сунул уши из
    кувшина  и  тряхнул  ими.  Тут  кадий  завопил: "Смотрите, смотрите! Мул
    здесь!"  И  снова  попал  в  яму.  Насидевшись  там,  кадий  обдумал все
    происшедшее  и  заявил,  что теперь окончательно излечился. Придя домой,
    он  глянул  на  кувшин,  а  мул высунул голову и подмигнул. "Видеть-то я
    вижу, - молвил кадий, - но сказать не скажу".

    -  Да,  мой  друг, - заключил Халле, - я вам ничего не скажу до тех пор,
    пока мы не заменим чем-нибудь более веским слова "думал" и "видел".

    Свечение  было  слабое,  едва  различимое. Зафиксировать его на пленке в
    условиях  нашей лаборатории мне не удалось. Я ломал себе голову, пытаясь
    понять,   каким   образом   был   здесь,   в  этих  цилиндрах,  запасен,
    законсервирован  свет  и  при  каких условиях можно было бы получить его
    обратно...
                                    * * *

    Однажды,  задержавшись  в  лаборатории  дольше обычного, сам не знаю для
    чего,  я  зажег  кварцевую  лампу. Случайно взглянув в полутьме на диск,
    брошенный  в  воду,  я  увидел:  он  светится,  фосфоресцирует наподобие
    миниатюрного  экрана,  и  на  этом  экране  движутся  какие-то  знаки  и
    геометрические фигуры.

    Сколько   цилиндров  мы  потеряли  бесследно,  прежде  чем  я  догадался
    включить  кварцевую лампу! И вот неожиданно, совсем к тому не готовый, я
    вдруг  увидел  изображение  звездного неба. Но неба, странно не похожего
    на то, которое мы видим с Земли.

    И  хотя  искушение  оторвать  от цилиндра еще один диск было безмерно, я
    все  же  заставил  себя  зажечь  красный  фонарь,  наладил киносъемочный
    аппарат,  зарядил  пленку,  нацелил  объектив и только после этого иглой
    отщипнул  диск и бросил в воду. Из глубины диска-экрана выплыло огненное
    светило,  а  вокруг  были  видны  кружочки.  Все  было точно так, как на
    футлярах,  только,  все  это светилось, двигалось, жило. Это было похоже
    на солнце и планеты.

    Вокруг  планет  маленькие  луны.  У  некоторых  по  две  луны, у одной я
    насчитал  их восемь. Да, это была схема планетной системы. Довольно было
    беглого  взгляда,  чтобы  понять:  это не наша, это иная система. Вокруг
    ненашего  солнца  ходят  ненаши  планеты.  Из  двенадцати планет одна по
    размерам  и  по  своему положению в системе походила на нашу - Землю. На
    диске   вспыхнула   красная  линия.  И  вот  от  этой,  если  можно  так
    выразиться, их Земли, линия устремилась в их, позволю себе сказать, космос.

    Но и этот диск погас.

    Я  тут  же  отщипнул  другой.  Теперь  я  обратил  внимание на звуки уже
    слышанные  нами,  звуки,  так  похожие на членораздельную речь - это пел
    влажный,  только  что  вынутый мною из ванны и забытый на столе диск. Он
    пел,  когда  на  него  падали  блики  кварцевой  лампы.  Изумленный этой
    новостью,  я  не успел разглядеть того, что промелькнуло в диске прежде,
    чем он исчез, испарился, как и предыдущие.

    Пока  я  все  это обдумывал, цилиндр стоял передо мною. Я не царапал его
    иглой,  не  срывал листков, и в светящемся экране одна картина сменялась
    другой.  Потом  цилиндр  весь  стал  прозрачным.  Это напоминало то, что
    происходит, когда фотопластинку погружают в фиксаж.

    Я   спрятал   остов   высвеченного  цилиндра,  собрал  в  пакет  останки
    отзвучавших  дисков,  погасил  красный фонарь, включил настольную лампу.
    "Передо  мною, - думал я, - по всей вероятности, нечто вроде статической
    записи  кино.  Однако эта запись скрыта, заперта, заколдована, вроде той
    каменной  скалы,  которая  только  в ответ на слова "сим-сим, отворись!"
    отворялась, давая доступ к несметным сокровищам.

