А
имущество ее здесь! Здесь! Могу показать, если хочешь!
   Пальцы кентуриона разжались.
   - В термы? - Коршунов отпустил трактирщика.  Что  ж,  это  похоже  на
правду. В любом случае, это нетрудно проверить. Да и самому  помыться  с
дороги не помешает. Алексей ухватился за "рога" седла и махнул прямо  на
коня. Без подпорок и стремян. Наловчился уже.
   Чтобы найти здешние бани, Коршунову проводник не требовался.  Бани  в
любом римском городке - это как большой клуб для всех сословий.  Вход  -
медный грошик, пол-асса. Это в "общий класс". Там тоже неплохо: бассейны
непременно не менее  двух  видов  -  горячий  и  холодный.  Парная  типа
сауны... Короче, Коршунов в здешних термах побывал  и  нашел  их  вполне
приличными.  Тем  более  что  за  отдельную  плату  можно   получить   и
индивидуальные   развлечения.   Массаж    там    или    выпить-закусить,
девочку-мальчика - тоже  без  проблем.  Но  -  дороже,  чем  в  соседнем
трактире. Забавно, что здесь тоже  бывали  "женские"  и  "мужские"  дни.
Точнее, не дни, а часы. Обычно первая половина дня - мужская,  вторая  -
женская. Правда, опять-таки в "общем классе".
   "Хм... А ведь уже за полдень, - подумал  Коршунов.  -  Следовательно,
женская часть дня миновала. Значит, Насти в термах  уже  нет.  Дорога  в
"Морской конек" одна. Значит, сейчас я ее встречу..."
   Так, предвкушая, он не спеша ехал вверх по узкой улочке... И выехал к
термам. Никого не встретив. Может, здесь вторая половина - "женская"?
   Нет. У Коршунова было достаточно хорошее зрение, чтобы,  несмотря  на
здешнюю  платьеобразную  одежку,  разглядеть,  что   входят   в   здание
исключительно мужики.
   Он спешился,  поручил  мерина  заботам  мальчишки-раба  и  отправился
внутрь, решив, что предстать перед любимой женщиной  в  поту  и  пыли  -
дурной тон. Настя - девушка взрослая. Не пропадет...
   Алексей нанял еще двух  рабов:  одного  -  присматривать  за  вещами,
второго - скрести спину. Мочалок здесь не признавали, равно как и  мыла.
Техника была такая: сначала тебя умащивали  маслом,  затем  специальными
скребками и щетками соскребали это масло вместе с грязью. Ну разумеется,
для желающих массаж, маникюр и прочие удовольствия.  Коршунов  с  толком
вымылся,  попарился  и  поплавал.  Затем   заказал   легкого   винца   и
порасспросил  персонал:  не  видели  ли   они   женщину,   черноволосую,
нездешнюю,  только  сегодня  приплывшую  в  Томы.  Определенного  ответа
Алексей не получил. Вроде были какие-то  черноволосые  иногородние...  В
общем соответствующие описанию. А может, и нет.
   Короче,  закончив  с  гигиеническими  процедурами,  Коршунов  оделся,
пообедал в харчевне напротив, не  забыв  и  здесь  поинтересоваться:  не
видели ли тут Насти? Нет, не видели. А здешние последователи Христа  где
обитают? А вот там и там. А зачем господину офицеру христиане? А это  не
ваше собачье дело. Ну да, ну  да,  не  надо  сердиться!  Больше  никаких
вопросов, Вакхом клянусь...
   У христиан Анастасии не обнаружилось. И не было. Все еще  не  слишком
обеспокоенный Коршунов вернулся в гостиницу... И забеспокоился всерьез.
   Угодливый до отвращения  трактирщик  проводил  его  в  снятую  Настей
комнату. Да, все верно. Вещи здесь. А ее самой - нет.
   Что за черт?
   Нервничающий и растерянный Коршунов отправился в  здешнюю  "полицию".
Старший "дежурной смены" вегилов, только что принявший пост,  ничего  не
знал. Но заверил, что порядок в  городе  -  есть.  И  если  бы  с  женой
достойного кентуриона случилось что-то нехорошее, то об этом  непременно
стало бы известно. Или станет...
   Тем временем стемнело. Коря  себя  за  время,  потерянное  в  термах,
Коршунов вернулся в "Морской конек". Искать что-либо в незнакомом ночном
городе - бессмысленно.
   Этой ночью Алексею спалось скверно,  потому  проснулся  он  поутру  с
тяжелой головой и мрачными мыслями. И совершенно  не  знал,  что  делать
дальше.
