. Она просто будет  спать,  пока  действие
снотворного не пройдет. - Он порылся в саквояже и  достал  оттуда  маленькую
склянку с мазью, которой смазал следы от веревок на руках Йаниры.  -  Трудно
сказать, как скоро она придет в сознание. Когда она  проснется,  пожалуйста,
пошлите за мной.
   - Спасибо, доктор, - вздохнул детектив. - Обязательно.
   Когда доктор вышел, Джина переглянулась с Ноа.
   - Мы можем что-нибудь еще сделать?
   - Нет. Маркус отвел девочек в спальню и уложил спать.
   - Ты бы отдохнула, Джина. - Рука Ноа осторожно сжала плечо  Джины.  -  Ты
устала, а тебе нельзя рисковать здоровьем ребенка.
   Джина кивнула. Никто и правда не мог пока ничего поделать, только  ждать,
пока Йанира придет в сознание, и молиться, чтобы она очнулась в здравом уме.
Борясь с непрошеными слезами. Джина вышла из комнаты и тихо легла в постель.
Однако  сон  не  шел  к  ней:  она  никак  не  могла  отогнать  видение  тех
расчлененных тел, светловолосой женской головы на столе, а рядом  мужской  -
они валялись там, словно какие-то пустые молочные бутылки. Она пожалела, что
в свое время почти не обращала  внимания  на  теории  об  оккультном  мотиве
убийств Потрошителя. Д-р Джон Лахли явно занимался оккультизмом,  причем  не
теоретическим, а самым что ни на есть практическим.  Теперь  она  вспомнила:
стены  подземного  помещения  были  покрыты  магическими  символами.   Лахли
считался  известным  врачом  и  лектором,  членом  Теософического  общества,
уважаемым человеком, имевшим знакомства в августейшей семье. Стоит ли  тогда
удивляться, что  полиция  так  и  не  нашла  Джека-Потрошителя?  Они  искали
какого-то опустившегося ист-эндца, иностранца, а не почтенного  джентльмена.
Она с легкостью могла представить себе  реакцию  инспектора  Эбберлайна  или
сэра Чарльза Уоррена, если бы кто-нибудь сказал полиции, что им противостоит
безумец со связями в королевской семье. Человек, извративший  смысл  древних
друидических ритуалов, включая головы-трофеи. Джина поежилась, вспоминая его
жуткую лекцию и тот огонь, что горел  в  его  глазах,  когда  он  говорил  о
подобных вещах. И она  еще  собиралась  когда-то  снять  кино  об  убийствах
Потрошителя! Она и Карл. Господи, какими наивными они были! Двое  неразумных
детишек! Мир полон безумцев вроде  Джона  Лахли,  убивающих  ради  обладания
властью.., или вроде Джона Кеддрика, ее отца. Джек-Потрошитель построил себе
ужасный дом глубоко под улицами и наполнил  его  смертью.  Джина  свернулась
калачиком, защищая свой живот, где рос ребенок Карла, и  поклялась,  что  ее
дитя никогда не станет жертвой той бойни, что устроил ее  отец.  Джина  сама
проследит за тем, чтобы это чудовищное сооружение было уничтожено  вместе  с
ее отцом. Даже если для этого ей придется самой нажать на спусковой крючок.
   Тихо всхлипывая в темной спитафилдской ночи, Джина Кеддрик прислушивалась
к приглушенному шепоту за стеной, в комнате Йаниры.

***

   Пока кеб Джона Лахли громыхал по булыжнику, подъезжая к  мосту  Бэттерси,
мысли его метались в  голове  словно  косяк  перепуганной  рыбешки.  Ему  не
терпелось добраться до конечной  точки  путешествия  и  обнаружить,  что  же
именно лежит за этими "вратами". Несмотря на картины в фантастической камере
покойницы, он не мог до конца представить себе мир, породивший такие чудеса.
Лахли пытался успокоить руки, но они  плохо  слушались  его.  Он  то  крепче
стискивал шкатулку с отрезанной головой мисс Нозетт,  то  подавался  вперед,
чтобы посмотреть, далеко ли еще до моста. Скоро...
   Боже, даруй же ему хоть немного терпения, ведь "скоро"  -  это  и  впрямь
совсем уже скоро.
   Небо над лондонскими крышами и каминными трубами  уже  совсем  потемнело,
когда  кеб  занял  место  в  хвосте  длинной  вереницы  телег  и   экипажей,
пересекавших  реку.  На  противоположном  берегу  виднелся  Бэттерси-парк  с
небольшим озерцом,  где  в  летние  дни  дети  распугивали  уток  и  лебедей
флотилиями игрушечных парусников. Этим вечером детей в парке не было -  как,
правда, и вообще людей,  только  несколько  экипажей.  Черный  дым  из  труб
Бэттерси поднимался к небу, чтобы слиться  там  с  угрожающе-черными  тучами
очередного надвигающегося дождя. Весь  южный  берег  реки  обложило  тучами.
