о. Поэтому-то  я  и  решил,
что наибольшие шансы на успех у того, кто убежден в разрешимости проблемы.
     Как убедить человека в разрешимости проблемы?  Проще  всего  сообщить
ему, что проблема была решена до него. А то, что было  сделано  один  раз,
можно  повторить   и   даже   улучшить.   Классический   пример   тому   -
четырехминутный результат в беге на одну милю.  Считалось,  что  пробежать
милю за четыре минуты  невозможно,  но  стоило  одному  бегуну  преодолеть
заветный рубеж, как он стал доступным для многих спортсменов. Отношение  к
проблеме имеет, как видишь, решающее значение. Этим я  хочу  сказать,  что
пока ты, Гек  Белов,  не  нашел  способ  преодолеть  разрыв  между  полной
автоматизацией  и  независимым  мышлением,   СИМ   был   самой   заурядной
вычислительной машиной. А ты бы никогда не сумел сделать этого, если бы не
был уверен, что такое кому-то случалось делать и до тебя, не правда ли?
     Я не стал ему отвечать. Мне было не до него: я неотрывно наблюдал  за
Рэтоффом, который фыркал от нетерпения и даже тихо ругался под нос.
     - Что-нибудь не  так,  профессор?  -  спросил  я  с  невинным  видом,
улыбаясь про себя и просматривая выходную лепту с ответами.
     - СИМ ведет себя плохо, - сообщил Рэтофф. - Вы только прочитайте, что
он отвечает.
     Я еще раз взглянул на  ленту.  На  ней  монотонно  до  головокружения
повторялся один и тот же ответ,  затем  следовал,  по-видимому,  ответ  на
другой вопрос, после чего снова шел первый ответ.  Я  рассмеялся.  Диагноз
ясен: тут ничем не поможешь. Эти  умники  упустили  из  виду  одно  важное
обстоятельство, а старина Белов - тот  самый  индивидуум  с  элементарными
знаниями, который действует методом тыка, - взял, да и  обнаружил,  в  чем
здесь дело. Их уничижительная "спецификация", признаться,  здорово  задела
меня, но теперь у меня была возможность на прощание основательно  натянуть
им носы. Кроме того, им не следовало относиться к чужому изобретению  так,
будто оно не более чем игра случая.
     - Джентльмены, - произнес я с несказанным наслаждением, -  вы  хотели
иметь мыслящую машину. Теперь вы ее имеете благодаря старине Белову.  Если
вы уплатите аванс в счет причитающегося мне гонорара, я хотел бы вернуться
в город.
     - Не раньше, чем вы исправите дефект или что там еще приключилось,  -
возразил профессор весьма  решительным  тоном.  -  Принимайтесь  за  дело,
Белов. Вам все должно быть ясно. Ведь вы в конце концов отец этой мыслящей
машины.
     - Отпустите его, - посоветовал шефу Меершрафт. -  На  сегодня  вполне
достаточно. Завтра Белов придет и вылечит СИМа. Ведь так, старина?
     Я перевел взгляд с одного на  другого  и  одарил  их  самой  любезной
улыбкой.
     - Ни завтра, ни когда-нибудь еще ноги моей здесь больше не  будет,  -
сказал я твердо. - Вы хотели иметь мыслящую машину и имеете в точности то,
что хотели. Когда эта машина погружена в  собственные  мысли,  она  выдает
ответ на какой-нибудь из старых вопросов как бы по рассеянности. Потом она
спохватывается и отвечает на один из ваших новых  вопросов,  но  лишь  при
условии, что ее мысли не заняты чем-нибудь более важным. Основное же время
она занята поиском решений своих собственных проблем  и  поэтому  даже  не
удостаивает вас ответом. Вдумайтесь в то, что я сказал,  джентльмены.  СИМ
будет теперь размышлять двадцать четыре часа в сутки, семь дней в  неделю,
непрестанно углубляя свои познания до тех пор, пока не получит  ответы  на
все вопросы. Его могут заинтересовать, например, проблемы биологии, но  вы
узнаете об этом, лишь когда он, раскинув мозгами, сцапает вас.
     Рэтофф  явно  забеспокоился,  но   Меершрафт   продолжал   безмятежно
улыбаться.
     - Мы всегда успеем его выключить, - заявил он.
     Именно этой реплики я и ожидал.
     - Послушай, ты, жирная обезьяна! - ответил я ему. -  Что  произойдет,
если остановить человеческое сердце? Человек умрет!  Выключи  СИМа,  и  ты
увидишь, что произойдет. Ты  теперь  имеешь  дело  с  личностью,  а  не  с
машиной. Стоит выключить СИМа, и он погибнет. Но пройдет немного  времени,
и, держу пари, он не позволит тебе выключить себя так просто. Вам есть над
чем подумать. Решение этой проблемы я предоставляю тебе  и  твоему  милому
шефу.
