Мы
добьемся только того, что они убьют Бергитту, а возможно, и нас. Надо
выманить часть их сюда, разделить их. К нам идет подкрепление, но мы все
равно не знаем сколько. Рассчитывать мы можем только на себя.
  Семеро взрослых и двое детей...
  Но они должны действовать. Да поможет им Бог, им нужно действовать,
потому что время на исходе - и для бедной Бергитты тоже.

  ***

  Они встретились в грязном, неуютном маленьком пабе под названием "Рог
изобилия" на углу Дорсет-стрит и Криспин-стрит. Как и в ночь убийства
Полли Николз, Джон Лахли тщательно загримировался. Джеймс Мейбрик оказался
весьма полезен при приобретении грима и бутафорских причиндалов, причем
делал он это в магазинчике, принадлежавшем одному из новых клиентов Лахли,
популярному актеру театра "Лицей", в котором как раз шла модная
американская пьеса "Доктор Джекил и Мистер Хайд". Пьеса пользовалась
огромным успехом; зрители валом валили на нее в поисках острых ощущений.
  Ощущения, которых искали в эту ночь Лахли и Джеймс Мейбрик, нельзя
было назвать иначе, как острыми. Лахли переглянулся с Мейбриком через
наполненное табачным дымом помещение паба, удостоверился, что тот узнал
его, несмотря на фальшивые бороду, бакенбарды и шрам, и незаметно кивнул в
сторону двери. Мейбрик, глаза которого уже горели от возбуждения,
расплатился за свою пинту горького и вышел. Лахли не спеша допил свою
кружку и тоже вышел в ночь. Мейбрик молча ждал его на противоположной
стороне улицы, прислонившись к кирпичной стене ночлежного дома.
  Мейбрик заглянул ему в глаза, и Лахли ощутил, как участился его
пульс. Возбуждение Мейбрика заразило и его. Торговец хлопком раскраснелся,
даже не зная еще, какую женщину предстоит им убить сегодня. Одного
сознания того, что Лахли ведет его к новой жертве, хватало, чтобы
возбудить его сверх всякой меры. Телеграмма, которая вызвала Мейбрика из
Ливерпуля в Лондон, гласила: "Процедуры в пятницу. Все как в прошлый раз".
  Эта телеграмма, давшая толчок к их нынешней встрече, должна была
наконец поставить точку в этой затянувшейся истории с восемью проклятыми
письмами принца Альберта Виктора. Четыре Лахли получил от Моргана... одно
от Полли Николз... и три остальных еще до утра окажутся в его руках,
полученные от Энни Чапмен. Три убийства - Моргана, Полли Николз и Энни
Чапмен... на два больше, чем он рассчитывал, ввязываясь в эту идиотскую
историю. Он изо всех сил пытался не вспоминать пророчества его прекрасной
пленницы: и шестеро найдут смерть из-за писем его и чести...
  Он просто не мог позволить себе верить в это, каким бы ни был
источник этого пророчества. С другой стороны, Джеймс Мейбрик представлял
собой более чем удачное орудие для достижения целей Лахли. Собственно,
Мейбрик показал себя самым замечательным орудием в умелых руках Лахли.
Сумасшедший - да, конечно. Однако когда дело дойдет до свидетелей и
шантажистов, это сумасшествие будет как нельзя более кстати. То, что он
сделал с Полли Николз после того, как голыми руками задушил ее, внушало
ужас. Газеты до сих пор продолжали визжать про "Убийцу из Уайтчепла", а
все узкие грязные улочки Ист-Энда полнились слухами. Страх - страх в
глазах каждой жалкой шлюхи, промышлявшей на этих улицах, сладкой музыкой
отзывался в душе у Лахли. У него был более чем хороший повод желать этим
женщинам мучительного конца. Жалкие, безмозглые потаскушки, тыкавшие в
него пальцем и смеявшиеся своими беззубыми ртами, когда он проходил мимо...
  Лахли даже жалел, что не имел удовольствия лично покарать эту
маленькую грязную шантажистку Полли Николз. Он неплохо потешился в
последние часы жизни Моргана, он получил уйму удовольствия и жалел, что
отдал Мейбрику все наслаждение от убийства этой алчной шлюхи, Полли
Николз. Он пытался представить себе, каково это было - взрезать ее этим
блестящим острым ножом, - и пульс его начинал биться чаще. "На этот раз, -
пообещал он себе, - я сам убью ее. Будь я проклят, если все удовольствие
достанется Мейбрику, этому проклятому маньяку".
