лодев от страха, Левка медленно повернул голову.

    - Ты? - глупо спросил он.

    Сзади, смущенно забившись в угол машины, сидела Лариска.

    В  сереньком  халатике,  в  тапках  с помпонами на босу ногу. Пуговицы у
    халата  оторваны,  и одной рукой Лариска придерживала воротник на груди,
    другою закрывала коленки.

    -  Здравствуйте! - сердито сказала Лариска.- Сам меня звал. Три квартала
    бежала  из-за  тебя,  сумасшедший!  Я как раз ванну себе наливала, вдруг
    кричат со двора: "Выходи скорее, тебя твой Левка зовет!"

    Не  выпуская  из  рук  руля,  Левка  молча  смотрел  на  нее и, медленно
    соображая, хлопал глазами.

    -  Ну,  что глядишь, как заколдованный? - насмешливо проговорила Лариска
    и взглянула в зеркальце под потолком.- Растрепанная, да?

    Она  ловко  вынула  из кармашка шпильки и, красиво закинув руки, так что
    рукава  халатика  упали  до плеч, принялась убирать свои красивые темные
    волосы.

    -  Ну,  дела,-  сказал себе Левка и мгновенно взмок от стыда. Вот сейчас
    ввалится сюда какая-нибудь Лоллобриджит Бардо-веселенькая будет встреча!

    -  Слушай,  Лариска,-  сказал  он  каким-то  заискивающим голосом,-ты не
    обижайся. Понимаешь...

    Лариска   медленно   опустила  руки,  вынула  шпильки  из  губ,  странно
    взглянула на Левку.

    - Ты меня звал, Левка? - тихо спросила она.

    -  Понимаешь,-весь  обливаясь  потом  от  презрения  к  себе, забормотал
    Левка,-я,  конечно,  очень  рад,  что  ты  сюда заглянула, но я позва...
    честное  слово,  я  не  подумал...  машина  и женщина, это в каждом кино
    говорится...  в заграничном, конечно... В общем, сейчас сюда придет одна
    моя знакомая...

    -  Пожалуйста!  -  быстро сказала Лариска, и Левка чуть не заплакал: так
    ему стало жалко ее и себя.- Я просто подумала...

    Лариска дернула плечом и потянулась к ручке двери.

    -  Подожди!  -  умоляюще  зашептал Левик.- Я нечаянно ее позвал, честное
    слово! Я тебя хотел, правда же...

    Но  Лариска уже выскользнула на тротуар. Она хлопнула дверью и побежала,
    поминутно придерживая на коленях халатик, распахивающийся на бегу.
                                       12

    Оставшись  один,  Левка  мрачно  задумался.  "Связался,  нечего сказать:
    машина  да  еще  сейчас  явится  эта  красотка.  А может, и не сейчас. А
    может,  она  из  Рио-де-Жанейро.  Возьмет недели через три и прибудет. С
    одним  лимузином  сколько  хлопот: гараж достать - одно желание, чтоб не
    ломался-  другое,  с бензином тоже надо как-то выходить из положения-это
    уже   шесть  желаний,  а  потом  ведь  надо  устроить,  чтобы  никто  не
    интересовался,  откуда  у  меня  такая  машина.  Вот  и  весь  потенциал
    исчерпан,  а еще неизвестно, куда я на этом драндулете ездить собираюсь.
    В  школу,  что  ли, или на речку пескарей ловить? Вон он огромный какой,
    целый автобус!"

    Мимо  окна  автомобиля  прошмыгнула рослая девушка в розовых брючках и с
    пышными  седыми  кудрями. "Она!" Оцепенев, Левка долго следил за ней. Но
    девчонка ловко обогнула машину и затерялась в толпе.

    "Не  ко  мне!"  -  с облегчением вздохнул Левка. И вдруг его взяло такое
    зло, что он стукнул кулаком по колену в крикнул:

    - Да провалитесь вы к чертям кошачьим вместе с вашей машиной!

    В  ту же минуту его так стукнуло по голове, что он даже ойкнул и, нелепо
    и жалко взбрыкнув ногами, ударился задом о горячий асфальт.

    Машины   как   не  бывало.  Только  вокруг  чуть-чуть  курился  дымок  и
    расплывалось на асфальте пятно золотистого масла.

    А  Левка  сидел  у  края  мостовой  и  соображал:  ну да, ведь надо было
    сначала выйти из машины. Нехорошо.

    Он  пощупал  кармашек  ковбойки  -  хрустит. Встал и, прихрамывая, вновь
    побрел к скверу.
                                       13

    "Вот так вот, братец мой. Угрохал пять желаний.