Где-то далеко, над крышами Суррея и Бермондсли вспыхивали зарницы,  а  сырой
ветер бил прямо в лицо Лахли, угрожая сорвать с него шляпу. Он  надвинул  ее
ниже и нетерпеливо сверился с часами. До восьми оставались считанные минуты,
а,  по  словам  журналистки,  "врата"  открывались  где-то  около   четверти
девятого.
   Кеб наконец-то спустился с моста и нырнул в сырую темноту Бэттерси-парка,
свернув направо, вдоль реки. Стоило им свернуть на Октавия-стрит, как  Лахли
сразу же увидел, который из особняков  -  Сполдергейт.  У  подъезда  к  дому
выстроилась длинная очередь карет и кебов,  из  которых  выходили  элегантно
одетые леди, безукоризненно-модные джентльмены и слуги. Должно быть,  соседи
при виде дюжин приехавших людей думали, что те собрались на званый обед.  Он
приказал  кебмену  остановиться,  не  доезжая  до   продолжавших   прибывать
экипажей, расплатился с ним, подождал, пока тот уедет, и только после  этого
сам  направился  к  Сполдергейту.  Спрятавшись  в  тень,  он   наблюдал   за
приезжающими. Если люди все еще заходят в дом, значит, врата еще не открыты,
решил он. Он прижался спиной к древесному стволу и терпеливо выжидал  -  ему
не терпелось шагнуть за врата, но он заставил себя ждать  самого  последнего
момента. Он не хотел рисковать быть задержанным теми,  кто  ведал  движением
через эти врата. Наконец к воротам подъехал последний  экипаж,  из  которого
выкатился пухлый джентльмен.
   - Быстрее, Эбби, Врата закроются! - торопил он свою спутницу.
   Ну наконец!
   Лахли пристроился к этой паре, но вместо того, чтобы войти в дом, миновал
его и  остановился  у  деревянной  калитки  в  высокой  стене.  За  калиткой
обнаружился большой, сильно заросший сад. Лахли нырнул за куст  рододендрона
и уставился в сад, ожидая  увидеть  сам  не  зная  что.  Возможно,  какое-то
миниатюрное  подобие  железнодорожной  станции  или   металлическую   махину
какого-то необъяснимого механизма. Однако все, что он видел, -  это  обычный
сад, через который вела широкая, мощенная камнем дорожка,  вдоль  которой  с
правильными  промежутками  были  расставлены  фонари.  Впрочем,  что-то   не
правильное во всем этом имелось: слишком много фонарей для обычного  сада..,
и потом, дорожка упиралась прямо  в  дальнюю  стену  сада,  словно  какой-то
феодал воздвиг свой замок прямо поперек римской дороги. Уж не наврала ли все
эта сучка, Нозетт? Может, никаких "врат" и нет вовсе? Как  нет  пути  в  это
далекое будущее?
   И все же что-то явно назревало,  ибо  в  саду  нетерпеливо  прогуливалось
больше людей, чем Лахли - в его  теперешнем  возбужденном  состоянии  -  мог
сосчитать. Никак не меньше семидесяти пяти, не считая  груд  и  неустойчивых
штабелей багажа, а также слуг, вившихся вокруг этого багажа облаком  злобных
москитов. Ни дать ни взять вокзал Сент-Панкрас, этот фантастический замок из
кирпичей, чугуна и стекла. Большинство посетителей этого  странного  сада  в
Сполдергейте  тащили   коробки   с   дамскими   нарядами   или   футляры   с
драгоценностями, ковровые саквояжи на железных застежках, и  все  до  одного
пребывали в спешке и возбуждении.
   У Лахли вдруг заныло в висках - наверное, он слишком сильно стиснул зубы.
Шум голосов больно царапал нервы,  так  что  в  конце  концов  ему  пришлось
стиснуть кулаки, чтобы не броситься на ближнюю к нему болтливую сучку  и  не
задушить ее на  месте.  Желание  двигаться,  делать  что-то,  а  не  сидеть,
спрятавшись в кустах, распирало его изнутри, сдавливало виски  до  тех  пор,
пока вся голова его не запульсировала ослепительной болью. Он прижал руки  к
вискам, пытаясь унять боль и бьющуюся в кончиках пальцев ярость.
