смертной агонии Бэйнбридж нажал курок. Раздался  выстрел  -  профессор
Мэллард упал. Затем, чуть приподнявшись, он выстрелил в двух шимпанзе, что
еще оставались невредимыми, и рухнул вниз.
     Никто не услышал его последних слов.
     - Человеческое уравнение... всегда враг науки, - задыхаясь,  бормотал
он, - на этот раз... наоборот... Я, простой смертный... спаситель науки...
Заслуживаю Нобелевскую...


     Когда старик дворецкий прибежал в  оранжерею,  его  глазам  предстала
поистине ужасная картина:  настольные  лампы  были  разбиты  вдребезги,  и
только свет молодой  луны  падал  из  окон  на  трупы  двух  джентльменов,
сжимающих дымящиеся револьверы. Пять  шимпанзе  были  мертвы.  Шестым  был
шимпанзе Ф. Его правая рука была искалечена, он истекал кровью, но все  же
с трудом взобрался на стул перед своей машинкой. Мучительно напрягаясь, он
левой рукой вынул из машинки последнюю страницу Монтеня в переводе Флорио.
Поискав чистый лист, он вставил его и напечатал одним пальцем:
     ГАРРИЭТ БИЧЕР СТОУ, "ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА". Гла...
     И умер.




                             Густав МАЙРИНК

                                ПРЕПАРАТ




      За  столиком,  подле  углового  окна  кофейни   "Радецки",   шепотом
переговаривались двое друзей.
     - Его нет, днем он вместе со слугой уехал в  Берлин.  Дом  совершенно
пуст: я только что оттуда, все как следует осмотрел, живут  в  нем  только
эти двое, персы.
     - Значит, он поверил телеграмме?
     - Я и не сомневался, что стоит ему услышать имя Фабио Марини, как  он
помчится сломя голову.
     - Именно это меня и смущает. Они же много лет были вместе... До самой
смерти профессора... Что нового он смог бы узнать о нем в Берлине?
     - Ого! У профессора Марини были от  него  секреты  -  он  сам  как-то
упоминал об этом, с полгода назад, когда наш  дорогой  Аксель  был  еще  с
нами.
     - Неужели ты всерьез веришь, что профессор  Марини  обладал  каким-то
секретом препарирования трупов? Ты в это веришь, Сенклер?
     - При чем тут "веришь -  не  веришь"?  Во  Флоренции  я  собственными
глазами видел препарированный профессором Марини  трупик  ребенка.  Говорю
тебе, любой мог бы поклясться, что малыш только спит: ни следа окоченения,
никаких морщинок, складок, сохранился даже розовый  цвет  кожи,  словно  у
живого.
     - Гм... Думаешь, перс и в самом деле убил Акселя?
     - Не знаю, Оттокар, но наш моральный долг - выяснить  его  судьбу.  А
если  Акселя  при  помощи  какого-нибудь  яда  погрузили  в  своего   рода
летаргический сон? Боже, сколько времени я  потерял  зря  в  Анатомическом
институте! Как умолял хотя бы попытаться вернуть его к  жизни!  "Чего  вы,
собственно, добиваетесь? - слышал я в ответ. - Этот человек,  без  всякого
сомнения, мертв, и с его трупом мы не можем ничего делать  без  дозволения
доктора  Дараше-ко!"  Мне   продемонстрировали   контракт,   из   которого
явствовало, что Аксель тогда-то и тогда-то уступил свои останки  владельцу
договора за пятьдесят флоринов. Расписка в получении денег прилагается.
     - Нет, все-таки ужасно, что подобное в  нашем  столетии  может  иметь
законную силу!  Всякий  раз,  когда  я  об  этом  думаю,  меня  охватывает
неописуемое бешенство!
     - Бедный Аксель! Если бы он мог предчувствовать, что контракт попадет
в руки этому персу,  его  злейшему  врагу!  Он  верил,  что  Анатомический
институт...
     - У адвоката тоже ничего не вышло?
     - Все  впустую.  Показания  старухи-молочницы,  которая  видела,  как
однажды на рассвете дипломированный доктор медицины Дараше-ко в своем саду
с пеной у рта яростно проклинал Акселя, даже не приняли  во  внимание!  Да
что там говорить... Хочешь со мной, Оттокар? Решайся.
     - Конечно хочу, но подумай, вдруг нас схватят как взломщиков? У перса
безукоризненная репутация ученого. Клянусь Богом, одного только подозрения
будет недостаточно. Не обижайся, но не ошибся ли ты, когда тебе послышался
голос  Акселя?  Пожалуйста,  Сенклер,  не  горячись,  расскажи   еще   раз
подробнее, что тогда произошло? Может быть, ты был чем-нибудь возбужден?
     - Ничуть. Получасом ранее я был на Граченах, снова любовался церковью
Святого Вацлава, собором Святого Бита. Старые, своеобразные  сооружения  с
барельефами  словно  из  запекшейся  крови  обычно  производят   глубокое,
неизгладимое впечатление на нашу психику. Потом я был у Голодной  башни  и
на улице Алхимиков. Спускаясь после этого по замковой лестнице, я невольно
остановился около открытой калитки в стене, окружающей  дом  Дараше-ко.  И
вдруг, скорее всего из окна, донесен голос  (и  я  могу  поклясться  всеми
святыми, что это был голос  Акселя!),  который  кричал:  "Раз-с-с,  два-а,
три-и-и-четыре-е-е!" Господи, если бы я тут же ворвался в дом!  Но  прежде
чем я опомнился, турок, слуга доктора, захлопнул калитку. Говорю тебе,  мы
обязаны побывать в этом доме! Обязаны! Вдруг Аксель еще жив? Подумай, кому
нас ловить? Кто ночью будет бродить по замковым лестницам? То-то же, а как
я орудую отмычкой - залюбуешься!


