ров "небесного паруса".  Ахвизра  сам
предложил. Присовокупив к предложению ироничный комментарий про  "свинью
на заборе". Седло было трофейное, и дружинник требовал за него  кусок  в
десять шагов длиной. "Из моего  седла  ты,  Аласейа,  и  захочешь  -  не
вывалишься!" - утверждал он. Коршунов уже знал, что поторговаться - одно
из первейших местных развлечений. Не столько даже ради наживы, сколько -
красноречием поблистать. Сошлись  на  "двух  шагах",  но  чтобы  Ахвизра
отмерял. Он и отмерил: на каждом шаге едва на шпагат не садился, чуть не
упал. Присутствовавшие при этом Сигисбарн и Книва всласть  повеселились.
Но сейчас им было не до смеха. Агилмунд погнал их "с  полной  выкладкой"
рысью, километра четыре. Когда выехали на симпатичную полянку, одежка на
братьях стала - хоть выжимай.
   Спешились. Передохнули. Ничего,  ребятки  молодые:  Книве  вот  всего
четырнадцать. Тощая длиннорукая жердина с белым пухом на  подбородке.  В
движениях некоторая щенячья неловкость, но жилист и вынослив.  И  цепок.
(Фактура, идеальная для скалолаза, профессионально отметил Коршунов. Еще
бы растянуть его немного...  )  Реакция,  глазомер  -  все  при  нем.  С
тридцати шагов копьем в цель попадает. Насмерть.  Воспоминание  об  этом
беспокоило Коршунова. В сознании не  укладывается,  что  этот  худощавый
улыбчивый пацан - прирожденный  убийца.  По  законам  того  времени,  из
которого пришел Коршунов,  Книву  следовало  бы  срочно  изолировать  от
общества. Но это общество вполне одобряет мальчишку, который убивает без
малейших эмоций и вдобавок отрезает убитым головы. На сувениры.
   Тут Алексей ошибался. Как он впоследствии узнал,  здешнее  "общество"
не вполне одобряло то, что Книва убивал врагов. Но потому лишь,  что  не
прошедший "посвящения" паренек был не защищен от посмертной мести убитых
и их потусторонних покровителей. Причем вовсе не  из-за  того,  что  они
могут повредить самому Книве. Это, как говорится, его личные  трудности.
Но Книва был частью рода и частью общества. Он мог "навести" на общество
разгневанных "мстителей" и  принести  обществу  вред.  За  такое  карали
беспощадно, потому что в этом обществе действовали  законы  муравейника:
личность - ничто, род  -  все.  Но  выдающихся  личностей  род  поощрял.
Поскольку они были полезны  роду.  Поэтому  выдающийся  убийца  (врагов,
разумеется)  Книва  был  уже  отмечен  теми,  кто  понимал.  А   вопросы
очищения... Любой родич Книвы, облеченный  покровительством  Вотана  или
иного скорого на расправу бога, вполне мог очистить Книву,  "переключив"
возмездие убитых на себя. А это вполне реально, потому что кровь одна, а
"мстители" в первую очередь на кровь ориентируются. А коли ты  посвящен,
то  стоит  лишь  сделать  пару-тройку   простых   магических   процедур,
напоминающих богу-покровителю о том, что его адепт нуждается в защите...
И на пути жаждущих крови  душ-мстительниц  встает  сущность,  неизмеримо
более великая. Настоящий бог в полный рост, напившийся свежей жертвенной
крови  и  мгновенно  впадающий  в  ярость  оттого,  что  кто-то  рискует
посягнуть на его имущество! Да за такое...
