рченки.
    Он  стоял  почти  у  синей  черты!  Первой  мыслью его было, что аппарат
    поврежден  и  воздух вышел, так как кислороду им должно было хватить еще
    почти  на  час.  Но  потом  подумал: вытек бы, так весь. Оставалось одно
    (так  как  и  беглый  осмотр  аппарата  не  дал  результата): Захарченко
    намеренно  выпустил  часть  кислорода.  Но  зачем?  Он  думал  об  этом,
    закрепляя  шланги  и  открывая вентиль принесенного им баллона. Потом он
    что-то  вспомнил и посмотрел в сторону мальчика. Тот спал, всхлипывая во
    сне.  Опять  Привалов  почувствовал щемящую жалость к ребенку. Сломал ли
    он ногу до того, как они его подобрали, или при падении? Бедный малыш.

    Потом  Привалов  стоял на коленях и напряженно всматривался в незнакомое
    лицо  украинца,  ища  признаки  жизни.  Потом  он  до боли в руках делал
    Захарченке  искусственное  дыхание  (аппарата  у  него  не было) и опять
    ждал.  Потом  через специальные отверстия в скафандре вводил стимуляторы
    и опять делал искусственное дыхание.

    Когда   на  неподвижном  лице  первый  раз  шевельнулись  ресницы  и  он
    убедился,  что Захарченко жив, он почувствовал, как сильно он устал. Ему
    захотелось  лечь  и  ни  о  чем не думать. Но он посидел всего несколько
    секунд. Затем встал и пошел за Хромовым.

    Хромов  висел  на полу кабины - пол теперь был потолком, - зажатый между
    вторым  креслом  и  приборной  рамой.  Он долго возился с тяжелой рамой,
    стоя в очень неудобной позе.

    Несколько  раз  ему  казалось,  что  он никогда не вытащит Хромова и тот
    будет  вечно  висеть  на  полу.  Это было противоестественно, и Хромова.
    очевидно,  нужно  было вытащить. Он рассуждал об этом вслух. Наконец это
    ему  удалось,  и он почти машинально проделал с Хромовым примерно то же,
    что  с  Захарченко.  Только  кислорода  у  Хромова было больше, зато он,
    наверное,  сильно ударился головой и у него была, кажется, сломана рука.
    В  общем  он  пострадал  сильнее  Захарченки.  Оба  пока  не приходили в
    сознание, но жили, жили.

    Впрочем,  он  не  думал  об  этом.  Он  сидел,  прислонившись к глыбе, и
    безучастно  смотрел на появившиеся наверху огни, множество огней. К нему
    спускались  люди, что-то крича. На него налетел Анри Легран и затормошил
    его.

    - Живы?! И ребенок? - И Привалов не удивился, что Анри знает о ребенке.

    Француз  кинулся  к  людям, что-то делавшим около пострадавших, и тут же
    вернулся обратно.

    -  Ну,  они  живы!  - бодро сообщил он, как будто для Привалова это было
    новостью.  -  Вы их спасли, конечно. У Хромова перелом руки и сотрясение
    мозга.   Жалко   романтика,   ох,  как  жалко.  Захарченко,  тот  быстро
    оправится.  А  ребенок! Вы знаете, чей это ребенок? Это сын Витковского,
    начальника   Западной.   Только  вчера  прилетел  с  матерью.  Отпустили
    погулять,  а  он  заблудился.  За  400  километров  отмахал!  У него был
    микроглайдер,   специально   для   него   сделали.   Может,   проехаться
    захотелось,  а тот и сломался. Нашли его в вездеходе. Теперь не поймешь,
    когда  он  сломался. Удивительная беспечность! Отпустить ребенка одного.
    И  вот  несчастье.  А  мальчонка-то только вчера прилетел, вы подумайте.
    Витковский  волосы на себе рвет, мать плачет. У них испортилась связь, и
    они  долго  не  могли сообщить по Станциям. Искали сами. Потом послали к
    нам  человека.  Сразу  после нашего разговора меня со Станции и вызвали.
    Услышал я - черт возьми, вот так штука! И вам - а вас и след простыл...

    Привалов  с  трудом  заставил  себя слушать. У него очень болела голова.
    Сначала  он  хотел  объяснить,  что сам догадался, чей ребенок и как все
    произошло, потом вяло подумал: зачем?

