Они обнялись, и Коршунов отбыл.  Через  час  три  тысячи  ауксилариев
ушли. Растворились в наступающих  сумерках,  а  Черепанов  отправился  к
Максимину: получать свою порцию тренделей за самоуправство.
   Это было шестьдесят часов назад. И еще через час  станет  ясно,  прав
был префект Черепанов или  ошибся.  Впрочем,  отвечать  за  свою  ошибку
Черепанову вряд  ли  придется.  Потому  что,  скорее  всего,  он  так  и
останется в здешнем болоте. Или он, или Максимин. Или они  оба...  Черт!
Ну куда он лезет, этот безбашенный Фракиец!
   - Трогус! - заорал он. - Трогус! Император! Помоги ему!
   Кони преторианцев по брюхо утопали в грязи.
   - Вперед! Вперед! - громовым голосом,  перекрывая  все  трубы,  ревел
Максимин.
   Он знал, куда прорывается. Впереди,  в  каких-то  двухстах  шагах,  в
болото узким мысом выдавалась  твердая  земля.  Высокие  мачтовые  сосны
бросали длинные тени на чахлую  болотную  поросль...  Туда  шла  дорога,
заваленная сейчас мертвыми телами римлян, пытавшихся растащить завал  из
перепутанных сосновых хлыстов. Максимин  гнал  преторианцев  вперед,  по
самому краю топи, мимо завала...
   Черепановская первая когорта застряла  в  полусотне  метров.  Впереди
теснились пешие и конные преторианцы. Вокруг, прямо в болоте, прячась за
растительностью, засели алеманнские лучники. Вреда от них было немного -
больше беспокойства.
   Десятка три передовых всадников ухитрились все-таки  обойти  завал  и
выбраться на дорогу. Максимина в их числе не было. Его могучий,  элитных
парфянских кровей конь прочно застрял в болоте. Громадный Фракиец,  плюс
еще с полцентнера доспехов и прочего снаряжения, плюс метр жидкой  грязи
под копытами - тут самый крепкий скакун не выдержит. Черт!  Засевшие  на
острове алеманны беспорядочной толпой вывалили на  дорогу.  Похоже,  они
наконец сообразили, кого подарила им судьба.  До  полевой  формы  здесь,
естественно, не додумались, посему все офицеры - от  последнего  гастата
до самого императора - шли в бой при полных регалиях.
   Вторая когорта, которую Черепанов послал  в  обход  болота,  судя  по
воплям, лязгу и стонам рожков, напоролась  на  противника.  Преторианцы,
мать их так, элитные войска, не решались сунуться в  болото,  в  котором
уже завязли сотни две их товарищей. Построившись, они  уперлись  щитами,
пытаясь сдвинуть перемешанные, ощетиненные белыми "клыками"  заостренных
сучьев обрубки стволов. А по  ту  сторону  завала  их  коллеги  отчаянно
рубились с превосходящими силами варваров. Конные стрелки  Трогуса  били
навесом, поверх голов, но вреда от их  стрел  было  не  больше,  чем  от
алеманнских. Максимин ревел как бизон, отмахиваясь от  копий  наседавших
алеманнов. Сверхчеловеческая сила и невероятная  длина  рук  давали  ему
некоторое преимущество. Но надолго ли хватит  его  сил?  Все-таки  этому
"сверхчеловеку" в прошлом году седьмой десяток  пошел...  Черт!  Что  же
делать?  Скомандовать   "тестудо"   ,   сбросить   тормозящих
преторианцев в болото и по их телам, как по гати,  двинуть  свою  первую
когорту? Гать... А это идея!
   - Примипил! - заорал он. - Ингенс! Разбирайте возы! Бросайте в грязь!
Живо!
   Черт! Как он раньше не сообразил?
   Между тем уже весь отрезок дороги - от завала до  полуострова  -  был
заполнен германцами. Их было тысячи две, не меньше.  Прикрываясь  щитами
от летящих навесом стрел, они рубили и кололи  преторианцев,  пытавшихся
выбраться на  твердую  почву,  давили  массой  тех,  кто  уже  выбрался.
Несколько минут -  и  увязший  император  остался  единственным  центром
сопротивления. Не один, конечно. Десятка полтора преторианцаз сгрудилось
вокруг него. Конь Максимина  непрерывно  ржал...  Но  даже  отмороженные
варвары нападали на него без  особого  пыла:  император  собственноручно
завалил уже не меньше дюжины врагов. Ни шлемы, ни щиты не  были  помехой
его богатырским ударам...