  Маленький купец-убийца, обманутый муж, мог быть туп как нож для масла
во всем, что касалось светских манер, но стоило дать ему побольше
ненависти, восьмидюймовый нож для разделки мяса и беззащитную мишень, и
Джеймс Мейбрик преображался. Настоящий художник... Было почти жаль, что
Лахли придется почти что своими руками отправить его на виселицу.
Управлять таким рассудком, как у Джеймса Мейбрика, было куда более
возбуждающе, чем управлять болваном вроде Эдди - даже при том, что
перспективы перед Альбертом Виктором Кристианом Эдуардом простирались
такие, о каких мелкий ливерпульский купец не мог и мечтать.
  Мужчины в мешковатых одеждах фабричных рабочих и женщины в обычных
для дешевых уличных проституток платьях прогуливались в обе стороны по
Дорсет-стрит, время от времени останавливаясь для финансовых переговоров.
Мейбрик, как заметил Лахли, провожал проституток голодным, хищным
взглядом, не обещавшим ничего хорошего для Энни Чапмен, когда Лахли
нацелит своего ручного киллера на владелицу оставшихся писем.
  Впрочем, для того чтобы сделать это, им предстояло прежде найти
Смуглую Энни.
  А это, как выяснил Лахли на протяжении предыдущей недели, была
непростая задача. В отличие от большинства дешевых потаскух Энни Чапмен не
кочевала из ночлежки в ночлежку, но и в Кроссингеме - доме, где она
ночевала более или менее постоянно, - ее не видели уже больше недели. Сам
Лахли видел ее - но только дважды. И оба раза у нее был совершенно больной
вид. Последние два дня он вообще не видел ее. Ходили слухи, что она
подралась с другой потаскухой за внимание мужчины, который оплачивал
большую часть счетов Энни. Лахли подозревал, что она провела эти два дня в
Спиталфилдском фабричном лазарете, поскольку в последний раз, когда он
видел ее, она говорила своему приятелю, что серьезно больна и хочет
провести пару дней в больнице, чтобы отдохнуть и подлечиться.
  Приятель дал ей немного денег и посоветовал не спускать их на ром.
  С тех пор Джон Лахли не видел Смуглой Энни.
  Поэтому он, оглядываясь, как гончая в поисках лисы, зашагал по
Дорсет-стрит, ведя за собой Джеймса Мейбрика. Охота началась. И в эту
ночь, после долгих часов томительного поиска, удача наконец улыбнулась
Джону Лахли. В полвторого они с Мейбриком, едва не крича от разочарования,
вернулись на Дорсет-стрит и тут же увидели свою добычу.
  Энни Чапмен как раз входила в двери кухни Кроссингема, шатаясь от
спиртного. Джон Лахли застыл, тяжело дыша от возбуждения. Он бросил взгляд
через улицу на Мейбрика и кивнул в сторону невысокой коренастой женщины,
спускавшейся по ступенькам на кухню своего излюбленного ночлежного дома.
  Мейбрик сунул руку в карман с ножом и медленно расплылся в улыбке.
Джеймс Мейбрик увидел лицо своей новой жертвы. В свете газового фонаря на
углу улицы было видно, как лицо его вспыхнуло от сексуального возбуждения.
Лахли и сам с трудом удерживался от улыбки. "Скоро..." Они терпеливо ждали
напротив Кроссингема, и через несколько минут их дичь вышла снова - ей
явно не хватило денег, чтобы заплатить за комнату. Они услышали ее голос:
  - Я ненадолго, Брумми. Присмотри, чтобы Тим оставил мне постель. -
Она вышла из Кроссингема и свернула на Литтл-Патерностер-роу в направлении
Брашфилд-стрит, а оттуда - в сторону Спиталфилдз-Маркет.
  Они бесшумно шли за ней в тех же башмаках для прислуги на резиновых
подошвах, что были на них в ночь, когда они шли за Полли Николз до самой
ее смерти. Доктору Джону Лахли было совершенно очевидно, что Энни Чапмен
серьезно больна и мучается сильными болями. Она шла медленно, но перед
темной махиной Спиталфилдского рынка ей все же удалось поймать клиента - к
их огорчению, поскольку они как раз собирались перехватить ее. Мужчина
исчез с ней в каком-то захламленном, темном дворе. Лахли стоял притаился
за выступом стены. Напряжение нарастало, он едва не кричал от нетерпения.
