похожие  мужики
описаны. Даже серьезнее. Так те скифы сначала собаки  испугались,  потом
курения...
   Черепанов ухмыльнулся еще шире.
   - Крутые у тебя источники  информации,  -  заметил  он.  -  Настоящие
монографии по этнографии. Фантастика - она и есть фантастика. Тем более,
тех времен: от  писателей,  которые  писали  про  кабинетных  ученых.  В
пенсне. Которым  только  трубкой  попыхивать  и  умные  слова  говорить,
поскольку  больше  ничего  и  не  могут.  Вот  и   приходится   писателю
изгаляться: табачным  дымом  дикарей  пугать.  Индиана  Джонс  -  и  тот
авторитетней  выглядит.  Могу  тебе  точно  сказать:  реального   дикаря
сигареткой пугать,  все  равно  что  отморозка-ваххабита  -  фотографией
летающей  тарелки.  Можешь  мне  поверить,  я  этих  дикарей...  -   Тут
подполковник осекся и закрыл, даже можно сказать, захлопнул рот.
   Коршунову  очень  хотелось  поинтересоваться,  где  это  Генка  успел
пообщаться с дикарями, но он понимал, что бесполезно. Ничего командир не
скажет. Поэтому он спросил о другом:
   - И все-таки, Генка, объясни мне, темному, почему  наши  дикари  моей
гранаты не испугались? Я бы, например, точно испугался, если бы, скажем,
из-за вон того холма огнедышащий дракон выскочил.
   - Неверная ассоциация! - сказал Черепанов. -  На  дракона  бы  ты,  в
нормальных условиях, скажем на Дворцовой площади, вообще не  среагировал
бы. Решил бы, что голография какая-нибудь. А вот встреть ты в лесу тигра
уссурийского... Ты ведь раньше на воле тигров не встречал?
   - Не доводилось, - осторожно ответил Коршунов.
   - Ну вот. Идеальный случай. Тигра ты в природе не встречал. Но как он
выглядит, слышал. Даже видел. Так что  элемент  неожиданности  есть,  но
несколько смягчен. Особенно если ты перед этим тигриные следы видел и  в
принципе допускаешь, что можешь его встретить.  И  встречаешь.  Конечно,
можешь в этой ситуации и в штаны наложить. Было дело,  накладывали.  Но,
судя по моему собственному опыту  и  исходя  из  заключения  психологов,
которые тебя к  полету  допустили,  твое  поведение  должно  быть  иным.
Особенно если у тебя, скажем, карабин имеется. Что ты сделаешь, а?
   - Хм... Тигр - животное серьезное, - признал Коршунов.  -  Не  думаю,
что я пойду на конфликт. Попытаюсь разойтись мирно.
   - А если не выйдет?
   - Буду стрелять. А куда деться?
   - Вот именно. Улавливаешь связь?
   - Не очень...
   - Эх ты! Кабинетный ученый! - Черепанов  засмеялся.  -  Ты  со  своей
гранатой - вроде того тигра. Ты  прикинь  местный  менталитет.  Для  них
всякое волшебство-колдовство - не экзотика и статьи в желтой прессе. Для
них это жизненная реальность. И они к этой реальности подготовлены. Даже
получше, чем ты  -  к  появлению  тигра.  У  них  на  эту  тему  отлично
проработанные инструкции. И тщательно разработанные законы. Вот они  как
раз появлению дракона не удивятся и даже  не  сочтут  его  галлюцинацией
или, тем более, голографией. Они для  начала  попытаются  этого  дракона
классифицировать, а потом будут совершенно точно знать, как себя  вести.
Если компетентные местные специалисты говорят, что при появлении  такого
дракона следует наложить в штаны - наложат. Если в  инструкции  сказано,
что дракона следует порадовать девственницей -  найдут  девственницу.  А
если - копьем в глаз, значит - копьем в глаз. Улавливаешь ассоциацию?
   - Все еще не совсем, - признался Коршунов.
