енность.  Предупреди  всех:  если  кто  посмеет  что-то
утаить, хоть крошечную серебряную ложку, - умрет. Причем умрет не один -
вся семья, все, кто обитает в его жилище...
   - Но в наших жилищах живут  разные  семьи...  -  попытался  возразить
старшина.
   - Меня это не интересует, - отрезал Коршунов. - Убиты  будут  все,  а
жилище сожжено. Убедись, Скулди, что он хорошо понял!
   - Ты хорошо все понял? - Скулди, оскалившись, навис  над  римлянином,
приблизил свое вызелененное лицо к побледневшей физиономии старшины  так
близко, что коснулся бородой  крючковатого  римского  носа,  ухватил  за
мягкий загривок:
   - Ты хорошо понял, что велел тебе рикс, ты, жирный каплун?
   - Да-а-а... - проблеял вспотевший от страха старшина.
   - Дальше, - продолжал Коршунов.  -  Вы  должны  подготовить  для  нас
продовольствие и фураж на обратную дорогу. Половина всего провианта, что
есть в городе, должна завтра лежать тут. Дальше: снаружи, перед воротами
города, должно стоять семьдесят пять фургонов. Тебе покажут, какими  они
должны быть. Разрешаю тебе послать своих людей в ближайшие  поместья.  А
чтобы твоим людям никто не посмел отказать, их  будут  сопровождать  мои
воины. Дальше! Мои храбрые воины  устали  и  проголодались.  Поэтому  ты
должен устроить для нас настоящий пир. И пусть на этом пиру моим  воинам
прислуживают ваши женщины, не  старые  и  не  уродливые,  в  количестве,
достаточном, чтобы хватило на всех.  Объясни  всем,  что  убытка  им  не
будет. Иные так даже в прибытке  останутся!  -  Коршунов  усмехнулся,  а
окружавшие его воины жизнерадостно заржали. - Смотри,  ромлянин!  Лучше,
если мои воины получат то, что им нужно, в достаточном количестве! Иначе
они возьмут сами, и вы все об этом горько пожалеете!  Он  хорошо  понял,
Скулди?
   - О да! - Герул похлопал мозолистой рукой по мягкой спине старшины. -
Пришли мне свою внучку, каплун! Если она мне  понравится,  я  подарю  ей
аурей! Я щедрый! Мы все щедрые, если нам  угодить!  Пусть  ваши  женщины
будут ласковыми и ублажают нас с полным  усердием.  Тогда  в  положенное
время они родят воинов, а не каплунов!
   Скулди засмеялся, затем повторил сказанное на своем языке  и  получил
полное одобрение соратников.
   - Что еще, Аласейа? - спросил он Коршунова.
   - Пока все. Проследи, чтобы дед ничего не перепутал.
   - Будь спокоен! - Скулди кивнул  нескольким  своим  людям:  со  мной!
Затем взял старшину за плечи, развернул:
   - Пошли, каплун, наш рикс не любит, когда ленятся!
   - Агилмунд, - позвал Коршунов. - На тебе -  фургоны.  Фургоны  -  это
самое главное, - добавил он, понизив голос. -  Фургоны  и  лошади.  Надо
убираться отсюда как можно быстрее. Чует мое сердце: легионеры уже  идут
сюда. А ходят они быстро, ты знаешь.
   - Не беспокойся, Аласейа! - пробасил Агилмунд. - Мы успеем. Боги  нам
благоволят, а удача твоя по-прежнему велика. Не беспокойся!
   - Ну да, - пробормотал Коршунов, когда Агилмунд отошел. -  Везет  нам
немеряно. Как бы перебора не было...
   - Делить будем  сейчас!  -  Диникей  сверху  вниз  мрачно  глядел  на
Коршунова. - И ежели доля моя покажется мне малой, я возьму еще!  И  баб
возьму, сколько хочу! И рабы мне тоже нужны! И убивать буду, кого  хочу!
А ты... Я тебе верностью не  клялся!  -  Маленькие  покрасневшие  глазки
сверлили  Коршунова.  Хорошее  римское  вино  гуляло  в  кудлатой  башке
Диникея, выплескивая наружу старые обиды. - Делить будем сейчас! Я  хочу
видеть свою долю! Мы все хотим видеть свои доли! Да!
   - Верно! Хотим! Делить! - загалдели его сторонники. - Сейчас!  Давай!
Мало!..
   "Идиоты!" - подумал Коршунов.
   Он знал,  что  не  в  доле  дело.  Сука-Диникей  давно  искал  повод.
Наверняка это он подзуживал тех герулов, что прикончили ювелира...
   Город выполнил все обязательства. Выставил угощение и выделил  девок.