    Мальчика  разбудили,  и  он  опять  заплакал.  Это  встряхнуло на минуту
    Привалова.  Он  хотел  сказать,  что  надо  осторожней,  ведь у мальчика
    сломана нога. Но потом опять подумал: зачем? С ними же врач.

    Он посмотрел на Анри.

    -  Да,  -  с трудом сказал он. - Они нашли его случайно. Пока они чинили
    поломку,  услышали  его.  Ночью  слышно  далеко. Он давно заблудился и у
    него  кончался  кислород.  Захарченко  отдал  ему  свой, почти весь. Вот
    почему  они  так спешили. У них же не было запасного баллона. А на такой
    скорости тормоза не помогут.

    Подошел врач, маленький круглый человечек.

    Он  изо  всех  сил  старался  казаться  огорченным,  но  это  ему  плохо
    удавалось.   Он   потирал   ручки  в  неуклюжих  перчатках  скафандра  и
    усмехался.  Это  было  неприятно.  Привалов  посмотрел  ему в лицо - тот
    сразу  смутился,  закашлялся  и  отвернулся.  Привалов  подумал, что для
    врача,  скучавшего  здесь,  постоянно  жаловавшегося на "глупую пустыню,
    где  и  болеть-то  не  умеют",  и  вспоминавшего,  как хорошо он работал
    там-то  и  там-то  как  его  ценили те-то и те-то известные врачи, - что
    всегда  раздражало  Привалова  -  для него это первый случай практики за
    последние  три  года.  И  вот  он  не  может  удержать детской радости в
    предвкушении  "настоящего  дела",  и  что, в сущности, это очень милый и
    добрый  человек,  страстно любящий свою профессию, и что Анри тоже милый
    человек, и Курт, и все очень хорошие люди.

    В  кабине  орниплана  (Привалов, Анри, врач и пострадавшие летели первым
    рейсом,  затем  орниплан  должен  был  вернуться вытягивать покалеченный
    вездеход)  он  думал  о  том,  что теряет чудесного парня - Хромова, что
    неизвестно,  кого  пришлют  взамен,  и  что зря, пожалуй, он не отпустил
    Хромова  в  звездную, пусть бы летел, романтик, глядишь, прославился бы;
    и   что  теперь  вот  Хромов  никогда  больше  не  полетит  ни  в  какую
    звездную...   А  Захарченко  молодец,  с  ним  мы  еще  дел  понаделаем.
    Поправится,  я  его  еще  пропесочу  за  этот  случай.  Жаль Хромова вот
    только...   А   мальчонка!  Судить  таких  родителей  надо.  Витковский,
    Витковский-то!  Хорош  начальник  Западной.  Тоже  сейчас сам не свой. И
    поделом.   Плакал   в   карьере.  Сам  виноват.  А  мальчика  жаль.  Ну,
    поправится. Еще космонавтом знаменитым будет. Колька давно мечтает...

    -  Как, Привалов? Помнишь: "...слышал плач". Как сказал ты, я думаю: ну,
    все  -  тронулся  старик! - смеялся Анри. Он был рад, что все живы и все
    кончилось  сравнительно  благополучно.  -  Помнишь, а? А Захарченко дать
    нагоняй все-таки надо.

    Привалов посмотрел на него.

    - У меня очень болит голова, - сказал он.

    "Знание - сила", 1961, ‘ 12.













    Роман ПОДОЛЬНЫЙ

    "Знание-сила", ‘ 8, август 2064 года




                                 ЕЩЕ ОДИН ГОСТЬ

                                                         Корреспонденция ‘ 1

    В  один  прекрасный  день  минувшей  весны  Он и Она сидели на скамеечке
    посреди  тропического леса-заповедника. Неподалеку под пальмой прикорнул
    их везделет.

    Даже  ветер  был  остановлен, чтобы не мешать им. И на десять километров
    вокруг не было живой души - люди ушли, чтобы оставить влюбленных наедине.

    Но  в  тот  миг,  когда  Его  губы  приблизились  к  Ее губам, раздалось
    шипение,  гудение  и  треск. И неведомая сила оттолкнула влюбленных друг
    от  друга.  На  скамеечке  между ними неведомо откуда появился маленький
    бородатый старичок.

    Мгновенно оценив ситуацию, незнакомец испуганно произнес:

    -  Извините,  я  не  думал... - Но тут же оправился от смущения и сменил
    смущенный тон на торжественный:

    -  Вы, конечно, простите меня, когда узнаете, что я, - гость из далекого
    прошло...