   - А я вот понемногу начал разбираться, - сказал Черепанов.
   - Ну и?..
   - Я это, понимаешь,  допер,  когда  сегодня  с  Травстилой  толковал.
Который поначалу не знал,  как  со  мной  разговаривать...  Как  бы  это
сказать... В общем, статуса моего не знал. И ему это  мешало.  Хотя  ему
как раз намного меньше, чем прочим. А потом архиепископ местный ему пару
слов сказал - и все на места  встало.  У  меня  знакомый  был,  опер.  В
серьезных чинах, но с  юмором.  Так  он  развлекаться  любил.  Зайдет  в
какой-нибудь  отдел,  где  его  не  знают,  сядет  в  уголке  и   сидит,
присматривается. К  нему,  естественно,  тоже  присматриваются:  что  за
мужик? А он внешне неприметный. Росту среднего, лицо обычное... Типичное
даже. Так  вот,  к  нему  сначала  присматриваются,  потом  беспокоиться
начинают: непонятный мужик. Поведение  нехарактерное.  Кончалось  обычно
тем, что кто-нибудь поактивней все же интересовался насчет документов...
Ну это уже отдельная история. Суть не в том. Суть в том, что, когда  мой
знакомый в конце концов удостоверение предъявлял,  где  четко  написано:
кто, что, должность,  звание,  -  сразу  все  успокаивались.  Вот  и  мы
отчасти, как тот опер. И статус наш неясен был.  До  сих  пор.  А  потом
пришел специалист, изучил наши документы и верительные грамоты... Уж как
он это сделал, не знаю, но, должно быть, есть у них свои методики  богов
от прочих отличать. В общем, Овида  этот  нас  идентифицировал  и  выдал
соответствующую  информацию  остальным  согражданам.  То  есть  тому  же
Травстиле сказал пару слов, пальцами что-то показал - и все прояснилось.
И Травстиле сразу стало проще со мной общаться, а мне, соответственно, с
ним. И с тобой вышло точно так же. Поглядел, оценил,  выдал  резюме:  не
дракон это,  братцы,  а  нормальный  травоядный  динозавр.  В  хозяйстве
пригодится. И все. Нет конфликта. Как, логично?
   - Более-менее. Особенно мне насчет девственниц понравилось.
   Оба расхохотались, очень довольные друг другом. Жизнь была  прекрасна
и удивительна. А впереди ждало много разнообразных сюрпризов. Сюрпризов.
Разнообразных. М-да...

Глава тридцать шестая
КНИВА. ПИР У ХУНДИЛЫ

   Алафрида - дура. Коза наша и то умнее.  В  роду  Хундилы  все  такие.
Кроме Ханалы. Но Ханала тоже от старости из  ума  выжил.  Поверить,  что
Гееннах, сам Гееннах, который в кузне  у  огня  сидел  да  не  только  с
Травстилой - с самим Овидой-жрецом умные речи вел, чтоб  сам  Каумантиир
Гееннах - в квеманского болотного духа  перекинулся!  Даже  глупой  козе
известно, как болотные духи огня боятся. Хороши, одним словом. Прибежала
дурная девка, завопила - они и поверили. Всполошились, кинулись - как на
рать. Немудрено, что разгневался Аласейа.  Огнем  и  дымом  ярость  свою
явил. Да так, что перепугал всех  мало  не  до  смерти.  Поняли:  сейчас
разметает-разорвет  всех  Аласейа.  И  разорвал  бы,  да  Овида  вовремя
подоспел. Закричал по-особому, тем голосом, которым к богам  обращается.
Не внял Аласейа, потому что не  бог  он,  а  великий  герой.  Но  ярость
поумерил. И умалился гнев Аласейи, потому  что  и  богов  умеет  смирять
Овида, и зверей диких. Вот и с героями небесными Овида  -  в  равных.  А
Аласейа, небесный герой, Книве теперь - родич. И  Сигисбарну.  Сигисбарн
уже сказал Фретиле-отцу: когда поедет небесный герой Аласейа к Одохару в
бург - славы искать, Сигисбарн  тоже  поедет.  Негоже  родичу  небесного
героя в земле ковыряться.
