нька по рукам и ногам и
перетащил через всю комнату к дереву, крючковатые сучья которого крепились
теперь к вбитым в стены и потолок кольцам.
  Он зацепил веревки на запястьях Моргана за массивный крюк и оставил
его висеть, проследив, чтобы пальцы ног не касались пола. Покончив с этим,
он отворил шкаф и достал из него ритуальные орудия. Жезл и котел, кинжал,
пентаграмма, магические слова... каждое со смыслом и целью, в корне
отличными от тех, что описывают эти идиоты Уэйт и Мэттерз в своих дурацких
так называемых исследованиях. Их "Орден Золотой Зари" приглашал его стать
своим членом в прошлом году, сразу по основании. Разумеется, он принял их
предложение - только для того, чтобы расширить круг своих знакомств в
высших сферах. Однако при мысли об их, с позволения сказать, изысканиях
его разбирал смех.
  Затем он достал старинную заклинательную доску с магическими картами
- символический ключ к чудовищным силам созидания и преображения, столетия
назад скрытым в "Книге Тота" египетских фараонов. За ней последовали ветвь
омелы для освящения клинка, открывающего кровь... и, наконец, большой, с
толстым лезвием нож для отсечения головы жертвы... Несмотря на все
теоретические познания, Лахли ни разу еще не исполнял подобного ритуала.
Руки его дрожали от возбуждения, когда он раскладывал карты, бормоча над
ними заклинания и вглядываясь в открывающийся рисунок. Висевшая за его
спиной жертва очнулась и застонала.
  Пора.
  Он очистил клинок огнем, нарисовал с обеих его сторон омелой по
магическому знаку, накинул на голову священный капюшон и повернулся к
жертве. Морган уставился на него выпученными1 от страха, налитыми кровью
глазами. Кадык на его горле задвигался, но с побелевших губ не слетело ни
звука. Лахли сделал шаг к истекавшему холодным потом, подвешенному к
священному дубу Одина юнцу, и тот наконец выдавил из себя слабый вопль.
Морган задергался, но веревки держали его крепко.
  Лахли откинул капюшон и улыбнулся прямо ему в лицо.
  Синие глаза широко раскрылись от потрясения:
  - Ты! - Моргана охватил ужас, но он вновь обрел способность говорить.
- Что я такого тебе сделал, Джонни? Пожалуйста... Эдди теперь твой, зачем
тебе я? Я и так лишился места...
  Лахли отвесил дурачку пощечину, и из глаз у того покатились слезы.
  - Ублюдок маленький! Ты его шантажируешь, так?
  Морган всхлипнул; от страха глаза его сделались совсем кроличьими.
Джон Лахли коротко усмехнулся:
  - Ну и дурак же ты, Морган. Ты только посмотри: обделался, как
сосунок! - Он погладил Моргана по мокрой от слез, украшенной багровым
синяком щеке. - Неужели ты надеялся, что Эдди ничего мне не скажет?
Бедняга Эдди... Мозгов меньше, чем у улитки, но Эдди, слава Богу, мне
верит и делает все, как я ему скажу. - Он усмехнулся. - Спиритический
наставник будущего короля Англии! Я, малютка Морган, - первый в длинном
ряду людей, что стоят за богатыми и власть имущими, нашептывая им на ухо
то, во что им хочется верить, от имени звезд, богов и духов загробного
мира. Так что, конечно же, стоило нашему славному Эдди получить твое
послание, как он тотчас же бросился ко мне, умоляя ему помочь замять все
это дело.
  Паренек дрожал крупной дрожью, даже не пытаясь ничего отрицать.
Конечно, признание не спасло бы его. Оно даже не облегчило бы ему тех мук,
что были уготованы ему как плата за его замысел. Ужас снова вспыхнул в
глазах Моргана, стекая по лицу каплями холодного пота. Пересохшие губы
беззвучно шевелились.
  - Ч-чего ты хочешь? - выдавил он наконец свистящим шепотом. -
Клянусь, я уеду из Англии, вернусь в Кардифф... не скажу никому ни
слова... Могу даже записаться матросом и уплыть в Гонконг...
  - О нет, мой милый малютка Морган, - улыбнулся Лахли, придвинувшись
ближе. - Это вряд ли. Неужели ты и правда веришь в то, что человек, в чьих
руках будущий король Англии, пойдет на такую глупость? - Он потрепал
Моргана по щеке. - Но в первую очередь, Морган, мне нужны четыре
оставшихся письма.