   Правда,  "безграмотное"   с   магической   точки   зрения   убийство,
совершенное, например, в священном месте или в  запретное  время,  может
затронуть интересы таких же  божеств.  Но  ведь  и  с  божествами  можно
договориться. Лестью, угрозами,  подкупом...  Для  этого  и  специалисты
имеются:  жрецы.  Договорятся  и  очистят.  По  крайней  мере,  общество
очистится,   если   не   удастся   отмолить   конкретного   согрешившего
индивидуума. Так что и у  Книвы  были  все  шансы  стать  "искупительной
жертвой" собственного проступка. Но коли сказал Овида: "Книва  чист",  -
стало быть, так и есть. И не будет у общества  проблем  с  потусторонним
миром. А с посюсторонним... Придут мстители-кровники -  разберемся.  Это
уже не жрецов дело, а воинов. И в этом  случае  даже  щенок-Книва  имеет
право колоть и резать в свое удовольствие. Если, конечно, его самого  не
нанижут на копьецо...
   А вот Сигисбарн - уже не  щенок.  Молодой  мускулистый  пес.  Ловкий,
подвижный, безжалостный. И тоже с опытом человекоубийства.  Схватись  он
по-настоящему, на копьях, с тем же Коршуновым, еще неизвестно, кто кого.
Высокий, сильный, ловкий. Здесь  такие  парни  вдвоем  кабана  берут,  а
втроем  -   медведя.   Тем   не   менее,   в   сравнении   с   настоящим
профессионалом-воином Сигисбарн - такой же щенок, как Книва. Коршунов  и
раньше имел возможность в  этом  убедиться,  но  только  теперь  увидел,
насколько велика разница.
   Братья вооружились: Агилмунд - деревянным мечом, Сигисбарн и Книва  -
боевыми рогатинами с широкими наконечниками. Такими и колоть,  и  рубить
можно.  Если  умеючи.  Агилмунд  осклабился  и  предложил  родичам  себя
прикончить. Братья энергично взялись за дело. С точки зрения Коршунова у
них  получалось  неплохо,  но  как-то  так  вышло,  что  копья   у   них
перепутались, после чего Сигисбарн получил по ребрам, а  Книва  -  очень
больно - по мягкому месту. Пока обучающиеся  терли  подшибленные  места,
Агилмунд   "выставил   оценки":   Книве   -   хорошо,    Сигисбарну    -
неудовлетворительно.  Коршунов  озадачился:  на  его  взгляд,  Сигисбарн
работал точнее и энергичней. Это оказалось не важно. Главное:  Сигисбарн
- посвящен в воины, а Книва - нет. Вот когда Книву посвятят вскорости (У
парня аж глаза загорелись! ), тогда и спрос с них  будет  одинаковый.  С
этими словами Сигисбарн вручил  братьям  по  здоровенному  (раза  в  два
больше  коршуновской  трофейной  секиры)  топору,   вооружился   кондово
сработанным щитом и своей деревяшкой и  опять  дал  добро  на  убийство.
Братья еще более рьяно взялись за дело.  Казалось,  через  полминуты  от
щита ничего не останется... Тем  не  менее  на  нем  не  появилось  даже
приличной зарубки. При этом Агилмунд даже не особо  двигался,  наоборот,
его "противники" метались вокруг, ухали, подпрыгивали и совершали  массу
активных телодвижений. Коршунов наблюдал  очень  внимательно.  Запоминал
движения, стойки, то, как следует держать  оружие.  Он  умел  улавливать
движения, но нужна была практика. А предложить Агилмунду поработать и  с
ним было стремно. Потому что даже Книва был  опытнее,  чем  Алексей.  Не
хотелось ронять авторитет "небесного  героя".  Очень  не  хотелось.  Тем
более - послушав, как  комментирует  Агилмунд  воинские  качества  своих
братьев. Определения типа  "гнилое  пугало",  "воронья  пожива"  и  "две
коровы на сносях" были самыми мягкими.
   Алексей и не решился бы, но Агилмунд предложил сам.
   Он объявил перерыв.  Совершенно  обессиленные  братья  повалились  на
траву.  А  Коршунов  рта  открыть  не  успел,  как  десятник  рикса  уже
направлялся к нему с секирой в одной руке и своей деревяшкой в другой.
