человек  десять
вооруженных до зубов приближенных Фарсанза и  дюжины  две  стражников  в
полном боевом. Племянник царя был не так уж молод - лет  тридцати.  Хотя
точный возраст его Коршунов не взялся бы определить: сарматская кровь  в
Фарсанзе явно преобладала - натуральный азиат.
   Разговор шел на греческом. Вернее, том диалекте эллинской речи,  коим
пользовались в  здешних  местах.  Коршунову  слова  Фарсанза  переводила
Анастасия, сам же он изъяснялся на языке готов. А  на  каком  еще  языке
должен говорить вождь гревтунгов?
   Привезенные  посольством  подарки  особого  восторга  у  Фарсанза  не
вызвали. Это и не планировалось.  Дары  подбирал  Травстила  по  четкому
указанию Коршунова: оружие должно быть качественным, но без украшений  и
изысков. Смысл подарков таков: "Простые добротные орудия убийства -  вот
что мы ценим!" Впрочем, золота на послах тоже хватало.
   Понял ли Фарсанз намек -  неизвестно.  Получив  подарки,  с  поистине
царской прямотой поинтересовался: конь, на котором  прибыл  предводитель
посольства, - тоже подарок?
   Коршунов его огорчил: подарок, но не Фарсанзу, а ему, риксу  Аласейе.
От его друга, сарматского рикса Ачкама,  с  которым  они  вместе  кушали
къюут в меотийских степях.
   Имя Ачкама Фарсанзу было явно знакомо. Если до сего момента  мятежный
племянник глядел поверх голов и слова цедил с изрядной надменностью,  то
теперь  тон  его  резко  переменился.  Фарсанз  осведомился,  как   себя
чувствует его родич благородный Ачкам, здоровы ли его сыновья?
   Коршунов вежливо ответил, что  месяц  назад  здоровье  Ачкама  и  его
родных  было  в  порядке.  Затем  бросил  многозначительный  взгляд   на
внимающих  каждому  слову  приближенных  Фарсанза   и   предложил   тому
переговорить наедине.
   Тот согласился.
   Они  договорились.  Еще  бы  им  не  договориться,  если   это   было
единственным   выходом   для   них   обоих   -   мятежного   племянника,
переоценившего свои силы, и новоиспеченного вождя варваров, неделю назад
узнавшего   о   существовании    сильнейшего    государства    северного
Причерноморья.

Глава двадцатая
В ПУТЬ!

   Наполненная углями жаровня  отбрасывала  красные  отблески  на  белые
стены комнаты.
   Несмотря на жаровню, в комнате было прохладно. Но им не было холодно.
Наоборот, их переплетенные тела были скользкими от пота. Даже  роскошные
волосы Анастасии повлажнели. Это была их ночь. Их последняя ночь, потому
что завтра они должны были расстаться. Завтра войско  союзников  покинет
лагерь и отправится с Коршуновым во главе за добычей  и  славой.  А  его
тиви Анастасия останется здесь,  в  херсонском  доме  вождя  Кирши.  Это
решено. Решено единолично Коршуновым,  вопреки  рекомендациям  друзей  и
родичей, считавших, что римлянка может  оказаться  полезной,  и  вопреки
желанию самой Анастасии, чьим  единственным  желанием  было  -  всюду  и
всегда следовать за возлюбленным.
   - Я не смогу жить без тебя, - сказала она Алексею. - Ты  уйдешь  -  и
моя жизнь потеряет смысл. А если ты не вернешься, я умру. Возьми меня  с
собой, Алеша!
   - Нет, - ответил Коршунов друзьям и родичам. - Я  никогда  не  поведу
свою женщину туда, где ее могут убить.
   - Нет, - сказал он своей Насте, - я не  возьму  тебя.  Ты  останешься
здесь. Моему сердцу будет больно от того, что тебя  нет  рядом.  Но  ему
будет стократ больнее, если с тобой что-нибудь случится. Ты ведь знаешь,
моя девочка, что такое война. Мы оба знаем: может так случиться,  что  я
не смогу тебя защитить. Как я буду командовать  войском,  если  все  мои
мысли будут о твоей безопасности? Нет, свет  моей  души,  ты  останешься
здесь, в безопасности - и это самое большее, что ты можешь  сделать  для
нашей победы. Не проси меня больше. Не говори об этом. В эту ночь  между
нами  не  должно  быть   ничего,   даже   будущей   разлуки.   ...Теплое
прикосновение  губ  к  обнаженной  коже,  ослепительное  скольжение   по
кончикам нервов, дразнящее дыхание-шепот  в  ухо,  в  самую  сердцевину:
"Говори что-нибудь, любимый... Говори... Твой голос..."