   Алеманнские стрелки,  ловко  прыгая  с  кочки  на  кочку,  попытались
подобраться поближе к  Максимину,  но  Трогус  среагировал  правильно  -
сосредоточенный  огонь  его  конных  лучников  живо  лишил  "болотников"
энтузиазма.
   Легионеры Черепанова активно спихивали в грязь опустошенные  повозки.
Они действовали  слаженно  и  быстро...  Недостаточно  быстро.  Рядом  с
Максимином уже осталось только трое римлян...
   Нет, уже двое. Третий словил копье в горло и, булькнув, ушел в  топь.
Взмученная жижа вокруг императора была грязно-бурого цвета. Крови в  ней
было больше, чем воды...
   И вдруг - все переменилось. Даже тусклое,  прикрытое  облачной  ватой
солнце,  казалось,  вспыхнуло  ярче.  Черепанов  наконец  услышал  звук,
которого ждал... Ждал, не смея надеяться:  ослабленный  расстоянием,  но
все равно устрашающий вой, похожий на  волчий...  Впрочем,  любой  волк,
услышав его, тут же удрал бы без оглядки.
   "Ну слава Богу!" - с облегчением подумал Геннадий, понимая,  конечно,
что это еще не конец. Что жизнь  его  императора  по-прежнему  висит  на
волоске, что алеманнов наверняка намного больше, чем ударивших им в  тыл
ауксилариев префекта Алексия Виктора Коршуна...
   - Давай, давай, давай! - закричал Черепанов. - Всё - в воду!
   Большая  часть  алеманнов  бросилась  обратно:   на   помощь   своим,
схватившимся с римскими аукеилариями. Однако несколько сотен по-прежнему
"держали" дорогу,  а  дюжины  полторы  самых  храбрых  пытались  достать
Максимина.
   Но император был действительно крут. Черепанов  увидел,  как  Фракиец
левой рукой поймал брошенное в него копье, метнул обратно - и  еще  один
алезшнн отправился в страну  предков.  А  потом  Черепанов  увидел,  как
несколько его легионеров  плывут,  словно  на  плоту,  на  освобожденной
повозке, отталкиваясь, словно шестами, древками копий. А за ними  -  еще
одни, и еще...
   Минута - и первые уже "причалили" с той стороны  завала  -  соединили
щиты и схватились с врагами.
   - Запомни их! - крикнул Черепанов своему знаменосцу. - Награды всем и
венок тому, кто это придумал!
   Нет, ну это уже не сухопутный бой, а просто морская битва... Еще один
импровизированный плот уперся в насыпь дороги  в  нескольких  метрах  от
завязшего  жеребца  императора.  Максимин  прямо  с  седла  прыгнул   на
платформу, едва ее не перевернув. Хорошо хоть к этому времени  легионеры
сумели немного  оттеснить  варваров.  Фракиец  явно  вознамерился  снова
ринуться в  бой...  Но  ноги  ему  отказали.  Если  бы  двое  римлян  не
подхватили его, он рухнул бы прямо в болото.
   "Скверно, если он серьезно ранен", - подумал Черепанов.
   Впрочем, на исход боя это уже не повлияет. Похоже,  ловушка,  которую
алеманны готовили римлянам, обернулась против  них  самих.  Преторианцам
наконец удалось сдвинуть завал, и теперь лучшие воины  этого  мира  всей
мощью обрушились на алеманнов,  которые  уже  не  могли  применить  свою
обычную тактику: отступить и рассеяться. Путь  отступления  был  отрезан
воинами Коршунова. И всё, что  оставалось  германцам,  это  -  побросать
оружие и попытаться налегке уйти  по  болоту.  Или  остаться  на  месте,
принять бой и погибнуть.  Большинство,  к  их  чести,  предпочло  второй
вариант.
   В этом бою алеманны  потеряли  почти  две  тысячи  человек.  Примерно
столько лее было взято в плен. Римляне убитыми и ранеными потеряли около
тысячи. Много. Но это была последняя большая битва с алеманнами.
   Еще через шесть дней  войско  римлян  (Феррат  наконец  подтянулся  и
присоединился к основной группе) вышло к  алеманнской  крепости.  Спустя
еще шесть дней крепость сровняли с землей,  защитников  ее  перебили,  а
прочее население обратили в рабов. Это была обычная практика  римлян.  В
этом году, как позже узнал  Черепанов,  на  италийских  рынках  цены  на
"живой товар" упали в восемь раз. Но экономика империи все равно была  в
полной жопе.

