карабкалась  по
камням, то и дело ее клало то на один бок, то на другой. Даже  независимая
подвеска кабинки не спасала Алешкина от резких толчков.  Мей  была  где-то
там, за скальной грядой, и он пытался разыскать туда проход. В одном месте
сунулся было в узкую расщелину, но  решил,  что  танкетка,  чего  доброго,
заклинится панцирем и гусеницы повиснут в воздухе.
     "Вот будет номер!" - подумал Алешкин.
     Он повел танкетку в обход. И  вдруг  на  вершине  скалы,  которую  он
огибал, распустился похожий  на  цветок,  красивый  пушистый  фонтанчик  и
медленно опал кучкой пыли.  За  ним,  подальше,  вспыхнул  другой.  И  вся
каменистая пустыня внезапно покрылась фонтанчиками, как поле цветами.  Они
распускались то поодиночке, то по нескольку штук сразу, медленно  угасали,
а рядом вспыхивали другие.
     Все это выглядело очень красиво.  Алешкин  никогда  не  видел  ничего
подобного и даже не сразу сообразил, что это такое.
     Метеоритное облако накрыло Луну...
     Он тут же двинул рычажок передатчика на полную мощность и закричал  в
микрофон:
     - Мей! Бегите ко мне, Мей!!
     Развернув танкетку, он бросил ее в  лоб,  вверх  на  скальную  гряду.
Танкетка стала на дыбы, чуть не опрокинулась и сползла обратно.
     И тут Алешкин увидел Мей.
     Она бежала прямо по гряде, навстречу танкетке,  прыгая  со  скалы  на
скалу, хорошо рассчитывая прыжки, - все же она была спортсменкой  там,  на
Земле. Фонтанчики вспыхивали то справа, то слева, то  далеко  за  ней,  то
совсем рядом. Мей бежала не сворачивая, она знала, что летящий метеорит не
виден и увернуться от него невозможно, как от пули.  Только  случай  решал
все - попадет или не попадет...
     Ей осталось совсем немного, всего три-четыре прыжка.
     И тут она упала.
     Алешкину показалось, что она запнулась. А она  лежала,  перевесившись
через гребень скалы, и руки ее неловко раскинулись  в  стороны.  Разбиться
при падении она не могла, скафандр надежно защитил бы ее  от  ушибов.  Вот
только от удара метеорита он защитить ее не смог.
     - Мей... - прошептал Алешкин.
     Метеоритик ударил по колпаку танкетки, по стеклолиту лобового  стекла
потекла струйка беловатого дыма.
     Из танкетки было два выхода, два люка - один  вверху,  другой  сбоку,
под колпаком. Алешкин не стал открывать верхний люк -  случайный  метеорит
мог угодить в пульт управления. Он открыл боковой, выбрался через  него  и
выкатился на боку из-под защитного колпака танкетки.
     Метеориты продолжали падать, но он уже не  думал  о  них.  Он  сделал
первый длинный прыжок, второй... не рассчитав, пролетел над лежавшей Мей и
вернулся. Подхватил ее на руки - здесь вместе со скафандром она весила  не
более двадцати килограммов - ив два прыжка оказался возле танкетки.
     Когда он осторожно проталкивал  Мей  в  люк,  камень  рядом  вспыхнул
цветком. Алешкин заметил белую искорку пламени от удара, и пыльное облачко
хлестнуло по забралу скафандра.
     Он положил Мей на заднее сиденье. Голова ее бессильно  перекатывалась
внутри шлема, глаза были плотно закрыты.  Алешкин  не  стал  искать  место
удара - метеоритик, вероятно, был маленький, вязкий пластик скафандра  тут
же затянул пробитое отверстие, предохраняя от потери кислорода. Бесполезно
было снимать и скафандр, это может занять много времени.
     Он волчком развернул танкетку и погнал ее к станции.
     Управляя рычагами, он то и дело оборачивался к Мей. Лицо ее  бледнело
все более и более, и он прибавлял обороты мотора. Танкетка на полном  ходу
перелетала через скалы, как лягушка, шлепалась на  каменистые  россыпи,  и
камни веером разлетались в стороны. На крутом откосе ее занесло, несколько
метров она скользила боком, Алешкин резко  нажал  на  педаль,  и  танкетка
выровнялась.
     Вот-вот над каменистой грядой должен был показаться  купол,  станции,
пять минут хода, и они будут в безопасности, и Мей попадет в  умелые  руки
врача. Только бы подняться из кратера на гребень...
