бог выбрал Алафриду. И нужна ли богам еда?
Может, боги просто притворяются от скуки?
   Алафрида прошла в глубину дома. Там лежали гладкие мешки из  небесной
ткани. У  богов  много  всего.  Большое  богатство.  Алафрида  нахмурила
светлые брови. Покусала губу... Старшему богу - большая часть  положена.
Уж она, Алафрида, проследит, чтобы в дележе доля ее бога  большей  была.
Алафрида покажет старшему богу, что значит быть рачительной.
   Алафрида - квено бога. В селе небось все  умирают  от  зависти.  И  в
бурге умрут. В бессильной ярости по земле кататься будут и локти кусать.
И хорошо, и пусть себе катаются. Алафрида улыбнулась.
   А может, и так станется, что удастся уговорить старшего бога назад на
небо слетать и еще богатств принести.  Вот  только  обдумать  надо,  как
сделать так, чтобы вернулся чужой бог.  Ну  ничего.  Хундила-отец  -  он
мудрый, он наверняка что-нибудь измыслит, дабы вернулся чужой бог в  род
Пса.
   А может быть, чужой бог и риксом станет.  Отчего  нет?  Кто  может  с
богом равняться, пусть и с чужим? Никто.  Даже  Одохар.  Чужой  бог  уже
показал свою силу, победив Герменгельда  и  Сигисбарна.  Бог  -  он  над
риксами рикс. Станет бог Гееннах в походы ходить, добычу приносить.
   Алафриде  даже  захотелось   всплакнуть   от   радости,   когда   она
представила, сколько добычи может принести бог.
   Она вернулась к лавке, застеленной шкурами. Ей  показалось,  что  под
шкурами кто-то прячется. Может, чужой бог спрятался под шкурами? А вдруг
чужой бог прячет что-нибудь  под  шкурами?  Она,  Алафрида,  к  примеру,
частенько что-нибудь прячет.
   Дочь Хундилы одолело любопытство.
   Алафрида откинула край медвежьей шкуры.
   Чужой бог был там. Никуда он не уходил. Просто принял  свое  истинное
обличье. И это был никакой не бог.
   На Алафриду смотрел маленький - с пядь всего -  востроносый  болотный
демон, несущий лихоманку.
   У Алафриды сердце остановилось.
   Так вот кого она ублажала всю ночь!
   Белый цвет. Цвет снега - цвет смерти.
   Алафрида истошно закричала.

Глава тридцать вторая
АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. СЧАСТЛИВОЕ УТРО

   Утром Алексей проснулся от солнышка. Приятно просыпаться  потрясающим
утром после потрясающей ночи с  потрясающей  девушкой,  пусть  даже  эта
девушка - ни слова по-русски.
   А девушка, вот она, рядом. Уже проснулась, волосы заплела, улыбнулась
счастливо.
   Свинка! Господи, вот привязалось. Ведь ничего  общего,  ни  малейшего
сходства с  поросенком.  Высокие,  почти  азиатские  скулы,  зеленоватые
глазищи, очаровательный прямой носик,  прозрачный  пушок  над  припухшей
губкой...
   Темное пятнышко подсохшей крови на серой ткани спальника.
   Рагнасвинта Фретиловна. Вот так, други мои.  Это  вам  не  карамельку
съесть!
   - Эй, - окликнул Коршунов. -  Доброе  утро,  солнышко!  Как  спалось?
Сладко? Обернулась.
   - Аласейа! Махта... -  и  еще  что-то  нежное.  Спросила  что-то.  За
спальник подергала. Нет, не за спальник, за вкладыш от спальника,  мешок
из тончайшего ярко-синего шелка.
   - Нравится? - улыбка сама растягивала губы. - Нравится - так  возьми.
Твое.
   Удивилась. Даже сначала не  поверила.  Мне?  Неужели?  Ты,  наверное,
шутишь? Мне одной - это все?
   - Тебе! - подтвердил Коршунов, энергично кивая. - Тебе одной,  больше
никому!
