епанов. - При том, что  навыков  освобождения
от захвата у  него  никаких.  Да  он  вообще  о  сопротивлении  даже  не
помышлял.
   - А Сигисбарн?
   - Ты пойми, Леха, - проникновенным голосом произнес Черепанов. -  Это
же не воины, это крестьяне. Пусть у них в каждом доме щиты висят  -  все
равно.
   - Думаешь, такая существенная разница?
   - Еще какая! Примерно как между  обычным  срочником  и  полевиком  из
"Вымпела" или "Альфы". Ладно, хорош лясы точить! -  Он  снял  поросенка,
подкинул в очаг дровишек, чтоб светлей  было,  и  дареным  ножом  в  три
секунды расчленил жаркое на две примерно равные части. - Давай похаваем,
а там и на боковую. Утро вечера... Сам знаешь.

Глава двадцать девятая
АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. ДЕВУШКИ

   Но выспаться как следует в эту ночь полковнику Черепанову не удалось.
Равно как и Алексею Коршунову.
   - Сдается мне, кто-то там ходит, - внезапно произнес Черепанов.
   Оба прислушались. Точно, кто-то возился  у  плетня.  Довольно  шумно.
Потом притих.
   - Псина приблудная, - предположил Коршунов. - Или зверушка какая...
   - Может, и зверушка, - с сомнением проговорил Черепанов. - Пойду-ка я
гляну. Отолью заодно, - и потянулся за тесаком.
   - Фонарик возьми, - посоветовал Алексей.
   - Ни к чему, - командир качнул головой. - Нефиг аккумуляторы  сажать.
Я в темноте вижу, как кошка.
   Прежде чем Коршунов придумал, что бы еще такое сказать, командир  уже
откинул шкуру и исчез в темноте.
   Буквально через несколько секунд снаружи раздался  его  голос,  затем
другой голос, потоньше, что-то пискнул - и оба,  полковник  и  нежданный
гость, ввалились в избу.
   - Глянь-ка, какую зверушку я поймал!  -  очень  довольный,  Черепанов
подтолкнул в спину Фретилову дочь, Рагнасвинту.
   Девушка застыла посреди избы. Потупилась скромно.
   - Ты только глянь,  Леха,  сколько  на  ней  навешано!  -  насмешливо
произнес Черепанов. - Я и не знал, что Фретила наш под  нового  русского
косит.
   Коршунов пригляделся: а ведь верно! Неровное пламя очага отражалось в
желтых  плоскостях  незамысловатых  украшений  из   вполне   узнаваемого
металла.
   - В сумме на полкило потянет, - заметил командир, похлопал гостью  по
плечу:
   - Ну, что молчишь, красавица? Говори, зачем пришла? И к кому? К  нему
небось? - он жестом показал на Коршунова.
   - Кончай наезжать на девушку, командир! - возмутился Коршунов. -  Иди
сюда, милая, присаживайся... - Он протянул ей руку.
   Рагнасвинта  сделала  шажок,  потом  вдруг  вскинула  голову,  быстро
проговорила что-то и тут же умолкла.
   "Красивая девочка, - подумал Алексей. -  Хотя  в  этом  возрасте  все
девочки - красивые. Если не колются или еще какой дрянью  не  испорчены.
Любопытно, какая у нее фигурка?"
   То,   что   угадывалось   под    балахонистым    платьем,    казалось
многообещающим. А вид - забавный. Особенно косы баранками. В сочетании с
ожерельями из золотых монет. Ба, у нас  даже  косметика  имеется:  брови
начернены.
   Маленькая ладошка оказалась жесткой, а  пальчики  сильными.  Понятное
дело, крестьянская девочка: сорняки полоть, козу-корову доить.
   Алексей  представил,  как  Рагнасвинта,  присев  на  корточки,   доит
корову... Картинка показалась эротичной.
   - Так, ладно, - сказал Черепанов. - Вы тут общайтесь, а я пошел.
   И вышел из избы.
