вновь подняла голову,
на нее встревожено смотрели не только Йанира, но и, как ни странно, Ноа
Армстро.
  - Вы... уверены?.. - выдавила из себя Джина.
  Йанира отвела прядь волос со лба Джины.
  - Бывает, ошибаюсь и я, дитя мое. Но в этом - да, совершенно уверена.
  Джине хотелось съежиться калачиком и зареветь, спрятаться лет на
десять - двадцать, или чтобы ее обнимали, баюкали и обещали, что все будет
хорошо. Увы, это было невозможно. Она снова встретилась взглядом с Йанирой.
  - Они убьют нас всех, если смогут. - Она охватила себя руками за
талию, словно оберегая ребенка, растущего где-то в ней. В ней зарождалось
совершенно новое чувство: яростная решимость защищать эту крошечную жизнь.
- Я уже лежала бы сейчас где-нибудь в морге, дожидаясь вскрытия, если бы
не Ноа. Я не собираюсь позволить им выиграть. Даже если мне придется
провести следующие сорок лет в бегах - сколько угодно, пока мы не найдем
способ остановить их.
  - И они пришли сюда, - прошептала Йанира, сжав пальцы на руке Джины,
- чтобы уничтожить тот мир, который мы создали для себя.
  Джине хотелось отвернуться от этих все понимающих глаз, хотелось
уползти и спрятаться от них. Но лгать пророчице она не могла - даже в
попытке облегчить ее боль.
  - Да. Мне очень жаль... - Ей пришлось замолчать на секунду, чтобы
собраться с духом. - Мы можем вывезти вас со станции, бежать в Нижнее
Время. Мне плевать на правила, запрещающие выходцам из Нижнего Времени
эмигрировать сквозь Врата.
  Взгляд Йаниры переместился на детей, и темные глаза наполнились
скорбью.
  - Им нельзя со мной?
  Джина замешкалась с ответом, но помощь пришла со стороны Армстро:
  - Нет. Мы не можем рисковать. Они будут преследовать нас сквозь все
Врата, что открываются на этой неделе. Если мы спрячем девочек в один
сундук с вами, мы сможем вытащить вас со станции, но тогда убийцы
устремятся за Джиной...
  Йанира Кассондра вздрогнула.
  - Да. Это слишком опасно. Маркус...
  Он крепко сжал ее руки.
  - Я буду беречь их. Даже ценой моей жизни, Йанира. И Юлий вызвался
помочь нам. Никто не должен знать об этом. Даже друзья, даже Совет
Семерых. Знает только Юлий - он бежал подземными коридорами с поручением
Совета и наткнулся на нас.
  В глазах ее появилось такое выражение, что Джина похолодела, а потом
веки ее тяжело опустились.
  - Смерть, что преследует нас, страшнее, чем нам кажется... два
лица... два лица по ту сторону Врат... и кирпичные своды над деревом, где
горит огонь, а кровь чернеет... бойся человека с серыми глазами: за
улыбкой прячется смерть... ключ в письмах, письмах, что приносят смерть и
разрушение... тот, что живет с бесшумным пистолетом, нанесет удар ночью...
пытается уничтожить еще не рожденную душу... ударит, когда новорожденный
огласит мир своими криками... - Она обмякла, дрожа, в руках своего мужа.
  Джина тоже дрожала так сильно, что с трудом удерживалась, чтобы не
упасть.
  Маркус поднял взгляд - изрядно напуганный.
  - Я еще не видел, чтобы видения посещали ее с такой силой и яркостью.
Молю тебя, будь с ней осторожна.
  Джина обнаружила, что держит Йаниру за руку, успокаивая ее.
  - Госпожа, - прошептала она. - Я не привыкла убивать. А они уже убили
двух людей, которые были мне дороже всего на свете. Клянусь, я убью
всякого, кто попытается причинить боль вам.
  Йанира медленно подняла взгляд. Глаза ее покраснели от слез.
  - Я знаю, - прошептала она в ответ. - Потому мне и страшно.
  На это Джина не нашлась, что ответить.

  ***

  У д-ра Джона Лахли возникли проблемы.
  Очень серьезные проблемы.
  Половина писем Эдди, адресованных ныне покойному сироте из Кардиффа,
находилась теперь у Полли Николз. В отличие от Моргана, которого вряд ли
кто хватится, Полли Николз всю свою жизнь прожила в Ист-Энде. Смерть ее
поднимет кучу разговоров, и все, что известно о ней ее друзьям и знакомым,
немедленно станет известно констеблям из отдела "Эйч" столичной полиции.