     Прежде чем приступить  к  осуществлению  своего  плана,  приятели  до
темноты бродили по  улицам.  В  сумерках  они  перелезли  через  стену  и,
наконец, оказались перед старинным зданием, которое принадлежало персу.
     Дом, одиноко стоявший на пригорке в парке  Фюрштенберга  как  мертвый
стражник, опирался на боковую облицовку заросшей травой замковой лестницы.
     - Есть что-то невыразимо пугающее в этом саду,  в  этих  вязах,  там,
внизу, -  прошептал  Оттокар  Доггналл.  -  Посмотри  только,  как  грозно
рисуются Грачены на фоне неба. А освещенные окна в нишах  замка?  В  самом
деле, своеобразная атмосфера царит здесь, на Малой  стене.  И  словно  все
живое укрылось глубоко в землю из страха  перед  притаившейся  смертью.  У
тебя нет предчувствия, что однажды этот призрачный образ растает вдруг как
мираж, как фата-моргана? Что усыпленная,  потаенная  жизнь  воспрянет  ото
сна, как кошмарный зверь, для чего-то нового, страшного? А  взгляни-ка  на
эти, засыпанные белым песком дорожки! Они как живые...
     - Идем уж, - перебил его Сенклер. -  У  меня  ноги  подкашиваются  от
волнения. На-ка, подержи пока план.
     Дверь вскоре поддалась, и они стали медленно продвигаться на ощупь по
старой лестнице, освещенной лишь призрачным мерцанием  звезд,  проникающим
сквозь круглые окна.
     - Придется обойтись без света.  Слышишь,  Оттокар?  Кто-нибудь  может
увидеть нас снизу, из павильона в парке.  Не  отставай.  Осторожно,  здесь
выщербленная ступенька. Дверь в коридор открыта... Сюда... Сюда налево...
     Вдруг они оказались в какой-то комнате.
     - Да не шуми же!
     - Я не виноват: дверь захлопнулась сама!
     - Придется зажечь свет. Я вот-вот что-нибудь  опрокину:  здесь  полно
стульев.
     В это время на стене блеснула голубая  искорка,  послышался  какой-то
шорох, словно вздох, словно дуновение.
     Тихое потрескивание, казалось, неслось от пола, из всех щелей.
     Снова секунда  мертвой  тишины.  А  потом  чей-то  голос  медленно  и
неторопливо захрипел:
     - Раз-с-с... Два-а-а... Три-и-и-и...
     Оттокар Доггналл  вскрикнул  и  бешено  зачиркал  спичкой  о  коробок
трясущимися руками.
     Наконец вспыхнул свет. Свет!
     Друзья переглянулись, их лица были бледны как смерть.
     - Аксель!
     - Четыре-е-е... Пять-х... Шесть-х... Семь-м-м...
     Хрип доносился из ниши в глубине комнаты.
     - Свечу! Скорее, скорее!
     - ...восемь-м-м-девять-десять-и-одиннадцать...
     Со свода ниши, на медном  пруте,  пропущенном  сквозь  темя,  свисала
светловолосая человеческая  голова.  Шея  под  подбородком  была  обвязана
шелковым шарфом, а ниже виднелись розовые легкие  с  трахеей  и  бронхами.
Между ними ритмически двигалось сердце, оплетенное золотыми  проволочками,
которые тянулись к маленькому  электрическому  аппарату  на  полу.  Упруго
пульсирующие артерии черпали кровь из двух бутылей с узкими горлышками.
     Оттокар Доггналл вставил свечу в маленький фонарь и, чтобы не упасть,
уцепился за рукав приятеля.
     Это была голова Акселя. С красными губами, цветущей кожей. Как живая,
широко раскрыв глаза, она таращилась в вогнутое зеркало на противоположной
стене,  затянутой   туркменскими   и   киргизскими   коврами,   увешанными
экзотическим оружием. Повсюду были дивные узорчатые восточные ткани.
     В комнате было множество препарированных животных: змеи и обезьяны  в
невероятных позах лежали среди разбросанных книжек. В стеклянной  ванночке
на стоящем сбоку столе плавало в голубой жидкости сердце.
     С постамента на молодых людей строго взирал гипсовый бюст  профессора
Фабио Марини.
     Приятели не могли произнести ни слова. Как завороженные, вглядывались
они в сердце страшных человеческих часов, которое трепетало и билось,  как
живое.
     - Ради Бога, бежим отсюда, а не  то  со  мной  будет  обморок!  Пусть
преисподняя поглотит это персидское чудовище!
     Они повернулись к двери.
     И тут опять раздался зловещий треск;  казалось,  он  исходил  из  уст
препарата.
     Сверкнули две голубые искры,  зеркало  отразило  их  прямо  в  зрачки
мертвеца.
     Губы раздвинулись, с трудом шевельнулся язык, согнулся за резцами - и
прозвучало хриплое:
     - Четверть... двен...надцатого...
     Губы сомкнулись. Лицо застыло,  голова  снова  смотрела  прямо  перед
собой.
     - Чудовищно! Мозг действует, он жив! Бежим отсюда, бежим  на  воздух!
Свеча! Возьми свечу, Сенклер!
     - Открывай же! Ради Бога, что же ты, ну?
     - Не могу! Там... Там... Смотри!
     Внутренняя  ручка  представляла  собой   унизанную   перстнями   руку
покойника. Белые пальцы хватали пустоту.
     - На вот, держи платок! Чего ты боишься,  ведь  это  же  рука  нашего
Акселя!


