о дороге ли домой,
    никогда   об  этом  не  забывал.  Такое  у  него  было  устройство  ума:
    анализировать  и добираться до сути. Оттого он и был лучшим на комбинате
    аппаратчиком.

    И  только  дома, купая малышек, Михин напрочь отключался от мыслей об их
    происхождении. Потому что купание детей требует сосредоточенности.

    Эдуарду  Саввичу было что анализировать. Оксана, Марина и Анюта походили
    одна  на другую, как родные сестры. Всех трех подкинули в одном и том же
    возрасте.  Но  если  между  Оксаной  и Мариной был год разницы, то Анюта
    моложе Маринки на два месяца. Разве такое возможно?

    Следователь  Матюхина  в  свое  время  высказывала  предположение, что у
    девочек  разные матери, но один отец или же матери - родные сестры, даже
    близнецы,  так  что  девочки - двоюродные близнецы, чем и объясняется их
    сходство.   Мысль   смелая,   однако  Матюхина  упустила  из  виду  одно
    обстоятельство   или   не   обратила   на   него  внимания,  что  вполне
    простительно,  ибо  без специальной медицинской подготовки такое можно и
    проморгать.  Впрочем,  и  в  нашем медицинском образовании есть пробелы,
    поэтому  давайте  обратимся  к  авторитетам.  Вот что писал серьезнейший
    журнал  "Анналы  педиатрии": "В течение года мы наблюдали сестер Оксану,
    Марину  и  Анну  М.,  - трех лет, двух лет и одного года десяти месяцев.
    Физическое   и   умственное  развитие  соответствует  возрасту,  хабитус
    обычный,  заболеваемость  в  пределах  нормы.  При биохимическом анализе
    крови  отмечены значительные отклонения (табл. 1), не повлекшие, однако,
    патологических  проявлений.  Наиболее странным представляется отсутствие
    у  всех трех детей umbilicus..." (Тут мы заглянули в медицинский словарь
    и выяснили, что красивое латинское слово переводится как "пупок".)

    Михины,  конечно  же,  знали  про  отсутствие пупков, но не волновались:
    кому он, пупок, нужен? Вам лично пупок хоть раз принес пользу?

    Нет,  не  это  встревожило  Михиных,  а то, что сказал им врач по поводу
    состава  крови. И Эдуард Саввич, и Людмила Федоровна слабо разбирались в
    лейкоцитах  и лимфоцитарной группе, но когда с кровью что-то не так, это
    всегда  боязно.  Вот  Михин  и  боялся. И все припоминал обстоятельства.
    Надо  же  мать-кукушка! Нет пупка - нет и пуповины, а нет пуповины, то к
    чему девочки были привязаны, к какой еще такой матери?

    До  всего этого Эдуард Саввич дошел собственным умом. Но что более всего
    его  волновало,  больше  даже, чем отсутствие umbilicus, так это погода.
    Помните  ли  вы,  какой  она  была  в  те дни, когда в лужице конденсата
    обнаружились  младенцы?  Михин помнил. Но, будучи человеком дотошным, он
    поднял  вахтовые  журналы.  Всякий  раз  жара  была чуть за тридцать при
    высокой влажности в сочетании со слабым юго-восточным ветром.

    Эдуард  Саввич  не был настолько наивным, чтобы предположить, будто дети
    могут  появиться  от сочетаний тех или иных атмосферных условий. Если бы
    так,  то  детей  на  земле  было  бы  то густо, то пусто. Михин принялся
    копать  глубже.  Он  выписывал  в столбик технологические параметры в те
    часы,  когда  были  найдены  Оксаночка,  Маринка и Анюта. Таблица у него
    получилась  на большой лист, но потом он сжал ее до одной строчки: О.: Р
    =  17,5, v = l,l, C = 2,2; М.: Р = 17,4, v = l,2, С = 2,2; А.: Р = 17,4,
    v = l,l, C =2,1.

    Вам  эти  числа ничего не, говорят? Тогда знайте, что Р - это давление в
    аппарате,  v  -  скорость  течения оксонитродигидропентадиона, а С - его
    концентрация.  Пролистав  все  журналы  насквозь,  Михин  обнаружил, что
    такое сочетание параметров встречалось трижды. В те самые дни.

    Эдуард  Саввич  переписал  цифры  аккуратным  почерком,  взял  под мышку
    вахтовые журналы и пошел к Полещуку.

