енность:
замечать только действительно важное  или  представляющее  интерес.  Его
мозг, привыкший в бешеном темпе обрабатывать огромные объемы информации,
уже давно выработал способность вычленять из общего потока лишь то,  что
действительно следует учитывать. Все прочее он воспринимал как фон. Но в
данном случае фон был слишком  пропитан  новизной,  чтобы  его  попросту
игнорировать.
   Черепанов   наблюдал,   ел,   пил   и    помалкивал.    Зато    Плавт
разглагольствовал за двоих.
   Сначала с хозяином,  который  тоже  был  не  дурак  насчет  потрепать
языком. Потом  к  друзьям  как-то  невзначай  присоединился  (улегся  на
свободное ложе) кудрявый мужичок в зеленой  тоге  поверх  синей  рубахи.
Черепанов  уже  понял,  чем  отличается  "привилегированная"   тога   от
простонародного плаща, но все-таки подумал,  что  кудрявый  -  халявщик.
Оказалось - нет, купец  из  вольноотпущенников.  Вполне  респектабельный
торговец янтарем, которому было крайне интересно знать, будет ли война с
германцами? Поскольку янтарь он покупал, точнее -  выменивал,  именно  у
них.
   Плавт заявил, что война будет непременно.  Потому  что  эти  германцы
сущие ублюдки.
   Купец    усомнился.    Дескать,    Август    Александр    вместе    с
матушкой-соправительницей, да живут они вечно,  недавно  договорились  с
германцами безо всякой драки.
   Тут купчик пустился в описание переговоров, такое  подробное,  словно
рассказчик сам принимал в них участие. Хотя, может, и принимал, кто  его
знает?
   Из  рассказа  Геннадий  мог  сделать  однозначный   вывод:   нынешний
император хоть и  молодой,  дипломатом  оказался  изрядным,  потому  что
мелкими подачками рассорил между собой союзников  из  разных  германских
племен, отчего половина из них оскорбленно удалилась, а  оставшиеся  уже
не выступали единым фронтом и, вместо того  чтобы  торговаться  с  Римом
из-за размера компенсации, перегрызлись из-за того, как впоследствии эту
компенсацию делить. В конце концов император все же  отстегнул  варварам
золота, но ровно в пятьдесят раз меньше, чем они требовали изначально. И
выдал это золото не всем сразу, а самому сильному из союзных  вождей.  А
тот,  разумеется,  большую  часть  захапал  себе.  Остальные  немедленно
обиделись и пригрозили разборкой.
   Назревала  локальная  войнушка,  в  которой   подстрекателям-римлянам
отводилась очень удобная роль "миротворцев".
   Черепанов вынужден был признать, что история склонна к повторениям, а
имперская политика везде одинакова. В его время  действовали  точно  так
же. Те же  Штаты,  например,  сначала  стравливали  своих  потенциальных
противников-петушков, потом "мирили", не жалея боеприпасов, а  в  финале
ощипывали обессилевших соперников и с аппетитом их кушали.
   Оказалось, впрочем,  что  дипломатические  игры  императора  одобряют
далеко не все. Гонорий Плавт слушал, слушал,  а  потом  грохнул  тяжелым
серебряным кратером о стол и заревел, что Александр - сопляк,  маменькин
сынок, что еще за монарх <Монарх  -  в  переводе  с  латыни  "единолично
правящий".>, который делит власть с бабой? А бабам  вообще  не  положено
лезть в политику, а положено варить кашу и задирать подол, когда мужчина
велит.
   В триклинии повисла неприятная тишина.
   Все разговоры смолкли. Даже игроки,  шумно  и  азартно  резавшиеся  в
кости, прервали свое занятие и уставились на Гонория.
   Озаботившийся купчик тут же склонился к кентуриону и  зашептал,  что,
мол, не стоит оскорблять богоравного Августа, поелику всегда  есть  уши,
которые слышат, и языки, которые...
   Говорил он, несомненно, из лучших побуждений, но Плавт послал  его  к
воронам и заявил, что воин,  победоносно  сражавшийся  за  императора  в
Мидии, может говорить что желает. И точка.  Тем  более  если  воин  этот
совсем недавно вырвался из лап  варваров,  в  которые  угодил  благодаря
дипломатии императора.
   Тут Гонорий опять грохнул по столу и призвал Черепанова в  свидетели,
что варвары многочисленны, дики и жаждут присосаться  к  вымени  римской
волчицы. И лично он, настоящий легионер и римлянин,  знает  только  один
способ отбить у них это желание: отрубать поганые руки. А  еще  лучше  -
головы. Так поступал Гай Юлий. Так поступал Траян. И  так  поступает  он
сам, Гонорий Плавт Аптус. А если  какой-то  там  император,  пусть  даже
потомок славного Септимия Севера, вечная ему слава, полагает  иначе,  то
императору следует оторваться наконец от материнской сиськи и  поглядеть
правде в глаза.