    А  все  почему?  Да потому, что капиталистом стать хотел, под себя греб,
    бродяга.  Да  на  эти  пять  желаний  всю Сибирь можно было бы тропиками
    сделать.  Колониальным  странам  помочь.  А то раз, два-и коммунизм. И у
    меня  же  у  самого  была  бы  автомашина.  Если  захочу с ней возиться,
    конечно. По крайней мере все честно.

    С  другой  стороны,  конечно,  ни  к чему коммунизм запрашивать. Тут его
    люди  строят,  а  там он вдруг сам пришел, как снег на голову. Наверняка
    такой  коммунизм  будет  скучный.  Нет, уж лучше не путаться под ногами.
    Закажем  что-нибудь  попроще,  для всех чтобы и без паники. Допустим, на
    Марс кого-нибудь послать. Вот это идея!"

    И  Левка, оглядываясь и бормоча себе под нос, хотел было запрашивать уже
    рейс на Марс, но вдруг ему в голову пришла одна мысль:

    "Послал  свой  лимузин  к  чертям кошачьим и не подумал: а выполнимо ли?
    Вдруг  он  еще  обратно  вернется,  да  еще вместе с Лоллобриджит Бардо?
    Потому  как  где  их  в наше время, чертей-то кошачьих, отыщешь? Нет, уж
    лучше  все  предусмотреть  заранее.  А вдруг и с Марсом получится, как с
    кошачьими  чертями?  Забросишь  человека,  а  куда, неизвестно. Может, и
    аппаратура для возврата еще не готова".

    Левка  остановился у сквера, прислонился к ограде. Идут люди, спешат, на
    небо  смотрят.  Чего вам нужно, люди? Дождя боитесь, что ли? Так прямо и
    скажите. Левка сделает, не будет вам дождя. Хотя с другой стороны...

    И  тут  Левку  взяла  досада. Оказывается, все вещи имеют две стороны. В
    первый раз ему это пришло в голову.
                                       14

    Он  вошел  в  сквер.  Солнце  заметно  покраснело,  и от лучей его веяло
    холодным  жаром.  Приближался вечер, но на скамейках по-прежнему грелись
    усталые, запыленные люди.

    -   Какие   вы   все   некрасивые,   черти!   -   возмутился   на  людей
    Левка.-Посимпатичнее вас сделать, что ли?

    Да нет, не стоит возиться, загордятся еще. Такие-то они попроще.

    Левка  сел  с  одним  несимпатичным  стариканом  в  стоптанных башмаках.
    Старик  отдыхал  на  скамье,  сгорбившись,  опершись  жилистыми лиловыми
    руками на палку, и то ли дремал, то ли просто щурился на солнечный свет.

    По  другую  сторону  молодая  женщина  кормила  грудью  ребенка. Она так
    устала,  что,  когда  подошел  Левка,  даже  не  прикрыла грудь и только
    чуть-чуть  подобрала  платье.  А  малыш,  выпростав  лапку,  теребил  ею
    краешек одеяла и сучил ногой.

    -  Нервный  какой-то,-вздохнул  Левка,  и  тут  уголок хрустящей бумажки
    слабо царапнул ему грудь.

    Левку как огнем обожгло. Вот оно, его первое чудо!

    Какой-то  ротозей  распахнул  бумажник-и  прощай  четверть  зарплаты.  А
    может, даже этот старикан, что сидит рядом. Куда ему угнаться за ветром!

    Левке стало страшно.

    Значит, что же?..

    Значит, вор? Обрадовался, сгреб - и бежать?

    Он  тихо, крадучись, вынул двадцатипятирублевку из кармана, опустил руку
    на спинку скамьи и, разжав пальцы, негромко сказал:

    - Я не вор, понятно? Я не вор. Пусть вернется на место!

    Кредитка словно прилипла к пальцам: не хотела падать.

    -  Лети  ты!  -  Левка  слегка  подкинул  бумажку,  она  как-то  неловко
    вывернулась в воздухе, и ветер задул ее под скамейку.

    Левке  сразу  стало  легче.  Он  глубоко  вздохнул  и, откинувшись, стал
    разглядывать  соседей.  Но  седьмое  желание  не  давало покоя. Оно было
    такое одинокое, что обидно было бы оставлять его про запас.

    Женщина  сменила грудь, вздохнула. И Левка неожиданно отчетливо вспомнил
    Лариску в подъезде, ее темно-красное платье, взволнованные губы и глаза.

    А еще - старенький халатик без пуговиц... И стоптанные тапки...

    И неожиданно для себя Левка тихо сказал:

    - Пусть все люди будут счастливыми. Я хочу.