   Боль сделалась почти невыносимой, и тут он с  вялым  удивлением  заметил,
что все остальные в саду  делают  абсолютно  то  же,  что  и  он.  Некоторые
зажимали руками  уши,  словно  пытаясь  заглушить  какой-то  неслышный  шум.
Выходит, это мучительное ощущение - не  плод  его  воспаленного  разума,  не
последствие долгого стресса. Он нахмурился, пытаясь понять,  что  это  могло
быть, - и тут  прямо  посередине  стены,  над  упирающейся  в  нее  дорожкой
отверзлась полная непроглядной, полуночной  черноты  дыра.  Лахли  сдавленно
ахнул. Волосы встали у него дыбом,  а  мышцы  спины  непроизвольно  сжались,
пытаясь унять мурашки. Он испытывал неодолимое желание  бежать,  бежать  как
можно дальше отсюда.
   Врата...
   Они отворились с беззвучным грохотом, поглотив большую часть стены  -  та
просто перестала существовать там, где к ней прикоснулась эта чернота.  Края
кляксы переливались в свете газовых фонарей всеми цветами радуги,  напоминая
масляную пленку на темной воде Табачной гавани.  Это  зрелище  завораживало,
манило к себе, гнало от себя, заставляя  трепетать  от  какого-то  животного
страха. Какими же силами обладают те, кто открывает такую штуку -  в  пустом
воздухе, в прочной каменной стене?  Древние  имена,  полузабытые  заклинания
роились у него в голове:  Анубис,  пожиратель  душ,  страж  врат  подземного
мира... Хеймдаль, в рог трубящий,  следящий,  не  дерзнет  ли  кто  пересечь
сияющий  мост-радугу...  Кур,  змей  из  бездны,  громом   и   потопом   мир
поражающий...
   Радужная кромка черного пятна прекратила наконец расползаться и  застыла,
маня к себе, несмотря на побуждение бежать без оглядки. И тут собравшиеся  в
саду  мужчины  и  женщины  спокойно,  как  будто  в  этом  не  было   ничего
необыкновенного, двинулись в эту  черноту,  мгновенно  исчезая  в  ней.  Они
торопились,  подталкивая  впереди  идущих.  Как  долго  еще  останется   эта
чудовищная штука открытой? Лахли сделал шаг вперед,  потом  другой,  третий;
ноги сами несли его к этой зияющей черноте, навстречу ужасам и наслаждениям,
ожидавшим его с той стороны.
   Словно в трансе, наэлектризованный грозящей ему опасностью, Лахли  достал
из шкатулки голову Нозетт и ринулся вперед, в круг  света  от  ближайшего  к
черной дыре газового фонаря. Первой  его  увидела  дама  в  дорогих  шелках.
Увидела и пронзительно  завизжала.  Мгновенно  его  окружила  толпа  слуг  в
ливреях и заметно потрясенных джентльменов.
   - Я пытался  отговорить  ее...  -  прохрипел  Лахли,  размахивая  головой
несчастной мисс Нозетт. Выдавив из себя слезы, он вцепился в рукав  ближнего
к нему джентльмена. - Она рвалась следить  за  этим  маньяком  из  Ист-Энда,
сфотографировать его! Когда я снова нашел ее, было уже поздно... Он  порезал
ее на куски... Боже мой, все, что я смог захватить, - вот это.., все, что от
нее осталось. Бедная, глупая Доминика! Я хочу домой, прошу вас...
   Вокруг кричали, звали кого-то. Не рискуя ждать дальше,  Лахли  устремился
вперед, к Вратам, и тут прямо за его спиной пронзительно вскрикнула женщина.
   - Боже мой, это же Джон Лахли!
   Он резко обернулся и уставился на женщину,  стоявшую  в  каких-то  десяти
шагах от него - жгучую брюнетку какой-то необычной красоты, показавшуюся ему
смутно знакомой. Округлив глаза, она смотрела прямо на него - она  тоже  его
узнала. Ярость с новой  силой  закипела  в  нем,  угрожая  вырваться  наружу
огненным шаром. Она меня знает! Богом клянусь, она меня не остановит!  Лахли
повернулся и ринулся к зияющему отверстию.
   -  Остановите  его!  -   кричала   женщина   за   его   спиной.   -   Это
Джек-Потрошитель!
   За спиной его визжали женщины, кричали мужчины...
   И тут он прыгнул внутрь. Он падал, падал с головокружительной  скоростью.
Он кричал. И врезался вдруг  в  металлическую  решетку,  точнее,  в  парапет
высотой примерно по пояс. Он поднял взгляд.
   И вскрикнул еще громче.