Скоро - уже очень скоро - бедная маленькая Смуглая Энни Чапмен прославится
своей смертью куда больше, чем славилась при жизни. Она станет третьей
расчлененной жертвой амбиций Джона Лахли. И второй убитой лондонской
шлюхой за неделю. Предвкушение ужаса, который захлестнет Ист-Энд, было
почти таким же острым, как наслаждение от того, как распоряжается он
жизнью тех, кого избрал себе в жертву.
  Игра в Бога - чертовски заразная штука.
  Джон Лахли уже успел пристраститься к этой игре.
  Стоя в темном подъезде, Джон Лахли не слышал звуков свидания Энни с
клиентом, но через двадцать минут они появились: мужчина тяжело дышал, а
Энни раскраснелась, и юбки ее растрепались. Вдвоем они направились в
ближайший паб. Лахли с Мейбриком вошли туда следом за ними, нашли себе
места в разных концах стойки, заказали по пинте и разглядели наконец
женщину, которую пришли убивать.
  Клиент Энни купил ей сытный ужин и несколько стопок рома, которые она
выпила почти сразу, как лекарство. Джон Лахли подозревал, что она
использует ром именно с этой целью, чтобы унять боль, которую он видел в
ее глазах и в каждом ее медленном, осторожном движении. По кашлю, который
она пыталась подавить при клиенте, он предположил, что у нее чахотка, а
это значило, что она испытывает сильную боль в легких и ей трудно дышать.
У нее явно не было средств на покупку необходимых лекарств. Несомненно,
именно это подтолкнуло ее к шантажу, для чего она и купила письма Эдди у
Полли Николз. Пряча под слоем грима улыбку, Лахли пытался представить
себе, какой страх должна испытывать Смуглая Энни, узнав о жутком конце
бедной Полли.
  Она оставалась с клиентом со Спиталфилдского рынка почти всю эту
томительную ночь, пила и ела за его счет. Раз они вдвоем исчезли примерно
на полчаса, судя по всему, чтобы освежить интимное знакомство. Вернувшись,
они уселись, чтобы выпить еще рома, послушать разбитое пианино, пьяные
песни завсегдатаев паба, посмотреть на то, как другие проститутки ищут
себе клиентов и выходят с ними "по делу". Так продолжалось до тех пор,
пока паб не закрыл свои двери. Выйдя из заведения, Энни Чапмен и ее клиент
направились по темным улицам, судя по всему, к нему домой - в жалкий
фабричный дом на Хэнбери-стрит, куда она вошла и не появлялась обратно
почти до половины пятого утра, когда он вышел на улицу, одетый как на
работу.
  - Тебе стоило б сходить к доктору со своим кашлем, милка, - сказал он
ей, грубовато приласкав на прощание. - Дал бы я тебе на это дело
шестипенсовый, да только истратил все тебе на обед.
  - Ох, ничего. Спасибо за еду да за ром.
  - Ладно, я буду, как фабрику запрут, а мне заплатят за день.
  Они расстались, мужчина поспешил прочь по Хэнбери-стрит, а Энни
Чапмен устало прислонилась к косяку его двери.
  - Ну, Энни Чапмен, - пробормотала она себе, - ты заполучила славный
обед да еще ром - боль унять, а вот денег на постель у тебя как не было,
так и нет.
  Она вздохнула и очень медленно двинулась в направлении Дорсет-стрит.
Джон Лахли быстро огляделся по сторонам, убедился, что никого не видно, и
выступил из подъезда, в котором прятался все это время. Он не хотел пугать
ее, опасаясь, что она может закричать и разбудить кого-нибудь, поэтому,
переходя улицу и направляясь к ней, он принялся негромко насвистывать. Она
повернулась на звук и с надеждой улыбнулась ему.
  - Доброе утро, - негромко произнес Джон.
  - Доброе утро, сэр.
  - Похоже, вы находитесь в затруднении, мадам. Она удивленно заглянула
ему в глаза.
  - Так вышло, что я только что подслушал вас. Так, значит, вам нужны
деньги для ночлежного дома, верно? Она медленно кивнула:
  - Верно, сэр, нужны. Видите ли, я бы не просила, когда б не
отчаялась, но... да, сэр, я была б очень признательна джентльмену, ищущему
общества.
  Джон Лахли улыбнулся, бросив быстрый взгляд в сторону прятавшегося в
тени Мейбрика.
  - Не сомневаюсь, что так, мадам. Но у вас, несомненно, имеется нечто,
что вы могли бы продать вместо того, чтобы продавать себя?
  Она покраснела, и заработанный в драке синяк на правой щеке стал еще
заметнее.