Заплатил выкуп, целую  груду  "контрибуции"  навалили  посреди  площади.
Проставился провиантом и фуражом.  Построил  фургоны:  последнюю  дюжину
сейчас покрывали кожами... Короче, полностью ответил по  обязательствам.
И Коршунов уже собрался поблагодарить старшину и  откланяться,  как  ему
доложили, что полдюжины подвыпивших герулов, выяснив, где живет  местный
ювелир, ворвались к нему в дом, перевернули всё, ничего не обнаружили  и
принялись поджаривать бедолаге пятки, выясняя, где тот прячет  золото  и
игнорируя вопли несчастного о том, что всё уже на форуме.
   Истошные вопли привлекли патруль Ахвизры...
   Пока гревтунги пререкались с союзниками, не желавшими  отказаться  от
своей идеи, кто-то послал за самим Ахвизрой.
   Тот примчался, совершенно бешеный еще и потому, что  сам  был  бы  не
прочь потрясти местных на предмет захоронок, но из  уважения  к  Аласейе
вынужденный от этого развлечения отказаться.
   Хорошо хоть мечи в дело не пошли. Гревтунги, которых было раза в  три
больше,  накостыляли  самостийным  "экспроприаторам",  скрутили   их   и
приволокли на площадь: на суд и расправу.
   И Коршунов наказал бы их по полной при общем одобрении масс, которые,
как и Ахвизра, сами были не  прочь  пограбить  и  очень  обиделись,  что
кто-то позволил себе то, от чего они отказались.
   Но тут появился Диникей.
   Коршунов нащупал в кошеле на поясе ТТ.  Блин,  время,  время  уходит!
Третий час они пререкаются. Солнце уже миновало зенит.  Какая,  на  фиг,
дележка! Давно пора грузить все и сваливать...
   Диникей рычал и брызгал слюной. Преданные ему герулы, человек двести,
вопили, как футбольные болельщики перед пенальти.
   Агилмунд наклонился к Коршунову, проорал в ухо:
   - Ответь ему!
   Алексей мотнул головой. За ним тоже стояли воины.  Побольше,  чем  за
Диникеем, но здесь решают не голосованием. Сверху палило солнце.  Голова
вспотела.  Безумно   хотелось   снять   шлем,   стянуть   подшлемник   и
почесаться...
   Коршунов   устал.   Устал   от   напряжения,   от   нервотрепки,   от
ответственности.  От  непрерывного  ожидания  чего-то  скверного.  Очень
хотелось все бросить, повернуться и уйти. И пусть  эти  недоумки  делают
что хотят. И пусть придут римляне и вырежут их всех...
   Нельзя. Он, Коршунов, обещал горожанам, что их не  тронут,  если  все
требования будут выполнены. Он обещал.
   Но для Диникея это не довод. Какие могут быть обещания - врагам?  Тем
более этим ничтожным ромлянским  рабам?  Диникей  наезжал  по  полной  -
почувствовал, мать его так, слабину... Возможно, даже страх...
   И Коршунов не мог ему сказать, что боится он вовсе не Диникея.  Блин,
ну чего он, собственно, боится?! В любую минуту можно сесть  на  коня  и
уехать, сбежать... Черт! Нельзя! Никто тогда  за  ним  не  пойдет.  Даже
Агилмунд. Тогда - всё. Полный проигрыш.
   - Делить! - орал Дикикей, наступая. - Мое - мне! - И уже хватался  за
рукоять меча.
   - Ответь ему, Аласейа! - рычал в ухо Агилмунд.
   Коршунов  огляделся.  Вокруг  -  здоровенные  гревтунги  и  такие  же
здоровенные герулы. И огромная, в человеческий рост, куча добра -  между
ними. На заднем плане - перепуганные представители горожан. Это их будут
резать, если Коршунов не справится с ситуацией. Заросшие рыжей и  желтой
шерстью, раскрашенные и татуированные лица, распяленные воплем рты...  И
все смотрят на него, на Алексея. Совсем не так, как  раньше...  Внезапно
Коршунов понял: и свои и чужие ждут  от  него  одного  -  разрешения  на
грабеж. И Диникей это прекрасно знает. Дай Коршунов такое разрешение - и
потеряет лицо. А запрети - лидером тут же станет он, Диникей.
   Коршунов поймал взгляд Ахвизры, весело-кровожадный: "Можно,  Аласейа?
Можно?!"
   И тут словно кто-то чужой вселился в Алексея. Он  подмигнул  Ахвизре,
кивнул на ярящегося Диникея и сказал:
   - Ахвизра, убей его.