   Этот мир стоял вверх тормашками. Небо было из камня, а  свет  исходил  из
странных предметов, висящих под металлическими  балками  и  фермами.  Гулкие
голоса, пугавшие сильнее самого громкого грома, вещали откуда-то из  пустого
воздуха, а под ногами его раскинулся какой-то безумный лабиринт  и  пропасть
высотой добрых пять этажей, словно он стоял наверху Биг-Бена или на  вершине
купола собора Св. Павла. Светящиеся  надписи  диких  расцветок  слепили  ему
глаза.  Далеко  внизу  разгуливали  толпы  людей.  По  длинному  пандусу   и
бесконечным лестницам спускались те люди, что прошли через Врата перед  ним,
а  всего  в  нескольких  ярдах  от  него  словно  в   зеркальном   отражении
громоздились такие же пандусы и лестницы, только разодетые по последней моде
люди поднимались по ним наверх, на ту самую платформу, где стоял Лахли.
   Внизу, у основания лестницы, возникло  какое-то  смятение.  Шумная  толпа
кричала что-то, чего Лахли с такой высоты разобрать не мог. Люди в мундирах,
не иначе полицейские, оттесняли толпу от лестницы. К удивлению своему  Лахли
разглядел, что часть этих  полицейских  -  женщины.  Самые  настоящие  бабы,
только надевшие штаны и от этого, поди, решившие, что они ровня мужчинам.  В
толпе шныряли газетчики, и почти сразу же там вспыхнула  драка  -  настоящая
драка, словно в толпе пьяных докеров, требующих платить им больше,  чем  они
заслуживают...
   Кто-то вынырнул из Врат за его спиной, выкрикивая его имя.
   Он обернулся. Та самая, смутно знакомая брюнетка, а с ней еще двое мужчин
ринулись через всю платформу прямо к нему. Лахли отшвырнул  бесполезную  уже
голову Доминики Нозетт и ударил одному локтем под дых, а второму  -  кулаком
по носу. Хрустнула кость. Оба преследователя рухнули на стальной настил и не
подавали признаков жизни. Глаза женщины расширились: она вдруг поняла, какая
опасность ей угрожает.  Она  открыла  рот,  чтобы  закричать,  и  попыталась
отпрянуть от него. Лахли вцепился ей в волосы. Она отбивалась с  неожиданным
упорством, царапая ему лицо  ногтями,  ударив  коленом  в  бедро  -  она  на
какие-то пару дюймов промахнулась мимо его незащищенного паха, но  даже  так
удар оказался чертовски болезненным.
   - Сука!
   Он ударил ее, вложив в удар весь свой вес. Кулак угодил ей в висок, и она
бессильно обмякла в его руках. Кто-то кричал с  лестницы,  истошно  визжащие
женщины застыли истуканами, а какой-то тип опасного вида, прищурясь, ринулся
в его сторону. Черт, не мог же Лахли драться со всей этой чертовой станцией!
Он схватил не подававшую признаков жизни женщину, перекинул ее через плечо и
устремился по лестнице вниз, к далекой земле. Марш за  маршем  спускался  он
вниз, одной рукой удерживая на плече свою безжизненную ношу, другой цепляясь
за перила. Бросив взгляд  вниз,  он  увидел  нескольких  людей  в  мундирах,
поднимавшихся ему навстречу, чтобы отрезать от  земли.  Однако  от  нее  его
отделяло каких-то полтора марша, и он, зарычав, перемахнул  через  перила  и
полетел прямо в гущу беснующейся толпы. Он грохнулся кому-то на спину -  тот
упал как подкошенный, и Лахли услышал  зловещий  хруст  костей  у  себя  под
ногами. Он приземлился на четвереньки, уронив свою заложницу. Кто-то толкнул
его в бок, и он покатился прямо под ноги бегущим.  Избитый,  полуоглушенный,
он нашел наконец клочок свободного пространства и поднялся на  ноги.  Кто-то
замахнулся на него, он увернулся  от  удара  и,  зарычав,  ответным  выпадом
сломал ублюдку шею.
   И вдруг он вырвался из  толпы.  Перед  ним  как  по  волшебству  возникли
мощеные тротуары, чугунные фонари и скамейки и даже вход в паб,  напомнивший
ему Челси. Позади него продолжала  буйствовать  толпа,  протолкнувшая  Лахли
мимо цепочки полицейских, сосредоточенно прочесывавших площадь в его, Лахли,
поисках. Он дернулся прочь в попытке найти выход из этого сумасшедшего дома.
Ему необходимо было отыскать какое-нибудь спокойное, тихое место, чтобы  там
обдумать свои дальнейшие шаги. Он почти  уже  вышел  с  площади,  когда  его
окружила группа возбужденных мужчин с какими-то транспарантами в руках.
