Она  так  близко  сидела у огня, что никто не посмел подойти к
    ней.  Умник  от  страха  и  любопытства  не мог стоять на одном месте и,
    приседая  и  улюлюкая,  все  ходил  и ходил вокруг огня. Большая Женщина
    поднялась,  взяла  обломок  дерева  и  бросила  в  огонь. Сноп маленьких
    красных  огней  поднялся  в  небо.  У  всех  у нас вырвался крик ужаса и
    восторга.  Большая  Женщина  спросила  у  меня, где Верзила и удалась ли
    охота.  Я  сказал, что Верзила лежит на берегу, связанный арканом, и что
    охота  удалась:  у  всех  есть мясо. Большая Женщина, когда нет Верзилы,
    умеет  говорить  таким же голосом, как и Верзила. "Пусть каждый даст мне
    по  куску мяса",- сказала она голосом Верзилы. Другие повозились в своих
    шкурах,  и  каждый  положил  у  черты, за которую боялся переступать, по
    куску  мяса.  Я тоже положил кусок. Большая Женщина собрала мясо и снова
    села  у  огня.  Она  взяла  ивовый  прут,  насадила на него кусок мяса и
    протянула  мясо  к огню. Другие зароптали было, но сразу же притихли, не
    спуская  глаз с мяса. Большая Женщина поворачивала прут, и мясо качалось
    в  огне,  дымилось,  и  из  него бежал сок. Я жадно вдыхал новый, острый
    запах,  который  шел  от  мяса,  и  чувствовал,  как у меня текут слюни.
    Другие  повизгивали  от нетерпения. Когда мясо стало коричневым, Большая
    Женщина  разорвала  кусок  на  несколько частей и кинула мне и другим. Я
    поймал  свою  долю  и  чуть  не  закричал  от  неожиданности:  кусок был
    горячий.  Я  перебрасывал  его  с  руки  на  руку,  дул на него - он так
    просился  в  рот,  но  рот  боялся. Другие визжали и хохотали. А Большая
    Женщина   крутила  над  огнем  уже  другой  кусок.  Я  осторожно  лизнул
    коричневое  мясо,  потом  откусил  маленький  кусочек  и  прожевал.  Еще
    откусил, еще и еще. Я не заметил, как проглотил все коричневое мясо.

    Я  не  понял, вкусно ли оно, но не мог сдержать дрожи - до того хотелось
    еще  коричневого мяса. Я и другие, пересилив страх, стали приближаться к
    Большой  Женщине. Она крутила над огнем мясо и не замечала нас. Но вдруг
    оглянулась,  схватила  дубинку,  и,  вскинув  ее  над  головой,  сказала
    голосом  Верзилы:  "Пусть Старик и другие идут на берег озера и принесут
    Верзилу".  Я подчинился первый, другие пошли за мной. Мы страшно боялись
    темноты,  но  еще  сильнее  нам хотелось коричневого мяса, и мы помнили,
    каким  голосом  говорила Большая Женщина. Мы принесли Верзилу и положили
    возле  ног  Большой  Женщины.  Он  глядел  то на нас, то на огонь, то на
    Большую  Женщину,  и  в  глазах  его  то  горела лютая злоба, то метался
    страх,  то  появлялось  жалкое  выражение. Большая Женщина подтянула его
    поближе  к огню - он задергался и захныкал, стараясь откатиться подальше
    от  огня.  Большая  Женщина  прижала  его ногой и поставила ему на горло
    дубину.  "Пусть  каждый  даст  по  куску  мяса для меня и для Верзилы",-
    сказала  она.  Каждый  выложил  по два куска мяса. "Пусть Старик соберет
    мясо  и  сложит вот сюда",- сказала она, показав на свою шкуру. Я собрал
    мясо  и,  осторожно,  прикрываясь от огня, положил мясо на шкуру. "Пусть
    каждый  принесет  к  огню  по  столько обломков деревьев, сколько сможет
    донести",-сказала  она.  Мы  дружно разошлись в разные стороны, и вскоре
    каждый  принес  по  большой охапке хвороста и обломков деревьев. Верзила
    стоял  уже  развязанный  и  ел  коричневое  мясо.  Вдруг он воззрился на
    Умника,  который, крадучись, шел к Дохлятине, лежавшей возле меня. Умник
    присел,  надеясь, что Верзила не узнает его, но тот узнал и, не выпуская
    мяса  из  зубов,  поднял дубину и ринулся на Умника. Умник, как козел от
    леопарда,  умчался  в темноту. За ним, рыча и размахивая дубиной, убежал
    Верзила.  Стало  тихо  и  спокойно.  Большая  Женщина  держала над огнем
    прутья.  Я  был  сыт,  мне  было  тепло, и я быстро уснул... И теперь не
    знаю, где я - там или здесь, то ли то сон, то ли это...
                              Глава одиннадцатая,
                          рассказанная Зоей Семенцовой