     Метеорит на этот раз  оказался  побольше  -  с  детский  кулачок.  Но
скорость его была огромной, стеклолитовый купол не выдержал удара, Алешкин
почувствовал, как дрогнула танкетка, увидел  вспышку  пламени  из  мотора,
услыхал в шлемофоне громовой удар... и больше уже ничего  не  видел  и  не
слышал...

                                  * * *

     А когда открыл глаза, то увидел над собой лицо врача  Моро,  а  выше,
над головой, надежный купол станции.
     - Вот и отлично! - сказал Моро. - Небольшой шок, ничего серьезного.
     Он  положил  пустой  шприц  в  ванночку.  Алешкин  поморгал  глазами,
припоминая. Поднялся на локте.
     - Мей?..
     - Я здесь, Альешкин...
     Она  лежала,  укрытая  простыней.  Скафандр  валялся  на   полу.   На
обнаженном ее плече розовела наклейка бакопластыря. Голос ее звучал слабо,
но она улыбнулась Алешкину.
     - У нее немного  хуже,  -  сказал  Моро.  -  Метеорит  пробил  плечо.
Навылет. Полсантиметра от сонной артерии.  Еще  бы  чуть-чуть...  Но,  как
говорите вы,  русские,  "чуть-чуть  не  считается!".  Мисс  Джексон  через
недельку тоже будет о'кэй!
     - А где Паппино?
     - Синьор Паппино в радиорубке. Сломало антенну, он пытается связаться
с Землей.
     Алешкин оперся руками и сел. Грудь  немножко  побаливала,  как  после
удара, но двигаться он мог вполне свободно.
     - Как вы нас достали?
     Моро убирал медикаменты в аптечку.
     - Вас принес ТУБ.
     Алешкин непонимающе уставился на него.
     - Он сумел вытащить нас из танкетки?
     - Нет, он притащил танкетку вместе с вами.
     - Притащил?
     - Да, на спине.
     - Десять тонн?
     - Ну, здесь менее двух.
     - Да, я и забыл, - сказал Алешкин. - Но все равно много.
     - Много. Но он принес. О, на это стоило посмотреть. У нас  метеоритом
заклинило антенну кругового обзора, пришлось поворачиваться на  гусеницах,
мы же не знали, откуда вы можете появиться.  И  вдруг  видим,  на  гребень
кратера  поднимается  танкетка.  Гусеницы  у  нее  не  крутятся,   а   она
подвигается к нам. Мы с Паппино вначале ничего понять не могли, все  глаза
себе протирали. Потом только разглядели под  танкеткой  башмаки  ТУБа.  Он
поднялся с танкеткой на самый гребень и там упал. И  больше  не  двигался.
Вплотную к вам подъехать не могли, оставалось еще метров пятьдесят.  Тогда
мы отправились за вами, вытащили обоих через верхний люк. Да и  метеориты,
на наше общее счастье, стали падать пореже.
     - А ТУБ?
     - Он остался там. Лежит под танкеткой. Нам было уже не до него.
     Алешкин встал и потянулся к скафандру.
     - Вы куда,  Алешкин?..  Послушайте,  это  рискованно.  Метеориты  еще
падают.
     - Нельзя же оставить его там.
     - Что ему сделается, пусть полежит... Не глупите, Алешкин. Это же  не
живое существо, вы понимаете. Это же машина, такая же, как и танкетка.
     Алешкин задумчиво  смотрел  на  Моро.  Потом  взглянул  на  Мей.  Она
подозвала его кивком головы. Он наклонился, и Мей поцеловала его в щеку.
     - А ну вас! - сказал Моро. - Делайте как хотите.
     Метеориты  падали  реже,  значительно  реже.  Тут  и  там  вспыхивали
одинокие фонтанчики. Танкетка стояла среди каменных глыб. Из-под  гусеницы
торчала неестественно вывернутая подошва огромного ботинка.
     Алешкин подергал за нее.
     - ТУБ! - позвал он. - ТУБ...
     Под танкеткой было тихо и темно. Он  выволок  из  багажника  домкрат,
подсунул под гусеницу, поднял.
     Вытащил ТУБа за ногу.
     Поцарапанный и закопченный панцирь его был расцвечен  яркими  пятнами
от ударов мелких метеоритов. Алешкин перевернул  его  на  спину,  пощелкал
главным включателем и понял.
     Когда ТУБ нес танкетку, начало срабатывать защитное реле  перегрузки,
выключая моторы. И опять, как  когда-то  на  Венере,  ТУБ  прижал  клавишу
главного включателя рукой. Моторы перегрелись сразу, подвела  ограниченная
киберлогика, и он упал. И  тогда  аварийное  реле  выключило  уже  все:  и
моторы, и киберлогику.
