го огромный кокосовый орех. Всадник на
    лошади был бы высотой куда меньше коричневого яйца.

    Заключал  вереницу плот с оружием, мне совершенно незнакомым. Впрочем, я
    несведущ в военном деле...

    Вереница  дымов,  уже переместившаяся далеко на север, повернула влево и
    плыла теперь на юго-запад, снова приближаясь ко мне.

    Я  знал,  что  еще  ниже  по  течению река делает новый изгиб и течет на
    запад  -  к  замку  герцога,  через скалистые пустоши. Туда, где я видел
    ночью  зловещее  алое  зарево,  где  вторую неделю, как говорили, горели
    костры  под  стенами  осажденной крепости, в которой сам герцог медленно
    умирал от ран, ожидая целебных мазей. Именно туда и лежал мой путь.

    Я   встал   на   ноги,   раздосадованный   и   недовольный   собственным
    бездействием.  Слухи  были  верны.  Несметная  вражья рать стекалась под
    стены крепости.

    Я  в раздражении пнул бесхозную, валявшуюся рядом суму. Та отлетела шага
    на  три,  вещи  высыпались  на  траву.  Не  задумываясь,  я  наклонился,
    подобрал  перья,  сложил  в  мешочек  раскатившиеся  чернильные орешки и
    забросил  суму  назад, в дупло, совершенно не отдавая себе отчета, зачем
    спасаю сейчас от дождя и непогоды чье-то имущество.

    Мир  шел  к  своему  концу. Очень скоро он будет принадлежать другим - и
    человеку не найдется места на земле...

    Тем  не менее, убедившись, что плоты уплыли достаточно далеко, я зашагал
    к  развалинам.  Мне  нужно  было  выполнить  свой  долг,  а  для этого -
    отыскать бревно или какую-нибудь доску, чтобы переправиться через реку.

    Конечно,  чтобы  скорее  добраться  до крепости, мне следовало еще вчера
    перед  ночлегом  сразу  повернуть  на юго-запад, в том месте, где делает
    изгиб  река,  и  по  берегу  следовать до второго поворота, а там уже, в
    виду  крепостных  стен,  как-нибудь  наладить  переправу. Но я опасался,
    если   буду   двигаться   по   пустынной   каменистой   равнине,   вновь
    повстречаться  с  кем-либо  из  великанов  - насколько я был наслышан, в
    этой  местности  они  попадались  довольно-таки  часто.  Поэтому во всех
    отношениях  надежней  был  путь  по противоположному лесистому, пускай и
    сильно всхолмленному, берегу.

    Мне  опять  не  давала  покоя  мысль,  что  мешок за моей спиной слишком
    тяжел.  Воистину человеческий разум загадочен и непостижим: даже сейчас,
    в  минуту, когда людская история, быть может, близится к завершению, он,
    как   любознательный   ученик,  продолжает  решать  логические  загадки.
    Несмотря  на  подстерегавшие  меня смертельные опасности, я весь путь не
    мог  избавиться от странной мысли, не имевшей, ну, казалось бы, никакого
    решительно  значения:  зачем  настоятель монастыря помимо целебных мазей
    так  нагрузил  меня  снадобьями,  вовсе не применяющимися при антониевом
    огне,   а  предназначенными  для  приема  внутрь  при  черной  немочи  и
    лихорадке?  Зачем секретное письмо герцогскому лекарю, которое не должно
    попасть ни в чьи руки?

    Тихий  блеющий  звук  донесся  словно  из-под  земли.  Я  стоял  у самых
    развалин,  а  передо  мною  в каменной кладке обнаружившегося фундамента
    была с трудом различимая дверь.

    Дверь  отворялась  внутрь подземелья и была чуть приоткрыта. Чей-то глаз
    следил за мной через щель.

    Так  прошло  несколько  долгих  мгновений,  и  раздался  скрип.  На меня
    смотрела  перемазанная  сажей деревенская девка. В глуповатом лице ее не
    было,  однако, испуга. Волосы ее были опалены пожаром, рубашка обгорела.
    На плечи она накинула несколько рваных мешков.

    Я  увидел, что она вся дрожит от холода и готова броситься ко мне, как к
    спасителю.

    -  Святой  отец,  помогите...  - прошептала она трясущимися губами, одну
    руку протягивая ко мне, а другой прижимая к себе новорожденного козленка.

    У  козленка  было  две  головы.  Одна  из них глядела на меня сморщенным
    личиком человеческого младенца.