    В  ту  ночь  я долго не могла заснуть. На меня напал какой-то озноб, как
    при  малярии  или  воспалении  легких.  Я  прощупала пульс - нет, сердце
    работало,  как  обычно, восемьдесят ударов в минуту, наполнение хорошее,
    а  внутренне  вся  содрогалась:  то  в  жар  кидало, то в холод. И вдруг
    раздался  звук  и  стало трясти. Не помня себя, я выскочила из палатки и
    бросилась  бежать.  Мне  казалось,  что  на меня рушатся все горы, какие
    только  есть  вокруг. Земля прыгала подо мной, и я, запнувшись, упала. В
    этот  момент  я  оглянулась  и на фоне пронзительно-синего неба увидела,
    как  вздрагивает и раскачивается скала, под которой стояли наши палатки.
    Пыль,   серебристая,   светящаяся,   клубами,   толчками  вздымалась  от
    трясущейся  фигуры  всадника. Я вдруг вспомнила про Яниса - ведь он там,
    в  палатке!  Если  скала рухнет, он погиб. Я вскочила на ноги, но тут же
    повалилась,  как  пьяная,-  земля  подо  мной  ходила  ходуном.  Тогда я
    побежала  на  четвереньках,  как  обезьяна,  как  зверь какой-то. Помню,
    страха  я  не испытывала - был злой восторг, опьянение, порыв. Огромными
    прыжками,  не чувствуя боли, я стремительно добежала до палатки, рванула
    полог  и  кинулась  к  Янису,  вернее,  к  той  темной  фигуре,  которая
    вырисовывалась  под  одеялом.  Каков  же был мой ужас, когда, разворошив
    все,  я  обнаружила,  что  Яниса  в  палатке  нет - одна лишь бутафория.
    Чья-то  страшная  физиономия  заглянула  снаружи,  потянула  ко мне свои
    жуткие  руки, я забилась в угол, - тут начался какой-то кошмар, словно в
    страшном сне...

    Мне  было  холодно  и  жутко. Сжавшись в комочек, я лежала в темном углу
    пещеры.  Надо  мной стоял кто-то, часто дыша, как после быстрого бега. Я
    зажмурилась,  приготовившись к смерти. Он притронулся ко мне, и я узнала
    Умника.  Он  звал куда-то, но я так ослабела, что не могла встать. Тогда
    он  поднял  меня  и  на  руках  вынес  из пещеры. И понес вниз, к озеру,
    прыгая  с  камня  на камень. При каждом толчке острая боль разрывала мои
    внутренности.  Я  застонала.  Умник  остановился  передохнуть, и тогда я
    увидела  белую высокую скалу. Умник понес меня к ней. Было страшно, но я
    держалась  - ведь Умник не боялся, а он не самый смелый из наших. Вблизи
    скала  оказалась  очень  высокой, до самого неба, гладкой, как рог быка.
    Умник  осторожно  притронулся ладонью к скале. Перед вами открылся вход,
    и  там,  внутри,  все было белое, светлое, теплое - туда хотелось войти.
    Умник  внес  меня  внутрь.  Вход  закрылся, но не сделалось темно, как в
    нашей  пещере,  когда  мужчины  задвигают  плиты, а, наоборот, стало еще
    светлее.  Умник  положил  меня  в  центре  этой  белой пещеры и отошел к
    стене. Мне не было страшно. Боль утихла. Я согрелась и уснула.