   - Держи, - деловито сказал он, протягивая Алексею секиру. -  Нападай!
- и сразу:
   - Стой! - хотя Коршунов еще даже толком замахнуться не успел.
   - Не так держишь, - пояснил  Агилмунд.  И  показал  как.  И  эдак.  И
жестким хватом и мягким, когда рукоять свободно скользит в ладони.
   Потом поглядел на Коршунова внимательно и показал,  как  рубить.  Как
менять направление  удара,  как  "колоть"  краем  лезвия  и  блокировать
топорищем. Каждое движение -  несколько  раз.  Сначала  медленно,  потом
быстрее.  Заставлял  Алексея  повторять,  исправлял  ошибки.  В   общем,
оказался вполне толковым инструктором. Впрочем, и Коршунов все схватывал
на лету. Тело у  него  было  тренированное,  с  координацией  -  никаких
проблем. Правда, мозоли натер, но это пустяки.
   В  общем,  кончилось  тем,  что  Агилмунд  дал  братьям  "автономное"
задание, а сам занялся исключительно Коршуновым. При этом никаких острот
в отношении ученика не позволял, а уж Алексей вообще помалкивал. Сбылись
самые худшие его опасения: теперь Агилмунд наверняка знал,  что  никакой
Коршунов не герой, а полный лох  во  всем,  что  касается  "благородного
воинского искусства" нашинковать своего ближнего.
   Посвятив Коршунову львиную долю времени, десятник рикса вспомнил и  о
братьях  и  взялся  обучать  их  пользоваться  щитом.  Опять  посыпались
комментарии вроде "трехногого шелудивого борова" и "умирающей  от  парши
шавки".  Громоздкий  щит  то  и  дело  вываливался  из  рук   обучаемых,
оказываясь на траве. Или на траве  оказывались  сами  обучаемые,  а  щит
располагался сверху. И создавалось полное ощущение, что без этого оружия
защиты парням  было  бы  намного  проще  защищаться.  И  опять  Агилмунд
похвалил Книву и отругал Сигисбарна. И на обратном пути Сигисбарн  волок
и полупудовый щит, и еще килограммов тридцать всякого барахла,  а  Книва
бежал  налегке:  всего  лишь  с  копьем,  топором  и   пятикилограммовым
петухом-тетеревом, которого сам же и подбил ловко пущенным камнем.
   Коршунов ехал рядом с Агилмундом и  с  беспокойством  ждал,  что  тот
скажет по поводу Алексеева "умения" владеть оружием.
   И дождался.

Глава восемнадцатая
АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. ДВУНОГИЙ ТАЛИСМАН

   - А ты ловок, Аласейа, - одобрительно произнес  Агилмунд.  -  Хороший
воин, оказывается.
   Коршунов уставился на него в полном недоумении.
   - А я думал - неумеха ты, - продолжал Агилмунд.
   - Думал? - удивился Коршунов. - То есть ты и раньше знал, что я... Не
очень?
   - Не очень? - Агилмунд негромко засмеялся. - Что я, слепой? Не видал,
что ты меч, будто мотыгу держишь? А копьем шуруешь -  как  баба  в  печи
кочергой. Это ж каждый видит, у кого глаза есть.
   - То есть и Ахвизра?..
   - Конечно!
   - И Одохар?
   - А Одохару даже смотреть не надо. Он и так увидит. По шагу хотя бы.
   Коршунов некоторое время переваривал услышанное. Потом спросил:
   - А когда Одохар мне предлагал в поход с ними идти - он знал?
   - Ну, Аласейа... - Агилмунд поглядел на Коршунова как на слабоумного.
- Это же Одохар. Рикс. Конечно, он знал.
   Алексей еще пару минут переваривал информацию.
   Они выехали из леса. Впереди блеснул синий изгиб реки. Кони перешли с
рыси на шаг.