   Выдернул вкладыш из мешка, вложил невесомую ткань в ладошку.
   Господи! Вот это темперамент! Опрокинутый на спину,  Алексей  пытался
совладать с бешеным клубком энергии и счастья. Его тискали  и  целовали,
его облизали и взлохматили и даже укусили за нос.
   Алексей хохотал.
   - Ах ты Свинка-свинюшка! Прекрати! С ума сошла! Перестань!..
   Ну чисто щенок!
   Пресечь это можно было единственным способом, и Алексей был  вынужден
прибегнуть к крайнему средству.
   Минуток через двадцать  объятия  распались.  Алексей  перекатился  на
спину, раскинул руки по песку. Засмеялся.
   Его маленькая девочка тоже зашлась смехом.
   Коршунов выгнул спину, лихим рывком вскочил на ноги.
   Рагнасвинта села, подобрала было рубаху, потом вспомнила, бросила - и
подхватила густо-синий шелк. Вскочила, накинула на  плечи,  закружилась,
ловко перебирая ножками. Невесомая ткань оплела ее обнаженное тело.
   - Купаться! - строго сказал Коршунов.  Отобрал  вкладыш,  положил  на
остальные ее вещи. Ну надо  же:  полкило  золота  на  шее  носит,  а  от
какой-то яркой тряпочки - такой восторг.
   - Купаться! - и потянул ее к воде.
   Девушка неожиданно заупиралась. Быстро  проговорила  что-то,  помогая
себе жестами. Мол, нельзя купаться. Ни в коем случае нельзя!
   - Со мной - можно! - твердо заявил Коршунов.
   - Нии, Аласейа, нии! - И вдруг, другим тоном, вопросительно:
   - Аласейа? Й-а-а! - Радостно:
   - Аласейа! - таким голосом, будто перекореженное на местный  лад  имя
все объясняло и разрешало. - Аласейа!
   И с разбегу, увлекая за собой Коршунова, кинулась в воду.
   И в этот момент Алексей понял, что покорило его в этой юной  девушке.
Нет, не славная мордашка. Не  нежность  кожи  и  сногсшибательный  запах
юности... Безоглядное доверие, вот что. Такое бывает у  двух-трехлетнего
малыша - к матери. Абсолютная вера  и  абсолютная  готовность  выполнить
все, что ты скажешь. И Коршунов понял, что он пропал. Потому  что  такое
доверие невозможно обмануть. Потому что, обманув такое доверие,  тут  же
станешь полным дерьмом, окончательно и бесповоротно. Да, Алексей  попал,
вернее, попался. В полный рост. Но самое  смешное,  его  это  ничуть  не
огорчило. Потому что  в  этот  момент  он  был  так  же  окончательно  и
бесповоротно, чудовищно счастлив...
   А  плавала  Свинка  так  себе.  По-собачьи.  Только-только  на   воде
держалась...

Глава тридцать третья
ТРАВСТИЛА. "НЕ БОГИ ОНИ"

   Травстила зачерпнул воды из бочонка, щедро плеснул на  лицо.  Грязные
струйки потекли с его бороды на кожаный, порыжевший от жара фартук.
   Вынул  клещами  из  огня  полоску  железа,  обстучал  молотком,  сбив
окалину, оглядел. Потом покосился в угол, где на широкой лавке, упершись
огромными ладонями в толстые колени, расселся Овида.
   - Хундила - муж основательный, - сказал кузнец. - Но ум у  него  выше
притолоки не поднимается. Говорит,  что  Ханала  ему  в  ухо  вложит.  А
Ханала, сам видел... Совсем стар стал Ханала.
   - Так ты говоришь: не боги они, - задумчиво протянул Овида.
   Голос у жреца был мощный, низкий,  будто  из  самого  дна  объемистой
утробы. Зов Вотана в голосе том слышался, даже когда не взывал Овида,  а
простую беседу вел. А уж когда взывал...