   Позавтракав,  он  хотел  поговорить  с  хозяином   "Конька":   может,
подскажет  что-нибудь,  но  хозяин  куда-то  пропал.  Оставив   коня   в
гостинице,  Алексей  отправился  к  вегилам.  Там  с  ним  разговаривали
любезно, но ничего  не  знали  и  ничего  предпринимать  не  собирались.
Наверняка  существовала  какая-то  специальная  процедура  вроде  подачи
заявления или жалобы. Но Коршунов этой процедуры не знал, а подсказывать
ему никто не собирался. Тоже понятно. Из своего сравнительно  небольшого
опыта общения с правоохранительными  органами  в  России  Алексей  вынес
знание о  том,  что  органы  эти  во  главу  угла  ставят  не  раскрытие
преступлений, а минимализацию работы.  Легко  представить  какого-нибудь
инородного старлея, скверно говорящего по-русски, заявившегося  в  отдел
милиции с  заявлением,  что  пропала  женщина,  которую  он  намеревался
встретить, но не встретил, а теперь вот не может  найти.  Тысяча  против
одного, что такому старлею даже не предложат написать заявление  (сам-то
он об этом не знает), а посоветуют  подождать  недельку.  Глядишь,  сама
найдется... Но даже оформи он все по правилам, все равно никто  палец  о
палец не ударит...
   Может, денег им дать? Бли-ин... С этим  тоже  попасть  можно.  Взятка
должностному лицу при исполнении...
   Потеряв два часа впустую, раздосадованный и растерянный (давненько  с
ним такого не было), Коршунов отправился в местную  мэрию-курию,  увидал
какого-то клерка за столом.
   - Salve, domine. Velum... Da  mihi  veniam...  Qua  via  venio  ad...
 Cvestor...  Pretor...
   Клерк пошевелил что-то под столом. Булькнуло.
   - Non scio, domine .
   Упитанный чиновник, вдобавок завернутый  в  тогу,  изнывал  от  жары.
Въезжать в зубодробительную латынь  Алексея  у  него  не  было  никакого
желания.
   - Die  mihi...    А,  хрен  с  тобой,  козел
нерусский! - выругался Коршунов и вышел вон.
   Впервые с тех пор, как его провозгласили вождем, он  чувствовал  себя
таким беспомощным. Словно пацан какой-то.
   "Дурак я дурак! - корил он себя. -  Надо  было  взять  кого-нибудь  с
собой. Кого-нибудь знакомого с местными  порядками.  Попросить  у  Генки
сопровождающего..."
   Но кто же знал?
   "Я! Я должен был знать! - ругал себя  Алексей.  -  На  мундир,  блин,
понадеялся..."
   И тут ему пришла в  голову  неглупая  мысль.  Христиане!  Во,  точно!
Местная община! Они же, блин, своим всегда помогают!  А  все,  что  надо
Коршунову, это разобраться в ситуации.  Деньги  у  него  есть.  И  права
наверняка есть. Так пусть ему подскажут,  кого  взять  за  кадык,  а  уж
возьмет он сам!
   Через полчаса Коршунов уже шел по знакомой улочке. Пастырь (здесь его
называли старшиной)  здешней  христианской  общины  обитал  в  маленьком
домике на окраине города. Вчера  он  разговаривал  с  Коршуновым  весьма
любезно и сам предложил помочь, если что. Вот пусть и поможет.
   Старшину звали Еремой. Или  что-то  вроде  того.  Был  он  низенький,
лысый,  плотный.  По  специальности  -  плотник,  что  характерно.   Жил
бедновато, но гостя-единоверца встретил по-доброму.  За  стол  усадил  с
домочадцами (как раз время обеда подоспело), и тем, что гость в  ритуале
ни уха ни рыла, - тоже не смутился. Ясно же: кентурион. Тем более  -  из
варваров. Прежде чем за стол усадить, руки гостю помыли. И  ноги.  Дочка
хозяйская. А хозяин душу успокоил: объяснил кое-как,  что  есть  у  него
знакомый юрист, а у того юриста - знакомый в курии. Узнают, что  смогут.
А затем уж вместе подумают,  что  можно  для  поиска  сестры  во  Христе
сделать.
   Спокойно было в этом доме. Приятно. Сам хозяин как бы немного  не  от
мира  сего,  зато  супруга,  сразу  видно,  женщина  основательная.  Все
хозяйство на ней. Детей четверо, еще бабулька лет семидесяти.  Небольшая
семья, домик хоть и маленький, но уютный.  Давно  уж  Алексей  таких  не
видел. У готов семья - целый табор. А дом... Последним  его  домом  было
поместье под Херсонесом. Не дом - здание.  Напомнило  Коршунову  Еремино
семейство мир, в котором Алексей родился, мир его детства, когда семья -
маленькая уютная ячейка общества.
