родич  Аласейа.  Я
бы за такое убил многих...
   - Аласейа убил одного. Но в империи за такое  убийство  могут  строго
наказать. И здесь не принято платить виру за убийство.  Здесь  за  такое
убийство могут даже казнить. Поэтому я попросил Аласейю уехать, надеясь,
что без него мне удастся договориться с  судьями.  Но  судьи  упрямы,  а
верховный судья, скорее всего, не станет на сторону Аласейи.
   - Надо дать ему золота, - тут же сказал Агилмунд. - Кто он, верховный
судья? Много он возьмет?
   - Боюсь, что у всех нас  не  найдется  достаточно  золота,  Агилмунд.
Верховный судья здесь - император. И он очень не  любит,  когда  убивают
без суда и закона.
   - Я так и думал, - заявил Скулди. - Скажи,  Гееннах,  если  мы  убьем
Александра, кто тогда станет императором?
   - Я сделаю все, чтобы императором стал Максимин.
   - Ха! - воскликнул Ахвизра. - Вот этот не станет наказывать  Аласейю.
Он сам убивает без суда и закона!
   - Август Максимин - это неплохо, - сказал  Агилмунд.  -  Он  храбр  и
любит драться. И  воины  его  любят.  Я  думаю,  если  Александр  умрет,
Максимин станет императором. Но когда он станет императором, не  захочет
ли он наказать нас? За то, что мы убили императора.
   - Он не должен узнать, кто это сделал, - сказал Черепанов.  -  Завтра
Александра Севера и Мамею найдут мертвыми. И никто  не  узнает,  кто  их
убил. Я сообщу вам все пароли и  дам  каждому  доспехи  преторианцев  из
сирийской когорты - десятников  и  субпрефекта.  Никто  не  посмеет  вас
остановить. Даже если вам  не  удастся  остаться  совсем  незамеченными,
свидетели скажут: Августов убили сирийцы. А если вам не удастся...
   - Удастся! - самоуверенно заявил Скулди. - Мы убьем их обоих.  Но  за
смерть Мамеи ты должен нам  заплатить.  Аласейа  сказал:  все,  кого  мы
убили, предстанут вместе с нами перед  Вотаном,  когда  мы  умрем,  и  в
Валхалле мне придется повозиться, чтобы заставить ее себе  прислуживать.
Справлюсь, но это нелегкая работа. Поэтому в этом мире я должен получить
за нее золотом.
   - Получишь, - усмехнулся Черепанов. - Но отправить ее в  Валхаллу  вы
должны сегодня. Согласны?
   - Ну  да,  -  за  всех  ответил  Агилмунд.  -  Такие  Дела  лучше  не
откладывать.
   - И золото лучше  получить  сегодня,  -  тут  же  добавил  Скулди.  -
Сколько, Гееннах?
   - Не беспокойся, герул, - сказал Черепанов, - В обиде не будешь.
   Что  Черепанову  всегда  нравилось  в  коршуновских   головорезах   -
абсолютная уверенность в собственных силах. Вот он сейчас  отправил  их,
четверых,  на  операцию,  цель  которой  -  завалить  главу  крупнейшего
государства, находящегося в укрепленном охраняемом лагере двух преданных
легионов,  под  личной  охраной  отлично  подготовленной   преторианской
когорты... И ни один из них, даже педантичный Агилмунд,  ни  на  миг  не
усомнился, что акция может окончиться  провалом.  А  вот  сам  Черепанов
такой абсолютной уверенности не испытывал.  Ну  да,  Геннадий  выдал  им
"облегченную" (без кирас, поножей и тому подобного железа) преторианскую
форму, добытую, уж неизвестно как, Аптусом, и сообщил пароли, выведанные
Манием Митрилом. Но то, что  операция  такого  масштаба  разрабатывалась
неполные сутки и реализовывалась четверкой, в сущности, случайных людей,
плохо укладывалось в черепановском сознании. Ведь противостоять четверке
германцев будут не салабоны, а тоже крутые парни. Понимают ли  они  это?
Вспомнилось, как  они  с  Плавтом  удрали  от  вандалов.  Неужели  бойцы
рыжебородого рикса Дидогала были  хуже  готов?  Вряд  ли.  Да  и  Аптус,
конечно, лучший из лучших, но ведь и  преторианская  гвардия  набирается
тоже из лучших...
   Словом, неспокойно было примипилу Геннадию. И на душе,  и  в  мыслях.
Провалится  операция  -  беда.   А   зарежут   коршуновские   "спецназы"
императора... тоже нехорошо как-то. Дело в том, что нравился  Черепанову
Марк  Аврелий  Александр  Север,  повелитель  Великой  Римской  империи.
По-человечески нравился. И как правитель - тоже:  разумный...  Одно  его
высказывание о том, что на государственные должности нужно ставить  тех,
кто избегает их, а не  тех,  кто  их  домогается,  многого  стоит  . Не  кровожадный,  простой  в  быту  и  в
обращении (простой для императора, конечно), способный прислушиваться  к
чужому мнению... К сожалению, в первую очередь - к мнению своей  мамаши,
которая  вертит  сыном  как  хочет.  Даже  жену  его,  "собственноручно"
выбранную, из Палатина изгнала, как только та начала  кое-какое  влияние
на мужа  приобретать  .
   "Так надо, - убеждал себя Черепанов. - Если  такова  цена  сохранения
империи, значит, надо ее заплатить. Мягкий, терпеливый,  уравновешенный,
ценящий  человеческую  жизнь  Александр  ее  погубит,   а   агрессивный,
яростный, не терпящий возражений Максимин - спасет".
   Впрочем, от Черепанова уже ничего не зависело. Справятся коршуновские
варвары с задачей - быть  Максимину  императором.  Не  справятся...  Все
равно Александру императором не быть. Легионы - на грани бунта,  внешние
враги подступают, народ пищит от новых  налогов...  Александр  добр,  но
империю не сохранит. Максимин свиреп, но, черт возьми,  страж  границ  и
должен быть свирепым!
   Эта мысль напомнила Черепанову о  другом  "страже",  о  его  "внешнем
покровителе" боге Янусе .
   И слова Скорпиона о том, что Геннадию  следует  более  демонстративно
почитать своего бога.
   Повинуясь  скорее  импульсу,  чем  разуму,  Геннадий   отправился   к
легионному татуировщику, разбудил его и потребовал  начертать  на  своем
правом запястье "ССС", а на левом - "LXV" . Что и было сделано,
   Выйдя от татуировщика, Черепанов снял с  пальца  золотой  перстень  с
изображением Александра Севера, подаренный ему самим императором в  знак
особого доверия, размахнулся и зашвырнул его в темноту.

Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима.
Окрестности города Могонтиака. Лагерь Шестого и Шестнадцатого легионов

   - Проклятье... - прошептал Ахвизра, опуская нож. - Он же мертвый.
   - И второй - тоже, - шепнул Агилмунд. Сирийский  лагерь  спал.  Кроме
охраны, у ворот которой было достаточно  пароля  и  формы  преторианцев,
чтобы пропустить "диверсантов"  в  расположение  легиона,  часовых  -  в
положенных  местах,   охранявших   конкретные   объекты,   и   настоящих
преторианцев императора, коим тоже полагалось охранять конкретный объект
- своего императора. Но это только издали казалось, что охрана у палатки
   Августа начеку и в боеготовности. На самом деле охранники-преторианцы
были мертвы. Убийцы так искусно привязали их к воткнутым в почву копьям,
что даже Ахвизра едва не обманулся и сообразил  недоброе,  только  учуяв
нехороший запах. Знай Ахвизра, что охранять палатку должны  не  двое,  а
шестеро и у входа  в  нее  должен  гореть  костер,  он  насторожился  бы
значительно раньше.
   - Оба готовы,  -  резюмировал  Скулди.  -  Задушены.  Ахвизра,  глянь
внутри.
   Гревтунг нырнул под полог, а трое остальных тем временем настороженно
всматривались и вслушивались. Но огромный лагерь безмолвствовал. Вернее,
издавал лишь естественные  для  многотысячного  скопления  спящих  людей
звуки.
   Ахвизра  вынырнул  наружу,  обтер  краем  полога  руки  и   небольшую
статуэтку размером с ладонь, которую заткнул за пояс.
   - Мертв, - сказал он. - Нас опередили.
   - Он точно убит? - спросил дотошный Агилмунд.
   - Горло перерезано, я щупал, - аж до позвоночника.
   - Уходим? - спросил племянник Скулди Берегед.
   - Надо бы  еще  туда  заглянуть.  -  Агилмунд  кивнул  в  направлении
обиталища Мамеи. Высокий шатер (а не скромная армейская палатка,  как  у
ее сына) конусом темнел рядом, шагах в двадцати.
   Четверо    варваров    бесшумно    пересекли    разделенное    тенями
пространство... У шатра Мамеи охраны не было вовсе.
   Ахвизра коснулся запястья Агилмунда, начертал пальцем знак: "Войти?"
   Его друг покачал головой. И так все ясно.
   - Уходим, - чуть слышно шепнул он, и четверка растворилась в темноте.
Глава четвертая "ABE, АВГУСТ!"

Двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак

   - Кто это сделал? - прорычал Максимин. - Кто?!
   -  Поищи  среди  своих  принципалов,  легат!   -   процедил   префект
преторианцев.
   -  А  почему  не  среди   никчемных   преторианцев?   -   осведомился
присутствовавший на  собрании  наместник  Верхней  Германии  консуляр  и
сенатор Дион Кассий, у которого  была  давняя  вражда  с  преторианцами.
Настолько серьезная, что во время своего консульства Кассию пришлось два
месяца провести вне стен Рима .
   - Ты!!! - Префект в ярости вскочил со своего места...
   ...И увидел прямо перед собой разъяренную Медузу Горгону на золоченом
нагруднике Максимина. фракиец, несмотря на свои габариты и возраст,  мог
двигаться очень быстро.
   - Сядь!
   Небрежное движение руки - и  префекта  швырнуло  обратно  на  скамью.
Краска сбежала со щек префекта. Он вдруг осознал, что был на волосок  от
смерти.
   - Ты! - Толстый палец Максимина указал на легата XVI Flavia Firma.  -
Говори!
   - Их нашли утром, -  сказал  командующий  Шестнадцатым  Флавиевым.  -
Убийцы неизвестны.  Двое  стражников  были  убиты.  Задушены.  Остальные
утверждают, что ничего не видели и не слышали...
   - Вырвать у них правду! - прорычал Максимин.
   - Я бы  не  советовал  этого  делать,  -  подал  голос  Маний  Митрил
Скорпион.
   - Присоединяюсь, - поддержал его Гонорий Плавт.
   - Он прав, - выступил легат  Второго  Сирийского  легиона.  -  Нельзя
никого трогать, доминус!  Будет  бунт!  В  легионах  неспокойно!  Смерть
Августов...
   - Молчать! - взревел Максимин. - Я хочу, чтобы убийцы были найдены! Я
не хочу, чтобы в смерти императора обвиняли меня!
   В просторном зале, где обычно собирался городской совет Могонтиака, а
сейчас  расположились  старшие   командиры   шести   легионов,   повисла
напряженная тишина. Присутствующие знали Фракийца. Никто не  осмеливался
высказаться. Никто не хотел стать  жертвой  безудержного  гнева  гиганта
командующего. В зале наступила тишина, зато снаружи, с  форума,  донесся
изрядный шум.
   - Что там такое? - рявкнул Максимин. - Декурион! Что там происходит?
   - Там легионеры! -  Декурион  охраны  уже  минут  десять  топтался  у
дверей, не решаясь обратиться к разгневанному командующему. - Они  хотят
тебя видеть, доминус!
   - Митрил! Выйди и разберись! - скомандовал Максимин. - Итак,  вы  все
меня поняли? - Он мрачно оглядел присутствующих. - Я  хочу,  чтобы  даже
тень подозрения не пала на меня, ясно? Я  хочу,  чтобы  убийцы  Августов
были найдены. Я хочу, чтобы все виновные  в  убийстве  были  найдены!  Я
сам...
   - Гай! - в дверях стоял вернувшийся Митрил. - Там  выборные  от  всех
легионов. Они желают тебя видеть!
   - Подождут!
   - Гай, они желают тебя видеть немедленно!

Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. За час до рассвета. Окрестности Могонтиака. Лагерь Одиннадцатого легиона