     Алешкин достал отвертку, отвернул защитную пластинку на реле, замкнул
контакты. ТУБ сразу зашевелился, поднял голову и с трудом сел.
     Движения его стали еще более неуклюжими. Он со скрипом  повернулся  к
Алешкину и уставился  на  него  объективами  видеолокаторов,  за  которыми
светились голубые зрачки экранов. В шлемофоне  Алешкина  раздались  редкие
похрипывания, тогда  он  сильно  пошлепал  тяжелой  ладонью  скафандра  по
панцирю - как стучат по приемнику, когда в нем нарушается контакт.
     - ...тяжело... - хрипнул ТУБ. - ...не мог...
     Контакт снова прервался, и он опять замолчал.
     Через круглые диафрагмы объективов Алешкин видел  свое  отражение  на
видеоэкранах. Он не забывал, конечно, что перед ним не существо, ожидающее
благодарности  или  сочувствия,  а  машина  -  искусная   конструкция   из
метапластика и  радиодеталей  -  инженер-кибернетик  Алешкин  понимал  это
лучше, чем кто-либо другой.
     Он ласково похлопал по метапластиковому плечу.
     - Ты молодчина, ТУБ!.. Вставай, пойдем ремонтироваться. Я налажу тебя
опять, чего бы это мне ни стоило, даже если придется остаться  на  станции
еще на один срок.
     ТУБ поднялся, но тут же начал заваливаться на поврежденную ногу.
     Алешкин подставил ему плечо.
     Так они и пошли к станции. Волоча негнущуюся ногу, ТУБ старался  идти
чуть впереди Алешкина.
     Метеориты продолжали падать...



     Пьер Бертон. Вклад Б.Дурстина Грабла в развитие рекламы

     Живет  ли  сейчас  на  свете гений рекламы больший, чем Б.
Дурстин  Грабл,  президент   огромного   рекламного   агентства
"Врунли,   Мани,  Трепе,  Скоте  и  Крикли",  известного  среди
собратьев по профессии как "ВМТС и К°"?  Не  думаю,  ибо  Грабл
признанный  гигант  этого  ремесла.  Кто  помнит  Врунли, Мани,
Трепса? Их нет, они давно уже обрели свой коронарный  покой,  а
что  касается  Скотса  и  Крикли,  то  это  всего лишь имена на
фирменном бланке,  не  более.  Но  одного  намека  на  то,  что
устройством  ваших  дел занялся Грабл, достаточно, чтобы индекс
сбыта вашей продукции взмыл на высоту Эвереста.
     С самого начала своей профессиональной деятельности  Грабл
твердо знал: время в эфире существует для того, чтобы заполнять
его  рекламой.  Эфир,  содержащий  что-либо  другое, для Грабла
"мертвый эфир". Помню, как он,  еще  совсем  юный,  лихорадочно
ищет  во  время  органной  интерлюдии в церкви-мемориале памяти
Тамоти Итона способ втиснуть между строф "Соберемся у реки" два
рекламных объявления с пением. Это ему не удалось, зато удалось
тут же сочинить  на  тот  же  мотив  объявление  с  пением  для
какой-то  финансовой  компании.  Таким  образом,  стоило любому
органисту в любой церкви  заиграть  этот  замечательный  старый
гимн,   и  молящиеся,  хотели  они  этого  или  нет,  сразу  же
вспоминали,  что  если"  им  вдруг  понадобятся  наличные,  они
получат их на вполне приемлемых условиях.
     Грабл  очень  не  любил  слушать долгоиграющие пластинки с
записями великой классической музыки: ведь музыку не  прерывало
ни  одно  рекламное  объявление.  Из стереопроигрывателя льются
мелодии Прокофьева, а Грабла корчит - я это видел  собственными
глазами.  Он  считал, что эти пластинки ущемляют законные права
мира рекламы.
     И  первый,  по-настоящему  значительный  успех  пришел   к
Граблу,  когда он убедил небольшую фирму звукозаписи "Прослушай
и разбей" ввести рекламные объявления  в  записи  генделевского
"Мессии".  Всего  лишь  семь,  по  сорок  пять секунд каждое, и
рекламировали они "Воздушную"- новую фтористую зубную  пасту  с
привкусом шоколада. На другой стороне пластинки рекламировалось
"Для микробов" - отдающее водкой антисептическое полоскание для
рта.