   - Эй, погоди! - Алексей  рванулся  за  ним,  остановился,  глянул  на
Рагнасвинту. - Присядь, милая! Ситья! Я сейчас вернусь!
   Рубаха командира смутно белела  в  темноте.  Геннадий  направлялся  к
реке.
   - Стой, погоди! - крикнул Коршунов. - Да погоди ты!
   Черепанов остановился.
   - Ты зачем девушку бросил? - спросил он. -  Да  не  стремайся  ты!  -
Геннадий негромко засмеялся. - Иди-ка обратно, а я часика два погуляю. -
Он глянул на светящийся циферблат часов. - Хватит вам  двух  часов?  Или
давай я спальник возьму...
   Со стороны избы донесся пронзительный женский вопль.
   Космонавты, чуя недоброе, бросились к дому...
   В избе шел  бой.  Отчаянно  визжа,  вцепились  друг  другу  в  волосы
Рагнасвинта и Алафрида, беленькая дочка старосты.
   - А ну прекр-ратить без-зобразие! ! ! - грянул с порога  командирский
рык Черепанова.
   Девушки отпрянули друг от друга, как кошки, которых окатили водой.
   Обе -  растрепанные,  раскрасневшиеся  и  очень  похожие.  Разве  что
Алафрида - повыше ростом и потоньше. В коротком бою их внешность еще  не
успела понести потерь,  но  глаза  гневно  сияли  и  обе  были  донельзя
очаровательны.
   Черепанов солидно откашлялся.
   - Так, - произнес он грозно. - Почему бардак на вверенной территории?
Кто разрешил безобразничать?
   Рагнасвинта посмотрела  сначала  на  него,  потом  на  Коршунова.  На
мордашке  нарисовалось  мучительное  стремление  понять.   Алафрида   не
удержалась, что-то презрительно бросила: мол, не слушайте вы  эту  дуру,
милорды боги. И украдкой покосилась на постель Коршунова.
   Но взгляд не был намеком на нечто  интимное,  поскольку  был  обращен
конкретно на алый лоскут парашютной ткани,  приспособленный  в  качестве
простыни.
   - Короче так, командир, - быстро сказал Коршунов. -  Беленькая  твоя,
рыженькая моя. Договорились?
   - Ты думаешь? - с сомнением произнес Черепанов.
   - Ну, Генка, ты даешь! Если две девицы приходят ночью в гости к  двум
мужикам, то уж не чаю попить, а? Так что давай, действуй. А мы пошли.
   Коршунов вытащил из мешка свернутый спальник, кивнул Рагнасвинте:
   - Комон, бэби!
   - Постой, ты куда? - ухватил его за рукав Черепанов.
   - На речку, - ухмыльнувшись ответил Алексей. - Люблю ночью  в  теплой
водичке искупаться.
   - Опасно, ночь...
   - Не смеши! Двум девчонкам - не опасно, а здоровому мужику -  опасно.
Ладно, специально для тебя топор возьму.  -  Он  поднял  секиру,  продел
рукоять в петлю на поясе, взял за руку Рагнасвинту и покинул помещение.
   Блондиночка Алафрида, открыв рот, взирала на беседующих богов.  Когда
младший бог отдал явное предпочтение Рагнасвинте, дочь Хундилы нахмурила
бровки, но когда стало ясно,  что  младший  бог  собирается  уходить,  а
старший - нет, ее личико разгладилось.
   Результаты "дележа" пришлись ей по душе. Тщеславная девочка.
   - Ну что ж, - произнес Черепанов, не без некоторого смущения. - Будем
знакомиться. Меня Геннадием зовут...