   Отец Сигисбарна обругал. А  зря.  Может,  теперь  и  вовсе  на  земле
работать не надо будет. Аласейа Рагнасвинте рассказывал: повинуются  ему
духи земные, водные и небесные. Квеманский болотный дух, что  лихорадкой
людей губит, у Аласейи на посылках. А скучно  становится  Аласейе  -  он
духа бить начинает и тем от скуки спасается. Вот  у  Травстилы  в  кузне
огненные духи трудятся: металлу крепость дают. Почему бы Аласейе  земным
духам не дать повеление, чтоб землю рыхлили?
   "Хэй, Аласейа! - говорит Книва. -  Подожди  пить!  Скажи,  велишь  ли
духам земным землю рыхлить или зазорно тебе такое?"
   Улыбается Аласейа. Книва ему говорит, а он  не  слушает.  Пиво  пьет.
Чашей о чашу Овиды стучит. Должно, у них на небе обычай такой:  на  пиру
грохоту щитов подражать. Эх, какой теперь родич у Книвы! Довольно только
поглядеть, как он пиво пьет. Сигисбарн... Да что Сигисбарн, сам  старший
брат Книвы Агилмунд, что у Одохара  в  любимых  десятниках  ходит,  -  и
половины того пива не выпьет, что Аласейа в нутро пенным  потоком  льет.
Четверть выпьет - и упадет. А Аласейа только  смеется  и  чашей  о  чашу
Овиды стучит. А Гееннах меньше пьет. И утреннего дара  Алафриде  не  дал
Каумантиир Гееннах. Но роду Хундилы в  том  обиды  нет.  С  этим  и  сам
Хундила согласен. Кто таков Хундила? А Гееннах Каумантиир - ого-го!
   Но Аласейа пиво пьет лучше Гееннаха. И от гнева  его  земля  горит  и
дымом исходит. Книва толкает нового родича:
   - Слушай, Аласейа, а ты не можешь опять  в  гнев  прийти?  Чтоб  гром
гремел и дым из земли шел? Страсть как я грохот люблю, Аласейа! И  когда
огонь из земли, и дым!
   Улыбается Аласейа. Не хочет ярость будить. Хорошо ему. А Книве  вдруг
плохо стало. Желудок к горлу подскочил. И Книва тоже подскочил,  выбежал
из избы - и сразу пополам согнулся.
   Полегчало немного. Выпрямился Книва.  Услышал  рядом  похожие  звуки.
Кого-то тоже выворачивало.
   Шевельнулась шкура у входа. Овида появился. Сошел степенно к  плетню,
шнурок развязал, помочился. Постоял немного. Потом обратно пошел.  После
Овиды Гееннах вышел. Вместе с Алафридой. Алафрида теперь - его тиви. Так
вокруг и вьется. Гееннах за ворота вышел  -  струю  пустил.  И  Алафрида
рядом присела, пожурчала. И тут же на Гееннахе  повисла,  к  берегу  его
потянула, где за кустами полянка с мягкой травой. Книве любопытно стало:
как у небесных героев это дело происходит? Что  они  такое  делают,  что
даже зловредная Рагнасвинта мягкой да пушистой сделалась, словно беличья
шкурка.
   Не утерпел Книва, прокрался тихонечко, за кустами присел.  Ничего  не
видать, зато слышно все. Слышно, как Гееннах зачем-то всю одежду снял. И
с Алафриды тоже. Потом пошуршали немного - и  Алафрида  кричать  начала.
Сначала тихонько, потом громче, громче...
   Мать Книвы тоже, бывает, кричит, когда отец с ней возляжет. И Вутерих
говорил: жена его  брата,  Герменгельда,  шибко  кричит.  Но  Вутерих  и
соврать может.  Он  Сигисбарну  хвастался,  что  и  сам  с  женой  брата
баловался. Только вранье это.  Герменгельд  за  такое  Вутериху  бы  все
мужество оторвал.
