бывает не часто. Он повертел кубик в пухленьких пальцах. -  Все
это каким-то непостижимым  образом  погружено  во  время  и  пространство.
Поразительно, не правда ли?
     - Поразительно, - кивнул я.
     - Джордж, я, пожалуй, взгляну еще разок. - И он опять поднес кубик  к
глазам.
     - Ну-ну, - сказал он секундой позже, - все тот же шарик.
     - Что же он делает? - полюбопытствовал я.
     -  Да  ничего.  А  может  быть,  медленно  вращается.  Я  не  уверен.
Понимаешь, он какой-то мохнатый и весь в тумане. К тому же темно тут.
     - Покажи-ка, - попросил я, сообразив, что, в конце концов, если видит
Фарнзуорт, значит, увижу и я.
     - Сейчас. Интересно, в какое именно время я  заглядываю:  в  прошлое,
будущее или еще куда-нибудь?
     - И в какое пространство... - подхватил было я, по внезапно Фарнзуорт
заорал не своим голосом, отшвырнул кубик, словно тот вдруг  превратился  в
змею, и накрыл глаза руками.
     Он упал в кресло и завопил:
     - О ужас, какой ужас!
     Я со страхом следил за тем, как падает кубик, но ничего не случилось.
Он не свернулся в ничто и  но  распался  на  шестьдесят  четыре  составные
части.
     - Что с тобой?!  -  воскликнул  я,  подбежав  к  Фарнзуорту,  который
корчился в кресле и не отнимал рук от лица.
     - Глаз! - простонал он, едва сдерживая слезы. - Он мне выколол  глаз!
Живо, Джордж, вызови скорую!
     Я метнулся к телефону  и  стал  перелистывать  справочник  в  поисках
нужного номера, а Фарнзуорт все твердил:
     -  Поскорее,  Джордж!  -  Тогда  я  в  отчаянии  набрал  номер   бюро
повреждений и попросил телефонистку вызвать санитарную машину.
     Я вернулся к Фарнзуорту. Он отнял  руку  от  здорового  глаза,  и  на
другой  его  руке  я  заметил  струйку  крови.  Фарнзуорт  почти  перестал
корчиться, но, судя по его лицу, боль еще не утихла.
     Он встал.
     - Надо выпить, -  сказал  он  и  неуверенной  походкой  направился  к
буфету, но зацепил ногой кубик (тот по-прежнему валялся у самого  кресла),
споткнулся  и  чуть  не  упал.  Кубик  откатился  на  несколько  шагов   и
остановился отверстием вверх возле камина.
     Разъяренный Фарнзуорт процедил:
     - Ну, погоди же, тварь такая, я тебе покажу! - нагнулся и выхватил из
камина кочергу. Она все время лежала на горящих углях и успела  накалиться
докрасна. Фарнзуорт  обеими  руками  стиснул  деревянную  ручку  и  всадил
раскаленный конец в отверстие, прижав кубик к полу.
     - Я тебе покажу! - повторил он.
     Я сочувственно смотрел, как он налег всем телом на кочергу и с  силой
заталкивает ее в кубик. Послышалось слабое шипение, из отверстия  повалили
маленькие клубочки темного дыма, они окутали всю кочергу.  Затем  раздался
странный чмокающий звук, и кочерга стала погружаться  в  кубик.  Она  ушла
туда дюймов на восемь, а то и на все десять - вещь совершенно  немыслимая,
если учесть, что кубик был объемом ровно в один дюйм, - и даже  Фарнзуорта
это настолько перепугало, что он рывком вытащил кочергу из отверстия.
     Дым повалил столбом, через секунду раздался  такой  звук,  словно  из
бутылки шампанского вылетела пробка, и кубик распался на сотни квадратиков
из пластика и алюминия.
     Как ни  странно,  на  алюминиевых  квадратиках  не  оказалось  следов
копоти, ни один пластиковый квадратик  не  обгорел,  не  обнаружили  мы  и
никаких признаков затуманенного шарика.
     Фарнзуорт снова поднес правую руку к глазу, уже распухшему и залитому
кровью.  Здоровым  глазом  он  рассматривал   нагромождение   квадратиков.
Свободная рука его тряслась.
     Потом пронзительно взвыла сирена; вой становился все громче и громче.
Фарнзуорт перевел на меня обреченный взгляд:
     - Это, наверное, за мной. Захвачу зубную щетку.
     Одного глаза Фарнзуорт лишился. Однако через неделю он  выписался  из
больницы, почти такой же,  как  раньше,  со  щегольской  черной  повязкой.