     Они снова стояли в коридоре  и  смотрели,  как  медленно  закрывается
дверь.
     Ее украшала черная стеклянная табличка:

                         Д-р Мохаммед Дараше-ко
                                 АНАТОМ

     Пламя свечи билось на сквозняке.
     Вдруг Оттокар отшатнулся к стене и со сгоном сполз на колени:
     - Вот, вот это здесь.
     Он указал на шнур звонка.
     Сенклер поднес свечу поближе... и с криком отшатнулся, уронив свечу.
     Жестяной фонарик покатился вниз, звеня по ступенькам.
     Словно одержимые, с торчащими дыбом волосами, задыхаясь, они  неслись
в потемках вниз по ступенькам.
     - ...Персидский дьявол... Персидский дьявол...




                              Джон МОРРЕССИ

                         ВЧУВСТВОВАТЕЛЬ И ДИКАРИ




     Анприны с холодным любопытством наблюдали за вихрем  земной  истории.
Пришельцев удивляла  изменчивость  человеческих  типов,  их  поразительное
многообразие.  Зато  сама  планета  представлялась  им  как  нельзя  более
подходящей для их собственной цивилизации.
     Воды здесь было в достатке, атмосфера богата. Если неизведанный  мир,
открытый ими, и отличался  от  других  планет,  находившихся  под  властью
анпринов, то даже эти различия были в пользу Земли.
     Основная из населявших Землю рас обладала большой  жизнестойкостью  и
даже походила на самих анпринов, какими они были на ранних ступенях  своей
эволюции. Мысль  создать  на  основе  этого  типа  породу  идеальных  слуг
показалась  космическим  гостям  заслуживающей   внимания.   Такие   слуги
абсолютно надежны и никогда не станут источником опасности, ибо  жизнь  их
слишком  коротка,  а  умственный  потенциал  убог.   Суетливые   маленькие
обитатели   этой   благословенной   планеты   раскручивали   нить   своего
существования с безумной  скоростью.  Наблюдение  за  ними  обещало  много
интересного.
     Что касается анпринов, они жили намного дольше. Всякое дело выполняли
неспешно и с огромным тщанием, и еще: они не верили в легкие победы. Более
всего претили им неожиданности.
     Оставаясь невидимыми для человеческого  глаза,  они  избрали  объекты
наблюдения и направили окуляры своих приборов на людей Земли. Далеко внизу
бурный  водоворот  человеческой  истории  затягивал   ничтожных   людишек.
Селектор был нацелен на выбор типичных возможностей  и  значимых  событий,
замыкаясь  на  отдельно  взятом  человеке   в   данный   момент   времени.
Вчувствователь и Дешифровальщики заняли места вокруг прибора.  Наблюдатели
принялись за свое дело.
     Селектор  загудел.  В  какую-то  долю  секунды  и  корабль  анпринов,
застывший в космическом пространстве, и узкий, направленный пучок энергии,
отыскавший закутанную в покрывало фигуру,  и  охваченный  пламенем  лесной
массив - все это оказалось выхваченным из ткани пространства и  времени  и
перенесенным в иное  измерение.  Первый  подопытный  был  принят  на  борт
космического корабля.
     Это  оказалась  женщина.  Она  неуклюже  распласталась  у   основания
подзорной трубы, не в силах держаться на изувеченных ногах.  Приподнявшись
на одной руке  и  воздев  другую,  всю  в  кровоподтеках  и  синяках,  она
возопила:
     - Благодарю Тебя, Господи! Да святится имя Твое! Ты избавил смиренную
рабу свою от смерти мученической.
     Она попыталась подняться, но не смогла и разразилась потоком жалоб  и