    Мне  снилось,  будто  я  иду  с  маленьким  ребенком на руках по теплой,
    мягкой  земле,  а возле ног шумит и пенится теплая зеленая вода. И такая
    прозрачная  и  чистая,  что сквозь нее виден каждый камешек. И так много
    воды  -  насколько  хватает  глаз,  все  вода  и вода. А берег - широкая
    полоса  желтой  искристой  земли,  мягкой  и теплой, - тянется от одного
    края  горизонта  до другого. По левую руку - бескрайняя зеленая вода, по
    правую  -  теплая желтая земля и густые заросли зеленых пахучих деревьев
    с  широкими, раскидистыми листьями и желтыми круглыми плодами, в которых
    такой  прохладный  и  вкусный  сок.  И  кругом по желтой искристой земле
    валяются  розовые, зеленые, пятнистые, черно-бархатные, голубые раковины
    и  тонкие  красивые  камни,  похожие  на ветки деревьев или рога оленей,
    только  белые, как иней. И вода все накатывается, накатывается, волна за
    волной,  и  стекает  обратно  -  бесконечно.  Я иду с ребенком на руках,
    одна,  кругом  ни  души, но мне не страшно, а как-то радостно и спокойно
    на  душе, потому что мой ребенок здоров, спит, а я жду любимого человека
    -  он вот-вот должен вернуться из дальней поездки. И, понимаете, я иду и
    плачу  -  плачу  и  смеюсь  от  счастья,  потому  что  это действительно
    счастье:  быть  молодой, любящей, любимой и матерью здорового ребенка от
    любимого  человека.  Сплю  и  не  хочу  просыпаться  - не хочу обратно в
    темную, холодную пещеру, не хочу!

    Но  сны  проходят,  как  и  все другое. Я проснулась от шума и криков. Я
    лежала  на  шкуре  Умника возле большого, горячего огня. Большая Женщина
    была  еще  ближе  к  огню,  но  не  боялась. Мне было тепло и жутко и не
    хотелось  шевелиться. Другие ели странное коричневое мясо. Рядом со мной
    спал  Старик.  В  его  ногах  лежал  прирученный  раненый  волк. Большая
    Женщина держала над огнем прут.

    Вдруг  из темноты ночи появился Верзила. Он волоком тащил кого-то, держа
    его  за  одну ногу. Голова и руки волочились по земле, ударяясь о камни.
    Верзила  подтащил  его  ближе  к  огню, и я узнала Умника. Он был весь в
    крови,  черный  от  побоев, но еще живой. Верзила взял у Большой Женщины
    свою дубину и поплевал на ладони.

    Я  вскочила,  бросилась  на Верзилу и так сильно толкнула его, что он не
    удержался  на  ногах и повалился в огонь. Шерсть на шкурах, в которые он
    был   завернут,   вспыхнула,  загорелись  волосы  на  голове  -  Верзила
    выкатился  из  огня, дымящийся, ревущий, с лицом, перекошенным от боли и
    ужаса.  Большая  Женщина  с  воплем  отскочила  от  него, крутящегося по
    земле,  вдруг  опустилась на колени и зарыдала. Верзила катался где-то в
    темноте  и громко стонал. Я была зла и ничего не боялась: двое других по
    моему  знаку  подняли  Умника  и понесли за мной в пещеру. Я чувствовала
    себя  здоровой  и  сильной  и  велела  положить  Умника на то место, где
    обычно  спал Верзила. Это было самое теплое, самое удобное место. Тут же
    лежали  старые  шкуры,  и  я  укрыла  дрожащего от холода Умника. Другие
    смотрели  на  меня  со страхом и почтением, ведь я, маленькая Дохлятина,
    не  побоялась  самого  Верзилу  и  столкнула его в огонь. Я приказала им
    закрыть  вход  в  пещеру,  и они кинулись выполнять мой приказ. Но плита
    была  слишком  тяжела  для  двоих  -  они сопели и кряхтели, но не могли
    сдвинуть  ее  с  места.  Снаружи  раздались шаги, и двое других трусливо
    убежали.  Я  легла  возле  Умника,  готовая  на  все. В пещеру осторожно
    влезли  Большая  Женщина, Верзила и Старик. Верзила тихо стонал, от него
    пахло  паленой  шерстью.  Большая  Женщина  увидела,  что  место Верзилы
    занято,  и  сказала  Умнику, чтобы он убирался. Тогда я поднялась, нашла
    ее  руку,  положила  себе  на живот и сказала, что у меня будет ребенок.
    Старик  передал  мои  слова Верзиле и увел его в угол, где обычно лежала
    я.  Там из трещины сверху всегда сильно дуло, но Верзила был жирный и не
    боялся  холода.  Большая  Женщина ушла к Верзиле. Я легла возле Умника и
    укрылась его шкурами. Нам вдвоем было тепло и уютно, и я быстро заснула.
                               Глава двенадцатая,
                         рассказанная Янисом Клаускисом

    Трансформация  во  времени  произошла настолько незаметно и иллюзия была
    настолько  яркой,  что  я,  так  же как Василий Харитонович, могу только
    удивляться:  где  сон, а где явь. Я сказал "иллюзия", применив это слово
    к  прошлому, -с таким же правом я мог бы сказать "иллюзия" про настоящее
    и будущее...

