ь двери. Мимо них, навстречу
    технику  без  диплома  Пете Хватову, шел плотный, осанистый, уверенный в
    себе  человек.  В  его новых ботинках отражались розовые плафоны. Костюм
    из   переливающейся  ткани  менял  цвет  при  каждом  шаге,  и  булавка,
    поддерживающая  темный  галстук, тоже была, как маленький светильник. Он
    не  посторонился  при  встрече, и Петя вынужден был отступить в сторону,
    но  из  гордости  сделал  это  в последний момент. Человек, явившийся из
    далекой  дали управленческого коридора, задел его слегка локтем, буркнул
    что-то  и,  не  оборачиваясь,  проследовал  дальше.  Петя поглядел ему в
    спину.  Ни одна дверь не открылась, и свидетелей невежливого поступка не
    оказалось.

    Петю  прислал  сюда  начальник  для  того,  чтобы он подписал одну очень
    важную   бумагу.   А   здесь  толкаются.  Петин  взгляд  стал  мрачен  и
    испепеляющ.  В  последнем  номере  научно-популярного  журнала  "Химия и
    религия"  он  читал  сообщение  о том, что путем тончайших экспериментов
    выявлена  наконец  природа дурного глаза, который является одной из форм
    телепатии,     а     в     основе     ее    лежит    нейтринно-кварковый
    репродукционно-поляризационный  эффект,  и  каждый человек несет в своем
    взгляде   определенный  заряд  гипнотической  силы,  у  некоторых  людей
    достигающий  немалых  значений. Пользуясь приложенной номограммой, Петя,
    смеха  ради,  измерил  этот  заряд  у себя. Оказалось, довольно большой.
    Теперь  он  глядел  вслед  прошедшему, изнемогая от желания что-нибудь с
    ним  сотворить.  Но  тот  шел, не торопясь, и уже почти достиг выхода на
    лестницу.  И  вдруг...  Из  рукавов  у него потекла вода, исчезли сперва
    кисти  рук,  потом  сами  рукава и весь пиджак, брюки, ботинки, галстук.
    Через мгновенье лишь небольшая лужа воды стояла у порога.

    Петя   остолбенел.   Так  далеко  его  намерения  не  простирались.  Ну,
    зацепился   бы   ногой   за  незаметно  выступившую  паркетную  дощечку,
    поскользнулся  бы,  испачкал костюм. Но так! Он побежал к луже. Вода как
    вода-будто нес кто-то графин и расплескал слегка у порога.

    -  Засудят, - мгновенно сообразил Петя. - Раз научно доказали, что можно
    человека  сглазить,  значит  срок  наказания  за  это  предусмотрен  и в
    уголовный  кодекс  внесен.  Бежать  бесполезно - собаку вызовут, найдут.
    Что делать?

    В  портфеле  у  Пети среди бумаг была стеклянная банка - на случай, если
    жена  прикажет  купить  что-нибудь  для  хозяйства. Он торопливо раскрыл
    портфель,  выхватил  банку,  вынул  из  кармана  носовой  платок  и стал
    вытирать  лужу,  отжимая  платок  над  банкой.  Насухо вытирать не стал,
    боясь,  что  вот-вот кто-нибудь выйдет. Немедленно домой - там он решит,
    что  делать  дальше. Держа банку в руке, Петя бросился поскорей от этого
    ужасного  места, где так неожиданно и жестоко проявили себя таинственные
    явления человеческой психики.

    Дома  он  поставил банку на стол и отошел к платяному шкафу поглядеть на
    себя  в  зеркало. Все то же лицо - ничего не изменилось в нем: широкий и
    твердый  подбородок,  прямые  волосы,  прямой  нос, серые глаза. Вот где
    отгадка!  В  их  глубине  что-то  загоралось и гасло, какие-то отражения
    виднелись,  закрываемые  на  мгновения  тенями,  цепочки каких-то следов
    возникали  и  исчезали,  и надо всем этим, в самой недоступности нависло
    что-то  грозное.  Петя  тяжело  задышал. Никогда еще с таким трепетом не
    глядел он на самого себя, никогда еще сам себя так не уважал.