стенаний, перечисляя страдания, перенесенные ею самой и многими другими по
причинам, которые так  и  остались  непонятны  Дешифровальщикам.  Речь  ее
становилась все более яростной и неразборчивой, однако  ее  не  прерывали,
пока она не выложила все и сникла обессиленная.
     "Она полагает, что находится перед лицом высшего существа, одного  из
тех,  о  которых   повествуют   мифы   данной   культуры,   -   передавали
Дешифровальщики.  -  Совершенно  очевидно  огромное  значение  мифов   для
представителей этой цивилизации. Рекомендуем вести себя в  соответствии  с
ее ожиданиями".
     Вчувствователь мягко обратился к женщине на ее родном языке:
     - Отчего, дочь моя, обрушились на тебя многие гонения?
     Она устремила взгляд на фигуру в белоснежном  одеянии,  возвышавшуюся
над ней и окруженную золотистым сиянием.
     - Ибо верую. Господи, и вера моя крепка. В страшных мучениях на  дыбе
позорной не отреклась я от слова Твоего, но восславила Спасителя, и вырвал
он меня из рук палачей.
     Вчувствователь  сосредоточенно  погружался   в   глубины   смятенной,
истерзанной души. Он ждал подсказки. Какой  дать  ей  ответ?  Какие  слова
найти?
     Благословляющим жестом он простер над ее головой бледную руку.
     - Дочь моя, не минует тебя чаша сия, но страдания, ниспосланные тебе,
- лишь первый шаг к вечному блаженству. Душа твоя  пройдет  сквозь  геенну
огненную, и ты обретешь блаженство. Укрепись духом, дитя мое.
     В глазах ее появилось затравленное выражение. Она прошептала:
     - Да будет воля Твоя, Господи, на земле и на небесах.
     Селектор  снова  загудел.  Женщину  вернули  на  Землю.  Для   зевак,
обступивших костер, не пролетело и одной миллионной  доли  секунды.  Языки
пламени лизали тело несчастной, а ее крики потонули в возгласах толпы.
     В этой же точке пространства и времени селектор выбрал  еще  двадцать
восемь человек, причем все до единого попадали на  корабль  пришельцев  за
мгновение до смерти: перед тем, как топор палача опустится  на  склоненную
шею жертвы или языки пламени положат конец агонии осужденного. Селектор не
обладал возможностями стереть из памяти испытуемых воспоминания о  встрече
с инопланетянами, а потому для опытов использовали тех, кто никогда больше
не сможет заговорить.
     Все  испытуемые  на  этом  отрезке  земной  истории  реагировали   на
вмешательство гостей из космоса одинаково. Наконец последний из подопытных
был возвращен на место, где ему суждено было встретить свой смертный  час.
Обычное течение времени восстановилось на корабле анпринов. Исследователей
ожидал новый, еще более сложный этап работы. По-настоящему отдыхал  только
Вчувствователь. Состояние глубокого  транса  было  необходимо  ему,  чтобы
восстановить физические и душевные силы после контакта с другим существом.
Не воспользуйся Вчувствователь в полной мере  этой  возможностью  краткого
отдыха, он, пожалуй, не мог бы освободиться от мощного  притяжения  чуждой
личности, чьи мысли и желания  помимо  его  воли  становились  частью  его
самого, когда он погружался в сокровенные глубины человеческого мозга.
     Пока Вчувствователь возвращался к собственному  "я",  Дешифровальщики
обсуждали и классифицировали  свои  находки,  а  Наблюдатели  сопоставляли
факты и оценивали их значимость.  Селектор  подзаряжался  перед  следующим
сеансом связи с Землей.