    Василий  Романович  понял  Михина  с полуслова. Он нацепил очки, щелкнул
    себя  по  животу  подтяжками  и  стал  читать. Полещук пролистал журналы
    дважды, прикинул что-то на карманном калькуляторе и протяжно засвистел.

    Василий  Романович  Полещук  был  не просто хорошим начальником цеха. Он
    был  очень  хорошим  начальником цеха. Он ладил с подчиненными и никогда
    не  ругал  за  глаза  руководство.  Со  студенческой  скамьи он сохранил
    романтическую  веру  во  всесилие  науки и непорочность воспроизводимого
    эксперимента.

    -  Опыт  -  критерий  истины,  - сказал Полещук Эдуарду Саввичу и указал
    перстом  куда-то  вверх.  Михин посмотрел туда и не увидел ничего, кроме
    лампы дневного света.

    -  Данные  убедительные,  -  сказал Василий Романович, зачем-то протирая
    совершенно   чистые  очки.  -  Однако  до  внедрения  еще  далеко,  если
    внедрение  вообще  возможно.  Да и сам знаешь: параметры могут сбежаться
    случайным   образом.  Но  чем  больше  контрольных  опытов,  тем  меньше
    возможность случайного совпадения.

    Михин немножко испугался.

    -  Что  вы  имеете в виду под контрольным опытом? - спросил он, переводя
    взгляд с люминесцентной лампы на очки Полещука.

    - То же, что и ты. Дождись дня, подгони параметры...

    - И еще одну девку? - взревел Михин.

    -  Соображаешь,  -  похвалил Василии Романович. - Но прими к сведению: я
    тебе советов не давал. Просто дружеский разговор.

    -  Сейчас  разговор,  -  ответил Эдуард Саввич и направился к двери, - а
    потом будет новая девка. Вы-то ее себе не возьмете.

    -  Не  будет  девки,  -  сказал  вдогонку  Полещук.  -  Но  если станешь
    пробовать, узел смешения не запори. Взыщу без оглядки на эксперимент.

    Михин  ждал.  Он  ждал  стечения  атмосферных  условий,  а  они никак не
    стекались.  Он  измучил  всех  бесконечными заявками на профилактические
    осмотры  и  ремонты.  Он  спал  с  лица и перестал заходить в курилку. И
    следил, следил за сводкой погоды...

    День  наступил  в  июле.  Михин  отключил автоматику и перешел на ручное
    управление.  Каждые  полчаса  он  бегал  к  заветному месту, где загодя,
    прямо  на лужу конденсата, положил толстенное противопожарное одеяло. На
    одеяле никого не было.

    Прошел  день,  второй,  третий. На четвертый появился сын Дмитрий. Вслед
    за  тем  циклон,  вторгшийся  с севера, сбил на две недели погоду, а как
    только циклон повернул вспять, Михин обнаружил на одеяле Алешу.

    Полещука   мучили   сомнения.   С   одной   стороны,  установлен  важный
    естественнонаучный  факт,  который нельзя утаивать от общественности. Но
    с  другой  стороны,  под  угрозой  благополучие  семьи.  Надев  выходные
    подтяжки, Полещук отправился к Михиным.

    Эдуард  Саввич  варил  в  большой  кастрюле  геркулес на молоке, Людмила
    гладила  пеленки.  Вместе  поговорить не получалось, потому что геркулес
    легко  подгорает.  Василий  Романович, словно посредник на международных
    переговорах,   бегал   из  кухни  в  комнату,  согласовывая  с  Михиными
    дальнейшие  шаги.  Младшие  дети  спали, старшие путались у Полещука под
    ногами.  Маринка  просилась  на  руки,  потому  что  ей  очень нравились
    полещуковы подтяжки.

    Не  спуская  Маринку  на  пол,  Полещук  мотался  по  квартире,  пока не
    договорился  обо  всем. На следующий день он составил пространную бумагу
    и  отнес ее генеральному директору. Генеральный кое-что вычеркнул (факты
    и  только  факты,  мы  практики,  а не теоретики), кое-что вписал (пусть
    будут   видны   достижения  комбината),  подписал  текст  и  отправил  в
    вышестоящую организацию.

    Два  месяца  спустя  на  комбинат приехали товарищи из министерства, а с
    ними  видный ученый, вроде бы даже член-корреспондент. Комиссия походила
    по  цехам, постояла за спиной Михина в операторной и сверху, с эстакады,
    посмотрела  на  узел  смешения.  Вниз,  по железному трапу спускаться не
    стали,  а  пошли  сразу  к  генеральному  и  просидели у него с час. Как
    только  гости уехали, генеральный пригласил Полещука. Они поговорили без
    свидетелей  минут  десять.  Полещук  вернулся  в  цех,  вызвал  Михина и
    говорил  с  ним  минуты  три.  Когда  Эдуард  Саввич  вышел  из  тесного
    кабинета, его встретил вопрошающий взгляд секретарши.