   Последняя ночь... Она сделала их бесплотными, сотканными из  воздуха,
темноты и жажды.
   И  все-таки  утром,  покачиваясь  на  спине  своего  готского  мерина
(сарматских  красавцев  он  решил  оставить  в  Херсоне),  Коршунов   не
чувствовал себя  измотанным.  Наоборот,  он  ощущал  себя  всесильным  и
непобедимым. Да разве он и не был таким?
   Алексей  оглянулся.  Его   (его!)   войско   растянулось   почти   на
полкилометра.  Над  превосходной  (две  повозки  разъедутся  без  труда)
дорогой висела густая пыль  -  задних  не  разглядеть.  Зато  открывался
отличный вид на море и расположившийся на мысе город Херсон,  развалинам
которого суждено дотянуть до двадцать  первого  века.  Но  сейчас  этому
городу до развалин было еще далеко. Независимый город Херсон был  жив  и
мог постоять за себя. Коршунов попытался разглядеть крышу  дома  Крикши,
но не смог.
   - Скучаешь по своей тиви, Аласейа? - насмешливо спросил Одохар.
   Он ехал рядом с Коршуновым и взирал на него сверху вниз,  потому  что
не стал менять сарматского жеребца на "отечественный транспорт".
   - Не скучай! В Боспоре много красивых женщин. А в  Риме  еще  больше.
Когда мы захватим римский город, ты сможешь перепробовать многих.  Самых
лучших!
   - Лучше ее - нет, - серьезно произнес  Коршунов.  -  И  я  благодарен
тебе, Одохар, ведь это ты подарил мне ее!
   Рикс усмехнулся:
   - По мне, так ты отдарился вчетверо:
   - Он потрепал по  шее  своего  "сармата".  -  Ценность  женщины  -  в
сыновьях, которых она тебе родит и которые  пойдут  за  тобой  в  битву.
Постельные утехи - это  сладкая  патока.  Война  -  вот  настоящая  пища
мужчины! О воинах поют песни, о воинах и риксах - не о любовниках!
   Коршунов не стал спорить. Он родился во  времена,  когда  большинство
песен было как раз о "любовниках". Впрочем, одно другому не мешает. Хотя
для Коршунова, пожалуй, любовь - на первом месте, а битвы и власть -  на
втором. Вот для Генки Черепанова - наоборот...
   И будь сейчас здесь Генка, тогда не Коршунов, а он ехал бы  во  главе
войска. И Коршунов бы охотно принял такой вариант. Потому  что  битвы  и
власть были для него даже не на втором, а на третьем месте.  Потому  что
кроме любимой у него  был  друг...  Нет,  не  был  -  есть!  Таких,  как
подполковник Черепанов, не так просто завалить!
   И все-таки чертовски приятно было бы встретиться с Генкой именно так:
во главе войска. И еще неизвестно, кто из них круче:  летчик  Черепанов,
потерявшийся в квеманских лесах, или физик Коршунов,  вышедший  в  вожди
трехтысячного войска.
   Впрочем, сейчас за Коршуновым следовало лишь две трети его  воинства.
Остальные (бораны и  гепиды)  двинутся  к  цели  морем.  Но  дней  через
шесть-семь, если  все  пойдет  как  задумано,  обе  части  соединятся  и
"сухопутная" армия тоже погрузится на  корабли.  Если  все  пройдет  как
задумано...

Глава двадцать первая
БОСПОР КИММЕРИЙСКИЙ

   Все прошло как задумано. Ровно через шесть дней (в Крыму оказались на
удивление качественные дороги) у  ворот  большого  и  красивого  города,
контролировавшего выход из пролива, называемого  Боспором  Киммерийским,
неожиданно появилось полуто-ратысячное войско мятежного Фарсанза.
   Ворота, естественно, к этому  времени  уже  были  закрыты,  поскольку
появление  Фарсанза  было  неожиданным,   но   не   внезапным.   Скрытно
подобраться к крепости могла бы, скажем, дюжина пластунов, но  не  целое
войско. Не та местность. В принципе,  полторы  тысячи  мятежников  -  не
такая уж большая угроза для укрепленного города с  гарнизоном  в  тысячу
копий, не считая воинских команд  той  части  флота,  которая  стояла  в
порту.  Тем  более  наместник  города,  верный  слуга   законного   царя
Рескупорида  Четвертого,  уже  отправил  гонцов  к  своему  господину  в
Пантикапеи. Возможно, наместник даже рискнул бы выйти за  стены  и  дать
бой мятежнику, но проблема была в том, что вместе с Фарсанзом  к  вратам
крепости пришли варвары. Две тысячи готов  и  герулов  самого  зверского
вида.