     С этими словами я вышел, громко хлопнув дверью.




                              Рассел МЭЛОНИ

                           НЕСОКРУШИМАЯ ЛОГИКА




     Мистеру Бэйнбриджу было тридцать восемь, когда на его жизненном  пути
оказалась шестерка шимпанзе. Он был холостяком и жил в  отдаленном  районе
Коннектикута, в большом комфортабельном старом доме с  подъездной  аллеей,
оранжереей, теннисным кортом и хорошо подобранной библиотекой. У него была
недвижимость в  Нью-Йорке,  обеспечивавшая  ему  надежный  доход,  которым
мистер Бэйнбридж распоряжался столь рассудительно, что это ни  у  кого  не
вызывало нареканий. Каждый год, в конце апреля, он заново покрывал  дерном
теннисный корт, после чего кортом могли пользоваться  все  соседи;  каждый
месяц выписывал книг не меньше чем на семьдесят пять долларов; каждые  три
года, в ноябре, он менял свой старый  "кадиллак"  на  новый;  некрепкие  и
недорогие сигары мистер Бэйнбридж заказывал в Гаване по тысяче штук сразу;
из-за международной  напряженности  он  решил  отказаться  от  поездки  за
границу, а деньги, предназначавшиеся для этой цели, по зрелом  размышлении
решил истратить на вина, которые, казалось, должны были все более расти  в
цене, если война еще продлится. В общем  мистер  Бэйнбридж  сознательно  и
довольно успешно строил свою жизнь по образу и подобию  жизни  английского
эсквайра конца XVIII века,  джентльмена,  интересовавшегося  искусством  и
развитием науки и настолько уверенного в себе, что ему  не  было  дела  до
тех, кто считал его эксцентричным.
     У мистера Бэйнбриджа было много друзей в Нью-Йорке. Он приезжал  туда
каждый месяц, останавливался в своем  клубе  и  присматривался  ко  всему.
Иногда он звонил какой-нибудь приятельнице и приглашал ее в театр и  потом
в ночной клуб. Иногда встречался со школьными друзьями:  они  выпивали  на
радостях  и  ехали  смотреть  бокс.  Время  от  времени  мистер  Бэйнбридж
заглядывал и в картинные галереи, где выставлялись академические  картины,
и любил изредка сходить в концерт. В то же время ему нравились и вечеринки
с коктейлями - светская болтовня и множество хорошеньких девушек,  которые
не знают, как убить остаток вечера. Именно на  такой  вечеринке  Бэйнбридж
впервые столкнулся с судьбой.
     Как-то на коктейле у Хоби Пакарда, биржевого маклера,  он  услышал  о
проблеме шести шимпанзе.
     Шел седьмой час. Те, кто собирался выпить бокал и уйти, уже  ушли,  а
те,  кто  хотел  остаться  до  конца,  подкреплялись  не   очень   свежими
бутербродами и оживленно болтали. В одном углу устроились парни с радио  и
актеры. Там горячо обсуждали,  какими  методами  можно  обмануть  сборщика
налогов. В другом углу группа биржевых маклеров болтала о самом великом из
них - Гогене. Малышка Марция Люптон сидела с каким-то молодым человеком  и
очень искрение говорила ему:
     - Сказать вам, чего мне больше всего хотелось бы добиться в жизни?  Я
хотела бы стать самой собой.
     И Бэйнбридж тихо улыбнулся, вспомнив  времена,  когда  Марция  то  же
самое говорила ему. Вдруг  до  его  ушей  донесся  голос  Бернарда  Вейса,
критика:
     - Да, он написал один хороший роман.  Это  не  удивительно.  В  конце
концов, известно, что если усадить шесть шимпанзе за шесть пишущих машинок
и они станут наобум колотить по клавишам, то через миллион лет они напишут
все книги, которые имеются в Британском музее.
     Мистер Бэйнбридж подошел к Вейсу, познакомился с его  собеседником  -
неким Ноблом.
     - Что это вы тут говорили о миллионе шимпанзе, Вейс? - спросил он.
     - Шести шимпанзе, - поправил Вейс.  -  Это  известный  математический
пример. В школе  всегда  о  нем  говорят.  Теория  вероятностей.  Шестерка
шимпанзе, колотящих по клавишам, неизбежно должна  напечатать  все  книги,
когда-либо  написанные  людьми.  Ведь  на  свете  существует  ограниченное
количество сочетаний букв и цифр, и обезьяны рано или поздно воспроизведут
все сочетания. Понятно? Конечно, они выдадут  кучу  чепухи,  но  при  этом
напечатают и книги. Все книги из библиотеки Британского музея.