   Кузнец сунул железку в огонь, качнул мехи.  Пламя  загудело  веселей,
металл налился багровым. Травстила  вернул  его  на  наковальню,  ударил
молотом: раз, другой, третий...
   - Да, я думаю так. Не боги,  -  сказал  кузнец.  -  К  чему  богам  в
железный горшок забираться?
   Овида хмыкнул. Жрец пришел  в  село  на  рассвете.  Один.  Сначала  к
старейшине зашел, потом - сюда. Никто не удивился. Кузнец -  тоже  жрец,
хотя и по-другому служит. Дружны Травстила с  Овидой.  Не  раз  Овида  у
кузнеца на подворье ночевал. Беседы с ним долгие ведет. О чем  -  другим
знать не положено. Да  и  лучше  не  знать.  Кузница  на  отшибе  стоит.
Сельчане стараются без дела сюда не заглядывать. Лишний раз мимо  пройти
-  опасаются.  Лучше  кругаля  дать,  чем   случайно   Кузнецовы   тайны
подсмотреть. Когда он с духами огня голосом железа говорит. Известно же:
кто такое услышит - заболеет. А то и помереть может от  нутряного  жара.
Но не Овида. Овида - могучий жрец. Его духи сами боятся.
   Сидит Овида в кузнице. Не торопится. Оно и правильно. Мудрый  спешить
не станет. Сперва разберется, что к  чему.  Хундилу  послушал  Овида.  К
Фретиле заглянул. Тоже послушал, что у Фретилы говорят.  Теперь  кузнеца
слушает.
   - ... Сказал я им: надобно чужаков в  богатырской  избе  поселить,  -
говорил между тем Травстила. - Коль богатыри они, герои небесные  -  там
им и место. А коли боги, так тоже годится. Говорили же,  что  и  боги  у
огня в той избе посиживали: и Доннар, и сам Вотан...
   При этих словах сотворил кузнец особый знак,  тайный,  которые  чужим
видеть не должно. Но Овида - свой. И не просто свой - старший. Потому он
тоже тайный знак сотворил. Но другой. Особый. Такой, что, ежели  бы  кто
из Вотанова братства его увидел, понял бы, кто есть Овида, и старшинство
его признал, ежели сам подальше от Вотанова трона стоит.
   - ... А где Вотан сиживал, там и  иным  богам  жить  -  за  честь,  -
продолжал Травстила. - Потому и сказал: пусть чужие в  богатырской  избе
живут. Обиды не будет. Прав я был?
   - Прав-прав, - пробасил Овида.
   Про богатырскую избу он тоже все знал. Что строили  ее  давным-давно,
много зим назад, когда скудость в мире почти и не замечалась. Строили ее
девять богатырей, что, от  удали  и  силы  изнемогая,  решили  из  жилищ
отцовских  прочь  уйти,  дом  воздвигнуть  и  там  жить  сообща,  ярость
священную в себе греть и  тешить.  Ибо  умаляется  воинский  дух,  когда
день-деньской работой будничной себя утруждаешь.
   И воздвигли богатыри избу, а перед ней - хильд,  место  для  кровавых
поединков. И был в ту избу иным вход заказан. Да и не отваживались в  ту
избу ходить. Лишь по особым ночам девицы туда  хаживали.  И  одаряли  их
семенем богатыри, чтобы не перегорало зря богатырское семя, а в  женском
чреве новых богатырей зарождало.
   Вот те девицы и сказывали, что и Вотана, и Доннара порой в  избе  той
видели. Ибо не гнушались боги пиршествами богатырей. Шумом тех  пиршеств
округа  полнилась,  а  огнем  ярости,  от  избы  исходящей,   все   село
согревалось.
   И в других селах в те времена так было, а о бурге и говорить  нечего.
