач.
     - Но раз уж я здесь - так и быть, спрашивайте, ревновал ли
я своего отца.
     - Вы   считаете,   что   любая   попытка   к  самоубийству
обязательно связана именно с  такого  рода  вещами?  -улыбнулся
психиатр.
     - Нет,  не  считаю.  Но  разве  не  с  этого начинают ваши
коллеги? Вы под стать, юристам -  все  усложняете,  чтобы  было
больше  работы.  А  ведь  все  равно  не  докопаетесь. Я мог бы
сказать вам и сам, но чего ради? Все равно вы  не  сможете  мне
помочь.  Никогда бы я к вам не пришел, если бы меня не заставил
суд.
     Доброжелательные карие глаза психиатра глядели на Гранта с
сочувствием. Когда он наконец умолк, доктор Майер сказал:
     - Я понимаю вас, мистер Грант.
     - И не думайте,- теперь Грант почти кричал,- что если меня
послал суд, то я нуждаюсь в чьей-то благотворительности!  Дайте
счет, когда закончите, и я уплачу вам сполна!
     - Спасибо,- с улыбкой ответил психиатр,- побольше бы таких
больных.  Но дело не в этом. Без вашей помощи я не смогу ровным
счетом ничего для вас сделать. Мне придется написать  на  вашей
карте: "От лечения отказывается", и вас, мистер Грант, поместят
в  психиатрическую  больницу.  Не  я  помещу,  а  закон,  чтобы
обезопасить вас от самого себя. Вы это понимаете?
     Грант  смотрел  на  него  исподлобья.   Вдруг   лицо   его
дернулось, и он закрыл глаза руками.
     Потом отнял руки от лица и сказал:
     - Ваша   взяла,   Простите  меня.  Бога  ради,-тот  наглый
субъект, который только что с вами разговаривал, на самом  деле
вовсе не я.
     -Я знаю. Я видел, что это только личина- мы все ее носим.
     - А  если  она приросла и от нее не избавиться?- с горечью
спросил  Грант.-   Вот   в   чем   моя   беда.   Ведь   я...-Он
запнулся.-Простите-вы, верно, хотите спрашивать меня сами.
     -- Нет-нет,  говорите!  Выбросьте из головы представление,
будто мы, психиатры,  склонны  все  усложнять.  Конечно,  может
оказаться,  что  рассказанное вами не имеет прямого отношения к
подлинным вашим трудностям...  но  посмотрим.  Говорите,  прошу
вас.
     - Хорошо,  но  мой  рассказ вам покажет, как мало общего у
меня с тем  грубияном,  которого  вы  только  что  перед  собой
видели. Преуспевающий бизнесмен, энергичный делец - да ведь все
это  обман!  Знаете, кто я на самом деле? Человек, который себя
предал. Человек, который зря прожил жизнь.
     - Никто не  живет  зря.-  Взгляд  психиатра  скользнул  по
раскрытой  перед  ним  папке.-Агент  по  продаже  типографского
оборудования - разве это не полезная, нужная обществу работа?
     - Оставьте, мне приходится это слышать на каждом банкете.
     - Но разве это не правда? Грант пожал плечами.
     -- Да-для тех, кто в это верит. Но не для тех, кто мог  бы
добиться в жизни чего-то действительно стоящего.
     - Стоящего? Что вы имеете в виду?
     - Стать художником, например.
     - Понимаю.  Но  не  кажется  ли  вам,  что  это неизбежное
следствие выбора пути - чувствовать порой, что путь  выбран  не
тот?
     - Я  не  чувствую - знаю. И это не мимолетное ощущение - я
испытываю его уже много лет, и оно все крепнет. Сначала,  когда
я  еще  только  пробивал  себе  дорогу,  оно  меня  особенно не
тревожило. Но теперь, когда я кое-чего  достиг  и  у  меня  все
больше  свободного  времени  для  размышлений,  теперь  я  могу
оглядеться в мире, который сам для себя создал, и  меня  тошнит
от  него,  от  его  пустоты,  от  его  абсолютной, дьявольской,
бесцельности.
     Доктор сочувственно кивнул:
     - Наверное,  вы  и  в  самом  деле  очень   хотели   стать
художником. Что же вам помешало?
     - Что  мешает  вырасти на камне цветку? Как будто ничто не
мешало, разве что бедность. Бедность настоящая, отчаянная. Отец
был не бог весть какой работник.  Он  часто  болел  -  так,  во
всяком  случае,  он,  называл  свое  состояние.  Заработка  ему
хватало только на выпивку. Выпьет-и  "заболеет"  снова.  Ничто,
кроме  выпивки,  его не интересовало. Для него не было различия
между картиной и... чем угодно  другим.  Он  знал  одно:  чтобы
заниматься  искусством,  нужны  холсты,  краски  и кисти, а они
стоят денег. Ну, а мать... она работала столько, что ни на  что
другое сил у нее не оставалось.
     - А  в  школе  вас  разве  не поощряли? Грант презрительно
рассмеялся.
     - Ну и вопрос! Вы ходили когда-нибудь в  городскую  школу?
Из тех, что были прежде? В них пахло дешевым мылом, классы были
переполнены,   а   учителя  получали  нищенское  жалованье.  Мы
рисовали  стулья,  поставленные  один  ;на  другой,  и,  цветы.
Учитель,  рисования  был  убежден,  что  искусство - это точное
копирование. Я  и  сейчас  вижу  его  перед  собой:  глухой,  в
огромных черных ботинках, из носа торчат кустики волос. Судя по
всему,  он  считал  себя  отменным  преподавателем,  но  я  его
ненавидел. Однажды я попытался нарисовать цветок  таким,  каким
его воспринимал, и учитель поставил мне единицу! И еще добавил,
что,  если  бы  не  хорошо  наложенная  краска,  я и единицы не
заслужил бы. А потом -он  показал  мою  работу  к