ым  деревом,  напоминавшим  кедр...  И  увидел
труп.
   Труп выглядел давнишним: плоти на костях почти  совсем  не  осталось.
Хотя, может, потрудилось здешнее зверье.
   Черепанов не любил трупов. Ни старых, ни свежих. Этот же ему особенно
не понравился. Поскольку был  совсем  маленьким,  явно  детским.  И  был
приколочен к дереву с помощью ржавых стальных костылей.
   Чисто рефлекторно Геннадий проверил: на месте ли револьвер. На месте.
   Преодолевая отвращение, Черепанов  подошел  поближе.  На  красноватой
коре были выцарапаны какие-то знаки. Костыли  вогнали  прямо  в  них.  С
макушки почти голого черепа черной паклей свисали длинные  пряди  волос.
Чертовски маленький скелет. Даже  если  учесть,  что  здешние  аборигены
отнюдь не великаны. И еще одна неприятная деталь:  локтевые  и  коленные
суставы скелетика были раздроблены.  Разумеется,  это  могли  сделать  и
после смерти бедняги. Так же как и прибить к дереву  могли  уже  мертвое
тело. Дальнейшие действия Геннадия вряд ли можно было назвать разумными.
Просто откуда-то изнутри возникло непреодолимое желание сделать  это.  И
он сделал. Подобрал с земли камень побольше, выбил  из  дерева  костыли,
снял маленький скелетик, вырыл ножом неглубокую яму и похоронил останки,
   На это все у Геннадия ушло несколько часов. В общем, глупость.  И  он
отдавал себе отчет, что делает  глупость:  практика  выживания  подобной
лирики, мягко говоря, не одобряет. Но Черепанов не мог поступить  иначе.
Не мог, и все.
   Компенсируя потерянное время,  остаток  дня  он  двигался  ускоренным
маршем, и к вечеру  ему  повезло:  наткнулся  на  источник  -  маленький
родничок, сочащийся между камней, на которых  обнаружился  еще  и  ужин:
десятка полтора большущих улиток.
   Все бы хорошо, но Геннадия не оставляло отвратительное чувство: будто
кто-то  смотрит  в   затылок.   Когда   стемнело,   Черепанов,   вопреки
обыкновению, костра разводить не стал. Четвероногого зверья  он  уже  не
боялся. А вот  зверья  двуногого,  способного  на  извращенное  убийство
ребенка... Конечно, в чужой монастырь со своим уставом  не  ходят,  и  в
цивилизованной нынче Европе еще  лет  двести  -  триста  назад  "лишних"
младенцев живьем в сугроб выкидывали... Однако ж Геннадий  был  убежден,
что обилие подлецов вокруг - недостаточный  повод,  чтобы  самому  стать
подлецом. Хотя и осознавал, что подобные убеждения серьезно препятствуют
карьере.
   Спал   Черепанов   на   дереве.   Привязавшись   ремнем.   Не   самый
комфортабельный вид ночлега. Особенно  если  по  тебе  постоянно  бегает
какая-то мелкая живность.
   В общем, ночь прошла - и слава Богу. А  утро  преподнесло  неприятный
сюрприз. Когда, цепляясь за лианы и покряхтывая  от  боли  в  отлежанных
местах, Геннадий спустился на землю, прямо  у  него  над  ухом  раздался
негромкий удар. Черепанов скосил глаза и увидел воткнувшуюся в бугристую
кору стрелу. Перышки на ее охвостье были ярко-алыми, а наконечник  вошел
в дерево совсем неглубоко. И потому было отлично видно, что  он  вымазан
какой-то черной липкой дрянью. Отчасти поэтому Черепанов не стал  делать
лишних движений, когда из зарослей  материализовались  трое  аборигенов.
Причем только один из них держал в руке лук.  Остальные  были  вооружены
вполне  современно:  армейскими  винтовками.  И  одеты  были   аборигены
соответственно: двое с винтовками  -  в  линялые  шорты,  а  вот  голова
третьего украшена плюмажем из ярких перьев.