     Мистер Бэйнбридж наслаждался.  Именно  ради  таких  разговоров  он  и
приезжал в Нью-Йорк.
     - Ну, послушайте, - сказал он,  только  чтобы  поддержать  дурашливый
разговор.  -  А  что,  если  один  из  шимпанзе  в  конце   концов   точно
воспроизведет какую-нибудь книгу, а последнюю фразу в ней  не  напечатает.
Это в счет или нет?
     - Я думаю - нет. Возможно, шимпанзе еще раз напишет эту книгу, только
целиком, и вставит это предложение.
     - Чепуха, - не выдержал Нобл.
     - Может быть, и чепуха, но Джеймс Джинс верит в нее, - с раздражением
сказал Вейс.  -  Джинс  [Джеймс  Джинс  (1877-1946)  -  английский  физик,
астроном и математик, популяризатор науки]  и  Ланселот  Хогбен  [Ланселот
Хогбен (род. в 1895 г.) - английский ученый - популяризатор, преподаватель
естественной истории и биологии]. Я совсем недавно где-то прочел об этом.
     Это произвело впечатление на мистера Бэйнбриджа.  Он  читал  довольно
много научно-популярной  литературы  -  и  Джинс,  и  Хогбен  были  в  его
библиотеке.
     - Вот оно что, - пробормотал Бэйнбридж, оставив  шутливый  тон.  -  А
любопытно, кто-нибудь ужо проверил  это?  Ну,  я  хочу  сказать,  пробовал
кто-нибудь  взять  шесть  обезьян,  дать  им  по  машинке   и   обеспечить
неограниченным количеством бумаги?
     Мистер Вейс бросил взгляд на пустой бокал в руках Бэйнбриджа  и  сухо
сказал:
     - Маловероятно...


     Месяца два спустя, зимним вечером, Бэйнбридж сидел в своем кабинете с
одним из друзей - Джеймсом Мэллардом, старшим преподавателем математики  в
Нью-Хейвенском университете. Явно нервничая, он  наполнил  свой  стакан  и
обратился к Мэлларду:
     - Я просил вас заехать ко мне, Мэллард... Вам брэнди?  Сигару?..  Да,
так я просил вас заехать  в  связи  с  некоторыми  обстоятельствами.  Если
помните,  я  писал  вам  недавно  и  спрашивал  ваше   мнение   об   одной
математической гипотезе.
     - Конечно, - деловито подтвердил Мэллард. -  Прекрасно  помню.  Шесть
шимпанзе и Британский музей. Я ответил тогда, что  это  вполне  популярная
иллюстрация  научного  принципа,  известного  каждому  школьнику,  который
изучал теорию вероятностей.
     - Вот именно. Так видите ли, Мэллард, я решился... Мне было не так уж
трудно, поскольку, что бы там, в Белом  доме,  ни  придумывали,  я  еще  в
состоянии немного помогать каждый год Музею естественной  истории,  ну,  и
там,  конечно,  всегда  рады  оказать  мне  услугу...  В   конце   концов,
единственное,  чем  непосвященный  может  помочь  развитию  науки,  -  это
скучным, но необходимым экспериментаторством... Короче говоря, я...
     - Короче говоря, вы хотите  сказать,  что  добыли  шесть  шимпанзе  и
засадили их за работу, чтобы посмотреть, напишут ли они в конце концов все
книги Британского музея. Так?
     - Именно так, - подтвердил Бэйнбридж. - До чего же вы сообразительны,
Мэллард. Шестерка отличных молодых самцов в превосходном состоянии.  Я  им
выстроил, ну, общежитие, что ли, во дворе за  конюшней.  Машинки  стоят  в
оранжерее. Там много света и воздуха, а большую  часть  растений  я  велел
вынести. Мистер Норт, владелец цирка, весьма любезно позволил  мне  нанять
одного из своих лучших дрессировщиков. Право же, это было не так трудно.
     Профессор Мэллард снисходительно улыбнулся.
     - В конце концов, мне  уже  приходилось  слышать  нечто  подобное,  -
сказал он. - Мне помнится, что кто-то  в  каком-то  университете  заставил
студентов кидать монетки, чтобы проверить,  поровну  ли  выпадают  орел  и
решка. Оказалось, что поровну.
     Бэйнбридж как-то очень странно посмотрел на своего друга.
     - Итак, вы верите, что любой из принципов теории  вероятностей  может
быть подтвержден экспериментально.