    Подобно   волшебному  "сим-симу",  сигнал  какой-то  спектральной  линии
    приводил  в  действие механизм воспроизведения, и записанное в цилиндрах
    оживало.

    Каждый  атом,  рассуждал  я,  - это крохотный колокольчик, точнее связка
    колокольчиков  -  они  заучат  под  ударами  электронов, которые летят в
    столбе  электрического  разряда.  Но  не  аккорд звуков они испускают, а
    волны света разных частот, разных цветов.

    Атомы   каждого   вещества   звучат  по-своему,  у  каждого  свой  набор
    спектральных линий.

    Случайно  "звон"  атомов ртутного пара, излучение электрического разряда
    в  парах  ртути,  оказался  тем удивительным сим-симом, который заставил
    цилиндры отдать заложенную в них информацию."

    Возможно, были и другие способы. Мне испытать их не довелось.

    На  сейфах  делают  замки с кодом; только при наборе условного слова или
    числа  тяжелая  дверь  откроется. По теории вероятности может не хватить
    жизни,  чтобы подобрать достаточно сложный код. Мне повезло, удивительно
    повезло.  Был  неизвестен не только код, но и факт существования области
    электромагнитных  волн,  в  которой  этот  код  надлежало  подбирать.  Я
    нечаянно зажег ртутную лампу, и сейф открылся!

    Утром,  проявив  свою  пленку, я был разочарован. Мутно-серые и белесые,
    черные  и белые бесформенные пятна не могли свидетельствовать о видениях
    ночи.

    Каспар смеялся, глядя на эти пятна:

    -  Эх,  ты,  честолюбец,  меня не позвал! Да, вот именно, честолюбец ты,
    хотел  всю  славу  себе, а позор пополам. Не так ли? В другой раз будешь
    умнее,  осмотрительнее.  Эти  блики  и  пятна, возможно, - особый способ
    фиксации шпионских сведений. Да.

    Однако  желания  посидеть  под  кварцевой лампой вместе со мной Кнопп не
    выразил.
                                    * * *

    Я  возился с кварцевыми лампами, это была вредная для здоровья работа, и
    все реже заходили ко мне в отдел Кнопп и профессор Халле.

  * * *

    ...Видимо,  здесь  от  поверхности  шла  какая-то реакция, оживал вглубь
    слой  за  слоем.  Цилиндр представлял собою нечто вроде стопки сложенных
    пленок,  которые  становились  видимыми  поочередно и, кроме того, могли
    звучать.

    Мне  еще  раз  хочется  вернуться  к той ночи, когда я впервые увидел не
    слабые  тусклые  отблески,  а  ясный трепещущий свет в цилиндрах, когда,
    словно  предрассветные  хлопья  тумана,  рассеялась  волокнистая  муть в
    экранчиках,  и там возник желтый диск и точки, обращающиеся вокруг него.
    Я  закрыл  глаза;  после того как экранчик угас, я попытался представить
    себе,  какой  могла бы быть планета, где обитают существа мыслящие, если
    бы она существовала в действительности.

    "Моя"  планета  не  должна быть ни слишком большой, ни слишком малой. На
    большой  велика  сила  тяжести,  при  такой  силе тяжести многоклеточные
    организмы  не  смогли  бы  существовать.  На  слишком  малой  планете не
    удержится  газовая  атмосфера. Планета не должна быть слишком удалена от
    своего  солнца, иначе потоки солнечной энергии будут слабы. Она не может
    быть  и  очень близкой к солнцу - потоки энергии помешают развитию живых
    организмов.
                                    * * *

    Что  я  видел  в цилиндрах? Описание природы, психология - все это не по
    моей  части.  Что  же касается техники, то у меня создалось впечатление,
    что  они  там  либо  не знали принципов мотора с вращательным движением,
    принципов   работы   ротора,   либо   сознательно  отказались  от  таких
    устройств, заменив их электрохимическими мышцами.

    Если   образно   сравнить   развитие   электротехники  с  ростом  живого
    организма,  то  можно  сказать, что наша электротехника подобна ребенку,
    который  только  учится  ходить  и  может  передвигаться,  лишь хватаясь
    ручонками за окружающие предметы.

    Мы  в  нашей  технике  передаем  энергию  по проводам. Обитатели планеты
    использовали   свободно   распространяющуюся   энергию.  Целеустремленно
    направленные  потоки энергии текли вдоль дорог, и приемные устройства их
    роботов черпали эту энергию.