Исходил силой бург, удаль  голову  кружила.  Рабы  и  те  отважны  были,
яростью сотрясаемые. Два вождя  в  бурге  было,  как  обычаем  положено,
военный  и  мирный.  И  не  выдержал  мирный  вождь,  священной   удалью
переполненный. На военного вождя с дружиной малой край  оставил,  а  сам
собрал богатырей и в великий поход отправился.
   И девять богатырей тоже в поход ушли. И вел  их  мирный  вождь.  И  в
землях далеких со славой пали богатыри. И мирный вождь тоже пал.  Потому
что не дело мирного вождя ратоборствовать. Нет у мирного вождя настоящей
удачи, что одна лишь к победам и  обильной  добыче  приводит,  а  только
удаль в нем и ярость священная. Потому лишь немногие вернулись  из  того
похода. Едва один из дюжины. Они-то песни о великом походе и сложили.  А
песни те и ныне поются.
   Из девяти богатырей только Ибба вернулся.  Не  сумел  Ибба  ярость  в
походе избыть. Мелким  ему  и  ничтожным  все  виделось.  Иббе.  А  изба
богатырская пустой стояла. Потому что не было в  селе  новых  богатырей.
Ибба избу сжечь хотел, но духи восьмерых  павших  не  дали.  Тогда  Ибба
Агила убил, деда Хундилы-старейшины. И вутьей
стал Ибба, вут на плечах из похода принес.  Благословил  Иббу  Странник,
божественный вутья, сыном сделал.
   Ушел из села Ибба. На квеманов один походом отправился. Он и сейчас в
лесах между нами и квеманами живет. Не раз его следы там примечали.
   Все  знал  про  священную  избу  Овида,  потому  и  признал   правоту
Травстилы.
   Травстила ухватил клещами железо и сунул в ведерко с водой.  Зашипело
железо, остывая.
   - А что боги говорят? - спросил кузнец.
   - Разное говорят, - уклончиво ответил  Овида.  -  Расскажи  мне:  чем
чужаки у вас тешатся, какие дела творят?
   - Пустые дела, - буркнул  Травстила.  -  По  селу  бродят,  от  скуки
бесятся. В реке купаются в заповедные дни.
   - И не боятся?
   - Да вроде нет. Меньшого из них Аласейей зовут. Фретилин сын,  Книва,
видел, как они с духами речными беседовали. Может, и не врет: чужаки ему
явно покровительствуют. Кровь его пролить не дали, как Хундила с Ханалой
хотели.
   - Хундила с Ханалой много взять на себя желают, - проворчал Овида.  -
Будто им ведомо, что богам требуется. Хундилино дело - землю  пахать,  а
не богов обиженных тешить.
   Внезапно Овида рассмеялся. Гулко, аж эхо под потолком прошло.
   - Ты чего? - спросил Травстила.
   - А крепко мальцы ваши квеманских  богов  обидели!  Много  ярости  из
такой обиды произойти должно. Великую  доблесть  может  явить  миру  сын
Фретилы, коли наставить его на путь правильный.
   - Ты что же, одобряешь его? - удивился Травстила.  -  Что  доброго  в
том,  что  сопляк,  который  даже  простого  воинского   посвящения   не
удостоился...
   - Не удостоился, так удостоится, - заметил Овида. - Я говорил с  ним.
Храбрость в нем есть. И умом не обижен. Не то что старейшины  ваши.  Что
гневаются квеманские боги - это верно. И пусть гневаются. Надобно только
за Одохаром послать, чтобы было кому на  гнев  тот  еще  большим  гневом
ответить.
   - Одохар недоволен будет, - заметил кузнец. - Одохар в большой  поход
собирается. Ему сейчас с квеманами ссориться - не с руки. Но он приедет.
Захочет на чужаков взглянуть, я его знаю. Наверняка в этом  особый  знак
усмотрит.
   - А ты? - спросил Овида. - Ты в этом разве знак не увидел?
   - Может, и увидел, - отозвался кузнец.  -  Да  знак  знаку  рознь.  И
чужаки эти... Фретила дочь свою к ним послать хочет. Может, и послал.