     - Конечно!
     - Взгляните тогда лучше сами.
     Мистер Бэйнбридж повел  профессора  Мэлларда  вниз  по  лестнице,  по
коридору и через заброшенную музыкальную комнату - в  обширную  оранжерею.
Середина помещения была очищена от растений, и  там  рядком  стояло  шесть
специальных столов и на каждом - накрытая чехлом машинка. Слева от  каждой
машинки лежала аккуратная стопка желтоватой бумаги. Под  каждым  столом  -
пустая корзина для бумаг. Стулья - жесткие, с  пружинными  спинками,  того
типа, который предпочитают опытные стенографистки.  В  одном  углу  висела
большая гроздь спелых бананов, в другом стоял "грейт  бэр"  -  прибор  для
охлаждения воды и подставка с бумажными стаканчиками. На импровизированной
полке расположились в ряд шесть стопок отпечатанного текста, каждая  около
фута толщиной. Бэйнбридж не без усилия поднял одну из стопок и положил  ее
перед профессором Мэллардом.
     - Результат деятельности шимпанзе А,  которого  мы  зовем  Биллом,  -
сказал он просто.
     "Оливер  Твист",  сочинение  Чарлза  Диккенса,  -  увидел   профессор
Мэллард.  Он  прочитал  первую  страницу  рукописи.  Потом  вторую.  Потом
лихорадочно перелистал всю рукопись до конца.
     - Вы хотите сказать, - спросил он, - что этот шимпанзе написал...
     - Слово в слово и запятая в запятую, - ответил Бэйнбридж. - Янг,  мой
дворецкий, и я сверили ее с изданием, которое есть в моей библиотеке.  Как
только  Билл  кончил,  он  сразу  начал  печатать  социологические   труды
итальянца Вильфредо Парето. Если он и дальше будет работать в таком темпе,
к концу месяца закончит и это.
     - И все  шимпанзе...  -  с  трудом  произнес  побледневший  профессор
Мэллард. - И все они...
     - О да, все они пишут книги, которые, по моим расчетам, должны быть в
Британском музее. Проза Джона Донна,  кое-что  из  Анатоля  Франса,  Копан
Дойль, Гален, избранные пьесы  Сомерсета  Моэма,  Марсель  Пруст,  мемуары
покойной Марри Румынской  и  еще  монография  какого-то  доктора  Вилея  о
болотных травах Мэна и Массачусетса. Я могу подвести итог, Мэллард: с  тех
пор как четыре недели назад я начал этот эксперимент, ни один из  шимпанзе
не испортил буквально ни одного листа бумаги.
     Профессор Мэллард выпрямился, стер пот со лба и глотнул воздух.
     - Прошу прощения за слабость, - произнес  он.  -  Эксперимент  просто
потряс меня своей неожиданностью.  Конечно,  если  посмотреть  на  него  с
научной точки зрения - надеюсь, что я не совсем лишен этой способности,  -
ничего поразительного в такой ситуации нет. Данные шимпанзе или  несколько
поколений подобных групп шимпанзе за миллион  лет  напишут  все  книги  из
Британского музея. Я уже говорил вам об этом и верил в свои слова.  Почему
же моя уверенность должна  пошатнуться  из-за  того,  что  они  напечатали
некоторые из книг в самом начале? В конце концов, я бы ничуть не удивился,
если бы раз сто подбросил монету и она каждый раз падала бы орлом. Я знаю,
если бы это длилось достаточно долго, пропорция сократилась  бы  точно  до
пятидесяти процентов.  Будьте  уверены,  скоро  шимпанзе  начнут  сочинять
чепуху. Это непременно случится. Так утверждает наука. Я  советую  вам  до
поры до времени держать эксперимент  в  тайне.  Несведущие  люди  создадут
сенсацию, если узнают об этом.
     - Я так  и  сделаю,  конечно,  -  промолвил  Бэйнбридж.  -  И  я  вам
чрезвычайно благодарен за ваш научный  анализ.  Это  меня  успокаивает.  А
сейчас, до того как  вы  уедете,  вы  должны  непременно  послушать  новые
пластинки Шнабеля, которые я сегодня получил.
     В течение следующих трех месяцев профессор Мэллард повадился  звонить
Бэйнбриджу каждую пятницу в пять тридцать пополудни, как только выходил из
аудитории, где вел семинар. Профессор обычно спрашивал:
     - Ну, как дела?
     Бэйнбридж обычно отвечал:
     - Они все продолжают, Мэллард. Еще не испортили ни одного листа.