Любопытная подробность: врач обнаружил у него на веко следы  множественных
ожогов и заключил, что глаз пострадал от слабого взрыва. Он полагал, будто
у  Фарнзуорта  неудачно  выстрелил  пистолет  -  патрон  каким-то  образом
взорвался при открытом затворе. Фарнзуорт  не  разубеждал  врача  -  такое
объяснение годилось не хуже всякого другого.
     Я  посоветовал  Фарнзуорту  носить  зеленую  повязку   -   под   цвет
сохранившегося глаза. Он усмехнулся и высказал опасение, не  получится  ли
чересчур эффектно. Он уже начал делать новый  пентаракт:  хотел  выяснить,
каким же образом...
     Однако ему так и не пришлось довести  эту  работу  до  конца.  Спустя
девять дней после злополучного  происшествия  газеты  внезапно  запестрели
сообщениями из другого полушария - фантастическими россказнями, от которых
приходили в восторг все  редакторы  воскресных  приложений.  И  тут-то  мы
постепенно сообразили, что же  произошло.  Незачем  было  сооружать  новый
крест  из  шестидесяти  четырех  кубиков  и  выяснять,  каким  образом  он
складывается в один. Теперь мы все поняли.
     Кубик, действительно, был пятимерный. И одним из измерений, в которых
он существовал, было время - точнее, будущее: девять дней вперед. А другим
измерением  было  в  высшей  степени  своеобразное  пространство,   весьма
необычно искажающее размеры физических тел.
     Это стало совершенно ясно, когда еще три дня спустя все повторилось в
нашем полушарии и явление, которое по самой своей природе не  нуждалось  в
газетной шумихе, сильно подорвало тираж воскресных приложений.
     В Западном полушарии на всем небосводе появился  (до  того  огромный,
что от Аляски до мыса  Горн  отмечалось  солнечное  затмение)  исполинский
блестящий зеленый человеческий глаз. Наблюдалась также часть века,  и  все
это  было  окаймлено  гигантским  кругом.  Вернее,  не  совсем  кругом,  а
многоугольником, похожим на лепестковую диафрагму в затворе фотоаппарата.
     Перед тем как стало смеркаться,  глаз  мигнул,  и  пятьсот  миллионов
людей вскрикнули одновременно. Он оставался в  небе  всю  ночь  -  зловеще
мерцал в отраженном свете солнца, затмевая звезды.
     В ту ночь появилась тысяча новых религиозных культов, а тысяча старых
провозгласила, что настал День, Который Был Предвещен Издревле.
     Быть может, большинство жителей Земли  полагало,  что  созерцает  око
божье.  Лишь  двое  твердо  знали:   это   Оливер   Фарнзуорт,   сощурясь,
разглядывает затуманенный  вращающийся  шарик  в  пятимерной  коробочке  -
разглядывает девятью днями ранее, не подозревая,  что  шарик  -  это  сама
Земля, заключенная внутри маленького кубика  с  гранями  площадью  в  один
квадратный  дюйм,  а  кубик  -  тело  в  разросшемся  времени   и   сжатом
пространстве.
     Когда пентаракт выпал из моих рук и каким-то образом вывернулся в два
новых измерения, он очутился в пятимерном пространстве и вобрал в себя наш
мир, а после стал ускорять в этом мире время, так  что,  пока  в  кабинете
Фарнзуорта прошла минута, в мире внутри кубика уже миновали целые сутки.
     Мы догадались, потому что во второй раз Фарнзуорт держал кубик  перед
глазами около минуты  (первый  раз  -  это,  конечно,  появление  глаза  в
Восточном полушарии), а когда через девять дней мы увидели то же событие в
наших краях, должны были пройти еще двадцать шесть часов до того  момента,
как глаз почувствует неожиданный "укол" и - отпрянет.
     Это случилось ранним утром -  солнце  только-только  выглянуло  из-за
горизонта и устремилось к зениту позади  гигантского  круга,  окаймляющего
глаз. На одной из станций защитного пояса у какого-то  высокопоставленного
военачальника сдали нервы. В космос вылетели пятьдесят управляемых ракет -
самых мощных в мире.  Каждая  несла  на  себе  боеголовку  с  термоядерным
зарядом. После чудовищного взрыва глаз исчез.
     Я  знал:  где-то  корчится  и  вопит  невообразимо  огромный   Оливер
Фарнзуорт, осуществляя точь-в-точь ту же цепь событий, свидетелем  которой
я уже был в прошлом и которая тем не менее развертывается сейчас заново  в
неизменном  пространственно-временном   континууме,   позволившем   кубику
каким-то образом охватить его.