    - Не хотят, и не надо, - буркнул Михин неопределенно. - Нам с Людкой легче.

    И пошел к себе.

    Казалось,  вопрос  был  закрыт,  но  к  весне  в одном уважаемом журнале
    появилась  статья  под  названием  "Гомункулусы  в  эпоху  НТР".  В  ней
    говорилось,  что  нынешняя  химия и физика сделали реальностью то, о чем
    могли  только  мечтать естествоиспытатели в мрачную эпоху средневековья,
    когда  не  было ни ядерного синтеза, ни биологически активных веществ. И
    что  достижения  биотехнологии способны воплотить в жизнь давнишнюю идею
    гомункулуса,   хотя,  конечно,  эмпирические  результаты,  полученные  в
    городе  Н.,  еще ни о чем не говорят и предстоит глубокий научный поиск,
    который,  естественно...  ну и так далее. Статью сопровождал комментарий
    кандидата   наук.   Случаи   самоорганизации  материи,  писал  кандидат,
    известны  науке,  и хотя вероятность их крайне мала, но и монета, падая,
    может   стать   на   ребро.  Нечто  подобное,  видимо,  и  произошло  на
    химкомбинате, если, конечно, понимать монету не прямо, а фигурально.

    В  Н.  еще  не  успели  зачитать  до дыр столичный журнал, как появилась
    другая  статья,  на  сей  раз в молодежной газете, уничтожающая сенсацию
    как  ложную  и вредную. Видный ученый, который входил в состав комиссии,
    заявлял  без  обиняков,  что  появление на свет Н-ских гомункулусов (это
    слово  он  взял  в  кавычки)  относится  к  разряду невероятных событий,
    самоорганизация  тут ни при чем, а невежественные спекуляции на эту тему
    открывают  доступ  в  науку  лжеученым  с их теорийками. В конце статьи,
    надо  полагать, в полемическом задоре автор позволил себе аргумент, вряд
    ли  уместный  в  молодежной  газете: дескать, существует и другой способ
    продолжения  рода, хорошо себя зарекомендовавший, каковой способ автор и
    рекомендует читателям.

    Через  несколько  дней та же газета напечатала отклик на статью ученого,
    выдержанный  в спокойном умиротворяющем тоне. Конечно, не надо раздувать
    сенсацию,  и  законы  природы  незыблемы,  но  ведь  событие  на  Н-ском
    комбинате  зафиксировано  как  научный  и производственный факт. Значит,
    что-то  да  было,  и  к  этому  следует  отнестись с вниманием, чтобы не
    выплеснуть вместе с водой и ребенка. Так и было написано - ребенка.

    Однако  аргумент  о старом способе продолжения рода оказался сильнее. Он
    не  объяснял  фактов,  но  вызывал  смех. Михины тоже смеялись. А неделю
    спустя  Эдуард Саввич потихоньку, никому не докладывая, принес домой два
    свертка. В одном был Максимка, в другом Оленька.

    Сенсация  еще  какое-то  время  слабо тлела, а потом заглохла, забылась.
    Других дел нет, что ли?

    Комбинат  пустил новый цех биологически активных; узел смешения закупили
    по  импорту,  там  все было хорошо выкрашено и герметично, конденсата на
    полу  и  быть  не могло, а оксонитродициклопентадион выходил из аппарата
    под  таким  давлением,  какое  не выдержать ни одному гомункулусу. Михин
    обошел  аппарат со всех сторон, пощупал с уважением и вернулся к себе. И
    очень вовремя, потому что концентрация опять начала скакать.

    Вскоре   после   этого   генерального  взяли  в  министерство.  А  новым
    генеральным, к общему удивлению, назначили Полещука.

    Теперь  он  не  появляется на людях в подтяжках, а натягивает поверх них
    жилет.   Несколько  раз  он  принимал  аппаратчика  Михина.  О  чем  они
    говорили,  мы  не  знаем, и в нашем рассказе это самый серьезный пробел.
    Никаких  данных  с  комбината  больше  не  поступало, хотя семья Михиных
    потихоньку  росла.  Людмила  уезжала  на  все  лето  к  матери,  а когда
    возвращалась,  сообщала знакомым о прибавлении семейства. И никто толком
    не  знал,  то  ли  Михин  нашел  очередного  младенца,  то ли родила его
    Людмила обычным способом.