   - Но зачем риксу нужен такой воин, который  не  умеет  копье  держать
толком? - наконец спросил Коршунов.
   - Да какое Одохару дело, как ты  копье  держишь?  -  в  свою  очередь
удивился Агилмунд. - Не нужно Одохару твое копье, что у нас своих  копий
нет? А вот удача твоя... Это да! Это нам нужно! Ха! В большой  поход!  С
небесным героем! Под небесными парусами! Цвета снега и крови!  Ах-ха!  -
он толкнул коня пятками и пустил его легким галопом. Коршунов сделал  то
же,  чтобы  не  отстать.  Топот  и  пыхтение  "пехоты",  изо  всех   сил
старавшейся не отставать  от  всадников,  стихли  в  отдалении.  Алексей
догнал Агилмунда.
   - Значит, я неумеха?
   - Я ошибся, Аласейа! - заявил старший  Фретилыч.  -  Ты  не  неумеха.
Сегодня я это понял.
   - Да ну? - не без иронии отозвался Коршунов.
   Его очень утешило, что от него  не  ждут  фехтовальных  подвигов.  Но
нельзя сказать, что ему очень льстила роль "талисмана". Отчасти  потому,
что он помнил, как поступают с талисманом, который перестает "работать".
   - И что же ты понял?
   - Да то, что и раньше мог понять. Догадывался.  Когда  мне  говорили,
как ты в гневе камнем огонь и гром из земли высекаешь. Ты - воин. Только
привык к другому оружию. Не такому, как наше. Верно?
   - В общем, да, - осторожно ответил Коршунов.
   - Ха! А ты и впрямь в гневе гром и огонь метать можешь?
   - Иногда, - еще более осторожно ответил Коршунов. Он помнил,  сколько
у  него  патронов,  и  не   собирался   устраивать   демонстраций.   Без
необходимости.
   - Ха! А Ахвизра, чурбан, говорил: вранье! Покажешь?
   Коршунов покачал головой.
   - Нельзя, - сказал он. - Сейчас нельзя.
   - А когда будет можно? - глаза Агилмунда  горели  совершенно  детским
восторгом.
   - Это редко бывает,  чтобы  можно.  Редко,  но  бывает...  -  Подумал
немного и добавил:
   - Но говорить об этом нельзя. Беда будет. Ты понял, Агилмунд?
   - Ха! Конечно, понял! - он коснулся рта пальцем и подмигнул.
   Доволен. Теперь у них с Аласейей - общая тайна. Тайны же  тут  любили
все. Тайны, тайные знаки. Коршунову об этом еще Черепанов говорил.  Мол,
даже  Травстила  с   Овидой,   серьезные   люди,   исподволь   сигналами
обмениваются. Даже показывал какими. Ну просто как дети.
   -  Все  же,  Агилмунд,  я  бы  хотел  и   вашим   оружием   научиться
пользоваться, - сказал Коршунов.
   - Научишься, - успокоил его риксов дружинник. - Ежели  ты  уже  воин,
так с любым оружием освоишься. Ты быстро научишься, я видел, как у  тебя
выходит. Вот Скулди  говорил:  ему  ромлянское  снаряжение  тоже  сперва
непривычно было, а потом привык. А со Скулди ты, вижу,  уже  подружиться
успел?
   - Вроде того.
   - Это хорошо. Скулди при Комозике - как я при Одохаре.
   - Да? - Коршунов поглядел на своего родича  с  большим  интересом.  -
Скулди сказал, что его главное дело... (Как бы это поточнее  выразиться?
) Новости для Комозика собирать.
   - Ха! Новости! Не новости! -  Агилмунд  поднял  палец.  -  Не  только
новости. Все знать про всех, что риксу надобно.
   - И ты знаешь? - спросил Алексей.