   Этот третий выглядел особенно неприятно, хотя и  остальных  никто  не
назвал бы симпатягами: плоские коричневые физиономии, похожие  на  маски
из крашеного дерева. А вот морда  третьего  и  впрямь  была  маской:  ее
покрывал слой серой глины, на который были  нанесены  синие,  красные  и
черные полосы. Выглядело жутковато. Но Черепанова куда больше беспокоили
не  морда  "замаскированного"  и  нацеленный  в  живот  кончик   стрелы,
смазанный  черной  дрянью.  Даже  карабины  пугали  меньше.  Карабин   -
привычное оружие. Но отравленная стрела...
   -  Ты!  Пистолет.  Брось!  -  скомандовал  раскрашенный  на   ломаном
английском.
 
Глава десятая, 
В КОТОРОЙ ЧЕРЕПАНОВ УЗНАЕТ КОЕ-ЧТО О РЕЛИГИОЗНЫХ ПРИСТРАСТИЯХ КЕНТУРИОНА, А ТАКЖЕ О ТОМ, КАК ТОТ РЕШАЕТ ПРОБЛЕМЫ И ПРЕСЕКАЕТ РАЗНОГЛАСИЯ 
 
   - Оставь его, - сказал  Геннадий  римлянину.  -  Давай  лучше  пожрем
горячего. Вон у них горшок с похлебкой. И искать не надо.
   - Успеем, - отмахнулся Плавт. - Ну все, дед! Прощайся с ухом!
   Кентурион схватил старика за волосы... Но довести операцию  до  конца
не смог.
   - Эй, Череп! Ты что делаешь? - Римлянин рванулся, но освободить  руку
с ножом из захвата Геннадия ему не светило. -  Ты  спятил!  -  выкрикнул
кентурион,  отпустил  деда,  замахнулся...  И  оказался   в   совершенно
беспомощном положении. Нож, выпавший из его  пальцев,  глухо  стукнул  о
земляной пол.
   Старик квеман с опаской наблюдал за этой сценой.
   - Предатель! - зарычал Гонорий, делая безуспешные попытки вывернуться
из борцовских объятий Черепанова. - Помет стервятника! Я тебя убью!
   Геннадий внезапно разжал руки. Рванувшийся римлянин едва не упал.  Но
тут же развернулся и схватился за оружие.
   Подполковник демонстративно скрестил руки на груди.
   Острие укороченного квеманского копья остановилось в  ладони  от  его
горла.
   - Не стоит, - спокойно произнес Геннадий. - Мы нужны  друг  другу.  И
деда не трогай. Не надо.
   - Пошел ты к Орку! - в ярости закричал римлянин. - Я ремней нарежу из
этого старого пня!
   Подполковник покачал головой:
   - Нет.
   - Да!
   - Тогда начни с меня.
   Римлянин  несколько  секунд  бешено  глядел  на  Черепанова.  Широкое
железное  перо  наконечника  маячило  в  дециметре  от  сонной  артерии.
Геннадий знал, что если Гонорий захочет его убить, то так и сделает.  Он
умел пользоваться оружием этого времени не в пример лучше  Геннадия.  Но
подполковник не сомневался, что кентурион не ударит. Черепанов просто  и
мысли не допускал, что такое возможно. И знал, что его уверенность  сама
по себе способна предотвратить удар. Настоящего врага такое, конечно, не
остановит, но Гонорий - не враг...
   - Но почему? Что тебе  этот  старый  пень?  -  в  сердцах  воскликнул
кентурион, опуская оружие.
   - Не хочу, чтобы ты его трогал, вот и все.
   - Но как  я  тогда  узнаю,  где  спрятались  его  бабы?  -  В  голосе
кентуриона звучали обида и разочарование.
   - Неужели ты не можешь воздержаться  от  женщин  неделю-другую?  -  с
легкой иронией спросил Геннадий.