    Старик  не  успел  договорить  -  юноша, вцепившись обеими руками себе в
    волосы, трагически прошептал:

    -  Провалиться  мне сквозь землю! Еще один! - Он повернулся к девушке. -
    Честное слово, я не нарочно.

    - Я понимаю, - холодно сказала Она.

    - Зато я не понимаю! - запротестовал гость. - Почему вы не радуетесь?

    Юноша махнул рукой:

    - Э, первому мы еще радовались.

    -  Но  ведь  это я изобрел машину для путешествия в будущее! И первый ее
    опробовал!

    -  Преклоняюсь,  -  уныло  сказал  он.  -  Мы вас проходили в школе. Но,
    видите  ли,  те,  кто  выехал  позже,  прибыли  раньше.  И  их  -  шесть
    миллионов!  Объясните  мне,  ради  всего  прекрасного,  почему  гости из
    прошлого  появляются  всегда  в  самом  неподходящем  месте  и  в  самое
    неподходящее время?!

    На  этот  вопрос  старичок  не  ответил.  Он  сидел,  горестно покачивая
    головой,  и  обиженно  бормотал  о  несправедливости  и  неблагодарности
    потомков...



    КАК РЕШИТЬ ПРОБЛЕМУ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ В БУДУЩЕЕ?

                                                        Беседа с профессором

    Свойства  пространства  - времени таковы, что человек, перемещающийся во
    времени,  движется  и  в пространстве, причем нельзя заранее предвидеть,
    куда  именно  он  попадет.  Известно  лишь,  когда, и то приблизительно.
    Поэтому-то  очень  часты  печальные  ситуации  вроде  той, что описана в
    корреспонденции "Еще один гость".

    Не  менее  неприятно  и  чрезмерное обилие гостей из прошлого, которое в
    последнее  время  стало  весьма заметно. Уйма сил уходит на то, чтобы их
    учить и утешать.

    Дело  в  том,  что  все  шесть  миллионов  гостей собирались заглянуть в
    будущее  одним  глазком  и  тут  же  отправиться обратно, надеясь, что к
    моменту  их  прилета  уже  будут  изобретены  машины  для  путешествия в
    прошлое.  Но, к сожалению, такой машины поныне нет, хотя после первых же
    визитов  Совет  мудрых  переключил на соответствующие исследования сорок
    миллионов  физиков  и  математиков. Правда, некоторые считали, что такая
    машина  невозможна,  так  как  нарушился  бы  закон причинности. Но ведь
    человеку  не  привыкать преображать законы природы. Неудивительно, что в
    Совете  мудрых  было принято решение переправить часть гостей еще дальше
    в  будущее  -  в  те  годы,  когда  уж наверняка люди научатся ездить по
    времени  в  оба  конца.  Так  и сделали... Однако во время торжественных
    проводов  один  поэт  догадался  спросить:  "Если  путешествие в прошлое
    возможно, то почему к нам никто не прибыл из будущего?"

    Для  ответа  на этот вопрос Совет мудрых мобилизовал еще сорок миллионов
    физиков и математиков.

                                НА СОВЕТЕ MУДРЫХ

                                                         Корреспонденция ‘ 2

    Председатель  Совета  мудрых  занял  свое  место за кафедрой и обвел зал
    добрыми глазами.

    -  Кажется,  -  начал  он,  - я могу вас обрадовать. По нашим подсчетам,
    только  что  прибыл  последний из шести миллионов двадцати четырех тысяч
    пятисот  тридцати  трех человек, отправленных в нашу эпоху из 1974 года.
    Второе  нашествие  придется  пережить  только  примерно  через два века.
    Можно вздохнуть спокойно...

    Тут  кафедру, за которой стоял председатель, закачало. И, больно стукнув
    председателя в бок, с ним рядом возник молодой и ужасно смущенный человек.

    -  Это  вы? - ахнул ученый. - Но вы же прилетели из прошлого первым, лет
    восемь назад, и мы вас немедленно отправили в будущее!

    - Простите, недолет!.. - растерянно прошептал незваный Гость.

    В архивах будущего обнаружено Романом ПОДОЛЬНЫМ

    "Знание - сила", 1964, ‘ 8.





















    Г.И. Бабат, А. Л. Гарф
    УТРАЧЕННАЯ ВСЕЛЕННАЯ



    Имя покойного Георгия Ильича Бабата широко известно в нашей стране.
    Доктор технических наук, автор более чем ста изобретений и многих
    интереснейших научных идей, он был в то же время писателем, автором
    произведений о труде ученого, в том числе романа "Магнетрон",
    созданного совместно с писательницей А. Л. Гарф.