   - Господь Джек!
   - Веди нас, святейший из святых!
   - Повелевай  же!  Мы  твои  смиренные  слуги!  Лахли  открыл  рот,  плохо
представляя себе, что сейчас скажет. Где-то за спиной послышался крик:  "Вон
он!" Он оглянулся на платформу: двое мужчин, проскочившие через Врата следом
за ним, шатаясь, спускались по  лестнице  под  охраной  полицейских,  и  оба
показывали прямо на него! Лахли повернулся к безумцам с  плакатами,  которые
восторженно цеплялись за рукава его плаща.
   - Так вы хотите мне помочь? Мне нужно укрыться, черт побери!
   - Сейчас же, Господь Джек! - с готовностью откликнулся ближайший  к  нему
идиот, дернув его за  руку.  -  Все,  что  ты  пожелаешь!  Мы  ждали  твоего
Пришествия...
   Они окружили его плотным кольцом и увели с  площади  под  самым  носом  у
полицейских, с криками пробивавшихся к нему через толпу. Лахли бежал  вместе
с этими безумцами, наперебой выкрикивавшими какой-то  вздор  и  заслонявшими
его своими покрытыми каракулями плакатами. Неужели я обречен до  конца  дней
своих  полагаться  исключительно  на  безумцев?   Черт,   да   он   променял
сумасшедшего Мейбрика на целую толпу психов! Впрочем, это общество нравилось
ему гораздо больше, чем виселица, а он не сомневался в том, что  ему  ее  не
избежать, попадись он в руки стражам этих Врат.
   В конце концов нежданные спасители привели Лахли в место, которое  -  при
всей  своей  странности  -  служило  здесь  чем-то  вроде  гостиницы.  Люди,
назначившие сами себя его послушниками, протащили его через ярко  освещенный
вестибюль - администратор за стойкой почти не  смотрел  в  их  сторону  -  и
сунули его в небольшую комнату без окон и  мебели,  на  поверку  оказавшуюся
лифтом. Они поднялись с замечательной скоростью. Еще больше понравилось  ему
то, что лифт управлялся автоматически, без всякого лифтера, который  мог  бы
стать нежелательным свидетелем его бегства. Свет на  потолке  показался  ему
непривычным, слишком ярким, и он так и не  определил,  из  какого  материала
изготовлена закрывающая его прозрачная  крышка.  Затем  двери  с  мелодичным
звоном распахнулись, и он оказался в коридоре, устланном мягким ковром. Один
из безумцев достал из кармана маленькую жесткую карту, сунул  ее  в  прорезь
металлической коробочки на какой-то двери, и та отворилась.
   Лахли с опаской  ступил  внутрь  и  обнаружил  в  номере  две  аккуратные
кровати, странный ящик со стеклянной передней гранью на  невысоком  столике,
на редкость уродливое живописное полотно в раме на белой стене. Дверь  слева
от входа вела в туалет, обстановку которого составляли  большое  зеркало  со
стеклянной полкой под ним и ватерклозет причудливой формы.
   - Видит Бог, мне нужно выпить... - пробормотал он, проведя  по  лицу  все
еще дрожащей рукой.
   - Конечно, Господи. - Тот,  что  отпирал  дверь,  бросился  к  маленькому
шкафу, достал оттуда бутылку какой-то жидкости янтарного цвета и открыл  ее,
пока остальные продолжали набиваться в номер. Лахли пригубил; это  оказалось
виски, причем совсем недурное. Лахли  сделал  еще  глоток  и  уже  спокойнее
рассмотрел мужчин, сбившихся  в  кучку  у  двери  и  смотревших  на  него  с
благоговейным восторгом.
   - Кто вы? - поинтересовался Лахли.
   - Мы дети  твои,  Господь  Джек.  Мы  давно  уже  ждали  Твоего  явления.
Повелевай нами. Мы - избранники Твои.
   Он зажмурился и попытался осознать смысл этого абсурдного ответа.  Может,
все обитатели этого мира - законченные безумцы? Да нет, не  все,  нахмурился
он, вспомнив полицейских у Врат. Лахли подумал немного, о  чем  бы  ему  еще
спросить, и решил начать с самого простого.
   - Какой сейчас год?
   Странное дело, но никто из этих  безумцев,  похоже,  не  удивился  такому
вопросу.
   - По вокзальному времени, Господи, сейчас тысяча  девятьсот  десятый.  За
Главными...
   - По вокзальному времени? - удивленно переспросил он.
   - Да, Господи. Вокзал существует примерно  в  столетии  назад  от  нашего
времени и годах в тридцати