   И Коршунов, впервые за сутки, тоже успокоился. Расслабился немного. И
впрямь все в руках Божьих. Помолиться надо - и все будет хорошо.
   Пообедали. Хозяин  ушел  -  заниматься  коршуновскими  делами.  Южное
солнце ползло вверх по небу, а кентурион Алексий Виктор сидел в тени, на
скамеечке, глазел на бродящих по двору гусей и размышлял о душе. Даже  о
Насте думать перестал. Все наладится, образуется...
   Наладилось.
   В калитку шмыгнул некто в фиолетовой тунике, зыркнул на  Коршунова  и
исчез в доме. Алексей прислушался. Некто  что-то  тараторил,  ничего  не
понять.  Жена  Еремы  отвечала  междометиями  и  невнятными  возгласами.
Коршунов слышал их через окошко, понимал только  отдельные  слова...  Но
общий тон разговора ему не понравился. И не зря. Пяти минут  не  прошло,
как  супруга  Еремы-плотника  появилась  во  дворе.  И  сразу  принялась
выпихивать Коршунова за ворота.
   Алексей так вот запросто выпихнуть себя не дал.
   - В чем дело? Ну-ка объясни толком! - потребовал он.
   Женщина попыталась объяснить. На жуткой смеси  греческого  и  латыни,
все более волнуясь...
   Алексей понимал с  пятого  на  десятое,  но  суть  уловил.  Не  хочет
семейство Еремы больше с Коршуновым дела иметь. Потому что будут у них и
у всей общины из-за Коршунова и женщины его большие  неприятности.  Всех
их могут наказать, даже казнить могут. Здесь, в Томах,  и  так  христиан
очень сильно обижают...  Бедняжка  чуть  не  плакала...  "Уходи,  добрый
человек! Уходи скоро! И из города уходи тоже! И  женщину  свою  не  ищи!
Плохо будет! Pessime!"
   И Алексей ушел. Решил: помощи ему тут не  получить.  Маленькие  люди,
вдобавок зашуганные. И понятно почему. Наслушался от Насти,  как  тут  с
христианами обращаются. Чуть где засуха, пожар,  знамение  недоброе  или
иной непорядок, христиане всегда в крайних. Рим, который охотно принимал
всех богов, что добрых,  что  ужасных,  всепрощающего  Христа  принимать
отказывался. Слишком далек от вещного мира. Непонятен. Чужд. И  властям,
и народу, Меньше века пройдет - и пошатнется языческая империя. И  тогда
поднимется  из  скромных  первохристианских  общин  Церковь.  И  укрепит
Великий Рим. Ненадолго, если смотреть в историческом  масштабе.  Империя
все  равно  развалится.  И  Церковь  единая  тоже   распадется.   Но   и
разделившись, останется крепка и победительна. Падут языческие храмы,  а
на  фундаментах  их  встанут  церкви  и  соборы,  рождая  основу  новой,
Священной Римской империи. И будут наследники Престола Святого Петра  из
роскошного Ватикана править этой империей, коронуя светских  властителей
и по-светски воюя с ними за блага мира сего.  Только  это  будут  совсем
другие христиане...
   Алексей ушел, не дождавшись хозяина. И впрямь - не драться же  ему  с
женщиной, матерью, оберегающей своих детей от гнева власть предержащих.
   А  хозяин,  вернувшись  домой  и  узнав,  как  и   почему   выставили
единоверца, сначала рассердился немного на жену, но  быстро  успокоился,
решив: на все воля Божия. Коль захочет Бог, чтобы Ерема, рискуя собой  и
близкими, помог хоть  и  чужим,  но  единоверцам,  -  вернется  странный
кентурион.

Глава девятая
ЗАКОН И ПОРЯДОК (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Томы

   Старший тюремщик заявился сразу после рассвета. Жил он поблизости,  и
узнать ему не терпелось, как "приласкали" строптивую заключенную.
   Каково же было его удивление, когда он обнаружил преступницу спокойно
спящей в караулке.
   От удивления он даже дар речи потерял.