    Научно-фантастическая  повесть  "Утраченная вселенная" - последняя вещь,
    над которой они работали вместе.

    Мы знакомим наших читателей с отрывками из этой повести.
    -  Ваша судьба в ваших руках. Вернее в вашей ручке, простите, чтобы быть
    абсолютно точным - в вашем карандаше.

    Так изволил шутить господин следователь, вручая мне бумагу и карандаш.

    -  Мы  не  ждем от вас ни признаний, ни разоблачений. Вы проявили в этом
    отношении достаточно неразумное упорство. Но формулы...

    Тут он вздохнул и глотнул воды из чуть запотевшего по краям стакана.

    Глядя  на  этот  стакан  с водой я мысленно спрашивал себя: если бы речь
    шла  только  обо  мне,  разоблачил  бы  я себя полностью за глоток воды?
    Безусловно  - да! Я опустил бы в стакан пересохшие губы, смочил бы язык.
    Я  пил  бы  по  капле; медленно, как пьют птицы... Но... Это опасно, как
    говорил профессор Валленштейн, опасно для всего человечества.

    Я  опускаю  глаза,  но  стакан  стоит  перед  моим мысленным взором, и я
    чувствую, что рука, которую я протянул к бумаге, дрожит.

    -  Итак,  мы можем надеяться? - слышу я голос господина следователя, и я
    отвечаю:

    - Что такое жизнь без надежды? Мрачная темница...

    Бумагу  мне  оставляют  и  карандаш  тоже. Место, где я нахожусь сейчас,
    называется  концентрационным  лагерем,  короче  - Ка-Цет. Мы отрезаны от
    внешнего  мира  и живем словно на дне глубокого колодца. Но ветер с воли
    приходит  и  сюда.  Мы  знаем  -  там, наверху, над нами еще идет война.
    Легкой, быстрой победы пока не видно.
                                    * * *

    Фрида  зарабатывала  себе на жизнь стенографией. По понятиям моего отца,
    женитьба на стенографистке была для меня невозможна.

    Но дело было не в его понятиях. Когда мы явились в ратушу, чиновник сказал:

    -  О,  господин  К.,  ваша  фамилия в этих краях известна, и я считаю за
    честь  ваш  визит  сюда.  Все  эти  справки,  которыми  вы добросовестно
    запаслись,  пустая формальность для чистокровного немца, каким являетесь
    вы.  Но  фрейляйн приезжая. Фрейляйн должна предъявить справку о чистоте
    арийского происхождения.

    Фрида  имела неосторожность родиться в Польше. Какую справку она могла в
    1943  году  получить  из оккупированной страны, из стертого с лица земли
    города, где она родилась?

    Мы,  Фрида  и  я,  ждали  ребенка.  После  того, как мы узнали, что наши
    отношения  не  могут  быть  оформлены,  мы  пришли  к  решению  покинуть
    Германию, бежать, пока не поздно.

    Я  уже  многое  успел  подготовить к этому - прежде всего я убедил моего
    начальника  профессора  Халле  послать  меня  в  научную  командировку в
    Швейцарию  для знакомства с достижениями европейских ученых. Брат взялся
    эту  командировку  оформить.  Он  сказал, что под видом ученого я мог бы
    оказать  кое-какие  услуги  ведомству,  в  котором он работает: "Ведь мы
    все-таки  немцы,  а это сейчас основное". То, что я беру с собой "личную
    стенографистку", не нашло у брата возражений.

    -  Значительные  события  правильнее оцениваются с больших расстояний, -
    сказал  он  мне.  -  У  тебя  странный  склад  ума  и дурно направленное
    воображение. Тебе полезно проветриться.

    Таким  образом,  мы имели возможность бежать, и мы убежали бы. Моя жена,
    мое дитя остались бы живы, если бы... Вот к этому "если бы" я и подхожу.

    Перед отъездом мы с Фридой решили провести свободный день на берегу реки.
                                    * * *

    Я  шел  по  берегу  босиком.  Песок похрустывал под ногами, и при каждом
    шаге ступня слегка вдавливалась.