   Овида встал, потянулся.
   - Развели вы тут богов, - проговорил с усмешкой.  Подошел  к  порогу,
остановился.
   - Глянь-ка, не один ли из них сюда идет?
   Травстила тоже подошел, посмотрел.
   Точно, к кузнице по берегу реки шел, насвистывая, старший из чужаков.
   - Гееннах его звать, - сказал Травстила.
   - Ишь, высвистывает, - отметил Овида. - И не по-птичьи свистит. Сразу
чужака видать.
   - Второй - такой же, - заметил кузнец. - Даже и еще чужее.
   Чужак углядел Травстилу. Издали помахал рукой.
   - Ты прав, брат, - уверенно произнес Овида. - Не бог это.
   - А кто?
   - Узнаем. Он ведь к тебе идет.
   - Только он по-людски почти и не говорит,  -  предупредил  кузнец.  -
Только по-своему.
   - Ничего, - сказал жрец. - Мало ли что не говорит... Я про человека и
без глупых слов пойму:  кто  он  таков.  Гееннах,  говоришь?  А  второй,
значит, Аласейа? Ну-ну... Сейчас узнаем, какой это Гееннах.

Глава тридцать четвертая
ГЕННАДИЙ ЧЕРЕПАНОВ

   Травстила - правильный мужик.  И  башковитый.  Настоящий  деревенский
самородок-изобретатель. Черепанов и раньше это подозревал, а теперь знал
наверняка. Для этого было достаточно подержать в руках вещи, которые  он
делал посредством своей первобытной технологии. И схватывал, умница, все
на лету, несмотря на языковой барьер.
   Вопрос со "стандартным  вооружением"  решили  быстро.  Но  тут  среди
прочих заготовок Черепанов обнаружил две длинные пластины из  закаленной
упругой стали, и ему моментально пришла идея заказать Травстиле арбалет.
А что? Вещь почти знакомая: приклад, спусковой крючок, не то что из лука
стрелы метать. Все навыки стрельбы из огнестрельного можно использовать.
   Они выбрались на свежий воздух. Там, с помощью "наглядных пособий"  и
подробных рисунков, Черепанов объяснил, что ему требуется. А  требовался
ему сравнительно небольшой арбалет с "размахом" стальных "крыльев" в три
четверти метра, с рычажным взводом и стременем, чтобы  упираться  ногой,
натягивая тетиву. "Крылья" предполагалось сделать складывающимися,  а  в
боевом положении  удерживать  с  помощью  штырей-фиксаторов.  Технология
использования штырей привела кузнеца в восторг, в то время как сама идея
арбалета особого энтузиазма не вызвала. Оказалось: идея не новая.  Видел
кузнец такие игрушки, только взводились они иначе, чем-то  типа  ворота.
Определенную трудность вызвали  единицы,  в  которых  должно  измеряться
натяжение тетивы. Черепанов прикинул: чтобы механизм бил метров  на  сто
пятьдесят и в то же время взводить его можно было в любом варианте, хоть
лежа, хоть одной рукой, - тяга должна равняться килограммам  сорока.  Но
как это передать Травстиле?
   Неожиданно на помощь пришел здоровенный мужик,  который  за  все  это
время не проронил ни слова, якобы дремал:  сначала  на  лавке  в  кузне,
потом  на  чурочке  во  дворе.  Оказалось,  хитрован  только   изображал
сонливость. Как  только  беседа  зашла  в  тупик,  он  вмешался,  подвел
Черепанова к куче камней и предложил выбрать подходящий по весу.
   Черепанов выбрал валун пуда на два с половиной.  Здоровяк  (почти  на
голову  выше  Черепанова,  плечи  минимум  пятьдесят  восьмого  размера)
взвесил камешек на ладони, ткнул корявым пальцем  в  бицепс  Геннадия  и
высказал предположение, что маловато будет для Черепанова  сорока  кило.