Притом, что представители полиции не пользовались в Уайтчепле особой
любовью, этого нельзя было сказать о Полли Николз, несмотря на ее не
слишком уважаемую профессию. Те, кто относился к ней неплохо, наверняка
помогут полиции поймать того, кто сделает с ней то, что Джон Лахли
собирался сделать со всяким обладателем чертовых Эддиных писем.
  Видит Бог, ему пришлось по душе то, как он обошелся с этим маленьким
ублюдком Морганом.
  От одного воспоминания об этом у него начинало свербить в его
единственных и неповторимых органах.
  Ну что ж, значит, ему нужно отыскать эту Полли Николз и нарезать ее
так же изысканно, как нарезал он Моргана, - в назидание всем грязным
шлюхам, шатающимся по этим грязным улицам. И он должен сделать это так,
чтобы его не заметили за этим занятием - тем более не поймали. Разумеется,
ему придется гримироваться, однако загримировать такое заметное лицо, как
у Джона Лахли, - занятие непростое. Слишком уж чужестранный вид был у него
с самого детства - подарочек от матери-иммигрантки. Через свою обширную
клиентуру Лахли имел знакомства в театральных кругах, так что знал, где
можно приобрести фальшивые бороды и прочий подобный реквизит, но даже это
было бы слишком рискованно. Покупка в театральном магазине означала бы,
что его опознают, как того иностранца, который приобрел здесь набор
реквизита. Это было немногим лучше, чем если бы его последним видели с
убитой. Если не хуже: покупка грима выдала бы его как человека, которому
есть что скрывать. Как, черт подрал, подобраться к женщине на достаточное
расстояние, чтобы отобрать письма и убить ее, оставшись при этом
незамеченным?
  Он мог, конечно, бросить подозрение на других инородцев,
загримировавшись под одного из заполонивших Ист-Энд евреев. Длинная
фальшивая борода, возможно, накидка поверх плаща... С тех пор, как тот
еврей... как там его... Липский?.. убил в Ист-Энде маленькую девочку,
взбешенные кокни косо смотрели на любого чужеземца, попавшего в восточные
кварталы Лондона. В порту, где большая часть иммигрантов прибыла из
еврейских гетто Восточной Европы, само слово "иностранец" означало
"еврей". Лахли решил всерьез обдумать эту версию. Если за его проделки
повесят нескольких евреев... что ж, тем лучше.
  Однако проблема вовсе не ограничивалась тем, как выследить Полли
Николз, отобрать у нее письма и заставить ее замолчать. Приходилось брать
в расчет еще и наставника его высочества. Этот тип слишком много знал,
чтобы ощущать себя в безопасности. Мистер Джеймс К. Стивен должен был
умереть. Именно с этой целью Джон Лахли выехал этим утром из Лондона и
направился в близлежащую деревушку Гринвич - убить Джеймса К. Стивена.
  Накануне утром ему удалось встретиться и познакомиться с этим типом
на одной из окружающих Гринвич дорожек для прогулок верхом. Изучая
местность, которую Стивен предпочитал для утренних поездок (а фактически
выбирая место для "несчастного случая"), Лахли совершенно случайно увидел
Стивена. Тропа, по которой ехал верхом наставник Эдди, постепенно выводила
всадников в поля, где, несмотря на дождливую погоду, фермеры продолжали
убирать урожай. Затем она сворачивала параллельно железной дороге и
проходила всего в нескольких футах от большой ветряной мельницы. Лахли
внимательно посмотрел на мельницу, и на губах его заиграла легкая улыбка.
Если ему удастся подстроить так, чтобы Стивен проезжал мимо мельницы
одновременно с проходящим поездом...
  Поэтому он, пустив коня легким галопом, нагнал Стивена и
приветственно улыбнулся:
  - Доброе утро, сэр. Джон Лахли, врач.
  - Доброе утро, доктор Лахли, - улыбнулся в ответ ничего не
подозревающий наставник Эдди. - Джеймс Стивен.
  Лахли состроил на лице удивленную мину.
  - Но уж, наверное, не Джеймс К. Стивен? Бывший наставник принца
ответил ему не менее удивленным взглядом.
  - Ну, вообще-то именно он.