   Тут в глазах у самого Плавта  что-то  мелькнуло,  и  тон  его  слегка
изменился. В мощный голос кентуриона вплелась некая сальная нотка. И  он
еще громогласнее переключился на  собственно  сиськи  матери  Августа  и
заявил, что тут он, Гонорий Плавт Аптус, выражает свое полное одобрение.
Сиськи у императрицы Мамеи самого высшего качества. Лично он,  Плавт,  с
удовольствием бы подержал такие сиськи в своих мозолистых руках.
   Тут даже лысый гей забыл о своем дружке и уставился на  разошедшегося
оратора.
   А вот у Черепанова опять возникла некая несуразная мысль.
   Геннадий неплохо улавливал интонации. И  готов  был  поклясться,  что
первая часть речи друга была совершенно искренна,  а  вот  что  касается
сисек императрицы... С этого момента в речи оратора появилась некая, еле
уловимая фальшивинка, небольшой перебор.  Тот  самый,  который  отличает
искренне верующих от тех, кто желает выглядеть искренне верующими...
   А  ведь  Плавт  -  не  тот  человек,  который  станет   прикидываться
религиозным, даже если в качестве бога  выступает  толстый  коротышка  с
метровой хреновиной. Слишком  кентурион  самодоволен  и  самоуверен  для
подобного лицемерия. Гонорий горд. Но хитер. Что уже не  раз  с  успехом
доказывал. Значит, если Плавт лишь играет ярого  поклонника  Приапа,  да
еще так, что эта игра стала его  альтер  эго  <В  переводе  с  латыни  -
"второе я".>, значит, на то есть некая  причина.  Достаточно  серьезная,
поскольку и сам Гонорий Плавт - серьезный мужик. А  бутафорит  он  очень
даже качественно...  А  если  Плавтово  поклонение  Приапу  сродни  тому
"ручейку", который когда-то "проложили" подручные одного китайца в горах
Южной  Америки,  то,  значит,  под  "ручейком"  прячется   нечто   очень
серьезное. Интересно - что?
   Пока Геннадий размышлял, кентурион разливался соловьем,  провозглашая
эротический, нет, скорее порнографический панегирик  императрице-матери.
Судя  по  всему,  Плавт  намеревался  ораторствовать  долго...  Но   тут
появились девочки.
   Две накрашенные и завитые особы в  туниках,  не  столько  скрывавших,
сколько открывавших. Обе тут же плюхнулись:  одна  -  рядом  с  Плавтом,
вторая - под бочок к Черепанову. И сразу полезла подполковнику в  штаны,
но запуталась в завязках. Да, с туникой, ясно дело, проще.
   Геннадий отпихнул девку, и та, с готовностью опрокинувшись на  спину,
раздвинула коленки. Ляжки у нее были гладкие и розовые. Под цвет туники.
Вообще-то она была ничего. Фигурка, мордочка. Но очень напоминала куклу:
красными губками бантиком, румянами на щеках, желтыми кудряшками.
   Плавтова "дама" пискнула и тут же захихикала.
   - Эй,  Парсий!  -  хорошо  поставленным  голосом  полевого  командира
гаркнул кентурион. - Готова ли комната?
   - А как же, господин примипил!  -  моментально  отозвался  хозяин.  -
Давно готова!
   - Молодец! Не забыл, значит, моих вкусов! - Плавт ущипнул свою "даму"
за ягодицу. Та снова пискнула и шлепнула Гонория по руке.
   - Ваши вкусы забыть невозможно, доблестный господин!
   - Пошли, Череп! - Гонорий поднялся. - Эй,  Парсий!  Мне  одной  девки
мало будет! Ты меня знаешь!
   - Не изволь беспокоиться, доблестный кентурион!  Вскорости  еще  двух
пришлю! Немедля как только освободятся!
   - Что?! - От рыка Плавта качнулись ширмы у стенных ниш. - Ты что  же,
яйца сушеные, мне попользованных девок подсунуть намерен? Мне?!
   "Будет буча", - подумал  Черепанов,  знавший,  что  Гонорий  скор  не
только на... определенные части тела, но и на руку тоже.
   Однако хозяин тоже был не лыком шит.
   -  Как  можно,  доблестный  господин  Плавт!  Отдыхают  девочки.  Сил
набираются. Разве ж я не знаю, какой темперамент у господина кентуриона!