  Тот поперхнулся.
  - У м-меня их н-нет...
  - Да, я знаю, что у тебя их нет. - Он провел кончиком пальца по
обнаженной груди Моргана. - У кого они, Морган? Скажи мне, и я, возможно,
облегчу твои страдания.
  Морган колебался, и Лахли отвесил ему еще пощечину, но не слишком
сильно. Мальчишка заплакал, трясясь от страха.
  - Она... она обещала рассказать констеблям... у меня не осталось ни
пенни, только письма... дал ей половину, чтобы она отстала...
  - Кто? - Новый удар был уже сильнее; на нежной коже остался красный
след.
  - Полли! - всхлипнул он. - Полли Николз... грязная, пьяная б...
  - И что Полли Николз собирается делать с ними, а? - спросил Лахли,
выкручивая самую чувствительную деталь его организма до тех пор, пока тот
не взвыл от боли. - Покажет всем своим подругам? А сколько захотят они, а?
  - Нет... нет, ничего не будет... все, что она знает, - это с моих
слов, что они чего-то стоят...
  Он ударил Моргана еще раз, достаточно сильно для того, чтобы рассечь
ему губу.
  - Безмозглый ублюдок! Ты и правда веришь, что она не полезет читать
твои жалкие письма? Ты просто дурак, мой мальчик. Только не считай меня
таким же!
  Морган отчаянно замотал головой:
  - Нет, Джонни, нет, ты не понимаешь: она не может прочесть их! Они не
на английском!
  От удивления Джон Лахли на мгновение лишился дара речи.
  - Не на английском? - Он опомнился. - Что ты хочешь этим сказать - не
на английском? У Эдди в жизни не хватит мозгов выучить еще один язык. Я
удивляюсь еще, что он собственный знает, не говоря уже об иностранном. Ну
же, Морган, ты мог бы придумать что-нибудь убедительнее.
  Морган снова расплакался.
  - Вот увидишь, я добуду их для тебя, Джонни, я покажу, они не
по-английски! Они на валлийском; его наставник помогал ему...
  Он отвесил этому скользкому лгунишке новую оплеуху, и голова Моргана
дернулась.
  - Не считай меня дураком!
  - Ну пожалуйста! - всхлипнул Морган, шмыгая разбитым носом. - Это
правда, зачем мне лгать тебе, Джонни, - сейчас, когда ты пообещал не
делать мне больно, если я скажу правду? Ты должен поверить, прошу тебя...
  Джон Лахли уже предвкушал наслаждение от того, как будет выбивать
правду из этого маленького жалкого лгунишки.
  Но Морган еще не прекратил свои причитания. В глазах, из которых по
лицу катились крупные слезы, застыли мольба и отчаяние.
  - Эдди сам рассказал мне об этом - после того, как послал первое
письмо на валлийском... спросил меня, понравился ли мне сюрприз. Он решил,
что это отличная шутка, так как его умный-разумный мистер Джеймс К.
Стивен... - голос у него сделался горьким, ревнивым, неожиданно похожим на
самого Эдди, - всегда был таким отличником и выставлял Эдди на посмешище
всему Кембриджу, потому что все, кроме нескольких профессоров, знали, что
это мистер Джеймс К. Стивен писал за Эдди переводы с древнегреческого и
латыни, чтобы тот мог переписать их от руки! Да, он сам мне рассказал об
этом и как платил своему дорогому Джеймсу за каждый перевод, что тот делал
за него в Кембридже! Поэтому, когда Эдди захотел написать письма так,
чтобы их не мог прочитать больше никто, он попросил своего любимого
мистера Джеймса К. Стивена помочь ему перевести их и заплатил ему по
десять соверенов за каждое, чтобы тот не говорил об этом никому...
  Что ж, решил Лахли, возможно, Морган и не сочиняет. Платить своему
наставнику за перевод университетских упражнений по латыни и греческому -
вполне в духе Эдди. Равно как и платить за перевод любовных писем. Да
спаси их Бог. Он взял Моргана рукой за горло и сдавил с силой, достаточной
для того, чтобы на нежной коже остались красные следы.
  - А сколько заплатил Эдди своему наставнику за то, чтобы тот хранил в
тайне, что он писал письма на валлийском любовнику мужского пола?
  - Да нет же! Он же не говорил! То есть ему не говорил, что я мальчик!