    И  в  первый  раз  не  оглянулся  после  этого  с опаской, не вздрогнул:
    почувствовал, что это-настоящее.

    Медленно  краснел  асфальт.  Ничего,  ну,  ничегошеньки  не  изменилось.
    Старик  сидел,  не  меняя  позы. И женщина по-прежнему не прятала грудь.
    Только вдруг она быстро взглянула на Левку и. усмехнувшись, опустила глаза.

    Левка  вспыхнул.  Румянец  залил  все его лицо. Он вскочил со скамейки в
    быстро-быстро пошел к выходу. Потом побежал.

    Но  никто  не  смотрел  на  него.  Никто даже не замечал, что пять минут
    назад он стал счастливым.

    "Смена", 1967, ‘ 19





















    Ант СКАЛАНДИС
    Добежать до булочной



    -  Добежал  бы до булочной, - сказала жена, - в доме хлеба нет ни куска.
    И на вот, заодно двадцать пять рублей разменяй.

    -  Хорошо,  -  сказал  я.  -  Два  батона  и половину черного? Ставь суп
    разогревать.

    - И не задерживайся нигде!

    -  Ладно, Танюшка. Сейчас без четверти - в пять вернусь. Напротив только
    загляну. Вдруг коньяк будет без очереди.

    Но я не добежал до булочной. Меня подстрелили раньше.

    Сначала,  еще  в  подворотне,  остановил  милиционер.  Он был с огромным
    "демократизатором" на левом бедре и с белой почему-то кобурой - на правом.

    - Сюда нельзя, - сообщил он коротко.

    - Чего это? - удивился я.

    -  Работают там, - все также коротко и уже совсем непонятно объяснил он.
    Достал из кармана пачку дефицитнейших сигарет и неторопливо закурил.

    Я  выглянул  в  переулок.  Он  был  оцеплен  со  всех  сторон. Справа, у
    перекрестка,  толпились  какие-то  люди,  машины, и торчал посреди улицы
    невесть  откуда  взявшийся  ларек  "Союзпечать".  Никогда  здесь не было
    этого ларька.

    - Вам куда? - спросил милиционер.

    -  Да  мне  до булочной только. Вон она, - я показал рукой на ту сторону
    перекрестка.

    - В обход, - резюмировал он.

    - Долго, - пожаловался я. - Жена ждет.

    - Смотрите, - сказал он неопределенно.

    И я рванул вдоль по переулку.

    Тут-то и началась стрельба.

    Толпа   у   перекрестка   рассыпалась.   Взревели   моторы.   Зазвенели,
    разбиваясь,  стекла.  Откуда  стреляют,  было  непонятно. Я инстинктивно
    пригнулся  и  побежал  вплотную  к  стене  дома.  Крики  и  выстрелы  не
    прекращались.

    Добежав  до  угла,  я  был  вынужден  отлипнуть  от стены и, максимально
    ускорившись,  пересечь  площадь по диагонали. Я говорю "площадь", потому
    что  это действительно маленькая площадь, с нее уходят пять переулков, а
    не  четыре,  как  с  обычного  перекрестка.  Есть  такие "пять углов" не
    только в Ленинграде, но и в Москве.

    Машина,  потрепанная  пятерка-"Жигули",  появилась  сбоку  и  совершенно
    внезапно.  Взвизгнули  тормоза. Я косо обернулся и вильнул в сторону, не
    снижая  скорости бега. В этот момент грохнуло еще несколько выстрелов, и
    что-то  толкнуло  меня в плечо, а затем в голень. И я упал. Но уже через
    какие-то  секунды  был  подхвачен  и  буквально  вброшен в машину, в тот
    самый  "Жигуленок",  на  заднее  сиденье.  А  открывший  переднюю дверцу
    спихнул  водителя вправо, тот неловко завалился на бок, уронил голову на
    щиток,  и  я  с  ужасом  увидел  застывшие глаза и большую с запекшимися
    краями  дырку  во  лбу.  Рядом  со  мной  плюхнулся еще один человек, по
    счастью, живой.

    Все  это  происходило так быстро, что соображать было просто некогда. Да
    и  от  боли,  признаться,  темнело  в  глазах.  Машина тронулась, за ней
    бежали  сразу  несколько  милиционеров.  Потом один из них остановился и
    принялся  стрелять  в  нас  с  двух рук, как Бельмондо. Две или три пули
    щелкнули  о  багажник.  Потом,  поорав  тормозами в тишине переулков, мы
    выскочили  на  Садовую  и понеслись с уже совершенно безумной скоростью.
    Труп от резких поворотов сполз на пол.