   Гонорий в сердцах метнул свое оружие. Квеманское копье  с  обломанным
древком рассекло воздух - так близко от головы Черепанова,  что  у  того
даже волосы шевельнулись, - и воткнулось в стену.
   - Ты не понимаешь, варвар! - напыщенно воскликнул римлянин. - Приап -
мой бог! Если я не стану служить ему, он не  пошлет  мне  ни  удачи,  ни
милости!
   - Сядь, - предложил Черепанов. - Давай мыслить логически.
   - Логически... - проворчал Плавт. - Вот еще... Будто  я  какой-нибудь
долбаный грек... Мне эта тухлая логика еще в школе  надоела.  Логически!
Тьфу!
   Тем не менее он уселся на скамью, и  Геннадий  тут  же  подсунул  ему
горшок с похлебкой и черную корявую ложку.
   Пару минут они молча наворачивали густой квеманский супчик.
   Стойкий дед глядел на  них  сычом,  но  не  таковы  были  Геннадий  с
Гонорием, чтобы от недоброжелательного взгляда у них пропал аппетит.
   - Ну, - сказал Плавт, когда горшок опустел, - что  ты  там  о  логике
толковал?
   - Почему ты думаешь,  что  твой  бог  подобен  крысе?  -  осведомился
Черепанов.
   - Что?!
   - А то! Только крыса жрет все  подряд,  любую  дрянь,  которую  можно
сожрать. Думаешь, он хочет, чтобы ты, как бестолковый щен, запрыгивал на
все, что движется? Может, дело не в боге Приапе, а в  твоем  собственном
приапе? Может, тебе нравится... сам процесс?
   Кентурион нахмурился:
   - Ну... Допустим, тоже нравится. Ну что? Почему не  должно  нравиться
мне, если нравится моему богу?
   - Ладно, - не стал спорить Геннадий. - Но ты сам говорил, что у  тебя
три месяца не было женщин.
   - Говорил.
   - И что твоему богу это не нравится, говорил?
   - Говорил.
   - И вот, в результате ты оказался на свободе и в хорошей компании!  -
Черепанов ухмыльнулся и ткнул себя в грудь.
   - Возможно, моему богу еще  меньше  нравилось,  что  я  не  могу  ему
служить, - возразил Плавт.
   - Допустим. Но в таком случае что ты суетишься?  Твой  бог  наверняка
обеспечит тебя всем необходимым.
   Кентурион усмехнулся:
   - А ты здорово наловчился болтать по-латыни, варвар! Ладно, не  стану
отрезать деду уши. Поглядим, прав ты или нет.
   Он подошел к стене и выдернул из бревна оружие.
   - Я не буду отрезать ему уши... - Римлянин молниеносно повернулся - и
старик, хрипя, опрокинулся с лавки. - Я  его  просто  убью,  -  закончил
Гонорий, наступая старому квеману на живот и выдергивая оружие.
   Изо рта деда хлынула кровь, и он умер.
   - Не оставлять врага за спиной - так меня учили, -  бросил  кентурион
мрачному  Черепанову.  -  Пошли!  Чует  мое  сердце,  если  его  семейка
вернется, то вместе с ними заявится целая прорва  разъяренных  варваров.
Все же зря ты порубил их богов!
   - Не зря. - Геннадий закинул на спину мешок. - От этого  мы  с  тобой
станем проворней.
   - С чего бы?
   - Будем знать, что с нами сделают, если поймают.
 
Глава одиннадцатая, 
В КОТОРОЙ ГЕННАДИЙ ЧЕРЕПАНОВ ВНОВЬ ОБРАЩАЕТСЯ К ВОСПОМИНАНИЯМ 
 
   Туземные боги, духи, зомби и прочая нечисть - существа разнообразные,
капризные и  непредсказуемые.  Но  всех  объединяет  одно:  стремясь  им
угодить, люди совершают такие паскудства, о которых даже думать тошно. И
при этом абсолютно уверены, что имеют право.