    Вдруг   я   почувствовал   под   ногой   что-то  гладкое,  скользкое.  Я
    остановился,  нагнулся, но не видел ничего, кроме песка. В это мгновение
    из-за  туч  брызнуло солнце, и тут сверкнуло, как мне показалось, что-то
    прозрачное,  лежавшее  на  песке.  Я  дотронулся  рукой,  ощущение  было
    приятное,  как всегда, когда трогаешь хорошо отполированную поверхность.
    Этот  предмет лежал у самой воды, зарывшись в белый берег. И он вовсе не
    был  прозрачным,  как  показалось  сначала.  Он  был покрыт непроницаемо
    черным  лаком,  но  слоем  до  того  ровным, что создавалось впечатление
    прозрачности. Зеркальные отражения неба, воды и берега рождали эту иллюзию.

    Меня обступили мальчишки. Мы стели откапывать странный камень.

    Это было очень тяжелое яйцо длиною почти в метр, диаметром около полуметра.

    Полирована  находка  была  не  по  всей  поверхности, а лишь в месте, на
    которое  я наступил. Во многих местах ее покрывала броня - то ли морские
    соли,  то  ли  отпечатки  каких-то  неизвестных  мне окаменевших морских
    водорослей и животных.

    Я послал одного из мальчиков за такси.

    Когда  я со своей находкой подъехал к дверям лаборатории, мой коллега по
    работе  и  "фашист  по убеждению", как он себя называл, Каспар Кнопп уже
    бежал навстречу. Оказывается, он увидал меня из окна.

    - Новая идея? - крикнул он, сбегая по лестнице.

    -  Случайная  находка,  -  возразил  я и рассказал ему, как наткнулся на
    это, бродя по пляжу, а затем предложил:

    - Поехали на усадьбу?

    Усадьбой  мы  называли  загородный  филиал  нашей  лаборатории,  который
    получили,  когда  перешли  в  военное ведомство. Это был с виду довольно
    милый  домик  с  садиком,  но  в  саду под кленами помещался превосходно
    оборудованный  подвал  для работ, связанных с некоторым риском. Пока что
    никто  из  нас еще не занимался вплотную ничем, связанным с упомянутым в
    инструкции  риском.  Но  естественно, что все попытки разобраться в моей
    находке следовало предпринимать именно в том подвале.

    Мы  с Каспаром притащили "яйцо" в подвал и приступили к работе. Начали с
    пробы  растворителем.  Ни  крепчайший  раствор  плавиковой  кислоты,  ни
    царская  водка не имели успеха. Мы по очереди осторожно, очень осторожно
    стали  выстукивать  это  яйцо,  надеясь по звуку уловить, где здесь шов,
    или  головка,  или  замок.  Поставили  находку в аппарат Рентгена. Но на
    экране отразилось сплошное черное пятно. Я предложил эту штуку распилить.

    Еще  и  сейчас  меня  изумляет  юношеское  легкомыслие,  с  каким мы так
    отважно  выстукивали, прогревали и вообще экспериментировали с неведомой
    игрушкой,  которая  могла  ведь  и  взорваться,  и оказаться наполненной
    ядовитым  газом. Но любопытство, видимо, было сильнее страха, а разумная
    предосторожность  презирается в молодости, считается трусостью. Полагаю,
    что  мы  оба немного бравировали друг перед другом своей беспечностью. В
    одиночку  ни  я,  ни  он,  вероятно,  не  отважились бы обращаться таким
    образом со столь удивительной находкой.

    Но когда я принес электросверла и пилки, Каспар не выдержал:

    -  Ты  не  знаешь,  где обычно помещаются взрыватели? А, впрочем, черт с
    ним, после смерти нам это будет уже безразлично.

    И,  сплюнув, он принялся пилить. Потом пилил я, потом опять он. Для того
    чтобы  отпилить кусочек размером с ладонь, мы израсходовали девятнадцать
    ножовочных  полотен.  Отпиленный нами кусок, несмотря на свою плотность,
    был   ковок.   Под  ударами  молотка  он  плющился  на  нашей  маленькой
    наковальне в лаборатории. Но расплавить его нам не удалось.

    Ничего  с  нами  за  это  время не случилось, не произошло ни взрыва, ни
    иных   неожиданностей,  и  мы  осмелели.  На  другой  день  мы  решились
    распилить  мою находку обыкновенной дисковой электрической пилой. Пилить
    стали  не  вдоль,  а  поперек,  поближе к более узкому, вытянутому концу
    этого гигантского яйца.

    Впечатление  создалось  такое,