    Я  в  ужасе  отшатнулся,  но  тотчас  взял себя в руки и осенил крестным
    знамением несчастную.

    Бесовское   наваждение   не   пропало.  Девица  бухнулась  мне  в  ноги,
    по-прежнему   прижимая   уродца   и  умаляя  меня  о  чем-то  совершенно
    невразумительно.

    Наконец,  я  понял,  что речь шла о козах, которых я встретил на берегу.
    Девица  умоляла  загнать  их в погреб, где она пряталась вместе с козой,
    тоже уцелевшей после пожара.

    Чтобы  успокоить  несчастную и получить от нее хоть какие-то необходимые
    сведения насчет переправы, я отправился искать коз.

    По  дороге  я  вспомнил:  в  дупле,  в  сумке  осталась лежать свернутая
    монашеская  мантия.  Вполне  довольно, чтобы приодеть и обогреть девицу,
    решил я и свернул к дубу.

    Вся  сума оказалась нетяжелой, и тогда я вдруг подумал, что, пожалуй, ни
    ее,  ни  книги  не  стоит  оставлять  на  произвол  судьбы.  Тексты  под
    деревянными,  обтянутыми  кожей переплетами, конечно, нечестивые, и грех
    честному  христианину  даже заглядывать в них, да ведь все же - книги!..
    Долгие  годы  общения  с  ними в монастырской библиотеке приучили меня к
    бережному  - больше того, благоговейному - отношению к этим удивительным
    творениям  ума  и  рук  человеческих.  И то минутное отвращение, которое
    посетило  меня  в  первый раз, теперь уже улетучилось. Книги есть книги,
    повторил  я себе, и вовсе никчемными они не бывают, ибо всегда они - для
    человека, так или иначе...

    С  неловкой ношей мне все-таки удалось поймать двух коз. Кое-как обмотав
    рога концами веревки, я потащил за собой упирающихся животных.

    Увидев  меня,  хозяйка  ничуть  не успокоилась, но, напротив, еще больше
    взялась  волноваться  о  судьбе  третьей  козы  и, упав на колени, стала
    снова упрашивать меня идти на новые поиски.

    Только  теперь  я  рассмотрел  очертания ее тела под бесформенной грубой
    рубашкой и с тревогой понял, что она должна совсем скоро родить.

    Чтобы  не  волновать бедную женщину, я решил исполнить и это желание, но
    затем  тотчас покинуть пепелище, вверив несчастную ее судьбе, ибо не мог
    позволить  себе  ни  малейшей  задержки, ежели бы такая возникла, требуя
    моего присутствия.

    При  этом  я  добавил,  что  следую  из монастыря со срочным известием в
    осажденную  крепость,  где  умирающий  от  ран  герцог  дожидается  моей
    помощи, а потому мне необходима лодка для переправы.

    Женщина  обрадованно  закивала,  показывая  пальцем  на  речной  берег и
    сбивчиво  объясняя  мне,  что в кустах есть привязанная лодка с веслом и
    там же надо искать заблудившуюся козу.

    Я  без  труда  нашел  указанное  место  - у старой ивы и вправду хранили
    лодку:  свободный  конец обмотанной вокруг дерева ржавой цепи валялся на
    земле.  Но  лодки  не было. Зато невдалеке я увидел козу. На моих глазах
    она выбралась из зарослей лозняка и жевала теперь зеленевшую у воды осоку.

    Прежде  чем  подойти  к козе, я посмотрел на юг, и не напрасно: знакомая
    мне вереница новых дымков была совсем близко.

    Затаившись  в  кустах, я ждал, глядя вперед, на поляну, куда направилась
    моя  коза.  С  реки  это  место  было  видно  очень  хорошо. Первый плот
    появился  из-за  прибрежных зарослей. Карлики, заметив козу, оживились и
    принялись показывать на нее тем, кто плыл следом.

    На   втором  плоту  заметались.  Многочисленная  команда  подняла  шест,
    лежавший  у самого края, и, навалившись тяжестью своих тел, воткнула его
    в речное дно.

    Плот  остановился  точно  напротив  козы. Тогда карлики дружно нажали на
    рычаги  механического  сооружения, напоминавшего пушку с коротким дулом.
    Ракообразный  монстр  раскрутил  колеса  устройства, в то время как полу
    лягушка быстро разматывала моток веревки...