   Так  что  наместник  выйти  из  города  не  рискнул.  Таким  образом,
находившиеся вне крепости порт и припортовые постройки оказались в руках
противника. Вместе с той частью кораблей, которые не успели удрать.
   Наместник, человек, как  сказано  выше,  преданный  своему  царю  (не
удивительно для такой ключевой позиции), был готов  защищать  город.  Но
Фарсанз  тоже  был  не  чужой.  Сторонников  у  него   в   городе   было
предостаточно. Особенно среди военной аристократии.  Поэтому  наместника
"уговорили" буквально в тот же день. Посредством кинжала,  воткнутого  в
живот. Убийце удалось удрать, потому что охрана  наместника  ловила  его
весьма пассивно. Затем городским лидерам было предложено открыть  ворота
царю Фарсанзу. В этом случае последний обещал, что союзные  ему  варвары
не войдут в город, а сядут на корабли и уберутся восвояси.  В  противном
случае Фансанз начинает осаду со всеми вытекающими. Конечно,  Боспорская
крепость - серьезное укрепление. Так просто ее не возьмешь. Да и  помощь
со стороны, из Пантикапеи, - не замедлит. Но  пусть  боспорцы  не  очень
надеются на эту помощь, поскольку две тысячи варваров, пришедшие с  ним,
- лишь небольшая часть его новых друзей.  А  вообще-то  их  -  несметные
полчища.
   В крепости размышляли сутки, потом на горизонте  появились  боранские
корабли. Не Бог весть что с военной точки зрения,  четверти  боспорского
флота хватило бы, чтоб перетопить их все. Только где он,  флот?  Десятка
два кораблей, "приписанных" к местному порту,  в  настоящее  время  либо
отбыли на другой берег пролива, либо стояли в  корабельных  сараях.  Так
что  бораны  беспрепятственно  вошли  в  гавань  и   высадили   изрядное
количество "морской пехоты". Это и решило дело.  Крепость  сдалась  царю
Фарсанзу. То был острый момент и для  Фарсанза,  и  для  варваров.  Силы
боспорцев (войско Фарсанза плюс гарнизон)  и  силы  его  союзников  были
примерно равны. А богатый город  -  совсем  рядом.  И  плыть  никуда  не
надо...
   Авторитета   Аласейи   едва-едва   хватило,   чтобы   обуздать   свое
"демократическое" войско. Но - хватило. И вечером того  же  дня  варвары
погрузились на корабли и двинулись на  юг.  Очень  вовремя,  потому  что
утром в Боспорский пролив вошли корабли разъяренного царя Рескупорида, и
город был вновь осажден. На этот раз своим законным правителем.
   Но это уже были не проблемы Аласейи, а проблемы  Фарсанза.  Мятежник,
впрочем, знал, на что шел, и был готов к такому обороту событий.
   - Красивая крепость. - С кормы боранского корабля  Коршунов  смотрел,
как уменьшается, удаляясь, киммерийская твердыня.
   - И богатая, - добавил Книва. - Эх!..
   - Не горюй, - успокоил его  Коршунов.  -  Если  здешние  правители  и
впредь будут разбираться между собой, лет через двадцать ты придешь сюда
с хорошим войском - и они сами откроют тебе ворота. И  тогда  постарайся
не забыть о том, что главные богатства не здесь, в Меотиде, а там, -  он
махнул рукой, - в Риме.
   - Я приду, - очень серьезно пообещал Книва. - И слова твои,  Аласейа,
тоже не забуду.

Глава двадцать вторая,
В КОТОРОЙ АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ УЗНАЕТ, ПОЧЕМУ БОРАНЫ ТАК БОЯЛИСЬ РИМСКОГО ФЛОТА

   Ровный западный ветер пузырем вздувал красно-белый парус. Цвета снега
и крови. Волнения  не  было,  и  узкий  боранский  кораблик  лишь  мягко
переваливался с борта на борт.
   Алексей Коршунов, он же вождь Аласейа Небесный Воин, стоял у  носовой
фигуры и смотрел на знакомый берег.
   Да, этот берег он видел не раз и отлично помнил. Только теперь он был
"диким": ни благоустроенных пляжей,  ни  белых  корпусов  пансионатов  и
санаториев. Первозданная зелень и первозданное же  нагромождение  камней
под береговым клифом. Впрочем, Коршунов видел и такие  места.  И  именно
такие места предпочитал,  когда,  еще  в  институтские  годы,  вместе  с
друзьями-скалолазами, выходил к морю - отдохнуть  и  погреться  недельку
после маршрута. Ему здорово повезло: он застал самый  последний  кусочек
"единой  и  неделимой",  когда  по  набережным  Черноморского  побережья
Кавказа прогуливались не боевики, а отдыхающие.