***

   Взошла луна, озарив мир  синеватым  романтичным  светом.  Рагнасвинта
покорно шла рядом.  От  нее  вкусно  пахло  свежей  травой  и  волнующим
ароматом чуточку разгоряченной юной девушки.  Она  крепко  держалась  за
руку Коршунова, но на него не глядела. Когда  Алексей  свернул  к  реке,
Рагнасвинта неожиданно заартачилась. Потянула в  сторону  родного  дома,
затараторила что-то, размахивая руками. Алексей не очень понял, чего она
хочет. Похоже, предлагала идти к ним домой, выгнать  всех  домочадцев  и
предаться любви в ее родных пенатах. Мол, аттила  Фретила  будет  только
счастлив переночевать под елкой, чтобы бог Аласейа с комфортом потешился
с  дочкой.  Чтобы  у  бога  не  возникло   сомнений   насчет   характера
развлечений, юная  девушка  сначала  показала  на  Лехины  штаны,  потом
похлопала  себя  по  интимным  местам  и   наконец   обрисовала   жестом
внушительный живот.
   Но Коршунов  счел  налет  на  избу  Фретилы  действием  бестактным  и
ненужным. Решительно помотав головой, он не без  удовольствия  подхватил
Рагнасвинту за гибкую талию и увлек с дороги вниз, к речному берегу, где
утром они с командиром так славно единоборствовали.
   Фретилова дочь попыталась сопротивляться, но  ее  слабая  попытка  не
увенчалась успехом.
   Остывший сверху песочек на глубине ладони еще  сохранил  тепло.  Ночь
вообще была теплой. Мягкий  ветерок.  И  приятное  отсутствие  комариных
полчищ, неизменного атрибута всех питерских пикников.
   Коршунов показал на воду, сделал пару "плавательных" движений.
   Рагнасвинта запротестовала, даже попятилась от воды.
   - Дело твое, - не стал настаивать Коршунов. - А я сполоснусь.
   Он быстро скинул с себя одежку и нырнул. Вода была теплой  и  мягкой.
Поплескавшись  пару  минут,  Алексей  выбрался  на   бережок.   Нехорошо
оставлять даму в одиночестве.
   Рагнасвинта сидела на песочке, подобрав колени. Выглядела маленькой и
беззащитной. Лунный свет играл на золоте бус.
   Коршунов подумал, не надеть ли портки? Решил: ни к  чему.  Все  равно
снимать. Мучительно  мешало  незнание  здешнего  ритуала  ухаживания.  И
языковые  проблемы.  По   правилам   хорошего   тона,   которого   свято
придерживался Коршунов, девушку сначала следовало уболтать, а уж потом -
все остальное.
   Алексей  вытерся  рубахой,  развернул  спальник,   жестом   пригласил
Рагнасвинту устраиваться. Та не шевельнулась.
   Коршунов вздохнул, присел рядом на песок, обнял  хрупкие,  нет,  если
честно, не такие уж хрупкие, довольно сильные плечи.
   - Ах, какие мы сладкие... - прошептал он, приподняв "баранку" косы  и
проводя языком по маленькому ушку.
   Девушка вздрогнула и напряглась. Чертов "культурный барьер"!
   - Девочка, девочка, милая девочка, что  же  нам  делать  с  тобой?  -
воркующим голосом проговорил Алексей и погладил ее по  спине.  Даже  под
слоем грубой ткани чувствовалось, что спина - теплая.
   Продолжая молоть  всякую  нежную  ерунду,  Коршунов  попытался  снизу
проникнуть под защитный слой ткани: по гладкой голени вверх,  к  твердой
коленке и теплому твердому бедру, выше... Ах ты... До  нижнего  белья  в
этом мире пока не додумались.
   Рагнасвинта коротко, отрывисто вздохнула... И встала.
   "Сейчас возьмет и уйдет?" - с легкой паникой подумал Коршунов.
   Черт! А он даже не может ей слова внятного сказать...
   Она не ушла. Узкий пояс скользнул на песок рядом  с  Алексеем.  Потом
тяжело упало золотое монисто. Еще одно движение - и  платье  взметнулось
вверх, обнажая белые ноги, белый живот с темным пятном  внизу...  Платье
оказалось на песке.
   Коршунов смотрел снизу на обнаженную девушку. Любовался. И ждал.