    Сконцентрированные  потоки  энергии  -  лучи,  выполняли многие работы -
    они,  как  нож  в  масло, входили в горную породу, отделяя от нее пласты
    требуемой величины и формы.

    Лучи передавали сколь угодно далеко разнообразную информацию.

    Мощные  высокочастотные  генераторы  с  помощью направленных излучателей
    создавали  "фокусы"  электромагнитных  потоков на расстоянии в несколько
    километров   от  самого  излучателя.  Высоко  в  стратосфере  вспыхивали
    безъэлектродные   разряды,   возникали  огромные  плазменные  шары.  Эти
    электронные  вихри,  эти  шаровые молнии, управляемые с планеты, служили
    мощными  источниками  света.  Искусственные  управляемые шаровые молнии,
    зажженные   в   стратосфере,   освещали   громадные   площади.  Так  что
    практически на полюсах планеты не было периода полярной ночи.

    Огромные  мощности, необходимые для выполнения грандиозных замыслов, они
    получали за счет полного превращения вещества в излучение.
                                    * * *

    - Дать это фюреру? - ужаснулась Фрида.

    -  Это  было бы рискованно, - сказал Валленштейн, - рискованно для всего
    человечества,   или,   как   вы   изволите  выражаться,  рискованно  для
    существования  мыслящей  материи  в  пределах нашей планетной системы...
    Видите, как я поднаторел?

    И  далее  он  пустился  в  рассуждения  о  современных  нам "кустарных и
    малоэффективных   методах"   истребления  людей.  Он  помянул  и  лагери
    уничтожения,  и автомобили-душегубки, и печи для сжигания заживо, и даже
    современную артиллерию.

    Все  это  требует  таких  затрат,  -  говорил  он,  -  такого количества
    обслуживающего  персонала,  так хлопотно и для тех, кто это планирует, и
    для  тех,  кто  этим  занимается в качестве исполнителей, что, к счастью
    для  человечества,  у людей оказывается в запасе время, чтобы сбрасывать
    режимы,   которые   подвергают  существование  человека  подобного  рода
    испытаниям.  Что  произойдет,  если у нацистов окажется ядерное оружие и
    высшая  электронная  техника управления этим оружием? Нет, я отказываюсь
    это представить себе...

    -  Не  надо  смотреть  так мрачно на будущее, - возразила Фрида, - зачем
    гибнуть всему человечеству, когда можем погибнуть только мы?
                                    * * *

    Теперь  в  моей  власти  было  вновь  и  вновь вызывать видения, бредить
    наяву,  жить  в  иных  мирах,  растворяться  в  иной  Вселенной. Включив
    кварцевую  горелку, я забывал мир реальный, земной. Я жил в ином мире, я
    постигал  непостижимое  -  впитывал  в  себя  их  технику,  заучивал  их
    формулы,  принимал  их  идеи.  Я постиг основы построения их машин, если
    можно  было  назвать  машинами  устройства,  работающие на принципиально
    иной  основе,  чем  наши.  Порою  мне казалось, что я никогда и не жил в
    другом  мире,  чем тот, который излучался на меня из цилиндров, что живу
    там  сейчас,  жил  прежде  и  буду  жить впредь. А все остальное - пожар
    рейхстага,   коричневые  рубашки,  концлагери,  война  -  все  это  лишь
    сновидение,   кошмарный   бред...  Стоит  лишь  взмахнуть  ресницами,  и
    наваждение растает, как тает сон при пробуждении.

    Валленштейн  полагает,  что  моя находка не была послана в таком виде из
    той  Вселенной.  Это  было,  говорит он, передано, подобно радиосигналу,
    лучом.  И  луч,  без всякого приемного устройства, нашел цель и построил
    все  это  на  Земле  из материалов, которые оказались "под рукой". Такой
    "странный  плод",  возможно,  не  один  единственный  в  нашей планетной
    системе.  Этому  экземпляру  посчастливилось  - он был обнаружен, другие
    еще  не найдены. Возможно, что и сейчас идет закладка подобных устройств
    на Марсе, на Венере...

    -  Пока  мы  здесь  с  вами  беседуем,  -  улыбается Валленштейн, - луч,
    посланный к нашей солнечной системе, строит и строит...