   Индейцев в  хижине  было  четверо.  Вождь  с  лицом,  смахивающим  на
перезрелую грушу, колдун (нечто неописуемое и омерзительное),  толмач  -
амбал-полукровка с добавкой негритянской крови,  и  мелкий,  похожий  на
тощего  пацана  индеец  по  имени  Тца.  Тца   единственный   вел   себя
естественно: вертел ножом перед носом привязанного к стулу Геннадия. Тца
был в бешенстве. Он вопил, шипел и плевался.
   - Я с тебя шкуру сдеру, белый. Я тебе яйца отрежу,  сварю  и  сожрать
заставлю. Зачем ты это сделал, ты... - флегматично переводил толмач.
   Английский у полукровки  был  так  себе.  Для  философских  бесед  не
годился.  Но  чтобы  вразумительно  объяснить,  почему  Черепанова   так
нелюбезно приняли, словарного запаса хватило.
   Девочка, труп которой опрометчиво похоронил  Черепанов,  была  дочкой
того, кто сейчас вертел у Геннадия перед носом разделочным ножом. Папаша
продал ее вождю, а вождь передал колдуну для  использования  в  ритуале,
предназначенном для подкупа  злых  духов,  чтобы  те,  в  свою  очередь,
оказали поддержку племени в споре с соседями. Конфликт  произошел  из-за
небольшой долины по соседству. В долине выращивалось нечто особо ценимое
белыми людьми и дорогостоящее. Черепанов подозревал: какое-то сырье  для
наркотиков. Тело несчастной девочки  должно  было  провисеть  на  дереве
сколько-то времени, после чего с ее косточками что-то  такое  собирались
сделать... Не важно что. Для Черепанова  не  важно.  А  вообще-то  очень
важно, потому что колдун заявил, что все труды его -  впустую.  И  более
того - духи обиделись  и  теперь  их  следует  задабривать.  Поначалу  и
Черепанова приняли за духа, потому что не знали, откуда  он  появился  в
здешних местах. Поэтому за ним некоторое время следили, но  не  трогали.
Опасались. Но вскоре местные отыскали парашют и поняли, что имеют дело с
человеком. А с человеком можно не церемониться. По  их  меркам,  колдун,
который  зверски  замучил  маленькую  девочку,  и  раскрашенный  папаша,
который продал собственную дочь, - закона не нарушали. А вот Черепанов -
нарушил. И должен быть наказан. По местному праву  выбор  способа  казни
принадлежал вождю. И вождь колебался:  скормить  ли  преступника  мелким
сухопутным крабам, в изобилии водящимся в окрестностях, или привязать  у
муравейника.  Вождь  колебался,  потому  что  колдун  не  мог   уверенно
ответить, какой именно способ казни более симпатичен духам. А сейчас эти
двое вызвали охотника Тца  (который,  кстати,  был  одним  из  тех,  кто
выследил Черепанова) и потребовали, чтобы тот вернул полученные за дочку
деньги. Поэтому Тца так рассердился  и  так  размахивал  ножом,  которым
несомненно умел пользоваться. Шаман был склонен разрешить  Тца  отрезать
от Черепанова кусочек-другой. Вождь был против. Главным  же  заступником
Геннадия был, как ни странно, толмач.
   За трое суток, проведенных Геннадием в индейском поселке, толмач  был
единственным  человеком,  который  выказал   Черепанову   что-то   вроде
симпатии.
   Вероятно, потому, что полукровка сам был в  поселке  гостем.  Правда,
гостем, пользовавшимся определенным уважением, поскольку  у  него  здесь
была отдельная хижина и  своя  "женщина",  девчонка  лет  тринадцати,  с
которой толмач занимался любовью по  несколько  раз  в  день,  выказывая
большую выносливость.  Все  это  Черепанов  знал  доподлинно,  поскольку
большую часть времени валялся связанным на земляном полу хижины толмача.