   Хриса к этому времени в караулке уже не  было.  Сменился.  Но  строго
предупредил "сменщика" - бабу не трогать. Если что - будут иметь дело  с
ним. Репутация  у  Хриса  была  серьезная.  Настоящий  опытный  легионер
выделялся среди прочих городских стражников,  как  боевой  пес  -  среди
дворовых шавок. Такой, выслужи он полную отставку, с  легкостью  мог  бы
стать  даже  не  опционом,  а  повыше.  Но  все,   включая   гарнизонное
начальство, знали, что из легиона Хрису пришлось уйти вследствие буйного
нрава. Поэтому не поставили его опционом, взяли рядовым стражником.
   Когда у старшего тюремщика восстановилась  способность  говорить,  он
потребовал  объяснений.  И,  выслушав,  уверился,  что  бывший  легионер
получил от заключенной то, в  чем  ему  самому  было  отказано.  Старший
тюремщик немного обиделся. Но подумал, что свое он еще возьмет.
   Анастасия, скромно сидевшая в уголочке, в  беседу  не  вмешивалась  и
оспаривать ничего  не  стала.  Ее  препроводили  в  камеру,  снова  -  в
одиночную, принесли скудный завтрак и оставили в покое. Анастасия ждала,
что ее вызовут к эдилу и предъявят официальное обвинение,  но  этого  не
произошло. Тем не менее женщина понимала, что положение ее  -  скверное.
Ее будут судить и, скорее всего, казнят.
   Состоится ли суд здесь, в Томах, или  ее  повезут  в  Маркионополь  -
результат один. В столицу провинции ее отвезут, если легат Марк  Аврелий
захочет с ней поговорить. Возможно, в этом случае у  Анастасии  появится
какой-то шанс... Нет, не появится. Марк Аврелий не из тех, кто  прощает.
И Алексий  ей  не  поможет.  Легат  провинции  даже  слушать  не  станет
какого-то младшего кентуриона. Более того, заступничество Алексия  может
дорого обойтись ему самому. Император принял на службу варвара, забыв  о
его прошлом. Но римский закон  иногда  выше  императора...  Нет,  решила
Анастасия, она не должна более вспоминать об Алексии. И говорить о  том,
что она - жена кентуриона. Отныне только Бог - ее заступник...
   Поэтому, когда ей  вторично  принесли  стило  и  таблички,  Анастасия
упорствовать  не  стала:  призналась  в  том,  что  сочиняла   фальшивые
донесения. Но Алексия не упомянула: всю вину взяла на  себя.  Обосновала
тем, что боялась мести варваров.
   Таблички с признаниями унесли... И ничего не произошло. Анастасию как
будто забыли...
   Нет, ее  не  забыли.  Старший  тюремщик,  очень  довольный  тем,  что
заключенная "сломалась", немедленно понес таблички  эдилу.  Но  эдила  в
курии не было. Он  отличался  не  слишком  хорошим  здоровьем,  а  вчера
позволил  себе  некоторые  излишества.  Потому   вследствие   серьезного
недомогания  эдил  вынужден  был  пренебречь  служебными  обязанностями.
Тюремщик мог бы отдать  таблички  замещавшему  эдила  чиновнику,  но  не
отдал. Потому что в этом  случае  и  заслуга  бы  досталась  не  ему,  а
чиновнику. Поэтому тюремщик ушел, унеся с собой  признание  Анастасии  и
размышляя о том, что отсутствие эдила - к  лучшему.  Теперь  заключенная
останется на его попечении еще одну ночь, и у  него  появится  еще  один
шанс с ней позабавиться. Не посмеет сучка снова отказать  ему,  старшему
тюремщику, после того как уступила простому солдату...
   А простой солдат Хрис с рассвета  безмятежно  спал  в  своей  инсуле.
Правда, обещание, данное самому себе, он исполнил еще  до  рассвета:  на
куске папируса написал письмо принцепсу Одиннадцатого  легиона  и  отнес
его  декуриону  императорской  почты.  А  чтобы  тот   отправил   письмо
экстренно, а не с оказией, Хрис с  другого  документа  аккуратно  срезал
восковую печать начальника гарнизона Том. За такую  подделку  полагалось
очень серьезное наказание, но Хрис был уверен: даже если заключенная все
наврала, кентурион Череп все разно его не выдаст.
   Бывший легионер был прав. Принцепс Геннадий не выдал бы его  в  любом
случае. Прицепе Геннадий никогда не сдавал тех,  кто  ему  доверился.  А
если считал, что кого-то следует наказать, то наказывал  сам.  Быстро  и
решительно.  Летчик-космонавт  Геннадий  всегда  действовал   быстро   и
решительно. Работа такая. И, став принцепсом Геннадием, натуре своей  он
не изменил.

