совсем обнаглели: перехватывают уже пятый корабль...
   Хлопок по плечу вывел Черепанова из мрачных раздумий.
   - Не горюй, командир! Пошли купнемся, что ли?
   Нет, Леха - это нечто. Чем больше на нем ответственности, тем  меньше
в нем солидности. Зато германцы, самая надежная часть их войска, в своем
Аласейе души не чают. И народ его любит  куда  больше,  чем  Черепанова.
Тоже понятно. Вся неприятная часть управления: взимание налогов, суды  и
казни - на  Геннадии.  А  на  легате  Алексии  -  зрелища  и  праздники.
Черепанов  выезжает  в  город  не  иначе  как  в   сопровождении   сотни
телохранителей, а Коршунов может запросто завалиться в любую  таверну  с
двумя-тремя приятелями. Или даже с одним Красным...
   Черепанов почувствовал легкий укол зависти и быстренько себя одернул.
Все правильно. Так и должно быть. Так все и было изначально задумано...
   - Иди купнись, - сказал он со вздохом. -  Мне  сегодня  надо  аж  три
эдикта написать и с купцами из Фракии перетереть - по поводу железа...

Глава четырнадцатая
ФИНАЛ

   Прошло три дня с тех пор, как Геннадий Черепанов  вспоминал  о  своем
прошлом.  Заканчивалось  лето  девятьсот  девяносто  первого   года   от
основания Рима. Или года  двести  тридцать  восьмого,  если  считать  от
рождения Иисуса Христа, у которого в Антиохии было довольно много  вечно
спорящих  между  собой  последователей.  Тринадцатое   августа.   Вчера,
двенадцатого августа, был праздник  Меркурия:  день  халявной  жратвы  и
выпивки. По этому поводу все  население  города,  включая  даже  элитные
германские части, обожралось и перепилось. Сегодня, тринадцатого августа
- праздники богини Дианы. Сегодня полагалось бездельничать  и  принимать
ванны. Обстановка располагала: жара в городе стояла невыносимая.  Но  во
дворце было полегче. Строили его с учетом климата.
   Черепанов и Коршунов сидели на бортике фонтана, опустив в воду  босые
ноги, и пили из стеклянных кубков  разбавленное  белое  вино  со  льдом,
когда в зал вошел трибун Хрис, начальник  дворцовой  охраны,  дежуривший
лично, потому что никто из его офицеров после вчерашнего был на  это  не
способен. Хрис  тоже  был  не  способен,  но  ему  деться  было  никуда.
Начальник на то и начальник, чтобы брать  на  себя  ту  работу,  которую
больше никто сделать не в состоянии.  Естественно,  Хрис  был  мрачен  с
самого утра. Но сейчас на нем буквально лица не было.
   - Доминус!
   Черепанов повернулся к нему.
   - Ну что там у тебя? - буркнул он.
   Меньше всего Геннадию сейчас  хотелось  заниматься  делами.  Особенно
делами неприятными.  Судя  же  по  лицу  трибуна,  тот  принес  какие-то
особенно скверные новости. Давно уж Черепанов не видел старого легионера
таким взволнованным.
   - Доминус! Доминус!..
   - Да говори же, в чем дело! - раздраженно бросил Черепанов. - Ну?
   - Доминус! Сюда идет Гонорий Плавт! С легионерами!
   Черепанов с подчеркнутой аккуратностью поставил стеклянный кубок.
   - Где он сейчас?
   Если уже на подходе к городу, то дело  кислое.  Черт!  Как  всегда  в
праздники, боеспособность римской армии  снижается  раз  в  двадцать.  И
Аптус это учел.
   - Где он? По какой дороге идет? Говори же!
   - Он здесь, доминус!
   - Я понял. Где именно - здесь? На какой дороге?
   - Ни на какой, доминус. Прибежал гонец:  легат  Гонорий  высадился  в
торговой гавани. Не позже чем через четверть часа он будет здесь.
   - Абзац! - по-русски проговорил Коршунов. - Пришла  беда  -  открывай
ворота! - Он залпом проглотил содержимое своего кубка.
   - Та-ак... -  протянул  Черепанов.  -  Сколько  с  ним  людей,  гонец
сообщил?
   - Сюда идут сотни две. Прибыло, конечно, больше...
   - Не сомневаюсь...  -  процедил  Черепанов.  Что  ж,  молодец  Аптус.
Подловил. Так же как они в свое  время  подловили  прокуратора  Гельмия.
Драться? Бежать?
   - Сколько у нас  людей  во  дворце,  Генка?  -  спросил  Коршунов.  -
Кентурия хоть наберется?
   - Две контубернии стражников. Черт! Как  мне  не  хочется  драться  с
Аптусом!