  - Я уже продала все, что у меня было, - тихо призналась она.
  - Все? - Он шагнул ближе и понизил голос до шепота. - Даже письма?
  Голубые глаза Энни расширились.
  - Письма? - переспросила она. - Как... откуда вы знаете про письма?
  - Это не важно. Скажите мне лучше другое. Вы продадите их мне?
  Она открыла рот, потом снова закрыла. Часы на далекой башне пивоварни
"Черный орел" пробили полшестого утра.
  - Я не могу, - сказала она наконец. - У меня их больше нет.
  - Больше нет? - резко переспросил он. - Тогда где они?
  Лицо ее жалко исказилось и приобрело болезненно-желтый цвет.
  - Я болела, понимаете? Кашляла. У меня денег на лекарства не было.
Вот я и продала их, но могу достать их для вас обратно, а то сказать, кто
их купил, только... вы мне дадите несколько пенсов на ночлег, если скажу?
Мне надо спать, так мне нехорошо.
  - Вы могли бы достать их для меня? - переспросил он. - Точно можете?
  - Да, - быстро ответила она. - Да-, - повторила она шепотом, в
приступе слабости прислоняясь к кирпичной стене. - Достану.
  Он тоже понизил голос до шепота.
  - Кто купил их у вас? - спросил он.
  - Я продала их Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз...
  Шаги за спиной Лахли известили его, что они не одни. Он выругался про
себя, усилием воли заставив себя не оборачиваться, и с замиранием сердца
слушал, как шаги приближаются, проходят у него за спиной и, наконец,
стихают. Кто бы это ни был, он не стал вмешиваться в то, что со стороны
должно было казаться торгом уличной потаскухи с клиентом. Когда шаги
стихли окончательно, Лахли взял Энни Чапмен за руку, прижал ее спиной к
ограде дома, перед которым они стояли, и, склонившись к ней, зашептал:
  - Ладно, Энни, я дам вам денег, на ночлег... и еще достаточно для
того, чтобы выкупить письма.
  Он порылся в кармане, достал из него пару блестящих шиллингов и
протянул ей.
  Она улыбнулась, дрожа.
  - Спасибо, сэр. Я верну эти письма, обещаю. Передача денег была тем
самым сигналом, которого Мейбрик ждал всю эту долгую ночь. Он вынырнул из
темноты и зашагал в их сторону, а Лахли тем временем ласкал грудь Энни
сквозь линялую сорочку.
  - Не найти ли нам пока какое-нибудь тихое место, а? - прошептал он ей
на ухо. - В такую холодную ночь, как эта, приятно встретить добрую,
отзывчивую леди. - Он улыбнулся ей в глаза. - Несколько приятных минут
перед расставанием, а вечером я буду ждать вас в Кроссингеме, - солгал
Лахли. - Тогда и выкуплю у вас эти письма.
  - Я их достану, - искренне сказала она. - Есть тут один славный,
тихий двор за двадцать девятым домом, - добавила она негромко, кивнув в
сторону стоявшего дальше по улице дряхлого жилого дома. - Одна из девушек
знакомых смазала петли, - добавила она, подмигнув, - так что мы никого не
разбудим. Вторая дверь ведет аккурат во двор.
  - Прекрасно, - улыбнулся ей Лахли. - Замечательно. Так идем?
  Лахли отворил дверь, убедился, что Мейбрик бесшумной тенью следует за
ними. Потом проводил Энни по темному, вонючему проходу, по нескольким
ступенькам вниз, в грязный двор за домом. Очень осторожно, почти нежно,
прижал он ее спиной к высокой изгороди. Очень осторожно, почти нежно он
пригнулся к ней, погладил ее по горлу... уткнулся носом в ухо...
  - Энни, - прошептал он. - Тебе, право же, не стоило продавать эти
письма, детка. Передай привет Полли, ладно?
  Она успела еще тихо ахнуть.
  - Нет...
  Руки его стиснули ее горло, и она с силой ударилась спиной об ограду,
лишившись дара речи, когда он раздавил ей трахею. Ее затихающие конвульсии
отдавались во всем его теле, напитав его пьянящим эликсиром, сладостью
превосходящим даже жаркий, потный секс. Когда она стихла, разочарование
оказалось столь сильным, что он едва не закричал, протестуя против такого
быстрого конца наслаждению. Морган продержался гораздо дольше, бился
сильнее, подарив ему часы неописуемого восторга. Впрочем, они не могли
рисковать здесь, на открытом месте, где весь Лондон мог услышать их.