    Я с этим не согласился. По-моему был послан не луч, а вещество.

    Валленштейн  слушал  мои  возражения,  поглаживая красивую седую бороду,
    чуть сощурив свои прекрасные, мудрые глаза.

    Таким  я  его вижу перед своим мысленным взором и сейчас, когда пишу эти
    строки, таким я а последний раз видел его в жизни.

    Для  него  это  дело  кончилось очень скоро. Его обвинили в сознательном
    шантаже, мистификации, в игре на руку врагу.
                                    * * *

    Начальник лаборатории Халле охладел к "странному плоду".

    -  Мы  в  нашем  целевом  учреждении,  -  сказал  он,  - не можем больше
    отвлекаться  от возложенного на нас военным ведомством задания, а именно
    от   разработки   все   более   совершенных   эмульсий   для   ускорения
    аэрофотосъемки.   Правда,  у  нас  есть  некоторые  изобретения  в  этой
    области,  -  тут  он многозначительно взглянул на меня, - но этого мало.
    Прошу впредь считать вашу работу для ведомства основной.

    Между   тем  Каспар  Кнопп,  которому  не  везло  в  работах,  требующих
    некоторого  полета  фантазии,  изобретательства,  взялся за дело, бывшее
    ему  как  раз  по  плечу.  По  совету Халле он пропускал отдельные части
    находки  через  масс-спектрограф:  оболочку, цилиндры, диски и, наконец,
    ту  студенистую  массу, в которой помещались футляры с цилиндрами. Кнопп
    выяснил  так  же,  как  в  свое время Валленштейн, что в этой массе есть
    дейтерий.  Судьба  Валленштейна  была  решена  в  тот день, когда Каспар
    Кнопп обнаружил в находке дейтерий.

    Халле, узнав о дейтерии в находке, заволновался:

    - Об этом необходимо сообщить в управление "А".

    Каспар взял свою трубку и закурил в присутствии профессора:

    - Можете не беспокоиться, сообщено, куда следует.

    Халле вынул из кармана бледно-сиреневый шелковый платок, отер гют со лба:

    - Благодарю вас, господин Кнопп, благодарю за внимание.

    Когда он вышел, Каспар засмеялся.
                                    * * *

    Именно  в  этот  период  я  применил  новые методы для раскрытия загадки
    устройства  моей  находки.  Я  испытал  некоторые  способы, какие обычно
    используются  при  попытках  узнать  секрет  происхождения и роста живой
    клетки,  в  частности,  стал  составлять питательные растворы, и один из
    них дал результат, о каком я не смел мечтать.

    Два  цилиндра,  из  тех,  что  лежали  с  месяц  в  растворе ‘ 8, начали
    увеличиваться  в  объеме,  расти  наподобие  кристаллов.  Они раздулись,
    стали  похожими на гигантские чечевицы, и, наконец, начали отслаиваться,
    обрастать   слоями,   как   обрастает   так  называемый  японский  гриб.
    Отделенные от материнского цилиндра слои продолжали свой рост и деление.

    Тогда  я  еще  не  успел сделать из этого наблюдения никакого вывода. Но
    позже,   накануне   ареста,  одна  мысль  словно  молнией  осветила  все
    особенности  моей  находки.  Мы,  на  земле,  размножаем наши знания при
    помощи  печатных  станков.  Там,  откуда  пришли эти цилиндры, очевидно,
    научились  размножать  знания,  выращивая  подобия  дисков. Техника моей
    находки проявляла способность поддерживать и воспроизводить самое себя.

    Каспар  же,  как  ребенок,  взял и разбил часы, чтобы посмотреть как они
    сделаны.  Он этого не узнал, а часы больше не ходят. Цилиндров уже почти
    не оставалось.

    Я  все-таки  не  мог  сдержать улыбки, увидев, как он, бедняга, вспотел,
    когда  понял,  что мой "странный плод" можно было бы размножить, сделать
    цилиндры и диски достоянием библиотек на всех континентах Земли.

    Понятно,  Кноппа  смущало не то, что он обокрал все человечества. Но ему
    не   очень-то  приятно  было  сознавать,  что  он  своими  руками  сжег,
    уничтожил   реальное   государственное  имущество,  нанес  своему  райху
    огромный,   невозместимый   ущерб   -   находка-то   ведь   была   вещью
    неповторимой,   уникальной.   И  кроме  того,  а  это  главное,  еще  не
    рассекреченной.  И вот это все уничтожено. Кто должен быть за такое дело
    в ответе? Кто так спешил неизвестно куда и неведомо за чем?