     Врач заметил ожоги. Интересно, что бы он подумал, если бы  знал,  что
Фарнзуорту в глаз попали пятьдесят исчезающе малых водородных бомб.
     Целую неделю весь мир больше ни  о  чем  не  говорил.  Два  миллиарда
человек только об этом и спорили, только над этим и ломали голову,  только
это и видели во сне. С самого сотворения Земли и Солнца  не  было  зрелища
более потрясающего, чем глаз Фарнзуорта.
     Однако двое из всех задумывались и  о  другом.  Думали  о  незыблемом
пространственно-временном континууме, где за  день,  протекающий  по  нашу
сторону пентаракта, проходит всего одна минута, тогда как в ином  времени,
ином пространстве мы с исполинским Оливером Фарнзуортом не сводим  глаз  с
валяющегося здесь на полу кубика, где замкнут наш мир.
     В среду мы могли сказать: "Вот  сейчас  он  подошел  к  телефону".  В
четверг: "Листает телефонный справочник". В  субботу:  "Сейчас,  наверное,
вызывает бюро повреждений..."
     А утро вторника мы встретили  вдвоем  -  вместе  любовались  восходом
солнца. Мы не разлучались уже несколько суток, потому что потеряли  сон  и
страшились одиночества. Когда занялся день, мы ничего не сказали:  боялись
произнести вслух. Но про себя подумали...
     ...Представили себе, как  колоссальный  макро-Фарнзуорт  говорит:  "Я
тебе покажу!" и изо всех сил тычет в круглую дырочку светящейся,  шипящей,
дымящейся, докрасна раскаленной кочергой.



   Джордж Локхард
   СИМФОНИЯ  ТЬМЫ

                  науно-фантастический кошмар


                              1-И

    Сегодня я иду на охоту. Луна светит с небес, дует холодный ветер.
Ночь прекрасна, она манит и завлекает, она по„т древнюю песнь,
способную согреть кровь моим жертвам. Сегодня я иду на охоту.
    Я не так часто хожу на охоту, как многие думают. Я в достаточной
степени независим. Но я люблю охоту. Лишь тот, кто бродил во тьме
под луной, впитывая всей своей сущностью азарт выслеживания, тот кто
способен ощутить запахи зв„зд и сверкание воды в их холодном свете,
пойм„т меня. Но таких мало. Я не знаю ни одного, подобного мне. Хотя
логика заставляет меня верить, что я не одинок.
    Когда я иду на охоту, ночь узна„т меня. Зв„зды приветствуют меня
тонким и холодным звоном, луна дарит мне покрывало из ледяных
лучей. Холод - мой дом. Я не нуждаюсь в холоде, но он доставляет мне
наслаждение. Я люблю холод.
    Сегодня я иду на охоту. Я выхожу из дверей своего дома, и медленно
иду по ночному городу. Вечером ш„л дождь, и влажный асфальт матово
блестит в лучах луны. Иногда я встречаю лужи, вода в них отчаяно
рв„тся к своим родителям - тучам... Я не отражаюсь в воде.
    Часто в такие минуты я думаю, кто я такой. Я не знаю, кто я такой. Я
- разумное существо. Но я не уверен, что могу добавить к этому
определению слово "живое". И ещ„ я хищник.
    Я называю себя Аорт. Это слово ничего не значит. Но мне нравится,
как оно звучит. Произнося сво„ имя вслух, я ощущаю приятное
изменение в воздухе, окружающем мо„ тело. Вероятно, это связано с
вибрацией горла при завершающем рычащем звуке. Впрочем, какая
разница?...
    Иду по т„мной улице, проходя под фонарями. Я знаю, что их свет не
нес„т тепла. И поэтому я люблю холодный свет ртутных ламп. Хотя,
обычно я предпочитаю темноту.
    Мои шаги гулко отражаются от каменных стен. Стены... Холодные
каменные стены домов, укрывающие т„плые, горячие тела моих жертв.
Я никогда не вхожу в дома. Те, кто ночью встретятся мне на пути - моя
добыча. Ночь принадлежит мне, зв„зды принадлежат мне, ветер
принадлежит мне. Тьма принадлежит мне, я принадлежу тьме. Жизнь в
домах мне не принадлежит.
    Я чувствую взгляды. Люди смотрят из окон, провожая меня
взглядами. Они всегда узнают, когда я иду на охоту. Я не знаю, как они
узнают, но всегда. Они боятся меня. Они знают, что я никогда не вхожу
в дома. Но вс„ равно боятся.