Глава вторая
МАКСИМИН АВГУСТ ГЕРМАНИК

Десятое июня девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Город Сирмий

   Гай Юлий Вер  Максимин  расхаживал  по  залу,  вертя  между  пальцами
золотую диадему, не так давно принадлежавшую главной  жене  алеманнского
рикса. В огромных руках императора  диадема  казалась  игрушечной.  Жену
рикса, вернее, к тому времени уже не жену, а вдову вместе с  диадемой  и
прочими украшениями захватил  присутствующий  здесь  же  Гонорий  Плавт.
Вдову Аптус оставил себе, а диадему подарил императору.
   Гай Юлий Вер нахмурился.
   - ...Мы... Волей богов... Преславный... А, проклятье на  головы  всех
краснополосных! Пиши, либрарий! "Отцы Сенаторы! Мы, волей богов,  ваш  и
всего народа Рима Август и Повелитель Гай Юлий Вер  Максимин,  не  умеем
говорить столько, сколько мы сделали. Мы прошли по землям  варваров.  Мы
сожгли все германские поселки и крепости.  Мы  угнали  их  стада,  убили
всех, кто встречал  нас  с  оружием,  а  прочих  захватили  в  плен.  Мы
сражались в лесах и болотах. Мы прошли более ста миль и шли  бы  дальше,
если бы глубина болот не помешала нам перейти их. Мы совершили несчетное
количество подвигов, рассказать о которых невозможно, посему мы повелели
запечатлеть их в живописи. Мы желаем, чтобы картины эти были установлены
перед курией в Риме, чтобы видел римский народ  нашу  славу!"  Это  всё.
Перепиши как следует - и я поставлю печать. А сейчас пошел вон.
   Писец поспешно выскользнул из зала, а император повернулся к  Гонорию
Плавту:
   - Ты все понял насчет картин, Аптус?
   - Да, доминус! - Плавт низко поклонился. В последнее  время  Максимин
стал весьма  требовательным  к  деталям  церемониала,  даже  когда  дело
касалось его старых друзей.
   - Ты возьмешь  с  собой  трофеи,  которые  мой  сын  продемонстрирует
Сенату, но проследишь, чтобы все они позже вернулись в мою казну.
   - Да, доминус!
   - Ты  передашь  эдилам  десять  миллионов  сестерциев  на  проведение
Аполлоновых игр и праздничные пиры и позаботишься, чтобы вся чернь  Рима
об этом знала. Нет, лучше пусть распространят слухи, что  я  пожертвовал
сто миллионов, но большую часть украли сенаторы и  прочая  патрицианская
сволочь. Ты сделаешь это?
   - Да, доминус!
   - Если что, Сабин и Кассий тебе помогут.
   - Да, доминус!
   - С тобой поедут твой дружок Череп и префект Алексий вместе со своими
скифами. Пусть поглядят на Рим, а Рим поглядит на них. Богам ведомо: они
это заслужили.
   - Да, доминус! - Гонорий Плавт не смог скрыть  своей  радости.  -  Ты
прав, доминус!
   - Пусть присматриваются, - повторил Максимин. - Когда я уничтожу всех
врагов и обоснуюсь в Палатине, мне  понадобится  новая  гвардия.  Такая,
которой я мог бы  полностью  доверять.  Которая  никогда  не  споется  с
Сенатом. Я сделаю  этих  скифов  преторианцами,  а  их  рикса,  префекта
Алексия, - префектом претория.
   - Алексия? А почему не Черепа? - вырвалось у Аптуса.
   - Потому! - рявкнул Максимин. Но чуть позже снизошел и пояснил:
   - Геннадию я доверяю, Аптус. Он храбро бился под  моей  рукой,  и  он
отличный военачальник. Но он носит на руках знаки Януса и  ведет  личную
переписку с несколькими сенаторами. Я доверяю ему, но опасаюсь,  что  он
не сможет быть достаточно решительным, когда потребуется.  Ты  понимаешь
меня?
   - Признаться, не очень, доминус, - сказал Плавт.  -  Если  ты  Черепа
считаешь нерешительным, то кто же тогда достаточно решителен по-твоему?
   - Ты! - бросил император. - Череп жесток с врагами, но слишком  мягок
с  теми,  кого  считает  своими  друзьями.  Ты,  Аптус,  вполне   можешь
прикончить врага и взять его женщину. Ты можешь взять женщину,  а  потом
выпустить кровь из ее  родичей,  если  они  окажутся  врагами.  Череп  -
другой, я это вижу. Если я говорю ему: убей, он сначала думает, а  потом
поступает так,  как  считает  лучшим.  Поэтому  я  считаю  его  неплохим
военачальником, но никудышным префектом претория. Мы с тобой знаем о его
слабости, верно?
   - Знаем, - кивнул Гонорий. - Хочешь, чтобы  я  помог  Черепу  от  нее
избавиться, доминус?
   - Нет. Не будем отнимать у нашего  префекта  любимую  игрушку.  Пусть
возьмет ее себе, а мы это используем. Гордианы нужны  мне  в  Карфагене.
Без них мой верный Капелиан станет слишком сильным и может  решить,  что
Африка принадлежит ему одному. Но Гордианы нужны мне в  узде,  а  не  на
свободе.  Если  внук  и  внучка  старого  Гордиана  окажутся  под   моим
контролем, это будет очень хорошая  узда.  Так  что  пусть  наш  храбрый
Геннадий наденет эту узду на проконсула Африки и его сынка.