   - Ладно, живи, -  буркнул  Гонорий,  подхватил  серебряный  кратер  с
вином, выплеснул в глотку. - Пошли, Геннадий! Покажем этим сучонкам, что
у нас есть!
   Грубость Плавта слегка покоробила Черепанова, но девок  нисколько  не
обидела. Одна уже висела на плече кентуриона, вторая - на шее Геннадия.
   Стоя, она оказалась ростом с подполковника, даже чуть повыше. Правда,
деревянные подошвы ее сандалий были сантиметров пятнадцать толщиной. Изо
рта девки пахло чесноком.
   "Отдельный кабинет" в местной гостинице  являлся  уменьшенной  копией
триклиния: низкий стол с питьем и закусками,  широкие  ложа,  фонтанчик.
Правда, стены и потолок были  расписаны  фривольными  картинками,  а  на
мраморной скамеечке рядком, по росту стояли... фаллоимитаторы.
   Плавт, не теряя ни секунды, завалил свою подружку и принялся за дело.
Черепанов медлил. Не то чтобы "дама" была ему совсем противна, но...
   Желая подбодрить кавалера, девка опрокинулась на спину, задрала ноги.
Между  ними  все  было   старательно   выбрито,   а   "губы"   выкрашены
ярко-красным.
   Черепанову вспомнился один бар в Гонконге, где  китаянка-стриптизерша
показывала номер: "курила" сигару. Ее вульва тоже была накрашена  губной
помадой. Но помимо помады и "курения" китаянка еще и отличалась  умением
делать тайский массаж. Всего за двадцать долларов. Интересно,  а  эта  -
умеет?
   Внезапно Черепанов почувствовал, что ему совершенно безразлично,  что
умеет делать эта. И, осознав сие, подполковник  развернулся  и  вышел  в
общий зал.
 
Глава четвертая, 
В КОТОРОЙ ПОДПОЛКОВНИК ЧЕРЕПАНОВ НА СОБСТВЕННОМ ОПЫТЕ УЗНАЕТ, ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩАЯ РИМСКАЯ "ПОЛИЦИЯ" 
 
   На возвращение приятеля кентуриона Плавта мало кто обратил  внимание.
Геннадий помахал служаночке с золотыми сережками.
   - Принеси мне вина, - велел он. - Вот этого, светлого. Разбавлять  не
нужно и мед добавлять тоже.
   Появился хозяин. Несколько встревоженный.
   Согнулся, насколько позволяло толстое брюхо.
   - Благородный господин не одобряет девушек? - вполголоса  осведомился
он. - Может, хорошенький кудрявый мальчик...
   - Благородный господин не одобряет блядей, - буркнул подполковник.
   - Прости, не понял? - Парсий изогнул начерненную бровь.
   Еще бы он понял. Сказано было по-русски.
   - Я не люблю мальчиков. И не люблю торопиться, - сказал Черепанов.  -
И люблю выбирать сам.
   - Понимаю, - проворковал хозяин. - У меня, конечно, не лупанарий,  но
выбор есть, о да!  Доблестному  воину  всегда  найдется  с  кем  утолить
страсть. Мы не будем торопиться.
   И величаво удалился.
   Зато  вернулась  девчонка-служанка.  С   вином.   Наполнила   кратер,
поставила кувшин... Геннадий поймал ее за руку раньше,  чем  она  успела
отойти.
   - Как тебя зовут? - спросил он мягко.
   - Марция. - Она попыталась освободить руку, но Черепанов не позволил.
Потянул, заставив опуститься на край ложа.
   У нее был круглый решительный подбородок  и  настоящий  римский  нос,
прямой и гордый. В точности как у статуй в античных  залах  Эрмитажа.  И
точно такая же замысловатая прическа. И такое  же  гладкое  белое  лицо,
ставшее строгим и отчужденным, стоило Геннадию применить силу.
   У Черепанова возникло странное ощущение, что  он  уже  видел  Марцию.
Раньше. Но это было исключено.
   "Не увлекайся, - предостерег он сам  себя.  -  Она  всего  лишь  юная
служаночка, а ты  слишком  стар,  чтобы  снова  стать  романтиком.  Будь
проще".
   - Я не римлянин, - произнес он, стараясь почетче выговаривать  слова.
Если Плавт привык к его дикому произношению, то другим  жителям  империи
приходилось делать усилие, чтобы понять латынь  подполковника.  -  И  не
знаю обычаев.
   - Вижу. - Девушка больше не пыталась освободить руку,  но  взгляд  ее
предостерегал. - Но ты не там ищешь, господин.
   Она все больше нравилась Геннадию.