    ...Я  бежал  по  тропе  к  озеру. От белого камня, спустившегося с неба,
    доносился  надсадный плач ребенка. Я бежал и думал, что возьму ребенка и
    отдам  Дохлятине,  тогда  Верзила  оставит ее в покое. И вдруг я увидел,
    что  Верзила  гонится  за мной. Жизнь моя в один миг повисла на волоске:
    либо  спасаться  бегством,  либо  падать  на  землю  лицом  вниз и позой
    смирения  просить пощады. Я помчался что есть духу к озеру через заросли
    травы.  У  него  ноги  были длиннее, но зато я был легче. Вот и озеро! Я
    кинулся  в  воду  прямо  в шкуре и в подошвах. От страха я не чувствовал
    холода  и  плыл, быстро перебирая руками и ногами. Верзила метался вдоль
    берега.  Ему  жалко  было  бросать дубину, страшно было лезть в холодную
    воду,  но  и боязно было других, которые, как стая шакалов, окружали его
    и  готовы  были  отомстить  за  старые  обиды.  Наконец ненависть ко мне
    переборола  все,  и  Верзила,  бросив  дубину,  кинулся в воду. Вскоре я
    понял,  что его широкие, сильные руки на воде работали лучше, чем мои. Я
    плыл  и  смотрел  на  высокий  белый  камень,  как  на  спасение.  Голос
    плачущего  ребенка отчетливо доносился сверху, из темной дыры, в которой
    что-то-блестело.  Я уже слышал за собой сиплое, тяжелое дыхание Верзилы,
    когда  вдруг  из  высокого белого камня вылетело Что-то и упало недалеко
    от  меня.  Я  подплыл  ближе я едва протянул руку к Чему-то, что упало с
    высокого  белого  камня  и  было  похоже на сплющенное яйцо, как Верзила
    ударил меня по руке - Что-то ушло под воду.

    Я  нырнул,  пытаясь  поймать Что-то, но оно утонуло. Я вынырнул. Верзила
    схватил  меня  за  горло  и  стал  душить,  но почему-то отпустил и, как
    заарканенный,  заскользил  к берегу, тараща глаза и размахивая руками. Я
    поплыл  к  другому берегу. Из последних сил я выбрался на камни и отполз
    в  траву.  Ребенок  затих.  Я отлежался и, поднявшись, медленно побрел к
    высокому  белому  камню.  Еще  издали  я увидел в основании камня вход в
    пещеру  -  она  была  светлая,  неглубокая  и  теплая. Меня так потянуло
    внутрь,  что я не удержался и осторожно вошел. Вход закрылся за мной, но
    я  не  испугался  -  только  удивился.  Передо  мной  открылся еще вход,
    поменьше,  в  там,  дальше,  тоже  была  пещера,  тоже светлая и теплая,
    только  маленькая.  Я вошел в нее, вход закрылся, и снова я не испугался
    Я  стоял  в  ней  в полный рост, и над головой еще было много свободного
    места  -  можно  было  вытянуть  руки.  Вдруг  пол стал сильно давить на
    подошвы,  и  в  голове  сделалось  туманно.  Я  закачался, но тут же все
    прошло,  и  вход  снова открылся. Я осторожно выглянул: передо мной была
    светлая   и  теплая  пещера,  но  совсем  другая.  Эта  была  огромна  и
    просторна.  В  центре  в  круглом  углублении была вода, в ней виднелось
    точно  такое  же  Что-то,  что утонуло на середине озера. Сзади раздался
    шелест,  я  обернулся  и  вскрикнул  от  удивления: стена на высоте моей
    груди  отвалилась,  и  образовалась  большая  дыра, сквозь которую видны
    были  горы,  лес, наша пещера и внизу - озеро. На берегу Старик и другие
    связывали  Верзилу.  Они  возились  с  ним,  как с медведем, - он рвал в
    клочья  путы,  отбрасывал  других,  но  они, как муравьи, облепляли его,
    наваливались  на  руки  и ноги, и он рычал и выл от бессильной ярости. Я
    заплясал,  предвкушая,  как  они сейчас прикончат Верзилу, но тут Старик
    увидел  стадо  кабанов,  я  тоже  их  увидел,  и другие, бросив Верзилу,
    погнались  за  кабанами.  Возле  Верзилы остался один Старик - он ударил
    Верзилу  дубинкой,  связал по рукам и ногам, вскочил на лошадь и ускакал
    вслед  за другими. Я видел, как впереди, колыша траву, неслись кабаны, а
    за  ними,  рассыпавшись  цепью, бежали другие. Старик скакал на кобыле и
    гортанным  голосом подавал команды - другие слушались его. Я с жадностью
    следил  за  охотой.  Отсюда  было  видно,  как  другие загнали кабанов в
    каменный  клин  с  отвесными стенами и начали избивать их - вопли в визг
    еще долго доносились оттуда.