    Он  отошел  от  зеркала,  присел  к  столу и стал думать. Жаль, конечно,
    беднягу,  превратившегося  в вjду, но в общем-то он сам виноват. Толкнул
    и   не   извинился.  А  тому,  кто  так  себя  ведет,  нечего,  конечно,
    рассчитывать  на  снисхождение.  Еще  мало!  И с другими так будет! Петя
    стал  думать,  кто  его враги. Прежде всего, конечно, начальник. Правда,
    он  считается  безобидным  старичком  и даже распоряжения отдает, как бы
    робея.  Но  это  все  ширма!  На  прошлой  неделе замечание за опоздание
    сделал,  месяц  назад  тоже  что-то  было,  не вспомнишь теперь. Сегодня
    унизил  -  послал  визу  добывать.  Через  экспедицию  не  мог.  Срочно,
    говорит.  Да  разве  можно  перечислить  все  обиды!  Теперь  все! Пусть
    посидит   в   банке.  Пусть  тоже  попробует  жить,  как  живут  рядовые
    сотрудники.  Ближе  к  народу  надо  быть. Хорошую зарплату все мы любим
    получать!  Петя  стукнул  кулаком  по столу, так что банка вздрогнула, и
    написал:  ‘ 1 - начальник, ‘ 2... Он стал перебирать всех своих знакомых
    и  нечаянно  вспомнил, что жена велела купить мяса к ебеду. Ага! Вот кто
    враг  номер  два.  Чего-то  велит все время, чего-то запрещает, требует,
    пристает то с глупостями, то с нежностями...

    Он  сходил  на  кухню,  открыл  шкаф.  Там  было  полно  пустых  банок -
    приближался сезон варений и солений. Вот-вот.

    Всем  места  хватит. Прямо сейчас на работу, и начальника - того... Нет.
    Подождать   надо/   Предоставим  из  великодушия  последний  шанс/  Надо
    работать  как  всегда  -  до  поры,  до времени, - давая ему понять, что
    возмездие неотвратимо/

    Он  поставил  банку на шкаф - чтоб жена, если придет пораньше, не вылила
    невзначай,  -  сходил  в  управление  и  получил  нужную  визу. Когда он
    вернулся  домой,  осколки  банки  валялись возле шкафа, а на шкафу сидел
    человек  -  тот самый, что растаял в коридоре. Он был несколько помят, в
    одном ботинке и без галстука.

    - Вы? - крикнул Петя.

    - А кто ж еще, - сказал человек. - Помогите спуститься.

    Человек спрыгнул со шкафа.

    - Надо же, - бормотал он, оглядывая себя, - приступ в каком месте захватил.

    - Приступ? Разве это болезнь? - воскликнул Петя.

    -  А  вы  думали?  Новая,  неизученная.  Человек  ведь на семьдесят пять
    процентов  состоит  из  воды. Вдруг неожиданно все в ней растворяется, и
    он  превращается  в  лужу.  Потом все затвердевает, как было. Третий раз
    такой  припадок  со  мной.  В  первый  раз  на улице случилось. Прохожий
    сообразительный  мимо  шел. Всю воду до капли собрал с асфальта, в бидон
    -  и  в  поликлинику.  Хорошо,  рядом была. Ни одна вещь не исчезла. А в
    учреждении  у себя, как рассказал я, так промокашек наготовили. И верно,
    пригодились.  Несколько капель всего не добрали - без пуговиц на рубашке
    остался.  Ну,  это  ерунда.  А  сейчас  кто-то  неаккуратно  постарался.
    Ботинок, видите, пропал и галстук.

    - Неужели одежда растворяется тоже? - спросил Петя.

    -  А  как  же!  Органические соединения. Пиджак, брюки - шерсть; белье -
    лен или хлопок; ботинки - кожа. Тоже все вода. Постойте, где я вас видел?

    -  Я  вам  найду  пару  ботинок, - отворачиваясь и ища глазами по углам,
    сказал Петя. - Люди должны помогать друг другу.

    Он  достал пару развалившихся ботинок и, пока больной с трудом натягивал
    их, спросил:

    - И много вас таких, с приступами?

    - Есть, конечно, не я один. На учете состоим в диспансере.

    - А долго приступ длится?

    -  У  кого  как.  У  меня,  как видите, нет. А вот у одного из наших две
    недели  продолжался.  Он в ванне растворился. Воду выливать нельзя - как
    разберешь,  где та вода, где эта? День проходит, два, соседи шум подняли
    -  ни  помыться,  ни  побриться.  Родные с заявлениями - редкая болезнь,
    требуют   отдельной  квартиры.  Дали,  а  что  сделаешь?  Для  перевозки
    поливальную машину наняли, в цистерне везли. В копеечку обошлось.

    - И откуда пакость такая берется? - спросил Петя.

    -  Из  Азии.  Передается через контакт с больным. На меня какой-то тип в
    метро дохнул. Ну, желаю. Спасибо за помощь.