Черепанов подозревал, что, пользуя свою  маленькую  подружку  на  глазах
пленника, полукровка демонстрирует ему, пленнику, свое превосходство.  В
промежутках между половыми актами толмач усаживался рядом с  летчиком  и
обстоятельно разъяснял, в чем он, летчик, был не прав, и пытался вызнать
код  черепановской  кредитки.  Толмач  был  не  чужд  цивилизации.   Как
выяснилось  позже,  он  являлся  связующим  звеном  между   этой   самой
"цивилизацией" и дикарями-горцами. И не одобрял идею скормить Черепанова
крабам, полагая, что  летчику  можно  найти  лучшее  применение.  Толмач
полагал, что за Черепанова заплатят хорошие деньги.
   Тца схватил Черепанова за нос и взмахнул ножом... Пугал, сволочь. Без
дозволения вождя этот паршивец портить лицо пленнику не рискнет.  Шакал.
Будь Геннадий свободен, он бы  тщедушного  аборигена  голыми  руками  на
части порвал. Знать бы, что все так обернется, хрен бы они его взяли так
просто. Ну как говорится: знал бы, куда упадешь, соломки бы подстелил.
   Толмач что-то сказал вождю. Вождь вякнул  по-своему,  и  Тца  оставил
Черепанова в покое.
   Между  полукровкой  и  вождем  возникла  дискуссия.  Похоже,   толмач
предлагал Черепанова продать. Геннадий, разумеется, слов не понимал,  но
мулат сопровождал речь активной жестикуляцией, а слово  "доллар"  -  оно
международное.  Похоже,  вождь  склонен  был  согласиться.  И  даже  Тца
успокоился: решил, видно, что и ему что-то перепадет.  Жаден,  паршивец.
Дикарь. Черепановский "роллекс", подарок хорошего человека, себе на  шею
повесил. На один шнурок с когтями, зубами и прочей пакостью.
   Вождь уже почти согласился было, кивать начал, но тут  встрял  шаман.
Есть такие люди:  одного  взгляда  достаточно,  чтобы  понять:  гнида  и
садист.
   Разорался шаман, завизжал, зафыркал. Принялся вождя стращать, толмачу
"козу" показал. Мулат  стерпел,  попытался  вежливо  возразить...  Шаман
перебил: завопил еще громче.
   - Взял бы ты его за ноги - да и треснул о столб, - громко посоветовал
Геннадий по-английски.
   Толмач зыркнул на него и тут же отвернулся. Остальные даже  голов  не
повернули. Для них Геннадий - не человек.
   Чужак - и этим все сказано. Конечно, жизнь у них - не сахар.  Нищета.
Насекомые. Всей цивилизации - дизель у хижины  старосты  да  спутниковый
телефон - у толмача. (Вот бы украсть! Хоть на  пару  минут.)  И  оружие,
разумеется.
   Толмача зовут незамысловато: Сэм. Через него в селение приходит много
разных полезных вещей. Например, карабины. И  виски.  И  медикаменты.  И
порножурналы,  которые,  впрочем,   привлекают   туземцев   не   столько
содержанием, сколько  цветной  яркостью  глянцевых  картинок.  Толмач  -
полезный чужак, поэтому к нему прислушиваются.  С  его  подачи  пленнику
предоставили даже кое-какую свободу. Посадили на цепь перед  хижиной.  И
кормят полезным для здоровья неочищенным рисом. Рис -  не  здешний.  Его
насыпают из мешка с иероглифической надписью. Мяса не  дают.  Когда  Тца
убил дикую свинью, ее ели всем местным табором, но Черепанова  никто  не
угостил.
   Вообще-то  туземцы  -  симпатичный  народ.  Особенно  дети.  Изящные,
смуглые, большеглазые. Глянцево-черные волосы,  белые  ровные  зубы.  Но
здешняя красота  быстро  сходит  на  нет.  Особенно  у  женщин,  которым
приходится вкалывать от зари до зари.