   - Хули тут  драться!  Кем?  Двадцаткой  стражников?  -  грубо  бросил
Коршунов. - Доигрались... Разведка, бля... Сваливаем?
   - Придется. Ты давай к  женщинам  нашим,  а  я...  Поздно.  Черепанов
услышал очень знакомый звук - стук подбитых гвоздями легионерских  калиг
по мраморным плитам.
   - Всё, - сказал он. - Можешь никуда не ходить. Хрис!
   - Что прикажешь, доминус?
   - Зови... Нет, никого не зови. Всё равно.
   Наместник (пока еще наместник) Сирии Геннадий  Павел  вынул  ноги  из
бассейна и повернулся к дверям. При себе у него не было никакого оружия.
Даже кинжала. Он отвык быть начеку...
   Они вошли. Плавт и десятка три легионеров. В общем-то, немного. Все -
усталые, доспехи и одежда в пыли... Но это мелочи. Все они  -  ветераны,
сразу видно. В полном вооружении. Ловить нечего. Тем  более  неизвестно,
сколько солдат там, снаружи. Ясно же,  что  не  с  полукентурией  явился
префект легиона гнуть мятежную Сирию под  колено  императора  Максимина.
Бли-ин! Так  позорно  прохлопать  вторжение.  Хреновы  дозорные!  И  он,
Геннадий, дурак! Не найдет Максимин кораблей  для  переправы!  Много  ли
надо кораблей, чтобы перебросить пару-тройку когорт - в нужный момент  в
нужное место. И высадиться без проблем, потому что эскадру он сам  же  и
отослал в Киликию!
   Легионеры остались у входа, а Гонорий двинулся через зал к Черепанову
и Алексею. Калиги Плавта оставляли  грязные  следы  на  зеленом  мраморе
пола, шел легат, не  поднимая  головы,  и  походка  его  была  не  очень
уверенной, какой она бывает у человека, не один день проведшего в  седле
или на качающейся палубе.
   Черепанов поднялся и ждал.
   Шагах в двадцати Плавт остановился. Поднял голову и посмотрел в глаза
Геннадию.
   Черепанов  ужаснулся:  лицо  Аптуса,  постаревшее  лет   на   десять,
почернело, словно от нестерпимой боли. Страшное лицо.
   У Черепанова перехватило дыхание:  настолько  изменился  его  друг...
Надо было сказать что-то, но Геннадий слова не мог произнести...
   - Салве, Гонорий! - это сказал Коршунов.
   - Салве. - Голос Плавта был хриплым и  шероховатым,  как  обветренная
базальтовая глыба. Сухим и бесцветным.
   "Ему велено нас прикончить, - догадался Черепанов. -  Ему  совсем  не
хочется этого, но он сделает..."
   - Делай, что  тебе  приказал  Максимин,  -  ровным  голосом  произнес
Геннадий.
   Он умел проигрывать. Вот только больно за Кору...
   "Делать ноги, - подумал Коршунов. - Луков у  них  нет.  Сначала  -  в
окно, потом по тропинке к храму Юпитера. Если  дворец  не  оцеплен.  Всё
равно проскочить можно... В казармы. Поднять моих гревтунгов. Вряд ли  с
Плавтом много солдат. Тысячи две-три. Хрена лысого! Еще поборемся.  Если
дворец не оцеплен. Только вряд ли он не оцеплен. Аптус..."
   - Максимин... - В горле префекта булькнуло. - Гай  Юлий  Вер...  Нет.
Его нет, Череп... Нет больше нашего Фракийца...
   Великолепный, храбрый, жизнелюбивый,  никогда  не  унывающий  Гонорий
Плавт Аптус уткнул лицо в черные от пыли ладони и зарыдал...
   Это было так неожиданно, что Коршунов даже и не понял сперва. А когда
понял... Словно теплая морская волна прошла  сквозь  него,  приподнимая,
унося вверх... Жизнь! Он будет  жить!  Страшный  Фракиец  мертв,  а  он,
Алексей Коршунов, будет жить!!!
   Геннадий взял недопитый кубок, подошел к Плавту,  обнял  его,  вложил
тонкий стеклянный стебель кубка в заскорузлые  пальцы.  Гонорий  пил,  и
слышно было, как зубы его стучат по краю кубка.
   - Сколько с тобой людей? - спросил Черепанов, когда сосуд  опустел  и
Плавт поднял на Геннадия покрасневшие глаза.
   - Сто тридцать  шесть,  -  глухо  произнес  префект.  -  Остальные...
Предательство, Череп... Началось с предательства  и  закончилось  им.  Я
пришел к тебе... Больше мне некуда...  Все  мои  люди  здесь.  Все,  кто
сумели уйти: верных Максимину  сейчас  убивают  по  всей  империи  -  от
Испании до Мезии.