Он сказал мистеру Стивену, что "Морган" - это имя хорошенькой девицы, с
которой он встречался, родом из Кардиффа... сказал, что хочет произвести
на нее впечатление письмами на ее родном языке, так что мистер Стивен не
догадался, что Эдди писал их мне. Может, он и не слишком умен, Эдди, но он
вовсе не хочет сесть в тюрьму! Вот он и убедил мистера Стивена в том, что
я - девушка, а этот доверчивый идиот помог Эдди их написать. Честное
слово, Эдди сказал, он стоял у него за спиной и говорил, какие валлийские
слова использовать, даже в самых грязных местах. Только когда Эдди
переписывал их с черновиков начисто, чтобы отослать мне, он поменял все
слова, что касались женского тела, на нужные, потому что он сам нашел их...
  - Начисто?
  Морган отчаянно затрясся.
  - Ради Бога, Джонни, не бей меня больше! Эдди решил, так будет
забавнее, вот он и послал мне черновики вместе с чистовыми письмами, что
адресованы мне...
  Он осекся, увидев, как побелело от ярости лицо Лахли.
  "Боже мой, этот царственный ублюдок еще глупее, чем я думал! Если бы
от этого было хоть сколько-нибудь пользы, я бы отрезал его яйца и скормил
ему самому! Стоит любому суду в Англии увидеть эти письма, и на нем можно
ставить крест!"
Он больше не сомневался в том, что Морган рассказал ему правду об
этой истории с письмами на валлийском. Эдди был как раз из таких идиотов,
воображавших, что они умнее всех и что этот маленький жадный ублюдок не
посмеет шантажировать его ради куска хлеба.
  - Это правда, Джонни! - продолжал всхлипывать Морган. - Я докажу, я
достану эти письма и покажу тебе...
  - О да, Морган. Разумеется, мы получим эти письма обратно. Ты только
скажи мне, где можно найти эту Полли Николз?
  - Она снимает комнату в ночлежке на Флауэр-энд-Дин-стрит, которую все
зовут "Белым домом", - иногда в складчину с клиентом, иногда с Длинной Лиз
Страйд или Кэтрин Эддоуз - ну, в общем, с тем, у кого денег на ночлежку в
одиночку не хватает...
  - Что ты сказал Полли Николз, когда отдавал ей письма?
  - Что это любовные письма, - прошептал тот. - Я не говорил ей, от
кого они, и соврал, что они на бумаге с его вензелем, а они на обычной
писчей, так что все, что она знает, это что они подписаны кем-то по имени
Эдди. Кем-то богатым, но всего только Эдди, даже фамилии нет.
  - Хорошо, Морган. Это очень, очень хорошо.
  В наполненных слезами глазах маленького дурачка вспыхнула надежда.
  Он почти нежно погладил Моргана по щеке.
  Потом Лахли вытащил нож.


                                  Глава 5


  Разумеется, перед входом в офис толпились репортеры.
  Состроив на лице выражение неподдельных потрясения и скорби, потерев
глаза для красноты, сенатор Кеддрик вышел из длинного блестящего лимузина
навстречу вспышкам и прожекторам телевизионщиков.
  - Сенатор! Как вы прокомментируете это нападение террористов?..
  - ...скажите, каково это: потерять родственницу от пуль террористов?..
  - ...хоть слово о вашей дочери... Кеддрик поднял руки.
  - Прошу вас, мне известно не больше вашего. Касси погибла... - Он
сделал паузу, чтобы его дрогнувший голос через спутник разлетелся по всему
миру. - Моя девочка все еще не нашлась, ее друг по колледжу безжалостно
убит... право же, я ничего больше не знаю... - Он уже протискивался сквозь
толпу, опередив своих референтов.
  - Правда ли, что террористы принадлежали к "Ансар-Меджлису",
организации выходцев из Нижнего Времени, объявивших джихад Храму Владычицы
Небесной?
  - Послужит ли это нападение поводом к возобновлению вашей кампании по
закрытию Вокзалов Времени?
  - Сенатор, в курсе ли вы, что сенатор Саймон Мухтар-аль-Харб,
известный своими симпатиями к "Ансар-Меджлису", инициирует разбирательство
по поводу Храмов?..
  - Сенатор, что намерены делать лично вы?..
  Он задержался на ступенях у входа и повернулся лицом к камерам,
позволив своим покрасневшим глазам увлажниться.