    Скоро мне прид„тся уехать из этого города. Слишком многие уже
поняли, кто я такой. Возможно, мне стоит сменить стиль. Но я не хочу
его менять. Я получаю наслаждение, когда иду по ночным улицам
города, а холодный ветер развивает мой ч„рный плащ, и м„ртвый стук
моей трости заставляет холодеть кровь в жилах моих жертв. Я люблю
холод.
    Сегодня особенно тихо. Звонкое эхо шагов разбивается на осколки,
впивающиеся в тело ночи, ранящие е„ нежную кожу. Я иду по пустым
улицам огромного города.
    Звук. За углом находится живое существо. Я не спешу. Ночь только
началась. Поворачиваю за угол, вижу четверых мужчин. Они одеты в
ч„рные балахоны и держат оружие. Судя по их позам, они только что
вышли из машины. Сама машина стоит у тротуара. Т„мно-синий
"Линкольн", год выпуска определить трудно. Я втягиваю запах горячей
резины, бензина и пота... Они ехали быстро. И они очень взволнованы.
    Смотрю на дом, куда хотели войти эти люди. Очень красивый
тр„хэтажный дом с большими балконами. Наверное, принадлежит
богатому человеку. Во дворе замечаю две роскошные машины.
    Знакомое чувство проникает в меня. Люди поворачивают головы. Я
вижу их глаза сквозь прорези масок, вижу их души сквозь прорези тел.
Мгновения текут неслышно. Мы смотрим в глаза враг-врагу. Затем я
улыбаюсь.
    -Отличная ночь, не так ли, джентльмены? - я спокойно направляюсь
к своим жертвам. Я никогда, никогда не спешу. Время не значит для
меня ничего.
    Они пока не поняли. Продолжают смотреть на меня, медленно
поднимают автоматы. Я иду к ним. Ночь охватывает меня шорохом
тьмы, зв„зды неслышно замирают, желая наблюдать за охотой... Ночь
принадлежит мне.
    -Кто ты такой? - самый высокий наконец решает спросить. Я
улыбаюсь шире, они только теперь видят клыки.
    -Меня зовут Аорт. Я намерен вас убить, джентльмены.
    Третий слева не выдерживает. Сухой треск разрывает чары ночи,
автомат снабж„н отличным глушителем. Я ощущаю каждую пулю, вижу,
как раскал„нные капли м„ртвого металла с визгом рвут ткань
изумительного ночного воздуха. Пули тоже хищники, как и я. Встреча
хищников происходит в серебрянных лучах луны, мы ощущаем
друг-друга, мы понимаем одни-другого... Нам незачем враждовать.
    Теперь стреляют все. Пули пролетают сквозь меня, выбивают искры
из стен, из мостовой... На миг ночная улица заполняется феерическим
зрелищем, словно тысячи зв„зд танцуют ритуальные танцы над будущей
могилой моих жертв. Я иду впер„д, улыбаясь.
    Они не могут понять. Давным-давно, в другом городе, в меня
стреляли из арбалетов. Тогда люди понимали быстрее, пытались
убежать... Эти только отходят, заменяя магазины. Я улыбаюсь. Ещ„
немного.
Тот, кто спросил меня об имени, понял. Я вижу это по его глазам.
Пришло время.
    Первым я касаюсь человека справа. Нежно запрокидываю жертве
голову, он не сопротивляется. Никто и никогда не сопротивляется мне.
Я касаюсь его шеи. Кровь человека горяча. Она бурлит в моих жилах,
наполняя их жаром, прогоняя холод. Никакое наслаждение не сравнится
с этим чувством. Я пью кровь жертвы, впитывая его жизнь, она
присоединяется к моей. Я охочусь!
    Тело человека содрогается от ударов пуль. Трое оставшихся кричат,
продолжая стрелять. В домах зажигается свет. Смертные... Разве могут
они затмить свет Луны?! Я бросаю первую жертву, раскидываю руки и
кричу зв„здам. Зв„зды звенят мне в ответ. Ночь принадлежит мне, я
повелитель тьмы, я охотник на жизнь!
    Кровь остальных да„т мне меньшее наслаждение. Никогда, никому не
понять то чувство, что приходит к вампиру с первой кровью. Иногда я
жалею, что одинок. Было бы так прекрасно иметь друга, способного
слышать пение капель ночного дождя... Видеть танцы метеоров над
колыбелью солнца, слышать песни зв„зд, восхваляющих мать-луну!