   А теперь он сам ведет несколько тысяч боевиков к  понтийскому  городу
Питиунту, будущей Пицунде.
   Впрочем, "ведет"  -  понятие  условное.  Сейчас  его  корабль,  можно
сказать, в  арьергарде  флотилии.  Нагружен  под  завязку:  вся  дружина
Коршунова, пятьдесят шесть человек, на борту. Нет,  не  дружина.  Скорее
личная охрана. Кораблик боранский, хоть и получше готских,  все-таки  не
океанский лайнер, так, баркас-переросток с двумя носами, шагов  тридцать
в длину. Но ход - уверенный.
   Мористее, метрах в пятидесяти, так  же  уверенно  пенило  зеленоватую
воду похожее на водный вариант Тяни-Толкая судно Одохара.
   Могло бы и обогнать, но, видно, дал Одохар  соответствующее  указание
кормчему: вперед Аласейи не лезть. Остальные четырнадцать  кораблей,  на
которых плыли гревтунги, держались позади. Зато прочие участники похода,
бораны, герулы и гепиды, пиетет не  соблюдали  и  самым  наглым  образом
обогнали главного вождя.
   Перед гревтунгами, растянувшись широко и беспечно,  шли  герулы.  Над
самой высокой мачтой трепыхался личный "вымпел"  Комозика:  полотнище  с
красной волчьей мордой. Самого Комозика, разумеется, на корабле не было.
Знамя поднял Скулдде в знак того, что он не рикс,  а  лишь  заместитель.
Скромняга, блин. Герулов обогнали гепиды. На пяти кораблях.  И  трех  бы
хватило: гепидов осталось чуть больше сотни. Наиболее  преданные  своему
риксу Красному. Остальные ушли. Да их и было немного: после того как  по
ним проехалась сарматская конница.
   Бораны, разумеется, шли в  авангарде.  И  оторвались  настолько,  что
сейчас Алексей видел лишь последние корабли их группы.
   "Это они зря", - подумал Коршунов.
   Будь у него возможность их притормозить, непременно  притормозил  бы.
Возможно,  Тарвар  даже  послушался  бы  прямого  приказа.  Но  как  это
осуществить? Ни радио, ни даже флажковой сигнализации еще не  придумали.
Нет, зря Крикша поставил своего сына старшим. Лучше бы  Скубу  назначил.
Тарвар - пацан молодой, безбашенный, вечно  рвется  вперед.  А  то,  что
будущие "братья-славяне" были  лучшими  мореходами,  еще  не  делало  их
воинами лучшими, чем герулы и готы. Черт! С них станется начать высадку,
не дождавшись остальных. И получить по чавке, если  на  берегу  окажется
достаточно сильный гарнизон. В любом случав их преждевременное появление
предупредит противника. Ну что за люди! Если бы  они  полностью  приняли
план  Коршунова,  то  вся  флотилия  пала  бы  на  ничего  не  ожидающих
"понтийцев" как гром с ясного неба. А так  вот  плыть  вдоль  берегов  -
весьма опрометчиво. Теперь, небось, уже скачут, опережая  союзный  флот,
вестники с предупреждением: "Скифы идут!"
   И хорошо еще, если римляне увели от здешних берегов весь  свой  флот.
Что, если они все-таки оставили пару кораблей на всякий случай?
   Узнать  это  наверняка  невозможно.  Даже  у  римлян   стратегическая
разведка поставлена так себе. А у прочих ее и вовсе...  Ну  и  ладно.  С
парой-тройкой римских кораблей  их  почти  стопарусный  флот  как-нибудь
управится.
   Коршунов вздохнул, присел на  бухту  каната,  поглядел  на  ту  часть
судна, которая сейчас была кормой. У рулевого весла стоял Книва.  Парень
на удивление быстро освоил  методику  управления,  и  боранский  кормчий
мирно дремал, прислонившись спиной  к  борту.  Впрочем,  никаких  особых
хитростей сейчас и не требовалось. При спокойном море да попутном ветре.
Дремал не только боранский  кормчий.  Вся  коршуновская  боевая  команда
бездельничала. Даже неугомонный Ахвизра дрых, устроившись в тени паруса.
Коршунов  тоже  ощутил  сонливость.  Сейчас,  по  его  прикидкам,  конец
октября. На  Черноморском  побережье  Кавказа  -  самое  сладкое  время.