    Он  вышел - в отличном новом костюме, хоть и без галстука, и в разбитых,
    рваных,  испачканных  глиной  и  известкой  ботинках.  Петя  выскочил на
    лестничную площадку.

    - А как предохраняться? - крикнул он вниз.

    - Плакат скоро выпустят! - донеслось в ответ.

    Петя  вернулся  в  комнату, постоял, размышляя, несколько минут и увидел
    вдруг,  что  рукава  его  расплываются  и  возле  ног  бурлят маленькими
    водоворотами.  Последним,  сверхчеловеческим  усилием  он  рванул из-под
    кровати  таз и встал в него обеими ногами. Если вода уйдет под половицы,
    не  то  что  ботинка  -  головы не досчитаешься! И тут же сообразил, что
    последнее  усилие  надо  было  употребить  на  то,  чтобы  написать  "Не
    выливай!!!"  Потому  что  сейчас  придет  жена  и,  из-за своего вечного
    стремления  к  чистоте, выплеснет этот таз куда попало. Погибло все! Ему
    захотелось    крикнуть    напоследок    что-нибудь    жизнеутверждающее,
    романтическое и в то же время роковое.

    -  Если  ты  болен,  то  надо  с бюллетенем дома сидеть, а не шляться по
    общественным местам заразу распространять!

    Этого  последнего  напутствия  человечеству не услышал никто. Из Петиных
    глаз   выкатились   две  слезы  -  сожаление  о  погибшей  молодости,  о
    загубленной  злыми людьми прекрасной жизни, - и тут же стали незаметны в
    воде, заполнившей тазик .

    "Химия и жизнь", 1968, ‘ 3.





















    А Закгейм
    Афраллер



    Пальмы  сгибались  под  ветром.  Стекла  в  заведении  Родриго угрожающе
    звенели.  Но  теперь  это  не страшно: сезон ураганов кончился, кончился
    очень  рано,  и  наступило время, которое Кшиштоф Ковальски любил больше
    всего.  Уже  можно  нормально ходить по улицам, а нашествие туристов еще
    не  началось.  Слава Богу, ему уже не надо кидаться за любым грошом, и в
    этот недолгий период затишья можно позволить себе чуточку расслабиться.

    Правда,  вот  уже  несколько  лет  в  такое  время  на  него нападал зуд
    подведения   жизненных   итогов  -  занятия  заведомо  бессмысленного  и
    порождающего  не так уж много счастливых воспоминаний. Да, он лишен даже
    того,  что  есть у большинства: сладостных воспоминаний детства. Родился
    в  трюме  парохода, который увозил его родителей из Польши, раздавленной
    Гитлером  и Сталиным. Непонятно почему родители поселились в глухом углу
    Новой  Англии, где их католическое вероисповедание вызывало нескрываемую
    неприязнь  соседей-протестантов  и  злую  агрессивность соседских детей.
    Несмотря  на  это  (а  может  быть,  именно поэтому), он вырос поляком и
    католиком;  хотя для всех окружающих он был Крисом, но для себя - только
    Кшиштофом.  А  в  Польше удалось побывать только в сорок семь, и слишком
    многое там оказалось не таким, как виделось в мечтах...

    Детство   окончилось   в  двенадцать  лет.  Мать  умерла,  и  совершенно
    неожиданно  для  всех  отец,  шумный  жуир,  впал в глубокую депрессию и
    покончил  с  собой.  Пришлось  оставить школу и зарабатывать на жизнь. В
    пятьдесят  восьмом  году  оказалось,  что  у  него  довольно бойкое перо
    (правду  сказать,  не перо, а машинка), и с тех пор его удел - несладкая
    доля  провинциального журналиста. Где он только не побывал - во Вьетнаме
    и  Иране, Судане и Нигерии, Парагвае и Гаити, Гренландии и Антарктиде...
    Сотрудничал  в  сорока  газетах  двадцати  семи  штатов, а изредка - и в
    зарубежных.  И  вот,  наконец,  после  четверти  века такой жизни, обрел
    тихое пристанище.