    Из  дула  вылетела длинная коленчатая жердь, словно половинка подвесного
    моста, с двузубцем, нацеленным на козу.

    На  плоту  привели в движение еще одно колесо, и вилка вонзилась в спину
    беззащитной жертвы. Белая шерсть стала багряно-алой...

    От  ужаса  я  зажмурился,  а  когда  открыл глаза, карлики уже суетились
    вокруг бездыханной и окровавленной туши, лежавшей на бревнах плота.

    Шест вытащили, флотилия продолжила свой путь.

    Я  уткнулся  лицом  в  сухую  осоку  и в те страшные минуты был похож на
    сущего  ребенка,  убедившего  себя,  что  если не глядеть на зверя, то и
    зверь,  конечно,  не  заметит...  Так  лежал  я  невесть  сколько, будто
    притворившийся жук-олень.

    Плеск  воды  под  веслом вмиг отогнал терзавшее мой ум видение нависшего
    сверху двузубца. Я вскочил на ноги.

    С середины реки приближалась лодка.

    Седая,  сгорбленная старуха быстро и умело работала веслом. Подплыв, она
    бросила мне толстую веревку.

    Я  молча  поймал  конец,  подтянул  лодку, но привязывать ее к дереву не
    спешил.  Когда  старуха вышла на берег, я затащил лодку в заросли ивняка
    и надежно замаскировал от постороннего глаза.

    Старуха  оказалась  здешнею  повитухой  и  спешила  к  роженице, которой
    пообещала быть в назначенный срок - сегодня к ночи.

    Я   выразил   удивление,   ведь   с   противоположного   берега   хорошо
    просматривались  развалины  сгоревшего дома. И наверняка было видно все,
    что здесь произошло...

    -  Господь  милостив  к сиротам и калекам, - сказала на это старуха. - А
    особенно к тем, кому сам он недодал разума - Может быть, и жива бедняжка...

    Я  успокоил  старуху  и  тут  же  узнал,  что  подопечная  ее - дурочка,
    хромоножка,  а  теперь,  выходило,  и  круглая  сирота...  Родители  ее,
    мельник  с  женой,  жили  в  сгоревшем доме. Мельница же, скрытая от нас
    сейчас кронами старых ив, уцелела...

    Несчастная  хромоножка  стояла  у  открытой  двери.  Завидев нас издали,
    стала  махать  рукой,  подзывая  к себе, при этом она отчаянно кивала на
    реку  и бессвязно причитала во весь голос: мол, проклятые нифлунги убили
    и ее козу, и белую лошадь, и двух коров...

    -  При  чем  тут  нифлунги,  глупая!  -  остановила ее старуха. - Негоже
    думать тебе про бесовское отродье! Плюнь...

    -  Нифлунги...  Злые  нифлунги...  - будто в забытье шептала та, запирая
    дверь на все засовы, как только мы спустились в подвал.

    -  Да  разве  нифлунги  боялись  бы  обыкновенных  крыс?  - рассердилась
    старуха.  -  Ведь они подземные жители и живут часто в крысиных норах. А
    эти  бесовские  твари  боятся  пуще  огня... - И она, к удивлению моему,
    рассказала,  как  сама была у стен осажденной крепости и видела огненное
    кольцо,  непрерывную  цепь  костров,  в  которых  сжигается  все  живое,
    проникающее  из  замка,  -  будь  то беженец, спасающийся от голода, или
    крыса, норовящая прошмыгнуть к реке.

    Из  слов  старухи  я  понял,  что эти дьявольские отродья давно могли бы
    взять  осажденную  крепость - столько у них пушек и загадочных бесовских
    машин,   но   они   медлят,  как  будто  сами  смертным  страхом  боятся
    герцогского замка, как и всякого, кто придет оттуда...

    - Так кто же они, эти твари? - спросил я.

    -  Бесы!  -  твердо сказала старуха и широко перекрестилась. - Нифлунгам
    нечего  делить  с  нами.  У  них  свой  мир  и  свои тайны. А ежели б им
    сделалось  тесно в нижнем мире и захотелось вдруг завоевать наш Митгард,
    они легко бы это сделали еще тогда, когда Христос по Земле не ходил...

    -  Лошадь  и  двух коров... - не унималась между тем хромоножка. - И мою
    корову, и старого колдуна...

    -  Что?  -  ужаснулась  старуха. - Они убили святого старца, царство ему
    небесное?!