   Освобожденные "баранки" кос змеями упали вниз. До самых круглых икр.
   Рагнасвинта  шагнула  вправо,  опустилась   на   спальник,   медленно
опрокинулась на спину, раскинула стройные ноги...
   - Ах ты, моя девочка, - нежно проговорил Алексей, устраиваясь рядом и
проводя по впалому нежнокожему животу, по внутренним сторонам  бедер.  -
Может быть, я и не бог, но мне совсем не хочется быть с тобой грубым.
   Его ладони заскользили вверх, накрыли  теплые  холмики  грудей,  губы
коснулись шеи чуть пониже уха...
   Чуть позже он взял ее руки и начал водить жесткими ладошками по своей
груди, плечам...
   - Не бойся, маленькая, все будет как надо, - шептал он, лаская ее.  -
Тебе будет хорошо, Рагнасвинта. Я обещаю.
   Ее дыхание стало чаще. Пальцы сжали плечи Алексея, потянули вниз,  но
он не поддался.
   - Еще рано, крошка, еще  рано...  -  продолжая  ласкать  ее  кончиком
языка, губами,  руками  -  везде,  пока  спина  девушки  не  напряглась,
выгибаясь, а бедра не начали дрожать.
   Тогда он опустился на нее и медленно, очень медленно...
   Короткий стон, даже не стон - всхлип...  Ладони  Алексея  накрыли  ее
ягодицы, помогая, заставляя  двигаться,  навязывая  свой  ритм,  мягкий,
бережный... Совсем не такой, какой хотелось бы телу Коршунова, но именно
тот, что нужен.
   Прерывистое дыхание, скользкий пот между мягких грудей,  расплющенных
его грудью, пальцы, впившиеся в его  широкую  и  тоже  влажную  спину...
Немного  быстрее,  еще  немного...  Только  когда  она   задохнулась   и
вскрикнула, Алексей отпустил вожжи. И они оба взлетели над песком. И над
рекой - одним протяжным криком.

***

   - Ах ты, моя милая Свинка, - нежно говорил он ей полчаса спустя. -  А
ты, оказывается, страшно страстная женщина!
   - Йа-а, Аласейа... Йа-а... -  хрипловатым  голосом  отвечала  она.  -
Квено? Йа-а? Аласейа...
   Это была чужая ночь, чужой мир и, наверное, чужая женщина...  Но  для
Коршунова сейчас это не имело ровно никакого значения. Да и  кто  придал
бы значение такой ерунде на его месте?

Глава тридцатая
ТРАВСТИЛА. НОЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

   Травстила сунул в  жерло  плавильни  остывший  наполовину  выкованный
серп, несколько раз качнул мехи.
   Мысли кузнеца неотступно возвращались к пришельцам.
   Перед  глазами  стояло  вместилище,  его  нутро,   скупо   освещенное
мертвенным светом.
   Кто же они такие, эти чужаки? И откуда? Может, ромляне?
   Нет, не могут они быть  ромлянами.  Травстила  немало  повидал  вещей
ромлянской работы. Иные они. И не сказать, в чем они иные, а только одно
он,  Травстила,  может  сказать  -  не  ромлянской  работы   вместилище.
Опять-таки,  никто  и  слыхом  не  слыхивал,  чтобы   ромляне   в   небе
путешествовали.
   Спору нет, многое ромляне могут. Но не это.
   Хотя кто знает. Может, и научились. Ромляне умны, и много  их.  Вдруг
да нашлась среди ромлян светлая голова.
   Нет, чушь. Ромляне по-другому бы вместилище выковали. И железо у  них
другое.
   Да еще и парус этот громадный из дивной ткани.
   Зачем парус нужен, это ясно. Чтобы железное вместилище ветром по небу
несло, как корабль - по  морю.  Только  мал  сей  парус  для  настоящего
полета. Видел Травстила, как падали чужаки. Лист древесный - и тот лучше
летает.