  - Право же, я в восторге, сэр! Потрясающе! Эдди говорил о вас столько
хорошего! О да, мне стоило бы объяснить, - добавил он при виде
всевозрастающего удивления собеседника. - Его высочество, принц Альберт
Виктор является одним из моих пациентов... нет-нет, ничего серьезного,
уверяю вас. За последние несколько месяцев мы с ним изрядно подружились.
Он часто говорил о вас, сэр. Собственно, он именно вам приписывает львиную
долю своих успехов в Кембридже.
  Стивен слушал его с удовольствием.
  - Как мило со стороны его высочества! Для меня было большой честью
оказывать ему помощь в университете. Так вы говорите, с Эдди все в порядке?
  - О да. Вполне. Видите ли, я практикую кое-какие месмерические
приемы, а Эдди где-то слышал, что с помощью месмеризма можно добиться
улучшения памяти.
  Стивен улыбнулся с неподдельным удовлетворением.
  - Ну конечно, я понимаю, почему он этим так заинтересовался! Надеюсь,
вы смогли помочь ему?
  - Разумеется, - легко рассмеялся Джон Лахли. - Память его уже далеко
не та, что прежде.
  Стивен посмеялся вместе с ним, не поняв по-настоящему сути его слов.
Они продолжали ехать дальше, беседуя, и Лахли обронил еще одно, на вид
случайное замечание:
  - А знаете, мне нравится такая прогулка. Такого удовольствия я не
испытывал уже давно. Это освежает куда больше, чем Гайд-парк или
Роттен-роу, - там ты воображаешь, что ты в сельской местности, тогда как
здесь это и на самом деле так. Вы часто ездите вот так?
  - Ну конечно, сэр. Каждое утро.
  - Но это же замечательно! Послушайте, вы не против, если мы повторим
такую совместную прогулку завтра утром? Я был бы рад вашему обществу, а мы
могли бы поговорить об Эдди, обменяться какими-нибудь забавными историями,
не так ли?
  - Мне эта мысль нравится. Как насчет восьми часов? Не слишком рано?
  - Ни в коем случае. - Он сделал в уме заметку на память: свериться с
расписанием поездов и в соответствии с этим рассчитать время проезда мимо
мельницы. - Значит, решено: восемь утра. - Они продолжали ехать рядом,
мило беседуя, а Лахли тем временем строил планы убийства своего
обаятельного спутника, который сделал для Эдди на один перевод больше, чем
следовало.
  На следующий день, на рассвете, когда солнечный свет тщетно пытался
пробиться сквозь тяжелые дождевые тучи над Лондоном, Лахли выбрался на
Гринвичский причал из лодки, которая привезла его из Лондона. Часы на
всемирно известной Гринвичской обсерватории пробили восемь, когда он взял
на расположенной рядом с причалом конюшне жеребца напрокат и встретился с
Джеймсом Стивеном. Ничего не подозревающий Стивен тепло приветствовал его:
  - Д-р Лахли! Приятно видеть вас, старина! Право же, погода могла бы
быть и лучше, но мы не будем обращать на это внимания, ладно? В приятном
обществе и день кажется светлее, не так ли?
  - Конечно, - кивнул Лахли, весело улыбнувшись обреченному педагогу.
  Ветер нес с Темзы запах тины, смешивавшийся с болотными запахами и
резкой, едкой вонью угольного дыма, но д-р Джон Лахли набрал полную грудь
воздуха и еще раз улыбнулся ехавшему рядом с ним человеку. Жить тому
оставалось каких-то пятнадцать минут.
  Они не спеша ехали вдоль берега, мимо причалов, у которых
покачивались старомодные парусные клипера и небольшие пароходы с
металлическими корпусами. Потом Лахли с м-ром Стивеном повернули своих
лошадей на Кинг-Уильям-Уолк, в сторону Гринвичского парка, миновали
Куинз-Хаус, построенный для королевы Анны Датской Иаковом Первым в 1615
году. Вонь лондонских улиц в Гринвиче не ощущалась - здесь пахло только
болотами и свежим сеном, а еще старыми деньгами. Монархи из династии
Тюдоров проводили здесь летние сезоны, а некоторые и родились в здешних
дворцах. Королевский морской колледж, некогда Королевский морской
госпиталь, делил маленькую деревушку в пригородах Лондона с Королевской
обсерваторией и всемирно известным Гринвичским меридианом.
  Оставив позади деревушку со всей ее королевской историей, они поехали
по узкой тропе, вьющейся между Трафальгар-роуд и железнодорожными путями.