    -  Кровь,  кровь,  -  твердила  безумная.  - Столько крови, как у нашего
    кабана... И унесли его на свой корабль, адским шилом пронзивши...

    -  Душа  его  с  ангелами поет! - сказала, крестясь, старуха и вынула из
    котомки  свежеиспеченный хлеб. Слова ее, признаться, покоробили меня, но
    я счел неразумным вступать сейчас в спор.

    В  погребе  оказался  запас  вина  и  сыра.  Хозяйка  подоила коз. По ее
    научению  я  набрал  куриных  яиц  в  сухой осоке, где неслись бездомные
    куры, и сварил десяток в своем котелке на еще тлеющих углях пепелища.

    При  этом я отметил: перерывы в передвижении вражьего флота делались все
    короче, плоты тянулись теперь почти нескончаемой вереницей.

    Мы  утолили  голод.  Козы  жевали  сено  в дальнем углу. Бедная женщина,
    напоенная  снадобьем и теплым молоком, спала, постанывая и вздрагивая во
    сне.   Мы   укрыли   ее,  чем  могли,  пригодилась  и  мантия  убиенного
    чернокнижника.  Старуха  утверждала,  что  к  ночи  дурочка благополучно
    разрешится,  и  просила меня подождать, чтобы вместе переправиться через
    реку.

    Но  я не мог медлить, о чем и сказал, весьма огорчив старуху. Мы глядели
    в  дверную  щель,  надеясь,  что  переправа  освободится,  но  все  было
    напрасно.  Тогда старуха дала совет перебраться на берег поближе к лодке
    и переждать на мельнице, где мне будет обеспечена полная безопасность.

    Я  подивился, как это она считает мельницу безопасным местом, на что она
    усмехнулась, обнажив старчески беззубые десны:

    -  Все  бесовское  -  от  беса!..  Это  известно.  А  бесы особо ценят и
    охраняют все бесовское, сделанное человеком...

    Бесовским  же  она называла все без исключения изобретения человеческого
    ума,  начиная  от  мельницы с колесами и жерновами и кончая орудиями для
    обстрела,  ядрами которых пробивают небесную твердь, открывая бесам пути
    в наш мир.

    -  Не  одни  только йотунги живут над нами в верховном мире, - объяснила
    старуха.  - Есть много иных миров, недоступных нашему разумению. Господь
    сотворил  все так, чтобы не было смешения между мирами. И только йотунги
    по  божьему  повелению  проникают  в срединный мир, дабы охранять нас от
    злобных  бесов... Нифлунги же сторожат человеческий мир от поползновения
    подземных  тварей.  Но  когда  мы сами палим из пушек, разрывая оболочку
    Митгарда,  бесы  хищно  стремятся  сюда  отовсюду...  Йотунги  всегда на
    страже  и  стремятся  заделывать бреши в невидимой охранительной тверди,
    однако  многие  мелкие  дыры, творимые пулями при стрелянии из мушкетов,
    не  в  силах они приметить... Так врывается через эти отверстия саранча.
    Прежде  не  было  этого  бедствия  в  нашем мире... А ежели твердь небес
    пробивают  ядра,  то  с  неба  падают  твари  размером  с пушечное ядро.
    Старуха  рассказывала  и  продолжала  глядеть  в  щель,  но  вдруг, тихо
    вскрикнув,  схватила  меня  за руку. Напротив нас причалили к берегу два
    плота.  На каждом из них были пушки, вдобавок первый нес на себе дымящее
    яйцо  розового  цвета,  а на втором возвышалось загадочное образование в
    виде кокона, напоминавшего кокосовый орех.

    У  основания  прозрачно-розового яйца суетились три карлика. Второй плот
    был  завален  трупиками  уродцев,  и  к  нему были привязаны два бревна,
    между  которыми  в  нелепой  позе  помещался  голый, опутанный веревками
    человек: тело в воде, а голова и ступни - снаружи.

    Затаив  дыхание,  мы смотрели, как человекоподобные карлики перенесли на
    берег трупы своих сородичей и свалили кучей в центре большого кострища.

    Затем  втроем  они  опрокинули розовый яйцевидный сосуд и также выкатили
    на  берег.  Полагаю,  и  десять  крепких  людей  не справились бы с этой
    работой...  После  чего  весь плот, где высилось таинственное коричневое
    образование, они обильно устлали сорванной на берегу сухой осокой.