    Я  уж  доставил  себе удовольствие, я постарался втолковать ему, вбить в
    него  сознание  вины.  Мне  кажется, была минута, когда Каспар готов был
    просить  у  меня  пощады,  униженно, как просит школьник, боясь, что его
    высекут.

    Но  очень  быстро  он  спохватился, опомнился. На лицо вернулась краска.
    Нижняя  губа  презрительно  оттопырилась.  Я  чувствовал,  что  в уме он
    перечислял   мои  "грехи"  -  Фрида,  дружба  с  Валленштейном...  Этого
    достаточно, чтобы... Он сплюнул, вытер со лба пот и сказал:

    - А я-то думал, ты изречешь нечто дельное, стоящее внимания...

    Каспар  небрежно  свистнул,  закурил.  Он  явно передо мною хорохорился,
    бодрился:

    -  Но ты, однако, упорно продолжаешь бредить, - добавил он. Кнопп встал,
    выпрямился и четким шагом, как на параде, прошелся по лаборатории.

    - И, в таком случае, черт с тобой! - резюмировал он.

    Дверь   захлопнулась,   и   я  остался  один.  Очевидно,  Каспар  теперь
    постарается  ускорить  развязку.  Я  ему  больше  не  нужен, скорее даже
    вреден, опасен.
                                    * * *

    Я  не  буду  заниматься описанием пыток, мучений, издевательств, которым
    подвергают  нас, заключенных, в концентрационных лагерях. Отмечу только,
    что и в этой области изобретательность не знает границ.

    ...Любопытный  разговор  вели между собой вчера два моих конвоира, когда
    вели  меня  на  очередную, как здесь принято говорить, "процедуру". Один
    из них, видимо, недавно вернулся с восточного фронта:

    -  О!  Т-34! - несколько раз повторил он, качая головой. - Из трех тысяч
    немцев  тогда уцелело двадцать восемь человек. Я в том числе... Это было
    в  Кривом  Роге. Русские танки прорвались в расположение наших войск. О!
    Эти их танки...

    Сегодня   меня   умыли   теплой   водой,  побрили,  напоили,  накормили,
    прифрантили.   Даже   надели   мне  на  голову  мою  собственную  мягкую
    широкополую  шляпу.  Меня  привели в хорошо обставленный кабинет. Я и не
    поверил бы, что за колючей проволокой могут быть такие роскошные комнаты.

    - Садитесь, садитесь, - услышал я.

    Я  поднял  голову. Передо мною - профессор Халле. Все тот же орлиный нос
    и профиль Гете. Но глаза уже не сияют, прошлого огня нет и в помине.

    -  Да...  все  это  чрезвычайно  интересно,  -  начинает  он неуверенным
    голосом.  -  Все эти таблицы.., да... Он делает вид, будто не знает, где
    мы сейчас находимся.

    -  На  вашу  долю  выпало  редкое  счастье, - продолжает он, - наблюдать
    нечто,  бывшее  дотоле  совершенно  неведомым...  Наш  долг,  долг людей
    науки,  не  только  регистрировать  факты,  но и находить им объяснения,
    которые соответствовали бы требованиям времени.

    Я  преисполнился благодарности к этому слабому, но, как мне на мгновенье
    показалось,  все  же прекрасному человеку. Я даже подумал, что он пришел
    ко мне на свиданье по собственной инициативе.

    Но  что  такое  еще  журчит  там  этот  вибрирующий, умеющий проникать в
    сердце голос моего бывшего учителя?

    -  Огромный материал, отснятый на пленку, только вы один могли бы помочь
    нам  расшифровать.  Дело  в  том,  что  уже не осталось ни цилиндров, ни
    дисков,  одна  только  оболочка...  Но все существенное из того, что там
    содержалось,  зафиксировано  и  в  звукозаписи  и  на  фотоленту...  При
    желании вы, мы надеемся, могли бы помочь...

    - Так, значит, все, решительно все уничтожено!

    -  Господин  доктор Кнопп считает, что это приняло несколько иную форму,
    то есть, превращ