  - Я намерен отыскать мою дочь, - прерывающимся голосом произнес он. -
И я намерен отыскать ублюдков, виновных в ее исчезновении, а также в
убийстве бедной Касси... Если окажется, что в ее смерти повинны эти
террористы из Нижнего Времени, если это они похитили мое единственное
дитя, я сделаю все, что в моих силах, чтобы все до единого Вокзалы Времени
на этой планете были закрыты. Я уже много лет убеждаю Конгресс в том, что
попадающие на вокзалы люди из Нижнего Времени несут угрозу нашему миру. А
теперь еще это... Прошу меня извинить, это все, что я могу сказать; я
слишком потрясен и расстроен, чтобы говорить.
  Он одолел последние ступеньки и вошел в дом.
  Вошел, улыбаясь про себя.
  Вторая фаза операции успешно началась.

  ***

  Йанира Кассондра не приходила в сознание почти все время, пока Джина
и Ноа собирали вещи. Слабый звук, донесшийся со стороны гостиничной
кровати, заставил Джину обернуться, так и не выпуская из рук огромную
охапку дамского белья викторианской эпохи, купленного для Йаниры на деньги
тети Касси. Джине предстояло разгуливать по Лондону в мужском платье, от
чего ее уже начал трясти колотун - сильнее, чем когда-либо перед выходом
на сцену. Увидев, что Йанира пошевелилась, Джина швырнула корсеты и
шерстяные панталоны в сундук и поспешила к кровати, над которой уже
склонился Маркус. Ноа тоже пришлось оторваться от телефонных переговоров с
местным косметологом - по плану Армстро Джине необходимо было поработать
еще немного над своей внешностью, добавив к слишком женственному, не
говоря уже об известности, лицу викторианские бакенбарды.
  Йанира пошевелилась еще раз, и ее длинные черные ресницы затрепетали.
Джина обнаружила, что изо всех сил вцепилась руками в кожаный пояс своих
новых штанов, который мгновенно сделался скользким от пота. До нее вдруг
дошло, что одно дело - тащить пророчицу бесчувственной по подвалам
станции, и совсем другое - оказаться лицом к лицу с живым воплощением
всего, во что Джина теперь верила. Йанира Кассондра Эфесская открыла глаза
и посмотрела на нее. Мучительно долгое мгновение взгляд оставался пустым.
Потом он прояснился, и в нем мелькнул неприкрытый страх. Йанира отпрянула,
словно от удара. Маркус, наверняка знавший Йаниру лучше, чем кто-либо
другой, осторожно дотронулся до ее губ кончиками пальцев.
  - Тс-с-с, милая. Мы в опасности. Крик выдаст нас. Взгляд Йаниры
скользнул от Джины и остановился на Маркусе.
  - Маркус... - Словно тонущий цеплялся за клочок суши. Он обнял ее.
Бывший римский раб приподнял ее за плечи и прижал к себе. Джине пришлось
отвернуться. Вид этих нежностей больно ранил ей душу, напоминая о том,
какой пустой была ее жизнь до встречи с Карлом - именно эта пустота
привела ее в свое время в Храм. Храм, где она впервые в жизни нашла
настоящую дружбу... дружбу и Карла. Боль от свежей утраты жгла ее почти
нестерпимым огнем. Маркус продолжал говорить, понизив голос, на языке, не
похожем ни на английский, ни на латынь, на которой говорил раньше. Должно
быть, по-гречески: Йанира ведь попала на станцию из древних Афин.
  Кто-то тронул Джину за руку. Она обернулась и встретилась взглядом с
Ноа.
  - Да? - неуверенно спросила она.
  - Она зовет тебя.
  Сердце у Джины предательски забилось, но она заставила себя
склониться над гостиничной кроватью. Темный, неземной взгляд Йаниры потряс
ее настолько, что она даже не смогла выдавить из себя слов приветствия.
Пророчица подняла руку, и Джина едва не отпрянула. Йанира осторожно
коснулась рукой лба Джины.
  - Зачем искать, - тихо произнесла она, - если сердце твое и так знает
ответ?
  Комната сомкнулась вокруг Джины, словно чьи-то голоса шептали ей
что-то из мерцающей мглы, но слов она не разбирала. Из глубин мрака,
заполнившего ее сознания, - того мрака, что окутывал почти все ее детство,
о котором хотелось забыть и не вспоминать больше никогда, всплыл
один-единственный образ. Улыбающееся женское лицо... протянутые к ней
руки... объятия, обещающие защиту и кров, каких она не знала со смерти
матери. Так давно это было... образ почти померк в ее памяти. Джина не
знала, что означает это неожиданное воспоминание, но от него у нее
перехватило дыхание, и она ощутила предательскую слабость в коленях. Она
даже не нашла в себе сил вытереть глаза, в которых щипало все сильнее.