Глава десятая
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ РИМСКОГО ПРАВА

   Коршунов вернулся в гостиницу. Настроение было препохабнейшее.  Очень
хотелось  кого-нибудь  убить.  Или  завыть  волком.  Час  назад  он,   в
совершенно расстроенных чувствах, написал письмо Черепанову. С  просьбой
прислать кого-нибудь, разбирающегося в местных порядках.  Римская  почта
работала исправно - его заверили,  что  не  позднее  завтрашнего  вечера
письмо  будет  доставлено  адресату.   Следовательно...   Следовательно,
пройдет минимум четыре дня, прежде чем здесь появится человек, способный
сориентрироватъ Алексея.
   Четыре дня... Надо что-то делать... Но  делать  ничего  не  хотелось.
Разве что - напиться. Но здешним компотом разве напьешься?
   Коршунов начал было разбирать  Настины  вещи:  может,  хоть  какая-то
подсказка... Бросил. Бесполезно.
   Не раздеваясь, он упал на  постель,  уткнулся  лицом  в  покрывало  и
замычал от ощущения бессилия...

***

   Старший тюремщик послал подчиненного: узнать, не  появился  ли  эдил?
Нет, не появился. Но - ждут. Может, после шестого часа...
   Старший тюремщик велел узнать, чем занимается заключенная.
   Спит, доложили ему. Пускай спит. Нынче  у  нее  будет  трудная  ночь.
Старший тюремщик пощупал гениталии: вроде не болит ничего... Ах,  сучка!
"Отдеру ее сам, потом ребятам отдам, - мстительно  подумал  тюремщик.  -
Запомнит, сучка, как на государственного человека руку поднимать!"
   Анастасия не спала. Ее измучило ожидание. Скорее бы уж все кончилось.
Скорее бы...

***

   За обширным столом, заваленным пергаментами и табличками,  в  дорогом
просторном кресле с высокой резкой спинкой восседал  эдил  города  Томы.
Будучи не слишком крупным мужчиной, хотя  и  из  хорошего  всаднического
рода, эдил тем не менее изрядно возвышался над поверхностью  стола,  так
как под ягодицы его была подложена  специальная  подушка.  Эдил  страдал
геморроем.
   Кроме эдила в помещении находились положенные ему  по  рангу  шестеро
ликторов, два чиновника,  коих  он  инструктировал  на  предмет  изъятия
ценностей у уличенного в жульничестве ювелира,  и  два  вегила,  которым
было приказано обеспечить безопасность чиновников в  этом  деле.  Ювелир
был родом из Дакии, а от этих потомков варваров всего можно ожидать.
   Эдил предпочел бы в этот послеполуденный час отдыхать  у  бассейна  в
прохладном атриуме, но дела, дела... Дело ювелира,  которое  нельзя  вот
так запросто доверить подчиненным. Так же как дело этой бабы из  Парфии,
за  которую  вполне  можно  получить  личную  благодарность   наместника
провинции. Эдилу доложили, что старший тюремщик уже был здесь, но ничего
не  передавал.  Значит,  добился  каких-то  результатов  и  желает   сам
доложить. Эдил подумал: не  послать  ли  за  ним?  Не  послал.  Чтоб  не
возомнил лишнее. Сам прибежит.
   Эдил поморщился, пытаясь удобнее умостить  многострадальную  задницу.
Ничуть   не   помогает   эта   сирийская   мазь.   И   жертва   Эскулапу
 тоже не помогла... А с этой, из Боспора,  все
не так просто.  Если  и  впрямь  она  замужем  за  кентурионом,  то  тут
открываются  большие  возможности.  В   послании   наместника   сказано:
"Преступление  против  Рима  и  Августов".  И  указание:  арестовать   и
немедленно  препроводить  в  столицу.  А  про  кентуриона  и  словом  не
упомянуто. А если в преступлении замешан муж этой бабы?  Как  говорится,
где вагина , там и гладий... А в  армии
сейчас неспокойно. Особенно  в  данубийских  легионах.  Не  любят  здесь
Августа и особенно  Августу  (да  живут  они  вечно!)  после  парфянской
войны... Если в  преступлении  замешан  армейский  офицер,  то  это  уже
смахивает на  заговор...  От  сладкого  предчувствия  даже  боль  как-то
уменьшилась. Если ему удастся раскрыть заговор против императора...
   Эдил молчал. Подчиненные смиренно ждали. А за высокими двустворчатыми
дверями, в приемной, еще более покорно ожидали  желающие  подать  жалобу
или прошение. Их примут в  порядке  очереди...  Если  у  эдила  найдется
свободное время. В  любом  случае  просителям  и  жалобщикам  полагалось
смиренно  ждать,   пока   высокопоста