   А Алафрида  все  кричала  и  кричала.  Потом  заохала  и  засмеялась,
счастливая. И принялась рассказывать Гееннаху, как  ей  хорошо  было.  А
Гееннах ей что-то по-своему говорил ласково. А потом они опять  говорить
перестали. И снова кричала и стонала Алафрида, словно выпь  болотная.  И
скучно стало Книве это слушать. И завидно немного. И подумал Книва,  что
когда мужское посвящение примет, непременно попросит Аласейю его, Книву,
небесным забавам научить.

Глава тридцать седьмая
АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. ЗВЕЗДЫ И ОГНИ

   Посреди ночи Алексей проснулся. Хотелось пить. Вокруг  была  темнота.
Насыщенная, плотная. Воняло шкурами. Чесалась искусанная блохами кожа.
   Да, для этого стоило жить. Вгрызаться в науку. Защищать  диссертацию.
Оказаться  отобранным  среди  множества  претендентов.  Пройти   безумно
трудную подготовку. Полететь в космос. Зачем? Чтобы проснуться в  дымной
темной избе в компании блох?
   Сон пропал. Коршунов лежал, думал.
   Из     головы     не     шла      проклятая      римская      монета.
"Клавдий-Кесарь-Август-Император-шестой". Где же мы, черт  возьми?  Где,
черт возьми, то Приднепровье, которое тут было? Или будет? Рим  -  есть.
Бизоны - есть. И китайская стена... Немецкие, английские, русские  слова
в речи аборигенов. "Байкер" Овида. Невозможно низкий  радиационный  фон,
будь он неладен... И эти  чертовы  радиосигналы...  В  мире,  в  котором
электричества в принципе быть не может. И в  который  эта  самая  монета
отлично укладывается...
   "А  что  ты  хотел?  -  сказал  себе  Алексей.  -  Серебряный  доллар
обнаружить? Или царский червонец?"
   Да, именно так. Именно этого он и хотел.  Вот  если  бы  в  дикарском
монисте обнаружился доллар или червонец, все бы встало на свои места. На
те  места,  на  которые   желало   бы   поставить   факты   коршуновское
бессознательное.  Есть  в  мире  заповедные  уголки,  куда  не  проникла
настоящая  цивилизация,  конечно,   есть.   (Заповедный   уголок   -   в
Приднепровье?  Гм...  )  Но  присутствие   цивилизации,   наличие   хоть
какой-нибудь Великой державы должно ощущаться. В  виде  жестянки  из-под
пива.  В  виде  серебряного  доллара.  Присутствие  Великой  державы   в
дикарском поселке, затерянном в джунглях Амазонки. Рано или  поздно  оно
должно было проявиться: коршуновское нутро чувствовало это. И  ждало.  И
проявилось.   Присутствие.   Великой   державы.   Только   не   той.   А
бессознательное  все  цепляется,  генерирует  ощущение  того,  что   все
подстроено. Что вокруг декорации, не  более.  Ткни  посильнее  -  и  они
рассыплются. А тут - объективная и вполне ожидаемая  реальность.  Но  не
та, которую хочется принять.
   Очень знакомое  состояние,  черт  подери!  Помнится,  был  у  Алексея
приятель, коллега по работе. Жена у приятеля ушла. И до этого жили вроде
нормально. А тут собрала вещички - и ушла.  К  какому-то  бухгалтеру.  И
приятель, тоже физик с конкретным логическим мышлением, все никак  этого
в толк взять не мог. Рассказывал: "Вечером прихожу домой, дверь открываю
- и удивляюсь, почему ее нет. В постели лежу, руку протягиваю... Ее нет.