Глава третья
РИМ

Четвертое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

   -  Священная  дорога,  префект,  это  главная  дорога  Рима!  -  Хрис
расправил плечи и гордо выпятил подбородок. - Дорога триумфаторов!
   Коршунов кивнул. Он старался вести себя с  достоинством,  не  вертеть
головой, не ронять авторитет перед своими воинами.  Воины,  впрочем,  об
авторитете   не   думали:   вовсю   вертели   головами,   восхищаясь   и
величественным Амфитеатром Флавия, и потрясающим храмом Венеры, и  Аркой
Тита ,  под  которой
они как раз проезжали. Великий Рим не подавлял  их  своим  великолепием.
Рим  восхищал.  Белый  и  розовый  мрамор,  сверкающая  бронза,  гладкие
мостовые, изящные арки портиков, мощные колонны; и лавр живой,  зеленый,
и лавр золотой, горящий на солнце... У простодушных  варваров  при  виде
этаких богатств  глаза  горели  еще  ярче.  Краем  уха  Коршунов  слышал
реплики, которыми перебрасывались Сигисбарн и Берегед, ехавшие за ним. И
радовался, что римлянин Хрис не понимает по-готски.  Практичные  молодые
люди обсуждали, из цельного ли золота солнечный  диск,  венчающий  врата
храма, и на сколько талантов этот диск потянет.
   Дорога  пошла  вверх,  мимо  Императорских  Форумов,  поднимаясь   на
Капитолийский холм. Коршунов видел ехавших впереди Черепанова, Плавта  и
префекта Рима Сабина, который лично встречал их у ворот столицы. Большая
честь. В отсутствие Августа Сабин был первым человеком в Риме. Многие  в
Сенате, правда, считали  иначе,  но  плебс  Рима  сейчас  симпатизировал
Максимину  Германику  (народ  любит  победителей),  а  старший   префект
претория, равно как и верховный судья, были людьми  Максимина,  так  что
сенаторы-оппозиционеры могли слить свое мнение в городскую клоаку.
   Широкая лестница, украшенная лепкой  и  мозаикой,  поднималась  вверх
параллельно дороге. На ней было полно народа: римляне  пришли  поглазеть
на воинов Своего Августа. Чем-то они  были  похожи  на  белых  священных
гусей, коих так любили жертвовать богам  империи  или  использовать  для
гаданий. Может, из-за преобладания  белого  в  одежде?  А  может,  из-за
наглости? Иные зеваки свешивались  с  перил  так  низко,  что  казалось,
вот-вот свалятся на головы  воинов.  Красные,  обвитые  каменным  плющом
колонны тоже были увешаны  зеваками.  Жители  Вечного  Города  создавали
изрядный шум, но крики их были в целом  дружелюбными.  Если  не  считать
воплей придавленных или отведавших вегиловых  дубинок.  Простые  римские
квириты любили зрелища. Еще они любили пожрать, выпить и поорать.
   Алексей  привстал  в  седле,  оглянулся...  Что  ж,  его  парни  тоже
смотрелись  неплохо.  Захваченные  в  алеманнской  войне   трофеи   плюс
жалование и щедрые премии сделали их богачами. Так что никто из готов  и
герулов, вставших под римские аквилы, не  жалел  о  том,  что  присягнул
риксу Аласейе. А в Рим Коршунов взял с собой самых  лучших  -  это  тоже
была своего рода премия. Эх, жаль, Книвы с ними  нет.  Не  пустил  парня
батька Фретила. Сказал: пусть хоть один сын на  земле  сидит.  Хотя,  по
словам Агилмунда, его младший  брат  на  земле  сидеть  не  намеревался.
Владеть - да. А вот возделывать - это вряд ли. Его  землю  нынче  дюжина
скалсов обрабатывает. А сам парень -  в  любимчиках  у  Одо-хара  ходит,
который  (волчара  еще  тот)  к   Боспорскому   царству   очень   плотно
присматривается...  Ну,  ничего.  Дела  у  его  родичей  в   Риме   идут
замечательно. Даст Бог - пригласят парня в гости.
   Да-а, Рим - это нечто! Коршунов уже предвкушал, как  будет  гулять  с
Анастасией по этим гладким мостовым, умываться в фонтанах (он  и  сейчас
проделал бы это  с  удовольствием),  в  бани  сходит...  Их  в  столице,