   Ахвизра не мог услышать, это точно. В таком бедламе даже сам Коршунов
себя не услышал. Должно быть, гревтунг прочел приказ по губам.
   Меч, узкая стальная полоска, мелькнул в жарком воздухе...
   Диникей был опытным воином. Он успел увидеть, успел  сообразить,  что
Ахвизра не пугает, а  бьет  по-настоящему,  успел  даже  выхватить  свой
собственный меч, благо и так почти на треть вытащенный из ножен...
   Ахвизра грациозно, словно тореадор,  уклонился  от  чужого  клинка  и
легко, небрежным, будто случайным,  движением  погрузил  острие  меча  в
густую  бороду  Диникея.  Кольнул  -  и  откачнулся.  Диникей  глянул  -
изумленно вытаращенные, бегающие глаза (он еще не понял, что умирает)  -
сначала на Коршунова, потом - на Ахвизру, снова - на Коршунова.  Грязная
рыжая борода герула окрасилась пурпуром, сам он мягко осел на  мостовую,
наклонился вперед и уткнулся головой в  розовые  плитки,  которыми  была
вымощена рыночная площадь.
   И тут, словно кто-то отключил звук, наступила тишина. Все, и готы,  и
герулы,  уставились  на  мертвого  Диникея,  постепенно  осознавая,  что
произошло. И, осознав, поднимали взгляд и обращали его на Коршунова. Все
они чувствовали: произошло нечто не правильное. Не такое,  как  положено
по обычаям...
   - Ну все, - устало произнес Коршунов. - Пошумели - и будет.
   В наступившей тишине каждое  его  слово  было  отчетливым,  как  удар
гонга.
   - Добычу - в фургоны. Пищу и фураж - туда  же.  И  поживее  -  завтра
здесь будут легионеры.
   И что-то такое было в его голосе, что толпа тут же рассосалась -  все
занялись делом.
   А труп Диникея пролежал на солнце еще два часа, пока его, по  приказу
Скулди, не погрузили на  одну  из  повозок.  Как-никак  Диникей  был  не
простым воином, хоронить его полагалось с подобающими  почестями,  а  не
просто сжечь.

Глава десятая
БИТВА

   Смерть Диникея подействовала на всех удручающе. Особенно на  герулов.
Алексей этого не ожидал. Он ожидал взрыва чувств  -  ярости,  ликования,
негодования... А тут - какое-то тухлое угнетенное молчание. И герулы,  и
даже свои, гревтунги, старались на него не  смотреть,  отводили  взгляд,
опускали глаза... Приказы выполняли, но как  будто  -  через  силу.  Как
будто он привел их не к  поражению,  а  к  разгрому.  Коршунов  полагал:
пройдет какое-то время - и опять начнется буча. Но если  Скулди  удастся
хотя бы несколько  дней  продержать  своих  соплеменников  в  узде,  все
обойдется. Главное сейчас - уйти с римской  земли.  Она  буквально  жгла
Коршунову пятки. Но почему, черт возьми, никто из его  соратников  этого
не чувствовал? Откуда в них  эта  чертова  самоуверенность?  Или  это  -
фатализм? Чему быть - того не миновать...
   А вечером возникла разборка из-за девушек. Кое-кто  захотел  оставить
при себе приглянувшихся римлянок. Однако и разборка тоже  была  какая-то
вялая. Алексей мог бы настоять... Но решил уступить: чувствовал, что  не
понимает ситуации, не контролирует  больше  состояние  армии.  Это  было
очень плохо. А еще хуже то, что пришлось перенести выступление на утро.
   Выступили с рассветом. Ехали в фургонах и  верхом.  Лошадей  хватало:
рядом оказалось несколько коневодческих ферм. Большинство  животных  под
седло не годились, но в упряжки - вполне.  Перед  отправлением  Коршунов
пересчитал свою армию: восемьсот семьдесят  шесть  человек,  считая  его
самого. Где-то пропали около двух десятков герулов  и  трое  гревтунгов.