    "Сан  Фелипе  -  государство  на  одноименном  острове. 27 тыс. жителей.
    Языки:  испанский,  английский.  Сельское  хозяйство  (тропич.  фрукты),
    туризм".  Вот и все, что знал Кшиштоф, когда крохотный самолетик высадил
    его  и  еще  трех  пассажиров  на  столичном  аэродроме - лужайке сто на
    пятьсот  ярдов.  Владелец очередной газеты, в которой Ковальски числился
    уже  обозревателем,  пару  раз отдыхал здесь, после чего поручил сделать
    рекламу  острову.  Реклама,  видимо,  удалась. Босс, купивший на острове
    два  отеля,  был  доволен. А Кшиштоф решил осесть здесь. Хороший климат,
    если  не  считать  сезона  ураганов.  Большинство  жителей  -  католики.
    Нашлась  и  работа:  в  редакции  "Сан  Фелипе  миррор"  он  стал вторым
    человеком,  в  здешней  глуши  оказалось  нетрудно  блеснуть  опытом.  А
    главное  -  покой.  Очень  спокойный  остров, особенно когда туристов не
    слишком много. Последние же пять лет он почти обрел семью. Почти...

    Размышления Кшиштофа прервал папаша Родриго.

    - Крис, вас хочет видеть молодой человек.

    Молодой человек оказался невысокого роста негром лет тридцати.

    -  Сэр,  мне  сказали,  что  вы  - лучший на острове журналист. Я - Джим
    Свази,  корреспондент  "Ист Лондон пост" из Южной Африки. Не могли бы вы
    немного помочь мне?

    -  Если  можно,  зовите меня Крис. Не знаю, лучший ли я журналист, но во
    всяком случае тертый. У меня как раз затишье, так что я - к вашим услугам.

    -  Спасибо,  Крис.  Если позволите, сразу перейду к делу. Моих читателей
    очень   интересуют  взаимоотношения  европейцев  и  африканцев  в  вашей
    стране. Ходят слухи, что здесь у вас все в порядке.

    -  Не  думаю.  Впрочем, давайте расскажу, как я эти отношения вижу. А вы
    уж  решайте,  насколько  они хороши. По мне, так не очень, хотя и далеко
    не  плохи.  Пожалуй, я сказал бы так: у нас - добровольный, традиционный
    апартеид.    Белые    и   африканцы   легко   общаются;   как   правило,
    доброжелательны  друг  к  другу.  Расистов лично я не встречал. Но живут
    почти  все  раздельно.  Это сложилось издавна - белые и черные кварталы;
    никто  не  препятствует  африканцу  поселиться на Принс Уильям Сквер, но
    там  он  будет чувствовать себя не так удобно, как на Секонд Стрит. Даже
    любовь...  Достаточно  часто  можно  увидеть  белого парня с африканской
    девушкой.  Редко,  но  бывает  и  наоборот:  девушка  - белая, ее друг -
    африканец.  Если  у таких пар рождаются дети, почти никто не считает это
    чем-то страшным.

    Но в официальный брак вступают свои со своими. Исключений почти нет.

    (Почему  ты  не  женишься  на  Марии?  Боишься  связать  себя?  Или  дух
    разделения  рас  все  же  пустил росточек в твоей душе? Но об этом ты не
    расскажешь. Стыдишься? Или еще не додумал до конца?)

    - А мулаты?

    -  За  малыми  исключениями  они  чувствуют  себя  африканцами.  И живут
    соответственно.

    - А школы?

    -  Здесь  закон  тверд.  Полное  равноправие  и  никакой сегрегации. Все
    учатся вместе.

    - А как дела с высшим образованием?

    -  Я  не  знаю точно, как с теми, кто едет в заграничные университеты. В
    нашем  университете  Сан Фелипе семьсот студентов. Африканцев около двух
    третей  - так же, как во всей стране. Из ста преподавателей шестьдесят -
    африканцы.

    - А аспиранты?

    -  Я  как  раз  собирался завтра утром навестить профессора Кокрена. Это
    наше  светило; не исключено, что одна из ближайших Нобелевских премий по
    химии  -  его.  Он человек общительный и мой приятель. Поедемте со мной,
    посмотрите,  как  работают  его  аспиранты.  Сейчас  их  семеро,  трое -
    темнокожие.

    ИЗ ДНЕВНИКА КШИШТОФА КОВАЛЬСКИ

    11 марта

    Эйб  Кокрен  поморщился,  когда  я  рассказал  суть  дела. Для него этой
    проблемы   попросту  нет,  ему-то  абсолютно  безразличен  цвет  кожи  и
    неприятны  разговоры  на  эту тему. Но он, конечно, понял, что Джима это
    волнует.