   Детишки делают попытки пообщаться с Геннадием. Они еще не знают,  что
чужак - не человек. Им любопытно. Дети - и шаман. Этот еще в первый день
отрезал у Черепанова клок волос и попытался наворожить какую-то гадость.
Теперь приходит и высматривает: не подействовало ли колдовство?
   Геннадий  развлекается  тем,  что   обкладывает   шамана   по-русски,
многоэтажно. Тот слушает. Вникает. Морщит собачью, черную морду.
   Пятый день в плену...
 
*** 
 
   Толмач ушел.  Звякнул  по  трубе,  поговорил  о  чем-то  по-испански,
трахнул напоследок свою девчонку, сказал Черепанову "гуд бай, флаер" - и
отбыл.
   И сука-шаман воспользовался его отсутствием, чтобы уломать вождя.
   На третий день Черепанову  подмешали  в  рис  какую-то  дрянь,  и  он
отключился. Пришел в себя на камешках,  у  ручья.  Голый.  Связанный  по
рукам и ногам. Качественно связанный.  Вокруг  расположились  аборигены:
шаман,  вождь,  старейшины,  пяток  наиболее   авторитетных   охотников.
Сука-шаман подошел, наклонился и полоснул Черепанова  ножом  по  животу.
Неглубоко, только кожу вспорол. Кровь пустил. И тоже уселся на  почетном
месте. Ожидался увлекательный спектакль. С Черепановым в главной роли. В
роли главного блюда. На кровь тут  же  слетелись  мухи,  облепили  рану.
Геннадий толкнулся связанными ногами  и  скатился  в  ручей.  Вода  была
ледяная. Мухам она не понравилась. Черепанов  уткнулся  лицом  в  мелкие
камешки на дне. Утонуть все же приятней, чем быть заживо съеденным.
   Утонуть ему не дали.  Схватили,  вытащили,  придавили  ноги  бревном:
лежи, не рыпайся.
   - Край! <Кричи! (англ.)> - с мерзкой улыбочкой посоветовал  шаман.  -
Край!
   Надо же, какие мы полиглоты.
   Положение у Черепанова было - хуже некуда. Но все равно не  верилось,
что это конец. И еще было очень обидно. Ну что за  удача  у  него  такая
долбаная!
   Сколько раз уже так бывало:  надежное,  казалось  бы,  дело  внезапно
оборачивается морем каких-то диких, абсолютно неожиданных  проблем.  При
этом Геннадий - не из тех, кто ищет приключений на свое седалище. Совсем
наоборот. Долбаные приключения сами  его  находят,  выскакивают,  словно
крыса из-под холодильника,  и  нагло  хватают  за  палец.  Почему,  черт
возьми, эта долбаная крыса поселилась именно под его холодильником?
   Сколько Черепанов себя помнил,  всегда  было  именно  так.  Причем  в
по-настоящему опасных операциях, когда риск запланирован  и  учтен,  все
шло как по маслу. Его личный магнетизм  в  отношении  всяких  обломов  и
безобразий проявлялся внезапно и похабно. Как полтергейст. Геннадий этот
аспект своей жизни осознавал и старался  учитывать  любую  потенциальную
неприятность. Черепанов был почти уверен: возьми он с собой  спутниковый
телефон и договорись о подстраховке  с  местными  спасателями  (есть  же
здесь  спасатели?),  обошлось  бы  без  катапультирования.  Отлетал   бы
нормально.
   Была,  правда,  у  черепановских  "приключений"  одна   положительная
особенность. Каждый раз как-то удавалось выкрутиться. На автопилоте. Как
черепановскому соседу-бизнесмену уже два  года  удавалось  каждый  вечер
безаварийно возвращаться домой на собственной "мазде", выжирая перед тем
минимум два стакана. И ни одного ДТП. Утром на похмельную  голову  сосед
вспоминал и ужасался. Понимал, что эта везуха - до первого  ЧП.  Второго
уже не будет. Утром понимал, а вечером опять, набухавшись, усаживался за
руль.
   Точ