   - Qui quaerit, reperit ,  -  произнес  Черепанов,   касаясь   ее
обнаженного локтя. - Мне кажется, я нашел, Марция. Я тебе не нравлюсь?
   - Ты тоже кентурион? - уклонилась от ответа девушка.
   - Нет, - ответил он, стараясь не  глядеть  на  ее  голые  коленки,  а
только - в глаза. - Но - буду. Я был  командиром...  риксом  у  себя  на
родине.
   - Это видно. - Она освободила  руку  (Черепанов  разжал  пальцы),  но
осталась сидеть. Так близко, что Геннадий ощущал тепло ее тела. И  запах
роз. Духи?
   - Марция! - позвали ее, но девушка не откликнулась.
   Геннадий смотрел ей прямо в глаза. Только - в глаза.
   - Ты красива, - сказал он негромко. - Ты -  самая  красивая  из  всех
латинянок, каких я видел.
   Он не стал говорить, что видел он не так уж много ее землячек.
   - Красивее тех, с кем забавляется твой друг? Их  груди  полнее  моих,
разве нет?
   Черепанов улыбнулся. Чуть-чуть.
   - Ты - лань, - сказал он. - Не корова. Какое мне дело, полна ли  твоя
грудь, если она - твоя?
   Щеки девушки порозовели. Это было заметно даже под слоем белил.
   - Марция! - крикнули снова. Один из трех  бородачей-собутыльников.  -
Эй, варвар, не задерживай ее! Не ты один хочешь пить!
   Черепанов  приподнялся  на  ложе,  отыскал  взглядом   кричавшего   и
посмотрел на него. Только посмотрел, но бородач заткнулся.
   - Я пойду, - чуточку нервно проговорила девушка. - Отец  станет  меня
ругать.
   - Парсий?
   - Да. Если ты хочешь женщину, он...
   - Я не хочу женщину, - сказал Черепанов. - Я хочу тебя.  -  Кончиками
пальцев он снова нежно притронулся к ее локтю. - Ты придешь?
   Ничего не ответив,  она  быстро  поднялась  и  пошла  прочь.  К  ложу
приближался Парсий.
   - Что еще тебе угодно, благородный господин?
   - Ты знаешь, - негромко произнес подполковник.
   - Она - моя дочь, не  рабыня,  -  так  же  негромко,  с  достоинством
произнес хозяин.
   - Я знаю.
   - Хочешь выбрать из тех, кто...
   - Не хочу, - отрезал Черепанов.
   - Твой друг...
   - Я не мой друг, - перебил его подполковник.  -  Однако  тоже  всегда
добиваюсь своего. Но... -  Он  сделал  многозначительную  паузу.  Парсий
задрал бороду, намереваясь спорить...  -  ...Но  не  силой,  -  закончил
Геннадий. - Ты понимаешь?
   - Значит, ты  решил  остаться  в  одиночестве?  -  тоном  заботливого
хозяина осведомился Парсий.
   - Ты прав, - кивнул Черепанов. - Вероятно. Sint ut sunt, aut non sint
.
   Правда,  это  высказывание  принадлежало  не  римлянину  <Эти   слова
приписываются генералу ордена иезуитов Лоренцо Риччи.>.  Но  можно  было
надеяться, что грамматически в нем все правильно. И по смыслу - тоже.
   Парсий кивнул и оставил Черепанова в  покое.  Пить  и  веселиться.  В
одиночестве.
   Геннадий задремал. Тепло, вино,  сытный  обед,  удобное  ложе,  почти
забытое ощущение безопасности...
   Когда он проснулся, уже  наступил  вечер.  Квадрат  неба  наверху,  в
потолочном отверстии, потемнел и налился синевой.
   Проснулся подполковник не по собственной инициативе. Его разбудили.
   У ложа стоял представительный мужчина в белой тоге. Рядом с ним - еще
четверо, в кирасах, шлемах и при мечах,  но  без  щитов.  Один  из  этой
четверки и разбудил Черепанова. Другой уже завладел его оружием.
   - Я - эдил Скаремия, - важно произнес представительный. - Ты  -  тот,
кто называет себя Плавтом?
   - А в чем дело? - поинтересовался Черепанов.
   - Ты обвинен. По закону об оскорблении величества!  <Закон,  согласно
которому виновный в  оскорблении  императора  несет  суровое  наказание,
вплоть до конфискации имущества и смертной казни.> Встань  и  следуй  за
нами!
   За  спинами  воинов  маячил  Парсий  с   похоронным   выражением   на
физиономии.
   Геннадий неторопливо поднялся, обулся.
   Он размышлял.