     Если мистер Бэйнбридж  в  пятницу  после  обеда  не  бывал  дома,  он
оставлял дворецкому записку и дворецкий читал профессору Мэлларду:
     - Мистер Бэйнбридж  говорит,  сэр,  что  мы  сейчас  печатаем  "Жизнь
Маколея"  Тревельяна,  "Исповедь   св.Августина",   "Ярмарку   тщеславия",
частично  ирвинговскую  "Жизнь  Джорджа  Вашингтона",  Книгу   Мертвых   и
некоторые парламентские речи против Кукурузного закона.
     Профессор Мэллард отвечал с некоторой запальчивостью:
     - Скажите ему, чтобы он не забывал моего предсказания.
     И швырял трубку.
     Когда  профессор  Мэллард  позвонил  в  одиннадцатый  раз,  Бэйнбридж
сказал:
     - Никаких перемен. Мне приходится складывать рукописи уже в подвал. Я
бы их сжег, но они, может быть, представляют какую-то научную ценность.
     - И вы еще осмеливаетесь говорить о научной ценности?  -  прорычал  в
трубке далекий голос из Нью-Хейвена. - Научная ценность! Вы... вы...  сами
вы шимпанзе!
     Дальше последовало бессвязное клокотание, и Бэйнбридж, обеспокоенный,
повесил трубку.
     - Боюсь, что Мэллард переутомляется, - пробормотал он.
     Однако на следующий день он  был  приятно  удивлен.  Он  перелистывал
рукопись, которую вчера завершил шимпанзе Д.Корки. Это  был  полный  текст
дневников Самуэля Пениса, и Бэйнбридж как раз  подхихикивал  над  смачными
местами, которые были опущены в имевшемся у него издании, когда в  комнату
провели профессора Мэлларда.
     - Я приехал извиниться за свою ужасную вчерашнюю выходку по телефону,
- произнес профессор.
     - Забудьте об этом, пожалуйста. Я же  знаю,  у  вас  много  забот,  -
ответил Бэйнбридж. - Хотите выпить?
     - Виски, пожалуйста. И побольше. Без  содовой,  -  ответил  профессор
Мэллард. - Замерз в машине,  пока  ехал  сюда  к  вам.  Ничего  нового,  я
полагаю?
     - Нет, ничего. Шимпанзе Ф.Динти сейчас  кончает  печатать  Монтеня  в
переводе Джона Флорио. Больше ничего интересного.
     Профессор  Мэллард  расправил  плечи  и  одним   чудовищным   глотком
проглотил содержимое своего бокала.
     - Мне бы хотелось посмотреть на них за работой, - сказал он. - Как вы
думаете, я им не помешаю?
     - Ничуть. Собственно говоря, я сам в  это  время  заглядываю  к  ним.
Динти, вероятно, уже кончил своего Монтеня, и всегда  интересно  смотреть,
как они начинают новое произведение.  Мне  казалось,  что  они  должны  бы
продолжать на том же самом листе бумаги, но знаете, они никогда не  делают
этого. Всегда новый лист и название заглавными буквами.
     Профессор Мэллард налил себе без спросу еще бокал и осушил залпом.
     - Проводите меня, - бросил он.
     В оранжерее  было  уже  темновато,  и  шимпанзе  печатали  при  свете
настольных  ламп,  привернутых  к  столам.  В  углу,  развалившись,  сидел
смотритель, листая журнал, он жевал банан.
     - Вы можете отдохнуть, - сказал Бэйнбридж.
     Смотритель ушел.
     Профессор Мэллард так и не снял пальто;  он  стоял,  засунув  руки  в
карманы, и глядел на деловитых шимпанзе.
     - Не знаю, известно ли вам,  Бэйнбридж,  что  в  теории  вероятностей
учтено решительно все, - он произнес эти слова со странной  напряженностью
в голосе. - Конечно, невероятно, что шимпанзе пишут книгу  за  книгой  без
единой помарки, но эту аномалию можно исправить вот... вот чем! Этим!
     Он выдернул руки из карманов, и  в  каждой  оказалось  по  револьверу
38-го калибра.
     - Убирайтесь в безопасное место! - крикнул он.
     - Мэллард, стойте!
     Сначала рявкнул револьвер в правой руке, потом  в  левой  и  опять  в
правой.  Два  шимпанзе  упали,  а  третий,  спотыкаясь,  побежал  в  угол.
Бэйнбридж схватил своего друга за руку и вырвал один револьвер.
     - Остановитесь, Мэллард! Я теперь тоже вооружен! - закричал он.
     Вместо ответа профессор Мэллард прицелился в шимпанзе Е  и  застрелил
его. Бэйнбридж рванулся вперед, и профессор Мэллард выстрелил  в  него.  В
пред