говорят, не менее дюжины - и одна другой  роскошнее.  А  через  два  дня
начнутся Апполоновы игры, и это, говорят, вообще улёт!
   Короче, сбылись мечты: он въезжает в Рим  во  главе,  можно  сказать,
собственной армии. И Рим приветствует его как победителя. Ура! То есть -
виват!
   Пока Алексей Коршунов, проезжая под триумфальными  арками  величайших
полководцев Рима, наслаждался своим собственным маленьким триумфом,  его
старший товарищ был далек от состояния  ликования.  И  он,  и  его  друг
Аптус.
   Политическая обстановка в  столице  была  сложнейшая.  Партия  Сената
гадила своему императору, как только могла. А  сторонников  в  городе  у
Сената было изрядно. И среди преторианцев, и среди командиров  городской
"полиции", и среди прочих префектур, включая  весьма  важную  префектуру
продовольствия. Только что Черепанов с  большим  неудовольствием  узнал,
что его старый недруг Секст Габиний, бывший (но не отступившийся)  жених
Корнелии, стал префектом охраны  , снизошел, так сказать,  благородный
патриций к среднему сословию .
   Короче,  целая  свора  недругов   Максимина   подзуживала   народ   к
беспорядкам. В  провинциях  было  полегче:  там  ставленники  Августа  с
врагами  не  церемонились.  Выступил  против   императора   -   отвечай.
Бунтовщика - в расход, имущество - в казну. По законам военного времени.
Но в Риме так  поступать  нельзя.  С  римским  быдлом  надо  заигрывать.
Баловать его надо... Пока нет возможности взять его за горло.
   - Жить будете прямо в Палатине, -  сказал  Сабин.  -  Вы  -  в  самом
дворце, а германцев ваших разместим в казармах охраны. Это  хорошо,  что
Фракиец прислал германцев: здесь их побаиваются. И  христиан  среди  них
нет...
   - А при чем тут христиане? - проворчал Черепанов. Пусть,  по  здешним
понятиям, он был адептом Митры и Януса, но  по  рождению  пусть,  не  по
вере, он все-таки православный...
   - Они против Фракийца здорово мутят, - сказал Сабин. -  Распустил  их
Александр, мало резал. Они же плодятся как тараканы. И  везде  за  своих
стоят...
   -  Насколько  я  знаю,  христиане  довольно  миролюбивы,  -   заметил
Черепанов. - И налоги платят исправно.
   - Ты, Геннадий, не понимаешь, - вмешался Плавт. -  Они  против  наших
богов идут. Против богов! - подчеркнул он. - Подумай, что будет с Римом,
если боги от него отвернутся!
   - Я вчера пятерых велел повесить, - сказал Сабин.  -  За  оскорбление
величества. Представь только: прямо на Форуме  прилюдно  нашего  Августа
Зверем Проклятым называли!
   - Хорошо, что поймали! - одобрил Плавт.
   - Даже и не ловили. Представь, они  сами  в  руки  вегилам  отдались.
Сумасшедшие.
   - Бывает, - кивнул Плавт. - Я вот в Сирии видел: жрецы  богини  ихней
сами себе яйца отрезают. Серпом.
   - Ну ты сравнил, Аптус! - воскликнул Сабин. - У  тех  -  божественное
безумие, а у этих... Тьфу! Теперь ты понимаешь,  Геннадий,  почему  я  о
христианах вспомнил. А, что говорить! С Востока только дрянь и приходит.
Вот и вера эта - тоже оттуда.
   - Ну, насчет Востока ты зря так! -  возразил  Плавт.  -  Вино  у  них
неплохое, и девки...

Глава четвертая
КОРНЕЛИЯ ГОРДИАНА

Четвертое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

   Из  бань  Черепанов  нагло  удрал.  Просто-таки  бросил  всю  честную
компанию,  когда  градус  (алкогольный,  а  не  температурный)   пересек
отметку, после которой о вечной  дружбе  говорить  рано,  о  политике  -
поздно, зато самое время вызывать "массажисток". Оставил лучшего  дружка
своего Леху Коршунова в  компании  верхушки  столичной  "администрации":
префекта города Сабина и префекта претория Виталиана, коего  подвыпивший
Коршунов, хвастаясь полученными