Искать было некогда. Тем более Коршунов еще вечером  предупредил:  ждать
никого не будем. Кто отстанет,  пусть  догоняет  самостоятельно.  Никто,
даже родичи  пропавших,  не  рискнули  отправиться  на  поиски.  Похоже,
беспокойство  Коршунова  наконец   передалось   его   людям.   Или   это
подействовала висевшая в воздухе бессильная (пока бессильная)  ненависть
местных жителей. Варвары оставили им  жизни,  но  ограбили  подчистую  и
вдобавок забрали полсотни горожанок. Будь сейчас у горожан сила - они бы
захватчиков щадить не стали, это точно. Это чувствовали все,  и  кое-кто
даже ворчал: мол, нехорошо оставлять за спиной врагов. Но Коршунов знал,
что это не враги. Овцы. Все способные держать оружие были  перебиты  при
штурме. Остались бессильные и безвольные. Мстить и ненавидеть -  слишком
большая роскошь для овцы. Впрочем, для империи это нормально. Разве там,
в России, в которой родился Алексей, было иначе? Государство  превращает
людей в стадо. И  лишь  немногие  становятся  пастухами.  Это  только  в
маленьких, активных, постоянно воюющих социумах каждый мужчина - воин, а
каждая женщина - мать и жена воина. Вот там действительно никого  нельзя
оставлять за спиной. И  только  в  час  настоящей  беды  народ  большого
Государства может избавиться  от  "комплекса  овцы".  А  если  этого  не
произойдет,  чужие  сменят  своих,  поставят  своих  пастухов  и   будут
продолжать стричь овец. Может, чуть  короче,  чем  раньше.  А  может,  и
наоборот...
   Но сейчас коршуновские воины мало  походили  на  будущих  "пастухов".
Следовало увести их как можно скорее от будущего стада. И вообще с  этих
пастбищ. Потому что где-то в полусотне миль (если не ближе)  уже  цокали
по плитам отличной римской дороги  подкованные  гвоздиками  легионерские
калиги...
   Сначала все шло неплохо. За первые  сутки,  не  прячась,  по  хорошей
дороге, не особо утруждавшей лошадей, прошли без малого  тридцать  миль.
За вторые - с восхода до полудня  -  еще  восемь.  Дорога  стала  поуже,
пришлось  перестраиваться  в  цепочку.  Оставалось  пройти  чуть  больше
пятидесяти миль. Посланные вперед разъезды сообщали, что впереди  -  все
чисто. Вернулся верховой отряд, загодя отправленный  в  заветную  бухту.
Там тоже было все замечательно. И горизонт  чист  -  ни  следа  римского
флота.
   Но везение кончилось.
   Вражеские разъезды  появились  на  горизонте  незадолго  до  полудня.
Сначала их приняли за местных пастухов: эти вчера весь день  маячили  на
высотках - следили.  Но  заблуждение  длилось  недолго.  Ровно  столько,
сколько  требуется  хорошему  всаднику,  чтобы  проскакать  милю.  Минут
пятнадцать - и из-за ближней рощицы выкатилась легкая конница. И с  ходу
забросала варваров стрелами. Спокойная часть путешествия кончилась.
   Правда, урон от обстрела был  незначительный.  Парни  Коршунова  были
тоже не лохи, а реальные пацаны. И на чужой территории не расслаблялись.
Так что одним  из  самых  тормозных  оказался  сам  полководец,  но  его
вовремя, хоть и неуважительно сдернули  с  коня  и  чуть  ли  не  силком
запихнули под один из фургонов.
   Как потом оказалось, личная охрана Коршунова  действовала  по  четкой
инструкции Агилмунда: без Аласейи - всем нам крышка; первым делом укрыть
Аласейю в безопасном месте, а уж потом разбираться, что к чему.
   Так что урон  от  налета  был  небольшой,  а  когда  выяснилось,  что
кавалерия противника относительно малочисленна, варвары сами  перешли  к
ответным действиям.  И  потеряли  одиннадцать  человек:  римляне,  более
подвижные и более меткие, оказались и более эффективными.
   К счастью, у бросившихся в атаку  варваров  хватило  ума,  чтобы  это
понять, иначе потери могли быть намного больше.
   В общем, спокойному и быстрому  путешествию  наступил  конец.  Теперь
пришлось двигаться "передвижным фортом", за сплошной стеной фургонов и в
постоянном  напряжении.  Римских  ауксилариев,  "союзной  конницы",  как
определил ее Скулди, оказалось более алы, то есть около трех  сотен.  Ни
доспехами,  ни  внешним  видом  большинство  из  них  не   походило   на
классических римлян. Косматые, бородатые, чертовски  умелые  всадники  и
очень приличные стрелки, они придерживались  тактики  охотничьих  собак,
удерживающих зверя до появления охотников. Они  кусали  исподтишка,  они
досаждали  войску  Коршунова  днем  и  ночью,  они  заставили   варваров
двигаться вслепую, потому что о дозорах  тоже  пришлось  забыть.  Любому
небольшому отряду, отделившемуся от  основной  армии,  позволяли  отойти
примерно на полмили или около того, а  затем  со  всех  сторон  налетали
ауксиларии - и дозор переставал существовать. Нескольких человек римские
наемники ухитрились даже захватить живьем - с помощью арканов. И для  их
спасения ничего нельзя было сделать. Как  только  готы  выходили  из-под
защиты фургонов, то сразу становились уязвимы. В конце  концов  Коршунов
решительно запретил все вылазки.  Совсем  остановить  их  ауксиларии  не
могли, но изо всех сил старались задержать. До подхода основных  сил,  с
которыми Коршунову встречаться совсем не хотелось. Нет,  надо,  невзирая
на потери, прорываться вперед. Скорость, и  только  скорость.  Сесть  на
корабли - и сразу в открытое море.  Пока  не  накрыли  римские  триремы,
которые наверняка тоже чешут сюда на всех парусах.