    Охота завершена. Я иду по ночным улицам огромного города, и
м„ртвый стук моей трости разрывает ш„лковый мрак каменных клеток. В
жилах бурлит горячая кровь жертв, не давая холоду вновь овладеть
моим телом. Это скоро пройд„т. Меня жд„т величайшее наслаждение,
сравнимое только с Первой Кровью - когда холод начн„т медленно
наступать, безжалостно изгоняя тепло из моего тела. Никто не способен
понять меня. Я одинок под луной.
    В такие минуты логика начинает подводить. Я теряю веру, что
существуют подобные мне вампиры. Я не хочу думать об этом. Логика -
мо„ спасение. Сегодня я буду всю ночь бродить по улицам, дыша
ледяным ветром, слушая симфонию Тьмы. Завтра я покину этот город.
    Сегодня я ходил на охоту.



                              2-И


    Сегодня я плыву на охоту. Т„мные воды океана мягко раступаются
передо мной, мириады мерцающих зв„здочек обтекают мою грудь.
Планктон не имеет органов чувств, способных ощутить мо„ присутствие.
Ночь прекрасна, вода нежна, запахи манят меня к себе, заставляя
сердце биться сильнее. Сегодня я плыву на охоту.
    Т„мные волны с чарующим плеском принимают меня в обьятия.
Серебристый свет луны освещает бесконечную гладь океана, лунная
дорожка вед„т меня в вечность. Я плыву к горизонту.
    Неуловимые потоки воды бережно ласкают мою кожу, завихряясь в
спирали, и разглаживаясь вдоль стремительно меняющих форму
складок, дающих мне л„гкость и скорость в воде. Океан принадлежит
мне.
    Сегодня я плыву на охоту. Я не так часто охочусь, как это может
показаться. Эффективность моего организма очень велика, я не часто
нуждаюсь в пище. И я не люблю охотится. Только тот, кто плавает в
благоухающих водах ночного океана, кто способен ощутить зов Луны и
поверить в достижимость горизонта, пойм„т меня. Но таких мало. Я не
знаю никого, подобного мне, и это меня печалит. Согласно логике я не
могу быть единственным представителем своего рода, но я давно понял,
что логика не всесильна. И тем не менее, надежда на встречу с другом
никогда не покидает меня. Я живу в сверкающих водах, один под луной,
и надеюсь. Но сегодня я плыву на охоту.
    Я выплываю из своего дворца в затонувшей Атлантиде, и не спеша
парю над т„мными горами. Вода приятно холодит кровь, сегодня
хорошая ночь. Я люблю ночь. Свет не вреден мне, но тьма доставляет
мне наслаждение. Ночь принадлежит мне.
    Плыву сквозь потоки движения, всем телом ощущая мельчайшие
изменения вокруг. Ночной океан полон музыки, мириады вибраций
вместе рождают непостижимую симфонию Тьмы, которая никогда не
повторяется. Я плыву мимо стай светящихся рыб, прокладывая путь
сквозь поющие потоки жизни, взлетая к дал„кому ч„рному зеркалу
поверхности. Меня никто не боится. Я часть своего мира, я его
повелитель. Океан принадлежит мне.
    Часто в такие минуты я думаю, кто я такой. Я не знаю, кто я такой. Я
- разумное существо. Не уверен, что могу добавить к этому
определению какое-либо слово - я не знаю, как назвать род состоящий
из меня одного. Я даже не знаю, кто я - он или она. Вероятнее всего,
оно.
    Я называю себя Нерей. Это слово я прочитал на постаменте статуи в
затонувшем городе, где часто бываю. Статуя изображала могучего
старца, задумчиво смотревшего на волны океана. Я вовсе не похож на
человека, хотя часто вижу их. Они никогда не видят меня - я всегда
скрываюсь в глубинах океана, пряча сво„ огромное сверкающее тело от
их глаз. Не знаю, почему я так поступаю. И ещ„ не знаю, что привлекло
меня в том образе Старца - я вовсе не ощущаю себя старым, хотя и
знаю, что бессмертен. Не знаю, сколько мне лет. Да и какая разница.
Сегодня я плыву на охоту.
    Ночной океан расступается передо мной, я поднимаю голову на
много метров над поверхностью. Воздух не так приятен как вода, но я
могу с равным успехом дышать и им. Смотрю на зв„зды. Они тихо
звенят, рождая жалкое подражание могучей симфонии океана, пытаясь
наполнить воздух музыкой, желая ощутить восторг, внимая пению
жизни. Зв„зды... Как могут они затмить музыку волн?!
    Вода принимает меня в сво„ лоно, и тихий плеск сопровождает мо„
стремительное движение впер„д. Луна отражается в каждой из моих
бесчисленных чешуек, превращая меня в феерическое зрелище,
достойное кисти лучшего живописца В