Алексей мельком глянул вперед...
   И всю его сонливость как ветром сдуло.
   Последние боранские кораблики, уже скрывающиеся за  скалистым  мысом,
разворачивались. Причем два из них, уронив паруса, выгребали  к  берегу,
прямо на  камни,  а  третий,  тоже  встопорщившийся  веслами,  наоборот,
направлялся в открытое море.
   Что за черт?
   В следующую минуту все стало ясно. Когда из-за мыса возник  еще  один
корабль, намного крупнее боранских суденышек. И  уверенно  устремился  к
тому из "боранцев", который уходил в море.
   Коршунов поспешно вытащил самострел с прилаженным монокуляром. Ах ты,
мать твою...
   Слаженно работая десятками весел, словно огромная многоножка, римский
корабль (а это несомненно был  римский  корабль,  даже  боспорские  были
существенно  меньше)  настиг  боранское  судно.  Удар...  Длинные  весла
заработали в обратном направлении - и  "римлянин"  устремился  на  новую
жертву. На этот раз - с герульской командой.
   В  перекрестье  монокуляра  Алексей  отчетливо  видел  два  громадных
"глаза", намалеванных на бортах "римлянина" по обе стороны от форштевня.
   - Подъем! - заорал Коршунов. - Подъем! Ромляне!
   А римский корабль тем временем  успел  протаранить  еще  одно  судно.
Алексей видел, как суетятся на его  палубе  воины  в  блестящих  шлемах.
Звонкий удар - словно лопнула огромная струна  -  от  борта  "римлянина"
потянулась дымная трасса.
   Коршунов быстро перевел монокуляр и увидел, как вспыхнул парус одного
из "герулов".
   Но это был еще не полный список  сюрпризов.  Когда  очередной  жертве
удалось ускользнуть от  тарана,  над  бортом  римского  корабля  нависла
гигантская "виселица" и -  хряп!  -  уронила  вниз  заостренное  грузило
размером с лошадиную голову.
   Алексей увидел, как несколько  моряков  поспешно  накручивают  ворот,
вновь поднимая груз, а пораженный им кораблик быстро погружается в море.
   - Трирема! - выдохнул Ахвизра, вставший рядом с Коршуновым. - Доннар!
Ты был прав, Аласейа! Они ушли не все!
   Сзади  громко  ругался  по  борански  кормчий.  Требовал,  чтобы  все
садились на весла. Мол, надо выгребать к берегу, иначе - пропали.
   Кормчего никто не понимал, кроме Алексея. Да его никто и  не  слушал.
Вся команда их корабля сгрудилась на носу, с каким-то  жадным  интересом
наблюдая,  как  "римлянин"  расправляется  с   беспомощными   боранскими
суденышками.
   Флотилия рассыпалась в разные стороны. Большинство чесануло к берегу,
хотя там не было ничего хорошего, кроме торчащих из воды камней.
   Кажется, именно этого и добивался "римлянин" - чтобы враг  выбросился
на берег.
   Ну уж нет!
   Коршунов оттолкнул оказавшегося на пути воина и бросился к кормчему.
   - А ну держи прямо, старый дурак! - заорал он по-русски.
   Боран уставился на него, но на автомате продолжал выворачивать  руль,
и нос корабля уже смотрел на береговые скалы.
   Алексей, не вступая в дискуссию, треснул борана  по  морде  так,  что
того швырнуло на палубу.
   - Книва! - заорал он. - К рулю! Живо на прежний  курс!  -  И,  сложив
руки рупором:
   - Одохар! Только не к берегу!
   Рикс услышал, энергично кивнул. Тоже не дурак.  Понимает:  если  враг
чего-то хочет, делай наоборот.
   А большая часть готских кораблей уже забирала влево, к скалам.
   - Держать прежний курс! - надрываясь, закричал Коршунов.
   И тут же над морем прокатился куда более мощный рев Одохара:
   - Гревтунги!!! Делай как я!!!
   Готские суденышки продолжали двигаться навстречу триреме. А  трирема,
с не меньшей скоростью, приближалась к ним. При этом еще  успевая  очень
ловко маневрировать  и  топить  подворачивавшихся  под  удар  "герулов".
Маневрировала она с идеальной четкостью. Коршунов видел римского  моряка
у правого борта, державшего румпель. Тот тоже, конечно, даром времени не
терял, но главной составляющей  успешных  маневров  была  четкая  работа
гребцов.
   Не все герулы повели себя как овцы,  завидевшие  волка.  С  некоторых
начали стрелять по "римлянину". Один  кора