    - Едут? - спросил водитель, не оглядываясь.

    -  Едут,  -  ответил человек, сидящий рядом со мной и неотрывно глядящий
    назад.   Это  был  крепко  сложенный  парень  лет  двадцати  пяти,  весь
    "вареный". Водитель выругался.

    Мне  было  отчаянно  больно.  Я  посмотрел  на свое левое плечо. Рубашка
    промокла,  из-под  короткого рукава темные струйки сбегали вниз до самой
    кисти.  Левая  штанина джинсов ниже колена тоже была бордовой и прилипла
    к ноге.

    -  Дурак,  -  сказал  "вареный",  явно обращаясь ко мне, - не мог другую
    рубашку надеть?

    -  А что, - поинтересовался я, - теперь стреляют во всех, на ком красные
    рубашки?

    - Он еще шутит! - хмыкнул водитель. Потом спросил:

    - Очень больно, Кирюха?

    Я догадался, что это я - Кирюха, и ответил:

    - Очень.

    - Сейчас приедем, - успокоил он.

    Мы   мчались,   как   сумасшедшие,   и   количество  преследовавших  нас
    милицейских машин возрастало да каждом перекрестке.

    - Куда? - полюбопытствовал я простодушно.

    - А тебе куда надо? - улыбнулся "вареный".

    - Да мне вообще-то только в булочную, - признался я честно.

    Они оба захохотали. Оценили юмор.

    Потом  от  резкого  поворота  я  на  какое-то  время потерял сознание, а
    очнулся,  когда  со  страшным скрежетом, поцеловав стенку, мы влетели во
    двор и зарылись носом между двух мусорных контейнеров.

    -  Идти можешь? - спросил "вареный", выскочив наружу и распахивая передо
    мной дверцу.

    - Постараюсь, - сказал я и, морщась от боли, вылез.

    Но  пришлось  не  идти,  а  бежать, и в подъезде я упал, сраженный одним
    видом  крутой  лестницы. Они меня подхватили, причинив еще большую боль,
    и  понесли.  Через  пустую квартиру, которую "вареный" открыл ключом, мы
    проникли  на  другую  лестницу, миновали старинный парадный подъезд и на
    улице  загрузились в лимузин со шторками и затемненными окнами, кажется,
    "ЗИЛ".  И  когда глаза пообвыклись в полумраке, я увидел, что "вареного"
    с  нами  нет,  тот,  что  был  за рулем "Жигулей", сидит теперь впереди,
    рядом  с шофером, а справа от меня располагается смуглый восточного вида
    человек  в  темных  очках  и  строгом  костюме,  слева  же - симпатичная
    девушка  в короткой юбке и легкой кофточке. Ехали мы теперь не торопясь,
    о погоне не могло быть и речи.

    -  Сильвия,  - сказал смуглый, не поворачивая головы, - помоги человеку.
    Видишь, он весь в крови.

    Девушка  кивнула,  полезла  в  свою  сумочку,  достала скальпель и ловко
    распорола мне рукав рубашки и левую штанину.

    -  Откуда он, Гуня? - спросил смуглый у бывшего водителя "Жигулей", имея
    в виду, надо полагать, меня.

    - С сорок пятого.

    -  А-а,  -  протянул смуглый и что-то спросил на незнакомом языке. Никто
    ему не ответил, и я покрылся холодным потом: вопрос был ко мне.

    -  Спокойно, малыш, - сказала Сильвия, решившая, что это она сделала мне
    больно.  Смуглый  снял  очки.  Белки  его  глаз казались ослепительными.
    Зрачки сливались с радужкой.

    Он  сверлил меня взглядом и четко, по слогам произносил фразу, звучавшую
    для меня полнейшей абракадаброй. Переход на русский был внезапным:

    - Ты куда бежал-то, фуцин?

    Последнее слово я не понял, но понял, что врать глупо, и сказал:

    - В булочную.

    Здесь публика была другая - никто уже не засмеялся.

    Все помолчали. Потом смуглый подытожил:

    - Накладка.

    - Убрать? - деловито поинтересовался тот, кого звали Гуней.

    - Не здесь, - уклончиво ответил смуглый.

    В  этот  момент  Сильвия  достала шприц, и, еще не почувствовав укола, я
    вновь потерял сознание.

    Пришел в себя от ласковых поглаживаний по ноге. Боль отступала.

    - Да не возись ты с ним, - ворчал Гуня. - Он уже, считай, жмурик.

    - Тихо ты, он очнулся, - отвечала Сильвия.