     После  разбора  данных  Наблюдатели  пришли  к  выводу,  что   именно
значительные физические различия, свойственные обитателям Земли, сказались
на социальных процессах, протекавших на планете. В  отличие  от  анпринов,
которые представляли  собой  однородную  популяцию  с  едиными  жизненными
установками, среди людей Земли  царила  пестрота  национальностей  и  рас,
укладов быта, хаос  представлений  и  верований.  Взаимная  непримиримость
отдельных  человеческих   сообществ   и   явилась   причиной   неслыханной
жестокости,  которую  люди  проявляли  по  отношению  к   себе   подобным.
Пришельцев занимал вопрос: можно ли  считать  многообразие  людских  типов
лишь временным этапом в  развитии  здешней  цивилизации,  не  является  ли
изменчивость постоянной чертой человеческой природы.
     Наблюдатели   продолжали   совещаться,    пока    Вчувствователь    и
Дешифровальщики готовили себя к следующему контакту.  На  Земле  пролетели
годы, космический корабль снова  приближался  к  планете.  Приборы  начали
работать в режиме поиска.
     Оказавшись в незнакомой обстановке, первый испытуемый в  новой  серии
опытов прищурился, пристально посмотрел на Вчувствователя и  саркастически
рассмеялся.
     - Вот оно что. Ничего не скажешь, ловко придумано: затащить меня сюда
в ту самую минуту, когда я уже прощался с жизнью.
     Язык, на котором он говорил, не был похож на язык  испытуемых  первой
группы.
     - Может быть, вы скажете, где скрываются  остальные  члены  судилища?
Куда  подевались  ваши  разжиревшие  святоши?  Где  знатные  господа,  чье
богатство добыто кровью  и  потом  бедняков?  Неужто  прячутся,  убоявшись
приговоренного к смерти?
     Он обвел взглядом гладкие стены помещения,  ничего  не  говорившие  о
назначении этого места, и крикнул громовым голосом, потрясая кулаками:
     - Трепещите, тираны! Отныне вы не будете знать ни  минуты  покоя.  Вы
расправитесь со мной, пусть так, но мои слова останутся жить. Они поднимут
людей на борьбу! Народ разрушит  до  основания  ваши  храмы,  ваши  замки,
сожжет ваши податные списки. О, как запылают костры, в пламени которых  вы
найдете свой конец! А народ непременно восстанет, господа хорошие, ибо его
терпению придет конец, хоть и терпелив народ наш  без  меры.  Быть  может,
вашей даме, мой господин, потребны новые украшения?
     Так  высосите  последнюю  каплю   народной   крови,   чтобы   увешать
побрякушками своих жен и любовниц.  Господа  желают  приобрести  еще  один
выезд для своей конюшни? Так отберите хлеб у тысяч голодных детей. А может
быть, монсеньер епископ...
     Его   бессвязную,   торопливую    речь,    сопровождаемую    яростной
жестикуляцией, Дешифровальщики пытались переложить на  язык  тех  понятий,
которые по их оценкам, являлись ключевыми для  этой  культурной  общности.
Вчувствователь напряженно  сосредоточился,  готовясь  войти  в  контакт  с
человеком.  Однако  Дешифровальщики   передавали:   "По   мнению   данного
индивидуума,  его  предназначение  состоит  в  многократном  и  навязчивом
повторении ограниченного  набора  штампов,  заученных  наподобие  молитвы.
Продуктивная коммуникация с объектом представляется невозможной.  Вступать
в контакт не рекомендуем".
     По окончании гневной филиппики объект был водворен  на  то  же  самое
место, откуда его выхватили приборы. Следующий подопытный говорил прим