   "Так же как сам Максимин убивал тех, кто был ему неверен... Или  тех,
кого он полагал неверными, - подумал Черепанов. - Кровь  за  кровь...  А
как бы ты поступил с нами, друг Аптус, если бы Фракиец прислал  тебя  за
нашими головами?"
   Гонорий словно угадал его мысли.
   - Мы - в твоей власти, наместник Геннадий Павел, - сказал он  устало.
- Если ты отдашь меня Сенату - я пойму. Пощади только моих людей...
   -  Твоих  людей...  -  Черепанов  поискал  глазами  Хриса.  Начальник
дворцовой охраны был  здесь.  -  Трибун!  Распорядись,  чтобы  спутников
префекта накормили и разместили... В казарме охраны дворца.
   - Слушаю, доминус!
   - Плавт... Присядь. - Черепанов пододвинул ему кресло, налил вина.  -
Расскажи, как он умер?
   - Предательство, -  глухо  произнес  Гонорий.  -  Как  всегда...  Как
везде...
   - ...когда Фракиец узнал о том, что произошло в Риме...  О  том,  что
Сенат провозгласил внука Гордиана цезарем... О том, что сделал ты...  Он
взбесился еще больше, чем когда узнал о восстании в Африке. Он  бросался
с мечом на стены, избил  кучу  народа,  едва  не  выколол  глаза  своему
сыну... Он убил бы его, если бы тот не спрятался. Фракиец  кричал:  будь
его сын в Риме, как он велел, Сенат ни за  что  не  осмелился  бы...  Он
напился так, что сутки пролежал в беспамятстве, а когда пришел  в  себя,
то собрал воинов и произнес речь. Ты помнишь, что он  говорил,  узнав  о
восстании Гордианов? (Черепанов кивнул, ) Что-то вроде той,  только  еще
более бессвязная. Его ум  совсем  помутился  от  ярости.  Затем  Фракиец
раздал все золото, какое у него было, воинам и пообещал, что  отдаст  им
всю Италию... Мы перешли Альпы... Но в Италии нас уже ждали. Так, словно
мы не армия законного императора, а толпа варваров.  Все  продовольствие
прятали... А у нас не было  ни  фуража,  ни  провизии...  Мы  подошли  к
Гемоне... Она была пуста,  покинута.  Наши  солдаты  голодали  и  начали
роптать. Максимин казнил десяток  недовольных.  Остальные  притихли.  На
время. Аквилея закрыла перед нами ворота. Там  были  двое  консуляров  -
Криспин и знакомый тебе Менофил, что был при  Александре  наместником  в
Мезии. Не будь их, Максимин договорился бы с горожанами и ему открыли бы
ворота. Послы сказали: горожане колебались. Они боялись  Фракийца,  ведь
тот всегда побеждал, и как он поступал с побежденными, тоже  все  знали.
Но консуляры вопросили  бога  Белена  , и тот
дал через гарусника ответ:  мол,  Максимину  суждено  быть  побежденным.
Потом говорили, что нас победили не  воины  -  сам  Аполлон  сражался  с
нами... Но я не видел Аполлона. Я видел только стены Аквилеи и тех,  кто
на них. Они хорошо сражались и были готовы. У  них  были  машины,  запас
серы и все, что нужно. Когда мы навели мост на бочках,  перешли  реку  и
стали под стенами, горожане встретили нас огнем и железом. Наши  осадные
машины горели. Горели наши воины: я видел, как от жара  у  них  лопались
глаза... Максимин с сыном были  там  же,  под  стенами,  на  достаточном
удалении, чтобы не стать мишенями для стрел и  копий.  Они  воодушевляли
своих, пытались уговорить защитников сдаться... Те осыпали их бранью.
   Осада затянулась. У нас было совсем плохо с продовольствием. Во  всех
городах  стояли  посланцы  Сената.  Казалось,  весь  мир  объединился  в
ненависти к Максимину. Даже в городах, где власти были  верны  Фракийцу,
не рисковали помогать ему.
   А  Максимин  все  чаще  и  чаще  впадал  в  ярость.  Он  казнил  трех
кентурионов, которых считал виновными в том, что Аквилея еще  не  взята.
Он казнил Феррата, который  ведал  осадными  работами...  Он  готов  был
убивать и своих и чужих...  Но  осада  продолжалась,  и  мы  знали:  еще
неделя-две - и Аквилея падет...