   Ну да, ничего удивительного:  империя  и  есть  империя.  На  дорогах
разбойники, в лесах волки, но политическая полиция как всегда начеку.  И
высказывания Гонория в адрес августейших особ не остались незамеченными.
Черепанов  не  знал,  насколько  сурово  здесь  караются  диссиденты   и
оппозиционеры, но,  судя  по  тому,  как  быстро  отреагировала  местная
власть, - дело нешуточное. А коли так, то не следует качать права  и  уж
тем более объявлять, что господа полицейские - точнее, господа вигилы  -
ошиблись адресом. Пусть думают,  что  он  Плавт.  Позже  он  развеет  их
заблуждения, а Гонорий тем временем сделает ноги. И позаботится о  своей
безопасности. Раз хозяин не указал эдилу на  ошибку,  а  держит  рот  на
замке, он поставит в известность Плавта о ситуации.
   Пока Геннадий завязывал шнурки, один из  воинов  зачем-то  пощупал  у
Черепанова под подбородком.
   - Ха! - сказал он с легким пренебрежением,  не  обнаружив  мозоли  от
ремешка шлема. - А говорили - легионер!
   - Разберемся, - буркнул эдил. - Давай, гражданин, пошевеливайся!
   Черепанова вывели во двор. У ворот стояла крытая повозка. При  ней  -
еще двое вигилов.
   У колодца Геннадий увидел Марцию. Подмигнул. Девушка ахнула.  Шагнула
навстречу, открыла рот, собираясь что-то сказать, но отец схватил ее  за
руку и утянул в сторону.
   - А ну стоять! - раздался позади знакомый рык.
   Геннадий быстро обернулся. Его сопровождающие тоже.
   У    входа    в    дом,    под    портиком,     во     всей     своей
жилисто-мускулисто-волосатой красе стоял Гонорий Плавт Аптус. Совершенно
голый, зато с золотой цепью на шее и мечом в руке.
   - А ну стоять, недоноски! - прорычал  кентурион.  -  Куда  вы  ведете
моего друга, козлиное семя?
   Вигилы напряглись: даже голый, Плавт производил грозное  впечатление.
Эдил тоже забеспокоился,  когда  разглядел,  что  именно  вычеканено  на
медали,  украшающей  волосатую  грудь   кентуриона.   Обеспокоился,   но
достоинства не потерял.
   - Не нарушай закона, доблестный воин, - величаво проговорил он. - Сей
гражданин, чье имя Гонорий  Плавт,  обвиняется  в  нарушении  закона  об
оскорблении величества.  У  нас  имеются  свидетели,  что  оный  Гонорий
Плавт...
   Черепанов не без удовольствия поглядел на  ошарашенного  Гонория.  Но
смущение кентуриона длилось ровно секунду.
   - Что?! - взревел он. - Кто, пес  твой  дедушка,  Гонорий  Плавт?!  -
Кентурион побагровел. - Это я, раздери вас всех Орк, Гонорий Плавт!
   Акустический удар и содержащаяся в нем  информация  привели  эдила  в
некоторое замешательство. Но он был тертый калач. И находился  на  своей
территории.
   - Это так? - спросил он у Парсия.
   Тот кивнул с сокрушенным видом.
   Эдил не стал  предъявлять  претензий  к  хозяину  гостиницы.  Он  был
практичный человек и  при  исполнении.  Вместо  этого  он  повернулся  к
вигилам и указал на Гонория:
   - Арестуйте его!
   Однако  вигилы,  которые  без  всякого  смущения  взяли  под   стражу
фальшивого Плавта, в отношении Плавта настоящего проявили  куда  меньшую
прыть. Да и сам Гонорий, похоже, не слишком серьезно  отнесся  к  словам
местного "полицмейстера".
   - Да ну? - Кентурион скептически поднял бровь. - Арестовать  меня?  А
ты шутник!
   - Я - эдил Скаремия, - возразил римский "шериф". - И если  я  сказал:
"Арестовать!" - значит, ты будешь арестован!
   В конце концов вигилов было шестеро, а преступник - один.
   - А я - первый кентурион первой когорты Первого  Фракийского  легиона
Гонорий Плавт Аптус! - рявкнул друг Черепанова. - И  я  выполняю  личное
поручение моего легата. А мой легат, ты, ослиное семя,  сам  командующий
Гай Юлий Вер Максимин! А ты, паршивый эдил паршивого поселка, - как  там
он называется? - можешь болтать все,  что  взбредет  в  твою  безмозглую
голову! Но если ты еще раз протянешь свои  холеные  ручонки  ко  мне,  к
моему другу или еще к кому-нибудь из  тех,  кто  по-н