Все понимаю: знаю, что ушла, знаю к кому... А осознать не могу!"  И  так
его это мучило... Не принимала  душа  голых  фактов.  Все  логично,  все
понятно... Умом. А все равно не верилось. Вот так, должно быть,  "крыша"
и съезжает. Не когда факты в концепцию не укладываются,  а  когда  факты
как раз укладываются, а вот сама концепция - нет.
   Алексея  в  детстве  картинка  одна  очень  занимала.   Средневековая
гравюра. "Монах, дошедший до  края  света"  называлась.  Там  монах  был
изображен. Стоит на четвереньках, перед ним небо со звездами. А  в  небе
дыра продрана, как в ткани. И монах в ту дыру смотрит. И видит  механику
мира. Круги светил, эпициклы птолемеевы. Как в часах. А за спиной монаха
Божий мир: реки, города.
   Алексей тогда голову ломал, представить себе пытался, что этот  монах
чувствует. И как дальше жить будет? С тем, что увидел...
   Еще он думал:  вот  наступит  двухтысячный  год:  роботы,  звездолеты
фотонные и все прочее.
   А мог ли он помыслить, что будет вот так вот в грязной избе валяться?
И испытывать  то,  что  тот  монах  с  гравюры  испытывать  был  должен,
заглядывая в дырку в полотне мироздания...
   Алексей понял, что уснуть ему точно не удастся, сел на лавке. Вот  те
на! А командира-то нет. Небось с Алафридой своей миловаться  отправился.
А  что?  Это  идея.  Нет   лучшего   средства,   чтобы   примириться   с
действительностью, чем женщина. Обнаженная и желанная. Твоя.
   Коршунов быстренько натянул штаны, обулся.
   Со стороны поселка доносился приглушенный собачий брех.
   "Надо будет палку взять", - подумал Алексей.
   Со здешними хундсами у него складывались сложные отношения. Если  без
дубья. С дубьем же -  просто  замечательные.  Дружба  навеки.  А  вот  к
Черепанову,  хоть  с  дубьем,  хоть  без,  хундсы   неизменно   почтение
проявляли. Было что-то такое  в  Генке,  от  чего  даже  здешние  хундсы
застенчивыми становились...

***

   Командир никуда не ушел. Стоял возле плетня. Алексей подошел к  нему,
встал рядом.
   - Тихо, - сказал Геннадий. - Как тут тихо.
   Словно в ответ ему в одном из дворов снова залаяла собака. Тотчас  ей
с готовностью ответила еще одна. И с подворья Хундилы послышался лай.
   - Чего это они? - спросил Алексей.
   - Перекличку ведут, - хмыкнул командир.
   Коршунов поглядел на небо. То самое, с которого они пришли. В  городе
звезды почти не видны. Загазованность мешает плюс  освещение.  А  тут  -
пожалуйста. Небо над тобой, звезды и тишина вокруг.
   И вдруг...
   У Коршунова даже дыхание перехватило. Схватил Черепанова за плечо:
   - Генка, гляди! Вон там!
   По небу, беззвучно пересекая созвездия, двигался огонек. Для  метеора
слишком медленно. И не гас...
   Внутри все сжалось...
   - Генка! Самолет!
   Черепанов посмотрел. И сказал тихо так, мягко:
   - Нет, Алеша, это не самолет. Это наш с тобой "Союз". Вошел в плотные
слои. Ему как раз самое время. Вот ведь повезло увидеть...
   Они стояли и смотрели на огненную смерть того, что связывало их с ТЕМ
миром. ИХ корабль.
   Огонек пересек небосклон и скрылся за горизонтом. Навсегда.

Глава тридцать восьмая
АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. НАБЕГ

   - Ты не дергайся, Леха. Все идет как  надо,  -  сказал  Черепанов.  -
Вникай. Исследуй. Адаптируйся. Человек, он везде выжить может.  А  мы  с
тобой - тем более. Помнишь, о чем вчера говорили?  Последовательно.  Без
торопливости. Врастаем  в  общество.  Обзаводимся  связями  и  навыками.