   -  Ясно,  знаю!  -  самодовольно  ответил  старший  сын   Фретилы   и
коршуновский шурин. - И про того  же  Скулди,  и  про  Комозика,  и  про
каждого дружинника герульского! Все! Не сомневайся! У меня там... -  тут
он осекся и сказал, откашлявшись:
   - Ты, конечно, родич мне, Аласейа, и небесный герой, но все  же  пока
не в дружине нашей. Лучше тебе того не знать, как  я  вести  узнаю.  Еще
проболтаешься Скулди тому же...
   - Ты меня что, болтуном считаешь? - недовольно спросил Коршунов.
   - Да не обижайся ты! Не в том дело. Не обижайся!
   - Ладно, забыли, - отмахнулся Алексей. - Ты мне вот что скажи: Скулди
считает, что прошлый большой поход нехорошо  кончился  из-за  ромлянских
соглядатаев. И этот  тоже  может  провалиться.  Из-за  того  же.  А  что
считаешь ты?
   - Глупости! - отрезал Агилмунд. - Скулди как у ромлян пожил, так  ему
всюду ромлянские козни чуются! Не было тогда с нами  настоящей  удачи  -
вот и побили нас. А теперь у нас удача есть. Вот ты хотя бы!
   Но Коршунов не был так уверен  в  своих  способностях  универсального
"талисмана". Опасения  герула  показались  ему  вполне  оправданными.  И
следовательно, имелась необходимость в поддержке Одохара.  И  Агилмунда,
коли уж  тот  действительно  заведует  Одохаровой  разведкой.  Но  чтобы
привлечь его на свою сторону, нужны были аргументы. Аргументы,  значимые
именно для Агилмунда.
   - Что есть мерило удачи? - спросил он.
   - Слава, - не раздумывая, ответил родич. - Богатство.
   - Велика ли слава ромлян?
   - Да уж не мала.
   - А велики ли их богатства?
   - Ха! - в глазах Агилмунда вспыхнула ничем не прикрытая алчность.
   - Так какова же мера их удачи? - вкрадчиво спросил Коршунов. - Велика
ли? Агилмунд не ответил. Думал.
   - Помнишь, ты говорил мне:  лишая  удачи,  боги  наделяют  неудачника
слепотой. И он, идя в бой, не видит настоящей силы врага?
   - Помню, - ответил десятник рикса. - И что же?
   - А то, что сила не только в числе воинов,  а  удача  в  битве  может
выглядеть и так, что ты знаешь о враге все: какова его  сила,  когда  он
хочет напасть, куда ударит... И ждешь его  там,  где  он  не  ждет  тебя
встретить. Это ведь тоже удача, Агилмунд, верно?
   - Пожалуй.
   - Но это - создаваемая людьми удача, Агилмунд. И лазутчики ромлян как
раз и могут создавать такую удачу. Они не надеются на то, что  боги  все
сделают  за  них.  Они  действуют,  Агилмунд.  А  боги  любят  тех,  кто
действует!
   - Я понял, - сказал Агилмунд. - Я сказал Одохару: пусть  Скулди  ищет
ромлян в бурге Комозика. У нас нет ромлян.
   - А тех, кто служит ромлянам? Агилмунд пожал плечами:
   - Откуда они возьмутся? Зачем нашим людям губить собственную славу?
   - А ты подумай о тех, кто не хочет, чтобы поход увенчался успехом?
   - Таких у нас нет! - убежденно ответил Агилмунд.
   - Да неужели? - усмехнулся Коршунов. - Если поход будет победоносным,
Одохар станет сильнее. А если - нет? Неужели никто  в  бурге  не  хочет,
чтобы Одохар стал слабее?
   С мозгами у риксова десятника было все в порядке. Сразу сообразил.
   - Ты хочешь сказать, что Стайна может служить ромлянам? - недоверчиво
проговорил Агилмунд. - Стайна? Хранитель Закона? Мирный вождь?
   - Не сам Стайна, конечно. Но, может, кто-то из его людей?  Кто-то  из
тех, кто торгует с герулами? Кто-то из тех, кто возит товары на юг...