   Да, Коршунов очень спешил. Все они  очень  спешили,  но  проходили  в
среднем не больше пяти-шести миль в день. Ауксиларии  вертелись  вокруг,
не давая буквально ни минуты покоя. Варвары били в них из луков - из-под
прикрытия фургонов. И попадали втрое чаще, чем римляне. Особенно удачлив
был Коршунов, чей "оптический" самострел бил  вдвое  дальше  луков.  Еще
дальше били прихваченные с собой и установленные на телеги  "скорпионы".
Но от них толку было немного: такие "меткие" стрелки, как в коршуновском
войске, могли за пятьдесят шагов по сплошному строю  промахнуться.  Куда
там целить в отдельных всадников.
   Не будучи слишком хорошими стрелками из луков, варвары тем  не  менее
по дюжине-полторы римлян в день  "выбивали".  Но  и  стрелы  ауксилариев
время от времени находили цель. Примерно раз двадцать - тридцать в  день
приходилось останавливаться, чтобы успокоить и выпрячь  раненую  лошадь.
Или вытянуть застрявшее в яме колесо, потому что ехали уже не по дороге,
а как придется. К счастью,  сама  дорога  все  время  шла  вдоль  мелкой
речушки, даже не речушки - большого ручья. Его воды с избытком хватало и
на людей, и на лошадей. Иначе положение коршуновского войска  еще  более
осложнилось бы...
   И все-таки они шли. Целых пять  дней.  В  воздухе  уже  пахло  морем,
когда...
   - Плохое место! - пробормотал Скулди, глядя на пару некрутых  холмов,
между которыми текла их речка и лежала их дорога.
   - Почему? - спросил Коршунов.
   С его точки зрения,  ни  сами  холмы,  ни  их  окрестности  ничем  не
отличались от десятков таких же, которые варвары успешно миновали.  Даже
ненавистные ауксиларии, кажется, решили оставить их в покое.  Маячили  в
отдалении...
   - Посмотри, что видишь там? - спросил Скулди, махнув рукой.
   Алексей - он сидел на "облучке" развернутого задом  наперед  фургона,
подложив под зад мешок с соломой, -  привстал,  поглядел  налево,  потом
вперед и направо, поверх "крыши" переднего фургона.
   - Ничего не вижу, - честно сказал он. - Сады. Роща оливковая...
   - То-то и оно, Аласейа. - Скулди ехал  рядом.  В  седле  он  сидел  с
небрежностью опытного всадника, с детства  овладевшего  верховой  ездой.
Такому и стремена не нужны. У Коршунова так никогда не получится.
   - Ты не видишь, я не вижу, - сказал герул.  -  Никто  не  видит.  Все
подходы закрыты. Я это место запомнил, когда мы сюда шли. Тогда подумал:
если кто по дороге едет - хорошее место для засады получится.
   - Думаешь?  -  Коршунов  стянул  шлем  с  подшлемником,  почесался  с
наслаждением,  плеснул  на  макушку  из  фляги.  -  Что  будем   делать?
Объезжать?
   - Ты - вождь, - отозвался Скулди. - Тебе решать.  Может,  там  и  нет
никого...
   Алексей задумался. Его фургон, второй слева, одной парой  колес  ехал
по дороге, другой - по дну  речки.  Каждый  раз,  когда  тяжелое  колесо
наезжало на камень, фургон немилосердно встряхивало. Но  это  все  равно
лучше, чем верхом.  Сзади,  по  ту  сторону  тента,  возничий  Сигисбарн
покрикивал на лошадей, запряженных  особым  способом,  чтобы  не  тянуть
фургон, а толкать его перед собой.
   Внутри "передвижной крепости", в тесноте, ехали и шагали коршуновские
воины. Алексей знал, что все они  здорово  устали.  Но  знал,  что  если
придется драться, то они наплюют на усталость и будут драться  со  своей
обычной яростью и лихостью... С лихостью...
   Коршунов потянулся к  поводу  своего  привязанного  к  фургону  коня.
Зад