Поэтому Лахли несколько раз глубоко вдохнул, успокаиваясь, потом опустил
ее безжизненный труп в грязь у забора и отступил на шаг, отдавая ее
нетерпеливо сжимавшему свой нож Мейбрику. Звук, с которым нож вспорол ее
тело, показался Джону Лахли самым прекрасным из всего, что он слышал за
весь этот долгий день.
  Он наклонился и зашептал на ухо Мейбрику:
  - Когда закончите, возвращайтесь в "Нижний Тибор". Идите той дорогой,
которую я вам показал. Я буду ждать в потайной комнате.
  Вслед за этим он выскользнул со двора, оставив безумного Мейбрика
вымещать свою ярость на бездыханном трупе Энни Чапмен. Его вовсе не
радовало то, что ему придется выследить и убить еще двух грязных шлюх, еще
двух потенциальных шантажисток, способных уничтожить его будущее. По мере
того как возбуждение от слежки, нападения и убийства выветривалось из его
крови, он начинал проклинать невезение, подтолкнувшее Энни к продаже своих
драгоценных писем ради денег на лекарства. Он проклинал это с каждым своим
шагом, проклинал принца Альберта Виктора за то, что тот писал Моргану эти
проклятые письма, проклинал безмозглых шлюх, купивших их только для того,
чтобы тут же продать за несколько монет. Еще две женщины, которых нужно
найти и заставить замолчать! Боже праведный, будет ли вообще конец этому
кошмару? Две!
  Его прекрасная пленница-гречанка откуда-то знала это; она заглянула в
его будущее и знала, что он потерпит сегодня неудачу. "Черт подрал!" Надо
тщательнее допросить Йаниру, узнать, что она видела в своих видениях.
Впрочем, сегодня он больше ничего не успеет, это ясно. Скоро рассветет, а
Мейбрику пора возвращаться в Ливерпуль к семье и делам.
  Лахли испытывал сильный соблазн самому найти этих женщин и оборвать
их жалкие жизни своими руками, не дожидаясь возвращения Мейбрика. Но это
было бы слишком рискованно Мейбрик должен был участвовать во всем этом - в
этом состояла вся соль его плана. Именно Мейбрику предстояло стать козлом
отпущения, взяв на себя вину за все эти убийства. Все убийства, включая
два следующих. Лахли прищурился. Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз... Он
никогда не слышал ни об одной, ни о другой, но не сомневался в том, что
это обычные уличные девки, такие, как Полли Николз и Энни Чапмен. Из этого
следовало, что выследить их будет несложно, а устранить - еще проще. Если
только эти сучки не догадаются о ценности того, чем владеют, и не побегут
с этим к констеблям или - что было бы еще хуже - в газеты.
  Существовала даже вероятность того, что кто-нибудь сумеет сопоставить
"Эдди" с принцем Альбертом Виктором Кристианом Эдуардом. При мысли о
подобном развитии событий Лахли пробрала дрожь. Этих грязных шлюх
необходимо устранить любой ценой. Он тряхнул головой и зашагал к своему
маленькому убежищу в Уоппинге, откуда сточные каналы вели в его подземное
святилище. Джеймс Мейбрик уже знал дорогу туда. Лахли показал ее ему
незадолго до убийства Полли Николз, а также познакомил его с Гармом, чтобы
пес пропускал и его. Сомнительно, чтобы Мейбрик мог разгуливать по улицам
с окровавленными рукавами, и в этом смысле канализация была лучшим путем
бегства с места убийства.
  Поэтому он показал Мейбрику, как найти его убежище, где провел
последние часы своей жалкой жизни Морган. Он назначил ему новую встречу
там и на этот раз, после убийства Энни Чапмен. Мейбрик должен был подойти
туда вскоре после его прихода, переодеться и избавиться от всех улик,
которые могли выдать его участие в убийствах, включая нож. Он уже оставлял
свое орудие в "Нижнем Тиборе" после смерти Полли и забрал его вчера
вечером перед тем, как пуститься на поиски Энни. Разделавшись с последней
жертвой, Лахли намеревался опоить Мейбрика, использовать свои
месмерические навыки с тем, чтобы стереть из памяти Мейбрика все,
касавшееся участия в этом Лахли, а потом послать нож и анонимный донос в
отдел "Эйч" полиции Столичного округа, сообщив ей о том, что обыск
Боттлкриз-Хауса в Ливерпуле даст письменные доказательства вины
Уайтчеплского Убийцы.
  Впрочем, приведение этого пл