   Тогда вопрос, как чужаки  на  небеса  сумели  забраться.  Вот  в  чем
загвоздка. Видно, кто-то бросил вместилище вверх, где-то в краю далеком,
и упало оно здесь.
   Чужаки говорили -  "Байконур".  Травстила  никогда  не  слышал  этого
слова. Может, так край прозывается, откуда чужаки родом?
   Интересно у чужаков вместилище запечатывается. Хитро придумано. Хотя,
если вдуматься, все просто. И ему, Травстиле, под силу такое сделать.
   Ну, птицу железную можно  заставить  кричать.  Но  ведь  это  потешки
детские. А вот зачем сучки внутри, которые шевелить можно, непонятно.
   Наверняка есть во вместилище более важные  сучки.  Да  и  иных  вещиц
занятных там в изобилии. Только назад во вместилище чужакам не  улететь.
Нечем вместилищу летать, волшебством разве? Да и не своим хотением  они,
похоже, здесь оказались. Может,  спьяну?  Эк  их  шатало,  когда  наружу
вылезли.
   Своим ли хотением иль нет они в село попали, а засиживаться долго  не
будут. Что им тут сидеть? Чужаки или в бург  пойдут,  или  в  свои  края
отправятся, коли их сюда случайным ветром занесло. Как семечко. А может,
и есть вместилище сие - железное семечко, из которого чужаки произросли?
Вряд ли. Не припомнит Травстила, чтобы ветер в здешние  края  семечки  с
чужаками приносил. Не слыхал никогда, чтобы боги вот так с неба  падали.
Или люди... Кузнец усмехнулся. Чего только на  свете  не  бывает.  И  не
поверишь, а вот оно, перед тобой.
   Непонятно только,  как  с  пришельцами  обходиться.  Да  им  и  самим
непонятно. Бродят по селу, не знают, куда себя приткнуть,  на  берегу  в
потешки воинские играют.
   Нечего им в селе делать. Значит, скоро в бург уйдут.  И  чем  скорей,
тем лучше.
   А когда уйдут чужаки восвояси, тогда можно и о  вместилище  подумать.
Волов подогнать, глядишь и  удастся  из  болота  на  твердую  землю  его
вытащить. А там и разобраться можно будет. Может, и польза от этого всем
выйдет. Там, откуда чужаки родом, много чего  напридумывать  успели,  по
всему видать. И еще любопытно было бы с самими чужаками потолковать,  да
как с ними потолкуешь, если языка людского не разумеют?  Пальцами  много
ли  покажешь  в  таком  хитром  деле,  как  Травстилино.  А  все-таки  -
любопытно...

Глава тридцать первая
АЛАФРИДА. БОЛОТНЫЙ ДЕМОН

   Когда Алафрида проснулась, чужого бога рядом не было.
   Алафрида села на лавке, огляделась.
   Чужой бог был добр к ней. Это очень хорошо, что он выбрал  ее,  а  не
Рагнасвинту. Старший бог сильнее. И по справедливости выбрал старшую  из
двоих, потому что старше дочь Хундилы-старосты,  чем  дочь  пришлеца  из
бурга. А теперь, под покровительством старшего бога, еще более  усилится
род Хундилы.
   Алафрида сделала все, чтобы понравиться  чужому  богу.  Она  пыталась
объяснить ему, что почетно родство с родом Хундилы. Когда в бурге мирный
вождь собирает большой тинг, слово Хундилы-старейшины значит многое.
   Алафрида не знала, понял ли ее чужой бог. Это ничего. Если  не  понял
сейчас, то поймет потом.
   Вот только... Утренний дар. Чужой  бог  хотел  дать  кусок  небесного
паруса. И сказал: вот тебе, Алафрида, утренний дар. Так она поняла.
   Одно плохо. Алафрида хотела красный кусок. Красный - это  красиво.  А
бог дал ей белый. Белый это цвет снега. Цвет снега - цвет смерти.
   Алафрида не взяла дар. Показала, что хочет другой кусок - красный.  И
бог забрал подарок, а нового не поднес.