Лахли беседовал со своим спутником о последних вылазках Эдди в Ист-Энд -
эту вульгарную привычку пьянствовать там, шататься из кабака в кабак, из
борделя в бордель Эдди приобрел еще в Кембридже.
  - ...вот он и сказал девке, что даст ей фунт за то, что другие делают
за четыре пенса, а та возьми да окажись честной рабочей девушкой. Она
закатила ему такую оплеуху, что на щеке остался след, и в голову даже не
взяла, что бьет внука королевы. И пришлось бедному Эдди бежать за ней с
извинениями. В общем, кончилось все тем, что он купил все цветы, что были
у нее в корзине...
  Они уже приближались к мельнице, которую Лахли высмотрел накануне
утром. Пронзительный гудок поезда возвестил о приближении отвлекающего
фактора, избранного Лахли для своей операции. Он улыбнулся своим мыслям и
придержал коня, чтобы оказаться на месте точно в нужный момент. Пока он,
склонившись, осматривал ноги своего коня, не поцарапал ли тот их об
изгородь, Стивен тоже натянул поводья, чтобы не уехать вперед, - возможно,
он хотел дослушать окончание истории, которую рассказывал Лахли.
  Свисток паровоза послышался снова, на этот раз ближе. Обе лошади
тревожно вскинули головы. "Отлично..." Лахли одобрительно кивнул. То, что
конь под м-ром Джеймсом К. Стивеном нервный, - только ему на руку. Поезд
вырвался из-за поворота, и гнедой жеребец, на котором ехал Стивен,
взбрыкнув, пошел боком. Секунду спустя их окутал клуб дыма и горячей золы.
  Лахли сунул руку в карман плаща и достал кастет со свинчаткой. Кровь
молотом стучала в висках. Ноздри раздувались. Все тело покалывало словно
электричеством. В грохоте налетевшего поезда они миновали медленно
вращающиеся крылья мельницы. Ну! Лахли пришпорил коня и одним скачком
оказался рядом с продолжавшим артачиться конем Стивена. Возбуждение
захлестнуло его волной эйфории. На мгновение перед ним мелькнуло
доверчивое, ничего не подозревающее лицо Стивена...
  И на него обрушился свирепый удар.
  Сила отдачи от удара свинцового кастета по черепу жертвы болью
отдалась во всей руке Лахли, от кисти до плеча. Лицо Стивена исказилось от
боли и потрясения. Его жеребец заржал и отпрянул в сторону - прямо к
мельнице: бежать в других направлениях ему не позволяли ни конь Лахли, ни
оглушительный грохот проходящего поезда. Стивен начал заваливаться набок.
И - в точном соответствии с планами Лахли - одно из мельничных крыльев
ударило Стивена, попав ему у основания черепа и отшвырнув в сторону.
Бывший наставник принца Альберта Виктора Кристиана Эдуарда упал на землю в
нескольких футах от своего коня. Долгое, напряженное мгновение Лахли не
отрываясь смотрел на него. Он весь дрожал от переполнявших его эмоций,
почти сексуальных по яркости.
  Потом, двигаясь на удивление спокойно для человека, только что
совершившего второе в своей жизни убийство - к тому же первое, совершенное
практически на глазах у возможных зрителей, - Джон Лахли вытер кастет
носовым платком и убрал его обратно в карман. Потом спешился, привязал
коня к ближайшему дереву и подошел к человеку, убить которого он и приехал
сюда. Джеймс К. Стивен лежал не шевелясь. Лахли склонился над ним, взял
его за руку... и ощутил биение пульса.
  "Проклятый ублюдок еще жив!"
Ярость захлестнула его. Он сунул руку в карман за кастетом...
  - Боже мой! - прорвался к его сознанию сквозь свистки и стук колес
чей-то голос. Потрясенный Лахли резко обернулся. По тропинке к нему
приближался еще один всадник. Он соскочил на землю и бегом бросился к ним.
Хуже того, с той же стороны показалась потрясающе красивая женщина с
пышными светлыми волосами.
  - Что тут случилось? - спросил вновь прибывший. Что ж, вопрос звучал
вполне резонно.
  Лахли усилием воли заставил себя успокоиться, напустил на лицо
обычную маску, отказавшись при этом от надежды сохранить свое имя в тайне,
и постарался придать своему голосу максимум горестного потрясения.
  - Мы с этим джентльменом ехали верхом по этой тропе, когда мимо
проходил поезд. Какой-то предмет с поезда попал ему в голову... не знаю,
что именно; возможно, головешка из трубы, а может, кто-то выкинул
что-нибудь из окна. Его жеребец вскинулся и выбросил беднягу из седла -
прямо под мельничное крыло. Я только-только успел подбежать к нему, когда
появились вы.