    -   Видите  ли,  мистер  Свази,  я  допускаю,  что  в  каких-то  деталях
    способности  европейца  и  африканца  могут  различаться. Например, люди
    вашего   континента   замечательно   бегают,   это   знает  каждый,  кто
    интересуется  спортом.  Удивительно,  но  я  не  могу  назвать  ни одной
    области,   где   по   природным  данным  так  же  выделяются  европейцы.
    Преимущества  цивилизации,  больше  возможностей  проявиться  -  это да.
    Врожденных  же  преимуществ  я  не  знаю,  хотя  почему бы им и не быть?
    Впрочем,  все  это  -  отдельные детали. В целом мы все разные, но место
    рождения,  ни  ваше,  ни  ваших  предков, главного не определяет. Что же
    касается  научных  способностей,  здесь  нужен  целый букет задатков, из
    которых  один  сильнее  у англичанина, другой - у готтентота, третий - у
    еврея,  а  четвертый  -  у бирманца, поэтому всякие подобные рассуждения
    абсолютно  бессмысленны.  У  меня в позапрошлом году защитил диссертацию
    Питер  Браун,  ирландец.  Скоро  его  имя  прогремит  в мировой науке. А
    сейчас  заканчивает  работу  Антуан Рифо, гаитянин. Когда приехал, химии
    почти  не  знал. Теперь же обогнал всех - талантлив поразительно. Провел
    такое   исследование...   Впрочем,  вряд  ли  вам  интересны  химические
    подробности.

    -  Профессор  Кокрен, мне очень интересно. Постараюсь понять: в колледже
    я был третьим по химии.

    -  Прекрасно. Извините, если я вас обидел. Дело вот в чем. Антуан взялся
    изучать  биологически  активные  вещества  одного  здешнего  кустарника,
    Pseudorosa    robusta.    Выяснил,    что   их   очень   много   и   они
    высокоэффективные.   А   главное,   не  знаю  даже,  как  он  догадался,
    обнаружилось    странное    единообразие.   Одна   и   та   же   реакция
    бензоилирования,  которая  живому  растению,  по-видимому,  чужда, резко
    усиливает   действие   многих   из  этих  соединений,  причем  химически
    совершенно  непохожих.  Каков  здесь смысл, он пытается сейчас понять. В
    любом случае это прекрасная и перспективная работа.

    - Спасибо, профессор. Я очень...

    Закончить  Джим  не успел. Распахнулась дверь, и из соседней лаборатории
    вывалился  Антуан  Рифо.  Секунду мы ошарашенно глядели, как он корчится
    на  полу,  потом  кинулись  к  нему.  Лицо  Антуана  было  страшно.  Оно
    раздулось  до  такой  степени,  что,  казалось, сейчас лопнет кожа. Цвет
    лица   был  ярко-коричневый.  Никогда  не  думал,  что  негр  может  так
    покраснеть.  Огромные  глаза  Антуана  изчезли  под  разбухшими  веками.
    Сиплое дыхание прерывалось стонами.

    -  Свази,  помогите  вынести  его  на  воздух!  А  вы,  Крис,  звоните в
    "скорую".  Быстро! Я успел только назвать адрес девушке из "скорой", как
    услышал крик Эйба:

    - Крис! Без вас я не справлюсь!

    Я  подбежал.  Джим  выпустил  Антуана  и  сел на пол. Его лицо на глазах
    краснело   и  отекало.  Пришлось  тащить  двоих.  Хорошо,  что  "скорая"
    приехала сразу.

    20 апреля

    Эйб  позвонил  мне  утром и попросил зайти в два часа. В кабинете, где я
    не  был  с того суматошного мартовского дня, сидели все аспиранты и Джим
    Свази. Эйб выглядел торжественно, как всегда, когда он волнуется.

    -  Джентльмены,  совершенно  случайно  обнаружен любопытный факт. Мистер
    Ковальски,  вы  были  здесь  тогда,  11 марта. Не показалось ли вам, что
    произошло нечто странное?

    - Показалось. Антуан и Джим сильно отравились, а мы с вами - почему-то нет.

    -   Совершенно   верно.   Антуан   получил  вещество,  которое  обладает
    удивительными  свойствами. Оно практически не действует на европейцев, а
    для   африканцев   -   сильнейший  аллерген.  Несколько  слов  для  вас,
    Ковальски.  Наука  знает  вещества,  по-разному  действующие  на  разных
    людей.   Есть   такие,   которые   примерно  для  шестидесяти  процентов
    человечества  безвкусны,  а  для  остальных  сорока  -  страшно  горьки.
    Собственно,  любой аллерген действует лишь на некоторых, а для остальных
    безразличен.    Сверхчувствительность    к    разным   веществам   может
    передаваться  по  наследству.  Но  столь  мощное  дейс