     Пластинка  мгновенно  стала  боевиком, и не только потому,
что благодаря доходам от рекламы оказалась чуть дешевле обычных
записей генделевского шедевра, но и потому, что от  вставленных
объявлений люди получали удовольствие: ведь радио и телевидение
уже  приучили  их  к  рекламе.  Поднялась даже волна возмущения
против тех фирм звукозаписи, которые настаивали на  том,  чтобы
музыка  на  пластинках  ничем не прерывалась. Грабл обнаружил и
удовлетворил реально  существовавшую  потребность  (действенной
рекламы  без  реальной  потребности  вообще быть не может), и в
итоге  вся  отрасль  промышленности   подчинилась   требованиям
покупателей.
     Выдающейся,  иначе не скажешь, была другая идея Грабла: он
уговорил знаменитых исполнителей читать рекламные объявления во
время  концертов.  Знаменитый  музыкант   прерывал   скрипичный
концерт  Бетховена,  откладывал  в  сторону  смычок  и  говорил
несколько   слов   о   достоинствах   "Буль-буль"   -    нового
сенсационного  напитка на основе экстракта колы: в этом напитке
газ сохраняется, даже если бутылка открыта. Все очень прилично,
в  хорошем  вкусе.  Неудивительно,  что  на  ежегодном   съезде
общества "За сохранение традиционных свобод" Грабл был удостоен
премии "Предпринимательство в действии".
     Но  это  были  только  первые  достижения Грабла. Сам, без
чьей-либо помощи,  он  сумел  внедрить  рекламу  в  объявления,
делаемые  во  время внутренних и трансокеанских рейсов пилотами
авиакомпании  "Пан-Америкен".  В  музее  Института   творческой
рекламы хранится в стеклянном ящике первая магнитозапись такого
рода  со  следующим  объявлением  капитана  Джералда Фарбспера:
"Дамы и господа, мы полетим на высоте девять тысяч метров..."-и
исторические слова:
     "...кстати, к разговору о метрах-все ли  вы,  друзья,  уже
приобрели складной метр "Верх точности"?"
     Такая  реклама  сразу  имела  успех,  и  другие  авиалинии
поняли, что им, хотят они этого или нет,  придется  последовать
примеру  "Пан-Америкен".  Все  они  сошлись на том, что реклама
успокаивает мучимого беспокойством воздушного путешественника -
создает чувство, будто он у себя дома. К  тому  же  прибыль  от
рекламы  дала  возможность  прибавить  к  трехразовому питанию,
ставшему обычным на всех  авиалиниях  во  время  четырехчасовых
трансконтинентальных  полетов,  еще  одну бесплатную трапезу из
пяти блюд, лишний раз подтверждая тем самым бесспорную  истину,
что   реклама,   когда  ее  используют  в  интересах  общества,
становится надежнейшей его опорой.
     Но самая гениальная идея Грабла  родилась  у  него  тогда,
когда,  позвонив  по  делу  на местную радиостанцию, он услышал
следующее: "Доброе утро! Вы говорите с  самой  популярной,  как
показывают  результаты  опросов  общественного  мнения, местной
радиостанцией. Чем я могу быть вам полезной?"
     И Грабла озарило: ведь для распространения  рекламы  можно
использовать  обычные  телефонные  разговоры! :В двадцати шести
выбранных специально для этой цели предприятиях  и  учреждениях
был  проведен сразу эксперимент, и результаты его превзошли лее
ожидания. В музее творческой рекламы до сих пор хранится пленка
с   записью   телефонного   разговора,   с   которого   начался
эксперимент:
     ТЕЛЕФОНИСТКА.  Фирма  "Грубли  мастер  на  все  руки"  вас
слушает. Доброе утро! И оно в самом деле будет для вас  добрым,
если   вы  будете  употреблять  "Вита-Хлыст",  подхлестывающий,
придуманный самой природой крем...
     КЛИЕНТ. Мистера Грубли, пожалуйста...
     ТЕЛЕФОНИСТКА. Я свяжу вас с его секретарем. Но если  вы  в
самом  деле  заинтересованы  в  связях, не забудьте, что новый,
рассчитанный  на  любые  волосы  шампунь  "Нежный"  не   только
укрепляет  корни  волос,  но  и  придает вашей шевелюре блеск и
МЯГКОСТЬ-СЕКРЕТАРЬ. Кабинет мистера Грубли. Могу я помочь  вам,
порекомендовав   "Ветерок",   пригодные   для  всех  и  каждого
таблетки, предотвращающие скопление газов?
     КЛИЕНТ- Соедините меня с Грубли. Дело очень срочное.