    -  А я и ему скажу. Слышь, парень, ты потянул локш. Понимаешь? Дело твое
    -  труба.  Ну,  не подфартило. Бывает. Так пусть девочка лучше отдохнет,
    чем тебя холить. А?

    -  Да  пошел  ты!..  -  обозлилась  Сильвия.  -  Проживу  как-нибудь без
    дурацких  советов.  Приговоренным  к  смерти  всегда исполняют последнее
    желание.

    -  Что  же  дальше-то  будет?  -  думал  я  так,  словно все это меня не
    касалось.   Сознание   заволакивало   приторным   туманом   подступающей
    слабости.  Боль  уходила.  Сильвия сидела у меня в ногах и доступными ей
    способами  лечила  мой  измученный  организм.  Ее  пальчики  и  ее  губы
    поистине творили чудеса.

    Внезапно заговорил молчавший всю дорогу шофер:

    -  Почти приехали. Так что судьбу этого чудака будет решать шеф. Вопросы
    есть?

    - Вопросов нет, - кивнул смуглый.

    Сильвия не имела возможности ответить, а Гуня длинно и злобно выругался.

    Мне стало совсем хорошо. Не болели уже ни рука, ни нога.

    - Сильвия, - прошептал я, - после этого можно и умереть.

    -  Дурачок,  - сказала она с нежностью и тихо засмеялась. Совсем как моя
    Танюшка.  И  мне  стало безумно стыдно. Я вспомнил, что вышел всего лишь
    за  хлебом,  что  она ждет меня, волнуется, злится, куда я опять пропал,
    наверняка  думает, что стою в очереди за вином, а суп уже разогрелся, он
    уже  кипит,  и  Танюшка  забыла  его выключить, ах, господи, он же будет
    невкусным,  суп  нельзя  кипятить,  и  Лидочка уже пришла с тренировки и
    спрашивает,  где  папка,  а папка - раненый! - сидит в правительственной
    машине,  развлекается  с  чужой  женщиной  и  едет  туда, где его должны
    убить... Черт возьми, да сколько же времени прошло?!

    Я посмотрел на часы. Прошло всего девятнадцать минут, как я вышел из дома.

    - Я могу позвонить? - вопрос вырвался непроизвольно.

    - Нет, - лаконично откликнулся смуглый.

    - С того света позвонишь, - не удержался Гуня.

    Мы  тормознули  в незнакомом мне районе, на тихой очень зеленой улице, у
    старинного  особняка,  окруженного высоким забором. Милиционер, вышедший
    из  будки у входа, козырнул нам и, открывая калитку, миролюбиво спросил,
    показывая на меня:

    - Что случилось?

    -   Да  вот,  -  пояснил  смуглый  с  обворожительной  улыбкой,  -  шел,
    споткнулся, попал под колеса. Теперь уже все нормально. Спасибо.

    Мы  прошагали  по  тропинке, выложенной каменными плитами (я снова начал
    ощущать  боль),  и вошли в дом. По шикарной лестнице поднялись на второй
    этаж.  Высокие белые с золотом двери распахнулись сами собой. Из глубины
    зала  появился  человек  во фраке и сообщил, указывая на дверь в дальнем
    правом углу?

    - Сергеев ждет вас.

    Шеф  оказался  вопреки ожиданиям не представительным мужчиной, сидящим в
    окружении  многих телефонов за массивным столом в просторном кабинете, а
    довольно  молодым человеком в несолидных вельветовых брюках и свитере. А
    комната  была  небольшой  и довольно скудно обставленной: компьютер, два
    кресла, столик, стул, пальма в кадке перед большим зашторенным окном.

    - Дело сделано, - доложил шофер лимузина.

    -  Спасибо,  ребята,  -  сказал  Сергеев.  - А это кто? Ответил смуглый,
    перейдя  на  свой  немыслимый язык. Он говорил довольно долго, а Сергеев
    отвечал  ему,  слушал вновь, качал головой и смотрел на меня заботливо и
    грустно.

    - Все, - сказал он наконец. - И чтобы больше я о вас никогда не слышал.

    Все  четверо кивнули. Сергеев нажал кнопку на дисплее, в стене открылась
    потайная   дверь,   и   они  ушли.  Сильвия  на  прощание  улыбнулась  и
    трогательно помахала мне ручкой.

    Сергеев  нажал  другую  кнопку,  отчего  шторы  разъехались в стороны, и
    молча подошел к окну. Я подошел вместе с ним.

    За  окном шумел город. Но это была не Москва. Незнакомые контуры зданий,
    непривычные  марки  машин,  вывески, рекламы то ли на немецком, то ли на
    голландском