    Сквозь  тучи  прорвался  свет  вечернего  солнца.  Стал  отчетливо виден
    человек  в окрашенной воде - он был живой и лишь беззвучно, будто сам не
    свой,  широко  разевал  рот; заалела запекшаяся кровь на трупах уродцев,
    заблестели  начищенные  до  блеска медные дула пушек, даже лес на другом
    берегу словно покрылся каким-то зловещим багрянцем.

    Тем  временем  карлики  принесли с плота не замеченный мною ранее черный
    ящик  размером  с  большой  сундук,  откинули  крышку и начали доставать
    оттуда  толстые  медные трубки длиною в локоть и самых разных форм: одни
    были  совсем  прямые,  другие  согнуты  под  прямым  углом  или изогнуты
    плавно, как тело змеи.

    Инструментами  занимались  двое,  тогда как третий с обыкновенным сачком
    на  палке  бродил  по  берегу.  Я  внимательно  наблюдал за ним, пытаясь
    понять, кого же он столь старательно вылавливает в сухой осоке.

    Меж тем сачок понемногу наполнялся.

    -  Жаба,  -  прошамкала  мне в ухо старуха, чьи глаза видели вдаль лучше
    моих. - В сачке сидит большая жаба, а сверху восемь куриных яиц...

    Карлик  продолжал поиски, поминутно наклоняясь, и в итоге я насчитал еще
    четыре удачные находки. Сачок, наконец, наполнился до краев.

    Плеск  воды  заставил  меня  посмотреть  в сторону плотов. Двое карликов
    запросто  выволокли из воды голого человека. Они поднесли его к розовому
    яйцу  и принялись запихивать головой вперед в широкое отверстие. Человек
    кричал  и сопротивлялся. Третий карлик подтолкнул жертву за ноги, и тело
    вошло, как пробка в бутылку.

    Тогда  дружным  толчком  они  установили  яйцо  на  торец.  Сквозь почти
    прозрачные  розовые  стенки  было  видно,  как человек скатился на дно и
    затих.  Я  только  сейчас обратил внимание, что весь сосуд, как и черный
    ящик,  стоявший  метрах  в  двух  от  сосуда, оплетала медная паутина из
    ловко соединенных трубок.

    Карлик  выложил  из сачка в ящик все двенадцать яиц. В это же время двое
    его  сообщников  ловко  собрали  еще  одну,  совершенно прямую, трубку и
    соединили ею медную сеть ящика и сосуда.

    Над  яйцом вспыхнуло светло-голубое свечение. Пламя перешло по трубке на
    черный  ящик. Человек на дне сосуда забился в судорогах. Душераздирающий
    крик вскоре затих, свечение тоже сделалось едва заметным.

    Три  карлика  явно  ждали чего-то: один вдруг присел на корточки, второй
    вскарабкался  ему на плечи, а сверху оказался тот, что был с сачком. Все
    трое  разом  выпрямились,  и верхний закинул жабу в сосуд. Яркое голубое
    пламя  снова  жадно  лизнуло стенки яйца и тотчас перекинулось на медные
    трубки ящика.

    Двойной сатанинский вопль - жабы и человека - донесся из разверстого яйца.

    Немного  выждав,  один  из  карликов  приподнял  ящик,  и соединительная
    трубка упала на землю.

    Из  открытого ящика принялись выпрыгивать мокрые твари, неотличимые друг
    от  друга  и  от  своих  создателей,  разве  что  количество  пальцев на
    лягушачьих  лапах  было  у  каждой  свое.  Но  -  та  же  нечеловеческая
    безжалостность    птичьих    лиц,   злоба   в   глазах   и   угловатость
    нескоординированных движений...

    Я  насчитал  двенадцать  гомункулусов.  Старуха, словно читая мои мысли,
    зашептала, шепелявя, пророчество из книги премудростей:

    -  ...И хлынут враги рода человеческого через границы Митгарда, и станут
    выращивать  гомункулусов  и  драконов,  чтобы  несметной ратью завоевать
    человеческий мир, данный нам господом в давние времена...

    Орда  тварей потащила розовое яйцо к кострищу... Не сказать человеческим
    языком,  как  выволокли  они  святого  мученика,  разрывая по частям еще
    трепещущее  живое тело и бросая окровавленные куски на гору трупов своих
    сородичей...  Когда  яркое  пламя,  гудевшее в тихих сумерках, предавало
    небытию  все  то,  что, сливаясь, вскипая в огне, шипело, вспенивалось и
    наполняло  мерзким  едки