   Неужели чужой бог дал ей понять, что она, Алафрида, умрет?
   Нет, он же бог. Как он захочет, так и будет. Но только она, Алафрида,
теперь имеет власть над богом. Чужой бог алчет ее, он это недвусмысленно
дал понять.
   Алафрида заплела волосы, подумала  немного  и  решила:  вот  вернется
старший чужой, нет, не чужой - ее, бог,  и  Алафрида  попросит  еще  раз
утренний дар - алый отрез небесного паруса. Как это красиво!
   Некоторое время она представляла, как, гордо выпрямившись  и  выпятив
губу, как  делает  мать,  когда  полагает  себя  оскорбленной,  Алафрида
протянет руку и потребует у бога дар...
   Нет, конечно, она не осмелится. Уж больно грозен бог. Этой  ночью  он
показал, насколько властен над телом Алафриды. По его воле она  испытала
великую радость. Она знала, как  бывает,  когда  соединяются  мужчина  и
женщина. Она многажды видела и слышала это: как же иначе, если  весь  ее
род спит в одном доме? Но с богом  было  не  так.  Страшный  бог  совсем
измучил ее радостью. Сначала она  боялась  и  все  у  нее  сжималось  от
страха, как от холода. Но бог коснулся ее лона небесной амброй и дал  ей
глотнуть огненной влаги, от которой горло ее  сначала  объяло  пламя,  а
потом грудь наполнилась солнечным теплом. И  бог  взял  ее  и  дарил  ей
радость, пока ее силы не иссякли и она не стала просить бога, чтобы  тот
перестал. Но бог не понимал ее или не желал понять,  и  Алафрида  совсем
истаяла и ничего от нее не осталось, кроме бога у нее внутри...
   И даже сейчас, когда она вспомнила  об  этом,  в  низу  живота  вновь
затрепетало. И перехватило горло...
   Нет, Алафрида не  посмеет  требовать,  она  просто  попросит  красный
отрез... Красный, как кровь, которую она пролила. И у нее будет  красный
плащ. А белый... Пусть в белом Рагнасвинта ходит!  Пусть  Рагнасвинта  и
умрет по зиме. В хель ей, выскочке, дорога.
   Да, именно так и будет. Уж Алафрида сумеет  прельстить  чужого  бога.
Она была уверена в этом.
   Но где же бог? Куда он подевался?
   Алафрида подумала немного и вспомнила, что не слышала, как он уходил.
Она непременно услышала бы и проснулась: она всегда спит очень чутко.
   Странно.
   Может, бог стал невидим, как лесной дух? Ведь богу многое  по  силам.
Да, наверное, так и есть. Бог стал невидим и  сейчас  наблюдает  за  ней
исподтишка...
   Алафрида встала с лавки, прошлась по избе, красиво покачивая бедрами.
Жаль, что бедра у нее не так широки, как у матери. И  грудь  меньше.  Но
богу пришлось по нраву ее тело, бог ласкал ее тело  и  смеялся,  значит,
бог  счел  Алафриду  красивой.  Покрасовавшись  перед  невидимым  богом,
Алафрида надела рубаху. С любопытством оглядела избу.  Алафрида  никогда
не была здесь, в богатырской  избе.  И  не  потому,  что  женщинам  сюда
воспрещалось ходить, вовсе нет.  После  того  как  ушли  богатыри  и  не
вернулись, в богатырскую избу мог войти каждый. Но никто не входил.  Так
повелось.
   Алафрида провела пальцем по горшку. Из  этого  горшка  едят  боги.  А
возле этого очага боги  греются  вечерами.  Интересно,  нужно  ли  богам
греться? У очага лежали завернутые в листья остатки печеного  поросенка.
Поросенка прислал Фретила. Об этом вчера  Рагнасвинта  кричала.  Фретила
прислал богам поросенка,  а  Хундила  -  ничего.  Боги  съели  поросенка
Фретилы, но все равно старший