Завоевываем авторитет. Сначала - здесь, потом - на следующем  уровне.  И
так далее. Принимаем реальность как она есть.  Это  главное.  Не  пинать
реку, а выбрать ту струю, которая понесет нас в нужном  направлении.  Не
обязательно к тому источнику  сигналов.  Это  -  дальняя  цель.  Сначала
следует поразить те, что ближе. Поэтапно. Действовать, только когда  все
продумано и просчитано. Ты же физик, Леха, ты понимаешь. Эксперимент  не
ставят наобум.
   - Вообще-то, по-всякому бывает...
   - Нет. Если риск велик, то без методики  ничего  у  тебя  не  выйдет.
Чтобы наобум и в точку, надо опыт иметь и рефлексы.
   - Но бывают ситуации... Вроде той, когда твоя  Алафрида  на  Буратино
наткнулась.
   - Типичный случай непонимания, - кивнул Черепанов.
   - Угу. Как бы, интересно, ты сам себя вел, подполковник, когда тебе в
брюхо копье вогнать норовят? - осведомился Алексей.
   - Остро бы реагировал.  Активно.  На  явную  агрессию  только  так  и
следует  реагировать,  Леха.   Еще   большей   агрессией.   Опережающей.
Сокрушительной. Ты, вообще-то, неплохо действовал, но вяло.
   - Ничего себе вяло! - возмутился Коршунов.
   - Вяло, вяло! Следовало  не  одну  гранату  кидать,  а  две,  три.  И
термитную шашку. И нападать сразу, пока не опомнились. Они же тебя и так
боялись, Леха...
   - Что-то я не заметил...
   - Боялись, боялись, иначе не напали бы. А ты должен был их  страх  на
другой уровень перевести, в панику превратить. Это  не  спортивный  зал,
Леха. Это - жизнь. Причем твоя. Тут воздействие не дозируют,  броски  не
страхуют, а кидают так, чтобы сразу всей спиной - о землю. А еще лучше -
на камень, чтоб хребет хрустнул.
   - Не привык я так, - произнес Коршунов. - Чтобы хребет.  Нос  сломать
или ребро - другое дело. А так...
   - Только так, Леха. Иначе - пропадешь. В тот раз тебя Овида  выручил,
в следующий, может, некому будет выручать. Ничего, не  расстраивайся,  -
командир хлопнул Алексея по спине. - Надо будет  -  привыкнешь.  Считай,
что это часть твоей адаптации к местным условиям. Тем более  если  мы  в
полководцы метим. Ты меня слушай, Леха, и на ус мотай. Я  ведь  тебя  не
кристаллографии учу, в которой ты лучше меня разбираешься, а  тому,  что
на собственной шкуре  прочувствовал.  Так  что  -  слушай  и  запоминай.
Пригодится.
   - Да слушаю я, слушаю, - проворчал Коршунов, даже не подозревая,  что
пройдет не так уж много времени и он  будет  по  крупицам  извлекать  из
памяти все, что успел ему наговорить командир за эти шесть дней.  -  Ты,
Генка, мне лучше расскажи, о чем вы с Травстилой сегодня толковали?
   - О! Травстила! - О кузнеце Геннадий мог говорить долго. -  Толковали
мы, брат, о том, что... - внезапно он оборвал речь на полуслове.
   Потому что собачий лай, тот, что доносился с ближайшего двора,  вдруг
так же резко оборвался визгом и скулежом.
   Про общество охраны животных тут слыхом не слыхивали. Пинок или палка
- основные средства общения. Надо признать,  что  здоровенные  псы  этот
"язык жестов" понимали безукоризненно.
   Теперь зашлись яростным лаем сразу несколько  псов.  На  берегу,  что
ли?
   - Это там, - командир  показал  рукой  туда,  где  в  просвете  между
кустами виден был участок реки. - Что-то они разволновались.
   В свете луны видно было, как по реке движутся какие-то пятна.
   - Кто это, интересно?
   - Не  разобрать  отсюда.  Вроде  уток