  Говоря, он опустился рядом со Стивеном на колено, чтобы еще раз
померить его пульс, потом промокнул глубокую рану на голове своим носовым
платком (вот и объяснение, откуда на чистом платке кровь!). Незнакомец с
выражением крайнего огорчения на лице склонился рядом.
  - Нам надо немедленно доставить его в безопасное место! Вот...
поддержите беднягу за голову, а я возьмусь за ноги. Сейчас... сейчас...
положим его на мое седло, а я сяду сзади и придержу, чтобы он не упал.
Алиса, любовь моя, не подходи близко, это зрелище не для тебя... сколько
крови!
  Лахли стиснул зубы в бессильном гневе и одарил этого типа благодарной
улыбкой.
  - Отличная идея! Прекрасно! А теперь осторожнее...
  Спустя десять минут человек, ради убийства которого он проделал весь
этот путь, лежал в постели в доме гринвичского доктора. Он находился в
глубокой коме, и шансы его на выживание - как объявил, скорбно покачивая
головой, доктор - были практически ничтожны. Лахли согласился с тем, что
это ужасная трагедия, объяснил сельскому констеблю, что случилось, и дал
ему свои имя и адрес на случай, если он потребуется еще.
  - Правда, сомневаюсь, что будет назначено расследование, - со вздохом
заметил констебль. - Даже если бедолага помрет, яснее ясного, что это
несчастный случай, чертовски несчастный, так что спасибо вам, сэр, за
помощь, большое спасибо.
  Ублюдок, имевший наглость появиться так не вовремя, тоже назвал
констеблю свое имя - купец из-под Манчестера, гостивший в Лондоне со своей
младшей сестрой. Лахли хотелось выхватить из кармана кастет и размозжить
его дурацкий череп. Вместо этого он тихо покинул докторский коттедж, пока
констебль узнавал, как связаться с родными Джеймса Стивена. Единственное,
что его утешало, так это то, что Стивен вряд ли имел шансы выжить. И уж
наверняка, даже если он останется в живых, он не вспомнит, что сбивший его
удар был умышленным. Историю происшедшего ему расскажут констебль,
сельский врач, даже его собственная семья. И если Стивен выживет...
  Что ж, даже тогда оставались еще способы устранения проблемы.
  Впрочем, всему свое время, а пока Джон Лахли повернул своего коня в
сторону пристани, чтобы вернуться в Лондон, обдумывая проблему, связанную
с Полли Николз.
  Так и не найдя однозначного решения, он вернулся домой и обнаружил
там письмо, отправленное из Уайтчепла, Лондон, с Ливерпульского вокзала.
  +++
"Дражайший д-р Лахли. Каких потрясающих результатов Вы добились!
Многие из мучивших меня синдромов значительно ослабли со времени моего
посещения Вашей клиники в прошлую пятницу. Я чувствую себя сильнее и
крепче, чем когда-либо за последние месяцы. Однако меня все еще беспокоят
зуд в руках и сильная головная боль. Надеюсь, Вы будете так добры, что
согласитесь принять меня еще раз? Уверен, Вы способны помочь мне более,
чем любой другой врач в мире. Поскольку я скоро возвращаюсь по делам в
Лондон, с Вашей стороны было бы очень любезно включить меня в список своих
пациентов на ближайшие дни. С нетерпением буду ожидать Вашего ответа.
Пишите мне, пожалуйста, на Уайтчепльский почтамт, до востребования.
  Джеймс Мейбрик, эсквайр".
  +++
Некоторое время Джон Лахли молча смотрел на подпись. Потом на лице
его заиграла легкая улыбка. Джеймс Мейбрик, убийца, торговец хлопком из
Ливерпуля... С замечательным, собственноручно написанным дневником, со
столь же восхитительным признанием в убийстве. И не простом убийстве, но
убийстве шлюхи, черт подери, совершенном мужчиной, у которого имелись все
основания ненавидеть проституток! Мейбрик не был евреем; в нем вообще не
было ничего иностранного. Но если Лахли удастся завербовать Мейбрика для
этой охоты на Полли Николз, у свидетелей появятся уже два описания для
полиции, что запутает дело и собьет констеблей со следа Лахли. Да, черт
подери, Мейбрик - именно то, что ему нужно!
  Все оказалось так просто, ч