    От  усталости  и голода я опустился на пол и заснул было, но вдруг земля
    подо  мной  задрожала,  вода  в  яме,  в центре пещеры, покрылась рябью,
    заволновалась,  и  я  услышал  звук  -  такой  страшный  звук, будто выл
    большой  голодный  волк,  рыдала раненая сова и плакал маленький ребенок
    одновременно.  Звук  исходил от воды, от того белого и круглого Чего-то,
    что  было  похоже  на Что-то, утонувшее в озере. Мне хотелось вскочить и
    бежать,  но  вместо  этого я ползком приблизился к воде. Едва я обмакнул
    пальцы,  как  звук  изменился. Я погрузил кисть - звук стал приятнее, не
    таким  резким  и  выворачивающим душу. Тогда я опустил в воду одну руку,
    потом  другую  - звук еще более смягчился. Тогда я опустил в воду ноги и
    погрузился  весь,  по самое горло, - звук стал певучее, как будто запела
    стая  перелетных  птиц. В воде было тепло и приятно, и я плавал, нырял и
    кувыркался,  как  рыба.  Внезапно  я  случайно  дотронулся  до  белого и
    круглого Чего-то, лежавшего на дне ямы...

    Вынырнул  я  на середине озера. Солнце палило нещадно, но здесь, в воде,
    было   не   так   жарко  -  два  могучих  вентилятора  Станции  Контроля
    Космических  Объектов  (СККО)  подсасывали  к  озеру  холодный  воздух с
    вершины  восточного  хребта. До конца дежурства было еще полтора часа, и
    я  включил  гермошлем,  чтобы  проверить  показания  приборов  и окинуть
    взглядом Входной Экран.

    Гермошлем  - очень удобная штука: где бы вы ни были, в озере, в лесу ли,
    на  вершине  горы,- в радиусе десяти километров гермошлем соединит вас с
    контрольным  пунктом, и перед вами как наяву возникнут приборы и экраны,
    как  будто  вы  перенеслись  в операторский зал. Просто не верилось, что
    было  время,  когда операторы как идолы торчали перед приборами, не смея
    никуда   отлучиться.  В  гермошлеме  вы  можете  бродить  где  угодно  -
    одновременно   видеть   показания   приборов   и   любоваться  природой.
    Зрительная  память  гермошлема  автоматически,  без  каких бы то ни было
    усилий  с  вашей  стороны  следит  за малейшими изменениями в показаниях
    приборов,  и,  как  только  какой-нибудь  параметр  превысит  допустимое
    значение,   шкала   начнет  аритмично  мерцать  синхронно  с  негромким,
    тревожным  позвякиванием.  Если же вы не среагируете, то получите порцию
    электрощелчков, которые способны разбудить любого засоню.

    Итак,  я  переключил  гермошлем  на  обзор прибора в Входного Экрана. По
    Инструкции  такие  проверки  полагалось делать каждый час, но мы с женой
    считали  этот  пункт  пережитком  прошлого:  ведь  подобные системы были
    просты,  как транзисторы, и работали без сбоев сотни лет на межпланетных
    радиомигалках.  Однако  как  бы  мы  ни  считали и как бы ни критиковали
    Инструкцию,  а  Инструкция  была для нас законом, нарушить который можно
    только  раз  -  Автомат  Станции  сразу  отключал  нарушителя  от систем
    контроля,  и  вы  должны  были  подыскивать себе другое занятие - всякие
    переговоры с Автоматом исключались.

    Осмотрев  приборы, я перевел глаза на Входной Экран. Каждый раз, когда я
    смотрю  на  него, я поражаюсь нашему пристрастию к старомодным названиям
    и  терминам.  Входной  Экран!  Надо  же  было  так  скучно, так банально
    назвать  гениальнейшее  изобретение  последнего  столетия!  И  главное -
    ничего,   что   походило   бы   на   старые,  давным-давно  вышедшие  из
    употребления  экраны  Просто  перед  вами  возникало черное, разбитое на
    квадраты  пространство  космоса.  Квадрат  за квадратом плавно проходили
    перед  глазами,  просматриваемые  бегающими  лучами  на  глубину  в  два
    световых  часа.  Поговаривали,  будто бы Другие уже испытывают системы с
    глубиной  просмотра  до  пяти световых часов - если это так, то в случае
    появления  космического  объекта