   - Они мертвы, - сказал Агилмунд. - Оба. Нас опередили.
   - Кто это сделал? - спросил Черепанов. Агилмунд пожал плечами.
   - Тебе нужны доказательства?
   - Твоего слова довольно.
   - Похоже, ты рад? - спросил наблюдательный Скулди.
   - Рад, - не стал скрывать Геннадий.
   - Мы тоже, - сказал герул. - Не очень приятно убивать  женщину...  за
деньги.
   - Ну да, - сказал Черепанов. - Хорошо, что ты напомнил...
   Он открыл сундук, в котором лежали четыре туго набитых кошелька, взял
два и протянул Агилмунду. Гревтунг качнул головой.
   - Бери! - сказал ему примипил. - Это половина. Свою часть вы  сделали
хорошо, и не ваша вина, что главное кто-то проделал  вместо  вас.  Когда
Аласейа вернется, я расскажу ему о вашей храбрости. Только ему -  больше
никто об этом знать не должен. Ни  о  том,  что  вы  намеревались  убить
императора, ни о том, что вы его не убили.
   Агилмунд кивнул. Он был сообразительный мужик и все понял.
   - А теперь идите. Завтра  будет  трудный  день.  Воины  покинули  его
палатку, но в последний момент Ахвизра остановился...
   - Тебе не нужны доказательства, Гееннах, и мы это ценим,  но  все  же
возьми! - протянул Черепанову завернутый в тряпку предмет и вышел.
   Геннадий развернул тряпку. Статуэтка. Черепанов  поднес  ее  ближе  к
светильнику... Да, статуэтка... Иисуса Христа.  Тяжесть,  свалившаяся  с
души Геннадия, когда он узнал, что его парни опоздали, навалилась вновь.
Непонятно  почему.  А  секундой  позже  взгляд  подполковника  упал   на
собственные запястья. На красные отметины свежих саднящих татуировок.
   "Число зверя..." - подумал он. Откуда-то изнутри выплыл страх...
   "А вот уж хрен! - сказал сам себе подполковник. - Число  зверя  вовсе
не триста плюс шестьдесят пять. Числа, они точность любят".
   И сразу опять полегчало.
   "Интересно, - подумал он. - Написано ли уже  Откровение  Иоанна?  Или
еще нет? А может, и сам автор его сейчас живет  и  здравствует.  А  что,
было бы круто потолковать по  душам  с  самим  автором  Апокалипсиса.  И
попросить прокомментировать мое число..." Он посмотрел на татуировки,  а
потом, повнимательнее, на статуэтку, которую все  еще  держал  в  руках.
Искусно вырезанная из дерева, она очень походила на изображения Господа,
виденные  Геннадием  в  католических  храмах,  и  была  явно  не  просто
поделкой, а  настоящим  произведением  искусства.  Но  в  данный  момент
Черепанов больше думал не о ее художественной ценности, а о том, что она
является уликой. И как  с  ней  поступить?  Сжечь?  Очень  не  хотелось.
Оставить себе... Слишком большой риск.
   "Скорпиону отдам, - решил Черепанов. - Без комментариев. Пусть Митрич
толкует по собственному усмотрению".
   Однако ж Манию Митрилу статуэтку он так и не  отдал.  Оказалось,  что
"Митрич" христиан на дух не переносит. Две его престарелые тетки приняли
крещение и пожертвовали имущество то ли общине, то  ли  каким-то  нищим.
Короче, лишили префекта законного  наследства,  посему  он  относился  к
последователям  Христа   примерно   как   истовый   православный   -   к
"совратившим" его жену сектантам: "мочить гадов". Так что  отдавать  ему
на поругание статуэтку Черепанов не стал, а  позже  подарил  ее  Лехиной
жене. Чем очень ее порадовал.

Двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак

   Форум, обширная площадь  перед  зданием,  был  под  завязку  заполнен
легионерами. В этот день  могонтиакским  рыночникам  пришлось  забыть  о
своем бизнесе. Их лоткам места  не  осталось.  Солдаты  стояли  даже  на
бортиках фонтана.
   "Выборные, ха! - подумал Черепанов,  вместе  с  остальными  офицерами
вышедший вслед за Фракийцем. - Тысяч десять, никак не меньше!"
   Здесь были не только "дунабийцы", но и сирийцы. Кое-где мелькали даже
красные головные повязки африканских мавров.
   Едва Максимин появился между колонн портика, над  толпой  поднялся  и
заплескался между стен форума невнятный рокот.  Затем  кто-то  выкрикнул
пронзительно:
   - Аве, Максимин! Аве, Август Максимин!
   -  Аве,  Август!  -  подхватили  тысячи  глоток.  -  А-ве!   Ав-густ!
Мак-си-мин Ав-густШ - И каждый выкрик сопровождался чудовищным  грохотом
тысяч кулаков, ударяющих в железо нагрудников. - А-ве!!! Ав-густ!!!
   Максимин  оглянулся...  Черепанов  впервые  увидел  на  волевом  лице
Фракийца выражение беспомощности... Губы  его  шевелились,  и  хотя  все
слова проглатывал рев толпы, Черепанов понял, что он  говорит.  Максимин
не хотел признать себя императором.
   Гигант поднял руку - и ропот постепенно стих. Зато толпа прихлынула к
самым ступеням. Черепанов на  сотнях  обращенных  к  портику  лиц  видел
жадное ожидание: что скажет Фракиец?
   - Воины... - Голос Максимина утратил свою обычную мощь.  -  Воины,  я
скорблю о том, что случилось. Я... Клянусь найти... - Фракиец умолк.
   Он был опытным командующим и  оратором,  следовательно,  умел  ловить
настроение солдат. И  сумел  уловить  зарождающееся  на  форуме  смутное
недовольство. Толпа желала услышать вовсе не это. А толпа -  не  войско,
повинующееся воле командующего. Толпа - капризная и своевольная женщина,
чье настроение меняется за  считанные  секунды:  обмани  ее  доверие,  и
пылкая любовь тут же превратится в ненависть.
   "Если  он  откажется,  нас  растопчут",   -   возникла   у   Геннадия
отстраненная мысль.
   Вероятно, все они, стоявшие на ступенях,  включая  самого  Максимина,
почувствовали это. И сам Гай Юлий Вер - тоже. Сейчас не имело  значения,
что командующий на локоть выше любого из своих командиров. В сравнении с
мощью толпы - он не более, чем муравей...
   Черепанов почувствовал, что его отодвигают в сторону.
   Гонорий Плавт Аптус протиснулся вперед, оказался рядом с  замолчавшим
Фракийцем, его уменьшенная  копия,  в  таких  же  доспехах  и  таком  же
"легатском" шлеме. Еще  шаг  -  ступенью  ниже,  -  и  Аптус  уже  между
командующим и толпой. Сорванный с головы шлем с длинным красным  гребнем
прочертил дугу и звонко ударился о мрамор.
   - Аве, Август Гай Юлий  Вер  Максимин!  -  яростно  закричал  префект
Восьмого легиона. - Аве, император Рима!
   - Аве, император! - быком взревел за спиной Черепанова  Маний  Митрил
Скорпион. - Аве, Август!
   - Аве, Максимин! Барра! Август! Император! - Боевой  клич  легионеров
смешался с приветственными возгласами.
   Маний Митрил отобрал  скутум  у  воина-стражника,  швырнул  под  ноги
Максимина.  Тот  посмотрел  на  легший  под  ноги  щит.   Большое   лицо
командующего сморщилось - словно от боли... Но в следующий миг черты его
обрели привычную твердость: Максимин Фракиец принял решение. И шагнул на
брошенный скутум. Еще секунда - и кинувшиеся к нему воины (Черепанов был
в их числе) подхватили широкий, окованный сталью щит и,  поднатужившись,
взметнули вверх и его, и стоящего на нем двухсоткилограммового Фракийца.
   - Аве, Август! - не слыша себя, кричал Черепанов. Рядом  разевал  рот
какой-то незнакомый легионер, а по ту сторону щита  орал,  надсаживаясь,
Гонорий Плавт.
   Откуда-то возник пурпурный плащ. Его, свернув комком, метнули на щит,
Максимин наклонился, поднял плащ и набросил на плечи...

Глава пятая
ГАЙ ЮЛИЙ ВЕР МАКСИМИН АВГУСТ

Двадцать второе марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак

   - Я не поеду в Рим, - сказал Максимин, - Сейчас не поеду.  Для  этого
мне  потребуется  откупиться  от  алеманнов,  а  тогда  -  чем  я  лучше
Александра. Рим подождет. И Рим, и Сенат. Мне плевать, признают ли  меня
сейчас Августом. Я вышибу дух из германцев. Я растопчу их и покажу,  что
такое сила Рима. Чтобы ни один варвар не смел даже приблизиться к  нашей
границе. Я сделаю это - и только тогда явлюсь римлянам. С возами добычи,
с толпами пленных, во главе победоносных легионов,  под  эгидой  великой
славы. И пусть тогда Сенат посмеет отказать мне  в  пурпуре  и  триумфе!
Тогда, клянусь Марсом и Юпитером, я растопчу их так же, как германцев!
   - Аве,  Август!  -  подобострастно  воскликнул  командир  осдроенских
лучников  Македонии,  которого  Максимин  назначил  вместо  их  прежнего
командира, Тита, распускавшего слухи о том, что это  Фракиец  виновен  в
смерти Александра и Мамеи. Необычайная снисходительность  для  Фракийца.
Впрочем, облачившись в пурпур, Максимин, казалось,  избавился  от  своей
прежней жестокости. И ни одной вспышки ярости - с того дня. Те из друзей
Фракийца, кто опасался,  что  нрав  его  станет  еще  более  бешеным  от
сознания абсолютной власти, с радостью отбросили свои сомнения.
   - В Рим он не поедет, - сказал Гонорий, наклоняясь к Черепанову. -  В
Рим поедем мы с тобой. Как только одержим первые победы. Мы с тобой и  с
Максимином-младшим.  Сенат  должен  признать  Фракийца.  А   мы   должны
позабо