   -  Чего  ты  хочешь?  -  быстро  спросил  Агилмунд.  Он  был  человек
практичный.
   - Скулди  сказал,  что  будет  следить  за  такими  людьми  на  земле
Комозика. Но здесь - не его земля. И у него нет здесь своих  людей...  В
достаточном числе. А у тебя - есть. Сделаешь?
   - Нет, - отрезал Агилмунд. - Нашим людям  и  без  того  хватает  дел.
Комозик - единый вождь, а у нас не  так.  Но  я  скажу  о  твоих  мыслях
Одохару. Это все.
   Они были уже в полукилометре от ворот бурга.
   А в бурге как раз начинался народный суд.

Глава девятнадцатая
АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. СУД СТАЙНЫ

   Агилмунд судом не заинтересовался. Он был человек занятый, на службе.
А Коршунов с младшими Фретилычами остановились поглазеть.
   Здешний  суд  оказался  серьезным  мероприятием.  Целым   театральным
представлением.
   Подмостками  служила  центральная  городская  площадь.   Она   же   -
зрительный зал. Действующими  лицами  были:  Стайна  (верховный  судья),
Вилимир (присяжный заседатель) -  солидный  мужчина  с  зычным  голосом.
Вилимир - Стайнов первый приспешник. И дом  Вилимира  -  рядом  с  домом
мирного вождя. И сам Вилимир - всегда рядом со Стайной.  Можно  сказать,
глашатай при мирном вожде.
   Кроме  Стайны  и  Вилимира  -  два  Стайновых  дружинника.   Судебные
приставы.
   Разумеется, присутствовали истец и ответчик.
   И свидетели. Человек тридцать. В основном, родня истца и ответчика.
   Имелось  также  вещественное  доказательство:  килограммов   двадцать
свиной колбасы.
   Суть дела была такова.
   Жила-была некая свинья. И забрела она на огород к ответчику.  И  убил
ее ответчик, и сделал из  нее  фигурирующую  в  качестве  доказательства
колбасу.
   Факт умерщвления и происхождение  колбасы  ответчик  не  отрицал.  Но
утверждал, что имел на вышеописанные действия  полное  право,  поскольку
покойница уже хаживала на его огород. Истец  же  настаивал,  что  данная
свинья посетила чужой огород впервые, а  до  этого  хозяйство  ответчика
проинспектировала похожая на покойную, но тем  не  менее  совсем  другая
свинья.
   Что же  гласит  Закон?  А  Закон,  устами  своего  хранителя  Стайны,
утверждает, что свинью, единожды нарушившую девственность чужих посевов,
надлежит из гнать за пределы территории, а хозяину  ее  выразить  устное
порицание. И только свинью-рецидивиста дозволяется вывести  в  расход  и
использовать по прямому свиному назначению. Скажем, пустить на колбасу.
   Далее  последовало  собственно  судебное   разбирательство,   задачей
которого было  установить  идентичность  первой  нарушительницы  с  той,
которая уже ничего не сможет нарушить, кроме,  может  быть,  пищеварения
при неумеренном потреблении колбаски.
   Суд   заслушал   свидетелей   (мнения   разделились)   и   затребовал
дополнительных доказательств: живую свинью,  которую  прочили  в  первые
нарушительницы, и шкуру погибшей.  Доказательства  были  представлены  и
внимательно изучены. С точки зрения Коршунова, все здешние  свиньи  если
чем-то и отличались, то только худобой и прожорливостью. Причем не  друг
от друга, а от свиней, которых он видел до  того,  как  попал  сюда.  Но
оказалось, что каждая здешняя свинья обладает яркой индивидуальностью  и
неповторимым набором личных качеств. Изучив  доказательства  и  еще  раз
заслушав свидетелей, суд (в лице Стайны)  встал  на  сторону  ответчика.
Посему колбаса, шкура и прочее остались в его собственности.  Истцу  же,
для покрытия судебных издержек, вел