   И тогда Максимина убили. Среди бела дня, когда они с сыном отдыхали в
палатке. Десятка два легионеров, у которых, как мы узнали позже,  по  ту
сторону стен были близкие. Они убили  двух  преторианцев...  Ты  знаешь:
Максимин всегда  пренебрегал  охраной,  надеялся  на  собственную  силу,
забывая, что уже немолод. Предатели убили охрану, ворвались в палатку, в
которой спали Максимин с сыном, и убили обоих. Затем отрубили им головы,
надели на пики и показали аквилейцам. И никто в Максиминовых легионах не
посмел наказать предателей. Или не захотел. Слишком  много  крови  своих
людей пролил Максимин. А когда в Италии узнали, что  император  Максимин
мертв... Статуи его разбивали, его изображения повсюду  уничтожали...  И
картины на форуме в Риме, на которых были изображены победы  Фракийца  в
Германии. Те, которые  не  тронули  даже  во  время  бунта,  -  их  тоже
уничтожили. Сенат тем временем облачил  в  пурпур  Максима,  Бальбина  и
Гордиана,  а  двух  старших  Гордианов,   убитых   в   Африке,   объявил
божественными. А из Аквилеи в лагерь осаждающих  было  послано  огромное
количество провианта. Криспин и  Менофил  созвали  воинов  на  следующий
день, и почти все присягнули Максиму и Бальбину. Но тех,  кто  до  конца
оставался верен своему императору, ждала  злая  участь.  Нас  травили  и
убивали, отсылая в Рим головы убитых и получая за это щедрые награды  от
Сената и новых Августов... И  я  подумал,  Геннадий...  -  Плавт  поднял
голову и посмотрел прямо в глаза Черепанова. - Я подумал: пусть  награда
за мою голову достанется тебе, а не какому-нибудь консуляру...
   - Черта с два! - сказал Черепанов по-русски. -  К  Орку  твои  слова,
Аптус! - произнес он по-латыни. - Твоя  голова  мне  самому  пригодится!
Причем - на твоих плечах! Верно, Алексей?
   - Верно! К Орку всех сенаторов и императоров! - воскликнул Коршунов.
   Во время рассказа Плавта Алексей на радостях осушал чашу за  чашей  и
порядком набрался. Так ведь и повод какой, мать его так!
   - Вы многим рискуете, - печально проговорил Гонорий. - Вам  этого  не
простят.  Лучше  поступай,  как  я  говорю.  Сейчас   вы   -   в   стане
победителей...
   - Мы всегда в стане победителей! - перебил его  Черепанов.  -  Потому
что мы и есть победители! Это так же верно, как то, что не постановление
Сената, а  лично  мы  выкинули  отсюда  паршивого  прокуратора  Гельмия.
Правильно сказал Алексей! К  Орку  римских  патрициев!  Разве  моя  жена
Корнелия - не дочь и сестра императоров? Клянусь Янусом, я  сам  мог  бы
потребовать пурпура! Только на что он мне сдался - вместе со всей сворой
краснополосных интриганов! Верно, Алексей?
   - Верно! На хрена! Чтобы в один прекрасный день нас с тобой  зарезали
собственные преторианцы? В задницу пурпур! Виват наша славная Антиохия!
   - Наша Сирия! - поправил друга Черепанов. Он положил  руку  на  плечо
Плавта. - Не бойся за нас, старый друг! Имели мы этих сенаторов в разных
позах! У нас тут четыре боевых  легиона  и  столько  же  вспомогательных
войск, преданных нам лично. Вернее, вот  ему...  -  Черепанов  кивнул  в
сторону Коршунова. - Нет, Аптус, мы не боимся Рима. Мы нашли свое место,
превосходное место, мы и останемся тут, что бы там ни надумали  политики
в столице. И, клянусь  кровью  быка,  которую  выпустил  Митра,  мы  еще
послужим Великой Римской  империи,  лее  Аптус!  Ты,  я  и  Алексей.  Но
послужим ей так, как считаем нужным мы, а не болтуны на скамейках Сената
или жирные развратники в Палатине! Жаль, что  Феррат  мертв.  Жаль  всех
наших, кто покинул этот мир. Зато теперь с  нами  ты,  Аптус.  И  старый
убийца Скорпион тоже с нами. И, клянусь, я  сделаю  всё,  чтобы  собрать
тех, кто остался. Мы еще послужим империи,  Аптус!  А  империя,  клянусь
всеми ее богами, заплатит нам за это. Заплатит ту цену, которую мы ей за
это назначим. Я обещаю тебе это, Гонорий, старый друг!  А  теперь  скажи
мне: было так, чтобы я, Геннадий Павел  Череп,  что-то  обещал  -  и  не
сделал?
   - Обещал - и не сделал? Может, и было... - проговорил Плавт  все  тем
же печальным голосом...
   И вдруг ухмыльнулся.
   И как будто снова стал самим собой.  Тем  Гонорием  Плавтом  Аптусом,
которого  Черепанов  впервые  увидел  много  лет  назад   в   деревянной
квеманской клетке.
   - Может, и было, Череп... Только я что-то такого не припомню.