Можно и побольше. Подполковник с присущим ему чувством  юмора  объяснил:
надо, чтобы стрела просто пробила "мишень" навылет. Больше не требуется.
   "Как не требуется? - удивился здоровяк. - А если - щит? А если мишень
- там, за рекой прячется. С луком, например".
   Это было справедливо. Коршунов задумался... Но решил  силу  натяжения
не увеличивать. А вот хороший  прицел  не  помешает.  В  принципе,  если
как-то забраться в спускаемый аппарат, то можно  было  бы  из  подручных
материалов даже оптический сварганить. Или  монокуляр  из  спецкомплекта
приспособить. Но вообще-то можно и  обычным  диоптрическим  обойтись.  С
прицельной планкой. Трубку из толстого тростника сделать...
   Для чего нужен прицел, Травстила так и не понял. Но понял, что именно
требуется, и покивал. Решил, видно: сделаю - разберусь.
   Осталось утрясти  денежный  вопрос.  Сошлись  на  двадцати  квадратах
парашютной ткани. За  стандартное  вооружение.  За  арбалеты  (Черепанов
заказал два) - отдельно. Но Травстила  тут  же  сообщил,  что  много  не
возьмет. Только за материалы. Поскольку работа ему самому  интересна.  А
можно взглянуть на черепановский меч?
   Геннадий вынул из чехла тесак,  который  был  с  интересом  изучен  и
кузнецом, и вторым мужиком,  который  оказался  отнюдь  не  мастером  по
вооружению,  а  представителем  "мирного"  духовного  сословия:  здешним
шаманом по имени Овида. Причем не каким-нибудь мелким жрецом, а  как  бы
архиереем.
   Правда, то, как  ловко  и  привычно  ухватил  Овида  рукоять  тесака,
вызывало серьезные сомнения в "мирности" жреца. И вообще: такими  лапами
можно без всякого оружия головы отрывать. Черепанов,  доселе  уверенный,
что любого местного жителя без проблем "поставит в партер" или кинет  на
лопатки, в отношении Овиды засомневался. Дело было даже не в первобытной
мощи местного шамана. Если грамотно  подойти  к  грубой  силе  -  любого
носорога можно завалить. Где навыки спортивной борьбы спасуют,  можно  и
дзю-дзютцу применить. Фокус в том,  что  двигался  Овида  вовсе  не  как
безмозглый носорог, а как  гризли.  И  даже  мастью  -  стального  цвета
жесткой гривой да бородой  -  смахивал  на  серого  медведя,  с  которым
как-то, вдали от родины, у Черепанова имела место неприятная встреча.  И
тогда у Геннадия возникли  очень  сильные  сомнения,  что  гризли  можно
остановить полудюжиной тт-шных пулек. К счастью, проверять эти  сомнения
на деле не пришлось. И хотелось верить, что то же будет  и  в  отношении
Овиды. Тем более, мужик симпатичный. Да и Травстила  -  тоже  мужик  что
надо. Похоже, что и он, Геннадий, им по нраву пришелся...

***

   - Никакой он не бог, -  уверенно  сказал  Овида.  -  Герой,  это  да.
Правильный муж. Наш. Хоть и чужой. Ты, Травстила, присмотрись к нему.
   - Уж присмотрюсь, - пообещал кузнец.  -  Я  сегодня  много  полезного
узнал. И еще больше узнаю. Там, на небе,  много  интересного  есть.  Тем
более, он не с нашего неба, так?
   - Молодец, - похвалил Овида. - Догадался. Да. Не с того он неба,  где
наши боги обитают и куда мы с тобой попадем,  здешний  путь  пройдя.  Но
сила в нем - исконная. Наша.
   - Ах вот ты про что... - проговорил Травстила, покосившись на чужака.
Как-то не верилось, что такой умный человек - да вдруг почти  совсем  не
понимает их речи. - Но он же - чужой. Не нашей крови.
   - Кто знает? - задумчиво пробасил Овида. - Может, и не нашей, да ведь
не хуже его кровь, чем у ге