  Кто-то опустился на колени рядом с ней, обнял за плечи, вытер лицо
теплой влажной тканью. Когда она вновь обрела способность видеть, она
поймала на себе встревоженный взгляд Ноа.
  - С тобой все в порядке, детка?
  - Да. - Она сама удивилась верности этого простого ответа. С ней и
правда все было в порядке. И тут до нее дошло почему: она больше не одна.
Она почти ничего не знала про Ноа Армстро, даже самой простой вещи - пола,
но во всем этом кошмаре она была не одна. Возможно, Ноа и не будет с ней,
когда она через два часа ступит сквозь Британские Врата, но Ноа заботится
о ней. Она заставила себя встретиться взглядом с таинственным детективом.
  - Спасибо.
  - Не за что. - Рука Ноа помогла ей подняться.
  Джина медленно повернулась к женщине, чье присутствие, чьи
прикосновение и один-единственный вопрос высвободили... она так и не
поняла, что именно.
  - Маркус... - Джина поперхнулась и начала сначала. - Маркус сказал
вам, что произошло?
  Йанира внимательно посмотрела на нее.
  - Он рассказал все, что знал сам.
  Джина набрала в грудь побольше воздуха, подыскивая подходящие слова.
  - Мой отец... - Она осеклась и попробовала начать снова, зайдя на
этот раз с другой стороны, пытаясь выразить это как можно доступнее для
женщины, которая никогда не была в Верхнем Времени и которой никогда не
разрешат попасть туда. - Видите ли, многие люди не любят Храмы. Храмы
Владычицы Небесной. Не любят их по разным причинам... но не любят.
Некоторые считают, что храмовники аморальны. Опасны для общества. Ну там
педофилы и прочий подобный вздор. Так вот, есть одна группа... людей из
Нижнего Времени, попавших в Верхнее через ВВ-66. Они образовали секту под
названием "Ансар-Меджлис". Они ненавидят нас, говорят, что молиться богине
- богохульство. Ну, во всяком случае, по сравнению с их представлениями о
боге. - Взгляд Йаниры пронизывал Джину насквозь, наводя на нее ужас. Она
заговорила быстрее, пока не струсила окончательно. - Но пока
"Ансар-Меджлис" оставался у себя на Ближнем Востоке, от них было не так
много вреда. Однако есть еще люди, которые хотят уничтожения Храмов... или
по крайней мере их ослабления настолько, чтобы они не представляли
политической угрозы. Некоторые из таких типов в Верхнем Времени помогают
этой шайке убийц...
  - И твой отец, - спокойно произнесла та, - с ними.
  Джине не надо было даже отвечать: Йанира знала. Джина прикусила губу,
стыдясь текущей в ее жилах крови и одновременно в ярости на то, что не в
силах сделать ничего, кроме как разбить мир Йаниры на мелкие кусочки.
  - Да, это он отдавал приказы убийцам. Они застрелили сестру моей
матери. И... и моего лучшего друга по колледжу... Йанира протянула руку и
коснулась запястья Джины.
  - Они отняли его у тебя, - прошептала она с состраданием в голосе;
слушать это было почти невыносимо, - но с тобой остался его прощальный
дар. Это не может не утешать хоть немного, не может не вселять надежду,
верно?
  Джина зажмурилась, почти не в силах выносить взгляд этих черных,
бездонных глаз.
  - Что... о чем это вы?
  Йанира провела кончиками пальцев по низу живота Джины, от чего
тошнота, мучившая ее уже почти неделю, усилилась.
  - Ты носишь его ребенка, - тихо сказала она. Свет в комнате словно
померк, и Джине пришлось изо всех сил вцепиться в спинку кровати.
  - Ты этого не знала? - продолжала пророчица еще мягче.
  Кто-то придержал Джину за плечи, не дал ей упасть. "Боже праведный...
так это у меня не от страха... ну да, и задержка... Господи, я отправляюсь
в викторианский Лондон с папашиными убийцами на хвосте и ребенком Карла
под сердцем..." Сколько им придется скрываться в Лондоне? Недели? Месяцы?
Годы? "Я же не смогу выдавать себя за мужчину, с животом-то!" Но выбора у
нее не было, и она знала это. Нанятые ее отцом убийцы будут искать
перепуганную девчонку в обществе детектива, а не одинокого молодого
человека с несколькими тяжелыми сундуками. Когда она