     СЕКРЕТАРЬ.  Очень  сожалею,  но   мистер   Грубли   сейчас
отсутствует.  Зато  в  универсальных магазинах и аптеках всегда
имеется в продаже "Лоск", изумительный лосьон, от которого руки
блестят как лакированные...
     Хотя кое-кто из числа пытавшихся вызвать  "скорую  помощь"
жаловался на задержки, большинство быстро привыкло к рекламе по
телефону.
     Затем  Грабл  ринулся  внедрять  рекламу  в  междугородные
телефонные разговоры. Он обратил внимание  телефонных  компаний
на  то  обстоятельство,  что их , абонентам деваться некуда, от
услуг компаний они в любом случае не  откажутся.  И  скоро  уже
любой  абонент,  заказавший междугородный разговор, выслушивал,
до того как его  соединят,  два  рекламных  объявления.  Теперь
Грабл  добивается,  чтобы  время на объявления в каждом частном
телефонном разговоре было увеличено на тридцать секунд, но пока
Управление транспорта и связи не удовлетворяет его ходатайства.
Да, соглашаются там, реклама имеет право на существование,
     но, заявляют  они,  она  все  же  не  важнее  обслуживания
населения.  У нас в демократическом обществе такая точка зрения
может быть оспорена. Многие теперь считают, что бюрократы опять
пытаются лишить нас наших основных свобод.

     Источник: журнал "Вокруг света"
     QMS, Fine Reader 4.0 pro
     MS Word 97, Win 95
     Новиков Василий Иванович
     вторник 1 Сентября 1998

     Карлрс Буиса. Исповедь Гратса

     Я прибыл на Землю  со  специальным  заданием  с  одной  из
планет  далекой-далекой  звездной  системы.  Была весна, воздух
пьянил и... Нет, об этом лучше потом.
     Род мой-один из древнейших в  моем  мире.  Границы  нашего
имения  протянулись  на миллиард Километров... Уф, наконец-то я
расстался с ней - с родимой планетой Г!
     Когда я родился, мой отец, высокочтимый Грфхв... Ладно, не
будем его тревожить. Так  вот:  мой  отец  не  придумал  ничего
лучше,  как  назвать  меня  Гр.  Ну  и  имечко  - почище вашего
Кохонсио!  У  нас  в  семье  все  оригиналы  начиная  с   моего
прадедушки  Г-1,  который  во  время еды становится игуанодоном
высотой в пятнадцать метров  и  длиной  в  тридцать  (чтобы  он
уместился  в доме, приходится приподнимать свод), и конная моим
серьезным и бородатым родителем,  который  в  противоположность
ему в часы еды превращается в грибок дидиниум, такой маленький,
что  увидеть его можно только под микроскопом. И такие чудные у
нас все!
     Мы, гратсы, по достижении определенного возраста  получаем
право  принимать любой облик, какой только захотим. До этого мы
все одинаковые, и если бы кому-нибудь из вас  довелось  увидеть
нашего ребенка, то позже, уже отбежав на приличное расстояние и
отдышавшись.  он наверняка подумал бы: "Ну и страсть!" - потому
что детей наших, с их мешками и складками и  торчащими  во  все
стороны   волосами,  можно  представить  себе  разве  только  в
стращном сне.
     Развлечений на Г нет,  потому  что  в  них  там  никто  не
нуждается:  веселье,  смех,  изобретательность, фантазия так же
чужды характеру гратса, как чужды они земной кошке, попавшей  в
ледяную воду. Это мир тоскливых, планета смертельной скуки, без
театров,  без  .футбольных  матчей, без ипподромов-в общем, без
ничего! У нас нет даже времен года:  на  нашей  планете  всегда
одна  и  та  же  температура,  и  так  как  в  кислороде ;мы не
нуждаемся, мы обходимся без цветов, рек  и  солнца.  Хотя  нет:
солнце  есть,  только  искусственное,  и оно светит нам тусклым
светом.
     На Землю я прибыл в обличье землянина - точная копия, хотя
и из резины. Но где же тогда был я сам, наверняка спросите  вы.
Там  и  был,  смешанный  с  резиной. Не только психически, но и
физически, я был во всех  ее  атомах.  Вас  интересует,  в  чем
состояло мое специальное задание? Да всего-навсего в том, чтобы
подготовить  почву для предстоящего вторжения гратсов (на Г нам
уже становилось тесновато). Соответствующее  решение  было,  по
предложению  его гратсского величества Высочайшего главаря всей
системы, подвергнуто краткому обсуждению  на  заседании  Совета
главарей, где мой отец, дедушка и прадедушка имеют немалый вес.
Предлагались  проекты один гйуснее"друго-го. Был зде