    Вот,  собственно,  и  все  о  большой  семье  Михиных,  живущей  ныне  в
    пятикомнатной  квартире. И той, если по-честному, не хватает, потому что
    Эдуард  Саввич  нет-нет да и принесет из цеха пищащий сверточек. Правда,
    все  реже и реже, потому что в старом цехе оборудование износилось. Да и
    Михин  поостыл.  Возраст  все же, детей надо ставить на ноги, квартиру в
    порядок  привести  и  на  садовом участке работы сверх головы. Но что-то
    тревожит  Эдуарда Саввича. Вот уйдет он на пенсию, и делу конец. То есть
    оксонитродициклопентадион   и  без  него,  Михина,  выпускать  будут,  а
    эксперимент...

    Прислали  Эдуарду Саввичу нового помощника. Совсем молодой, но толковый,
    хватает  все  на  лету. Михин долго колебался, прежде чем решил показать
    парню,  как  вывести  процесс  на  тот  редкостный  режим,  при  котором
    происходят  известные  нам  события.  Помощник  слушал  внимательно,  не
    перебивал. Помолчал и сказал Михину:

    -  По  регламенту,  Саввич,  все сделаю, а на остальное времени нет. Я в
    вечерний техникум поступил, и жена у меня на сносях.

    Огорчился  Эдуард  Саввич, но виду не подал. Оставил помощника у пульта,
    а  сам по старой привычке пошел в курилку, разминая на ходу воображаемую
    папиросу.

    В курилке обсуждались заводские новости.

    -  В том месяце, Полещук говорил, цех на реконструкцию поставят, а нас -
    кого куда.

    Михин  мысленно  затянулся  покрепче,  поперхнулся,  закашлялся, и слезы
    выступили у него на глазах.

    "Химия и жизнь", 1986, ‘ 10.























    Андрей Шарапов
    Ведьма



    Мелюзга  не  чувствовала голода, потому что не помнила настоящей сытости
    -  все  война  да  неурожаи,  а  вот  у Генки каждый вечер плавала перед
    глазами  та  краюха  хлебца  с  осколками  сахара, которую мать когда-то
    совала ему перед сном, приговаривая:

    -   Нельзя,  Генуш,  пустым  ложиться-  бабай  будет  сниться!  Да  еще,
    известное  дело, в пятнадцать лет такой жор на человека нападает - спасу
    нет;  поэтому,  когда  мать  перед  сном  начинала просвеживать воздух и
    ругать   лесозаводовское  начальство,  Генка  мотал  на  чердак,  где  с
    нетерпением  и  ужасом, зажав в ручонках недоеденные горбушки, ждала его
    международная делегация со всего Острова.

    -  Подрастающему  поколению,-  презрительно  кивал  Генка  и неторопливо
    устраивался  на  почетном  месте  -  ящике  возле  теплой  дымовой тяги;
    татарва   Загидка,  оставшийся  Острову  от  разбомбленного  мурманского
    детдома,  -  безродный, а потому самый отчаянный, - радостно приплясывал
    и бубнил:

    - Геньса, холос тянуть, давай скази!..

    Генка  жадно  съедал  все  горбушки  и,  отвалившись  к тяге, недовольно
    спрашивал:

    -  Вам  про  разведчиков,  граждане-товарищи,  или про страшное?- И хотя
    Генкины  рассказы  про  разведчика  дядю  Витю,  чуть не взявшего в плен
    самого  Гитлера, были безумно интересны, все, даже крошечный и трусливый
    Васятка, помучившись немного, шептали:

    - Про страшное, Геннадий Никодимыч... Про бабку Лукерью, пожалуйста...

    И Генка, почернев от волнения, начинал...

    Лукерья  с  Генкиной  матерью  были  попервоначалу  подружками, но из-за
    Федьки  Рожнова  рассорились:  обеим  он  глянулся, да Лукерья оказалась
    побойчее,  поигривее,  вот и сладилась у нее любовь с ягодкой - Федором,
    а  Генкиной  матери осталось лишь, глотая слезы, жалиться Богу на повети
    да  проситься у деда Силантия Корнеича на постриг... С детства Федор был
    ей  сужен,  меж  родителей  их был уговор, и бабы упреждали Лукерью - не
    сувайся,  не  порть  чужого  счастья,  да  куда  там  -  влюбилась Луша,
    потеряла  и память, и стыд... Перед свадьбой, как водится, пошла Лукерья
    к  старухе Кутейковой, сводной сестре Силантия Корнеича, узнать про свою
    судьбу,  Кутейкова долго кряхтела, отнекивалась от прямых предсказаний и
    все юлила:

    -  Ох,  чегой-то не видать ничво - совсема я слепа стала!.. Но за Федьку
    не ходи, слышь? Те-омно тама!..

    -  Да  чего ж темнит-то? - недоверчиво спрашивала Лукерья, вглядываясь в
    корытце  с  заговоренной  водой.  -  Вона,  ясно ведь!.. Небось за родню
    захаровскую хлопочешь, мне свадьбу расстраиваешь!

    Старуха печально покачала головой.

    -  Что  тебе,  девка,  ясно,  то  сведушшему  человеку  -  знаки  судьбы
    черной...  Скажу  уж,  раз пристала, - мужа-то схоронишь, дитю и того не
    смош, сама век могилы не сышшеш! Верь мне, девка, моя вода не вреть!

    -  Дура  твоя  вода!  - закричала Лукерья и опрокинула корытце на пол. -
    На-ка!..  Все одно пойду я за Феденьку, не запужаете - и моя будет воля,
    не ваша!

    Старуха  испуганно  перекрестилась  и  накинула  на разлитую воду чистую
    простыню.

    -  То  не наша, то Божья воля, - сурово сказала она. - Ступай, девка, да
    помни - упредили тебя...

    Правду  ли вещала старая, нет ли, но только через год родилось у Лукерьи
    дите  скукоженное  и  хворое.  Когда  его  спешно,  пока не преставился,
    крестили   у  Силантия  Корнеича,  служившего  тайно  на  повети  взамен
    расстрелянного  попа,  состриженные  волосики  потонули  в  купели,  что
    значило:  Бог  дал,  Бог скоро и приберет... Уж как только ни выхаживала
    Лукерья  сыночка - и шепотками, и козьим молоком, гретым с сон-травой, и
    примазками,  и  притирками  -  ему  становилось  все  хуже,  и  фелшер с
    Турдеева,  виновато  вздохнув,  вынес  приговор: не жилец. Ночью Лукерья
    металась  по  избе,  то  молилась,  то царапала в злобе лик Спасителя на
    иконе  - не могла она смириться с тем, что должна отдать свою кровиночку
    непонятному  и  равнодушному  Богу,  который,  видать, отвлекся на какие
    иные  дела и решил не тратить на Лукерью своей милости или наказывает ее
    за  неведомо  какие  проступки...  В чем был ее грех? Неужто лишь в том,
    что  полюбила  она  красавца  Федора да венчалась с ним по христианскому
    закону,  но  сколько  ж  тогда таких виноватых ходит по земле? За что же
    злыдень  Бог карает ее так жестоко?.. Когда ребеночек уж совсем помирал,
    вспомнила  Лукерья  колдовскую  силу  старухи  Кутейковой, исчезнувшей в
    ночь  на  Преображение,  и  поняла:  только нечистая и даст ей защиту от
    Божьего  гнева,  а  ее сыночку - жизнь... В тот же вечер понесла Лукерья
    своего  хворенького  в  староверческий  скит на Тихих болотах; скит этот
    был  брошенный,  погнивший, а посреди разваленной часовенки его, прямо с
    амвона,  вымахала  здоровенная  осина. Про осину ту шли дурные слухи, но
    рубить  ее  боялись,  потому  что  тем,  кто  хотел  ее  забидеть, осина
    мстила...  Пробыла  Лукерья в скиту до утра, что там было - неведомо, но
    только  назавтра  ребеночек  ее  вдруг  ожил, загугукал, и Федор Рожнов,
    гордясь  и  удивляясь  такому  чудесному  событию,  часто  хвастал своим
    полюбовницам:  "Моя  баба  даром,  что  с  рожи  скислая, а унутри у ней
    силища,  и  таки она слова знат, что может человека и в могилу свесть, и
    поднять со гроба, во!.."

    Федор,  протомившись семейной жизнью с год, прибился к плотницкой артели
    и  стал  ходить  с ней в Архангельск, Холмогоры да Каргополь. Артель эта
    образовалась  еще  при  государе  Петре  Алексеевиче,  строившем якорный
    завод  на речке Ширшемянке, и собирались в нее умельцы из пяти деревень,
    стоявших  на  пяти холмах вокруг Озера, -