предплечье  Черепанова,  а  тот  уже  послал
противника резко и мощно - вверх и назад...
   И тут что-то произошло. Бросок был уже сделан, Лян был уже в воздухе,
но пальцы Геннадия, подхватившие китайца под ремень, почему-то  сами  по
себе разжались. И упал азиат совсем не так,  как  должен  был  упасть  -
плотно припечатанный о землю, а боком. При этом вывернулся  и  ухитрился
чуть ли не на ноги сразу встать. Но его рубаха была все еще в захвате, и
Геннадий рванул его на себя, собираясь перехватить  второй  рукой...  Но
второй, левой руки у него не было. То есть она была, но почему-то висела
плетью и отказывалась повиноваться. А  китаец  легко,  необычайно  легко
подался навстречу...
   На  этот  раз  Черепанов  успел  понять,   что   произошло.   Вернее,
почувствовать, как мягкая, почти нежная  рука  Ляна  скользнула  по  его
руке, от запястья вверх, а потом пальцы китайца  как-то  проникли  между
черепановских мышц, уже  у  локтевого  сгиба,  и  правая  рука  Геннадия
отнялась так же, как и левая. Миг спустя дикая боль, словно  удар  тока,
проскочила между онемевшими руками  Черепанова.  У  Геннадия  как  будто
сердце остановилось. Наверное, он закричал. Если  этот  вибрирующий  вой
можно назвать криком. В следующий момент китаец  резко  хлопнул  летчика
ладонью точно в центр груди. И Черепанов отключился.
   Отключился и не слыхал, как восторженно заревели  "коммандос".  И  не
увидел, как Лян поднял руку, призывая к  молчанию.  Кивнул  на  лежащего
Черепанова:
   - Летчика отнесите в блок. Аккуратно. - Затем азиат указал на  Панчо.
- Ему - десять плетей и в лазарет.
   Подручные зароптали было, но холодный, равнодушный,  как  у  ящерицы,
взгляд раскосых глаз прошелся по лицам - и ропот увял.
   - Этого, - кивок на подвешенного, - кончайте. Остальных - к делу. Мне
нужны рабочие руки, а не харч для кондоров. Можете взять пяток баб -  на
всех. А эту, - жест в сторону девочки, которая  опрометчиво  понадеялась
на защиту Геннадия, - эту - мне. Выполнять!
   Китаец повернулся и неторопливо двинулся прочь. А его подчиненные, не
мешкая, принялись выполнять приказ. Точно и быстро.
   Правда, те, кто тащил Геннадия, не удержались и уже  внутри  попинали
бесчувственное тело. Но аккуратно попинали. Без членовредительства.  Они
знали своего командира. Только очень хорошие деньги могли удержать  этих
людей рядом с таким чудовищем. С другой  стороны,  деньги  действительно
были  очень  хорошие,  а  чудовище  крайне  редко  убивало  своих   ради
развлечения.
 
Глава пятнадцатая 
КИТАЙСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ И ПОСЛЕДСТВИЯ "УТОНЧЕННЫХ" РАЗВЛЕЧЕНИЙ НАСТОЯЩИХ КИТАЙСКИХ МУЖЧИН 
 
   - Это хороший  самолет,  -  сказал  Лян.  -  Маленький,  но  быстрый.
Слетаешь в Мексику и обратно.
   - А потом? - спросил Геннадий.
   - А потом получишь деньги. Десять тысяч долларов.
   - Не слабо. - Черепанов сделал вид, будто сумма  его  заинтересовала.
На самом деле он ни минуты не сомневался, что никаких  денег  не  будет.
Его используют, а потом убьют. - А что мы повезем?
   Китаец сделал вид, словно не услышал вопроса.
   - За каждый рейс будешь  получать  десять  тысяч.  Наличными  или  на
кредитку. Как предпочитаешь?
   - Наличными.
   - Хорошо.
   - Маршрут?
   - Узнаешь перед вылетом.
   - Трудности?
   - Какие трудности?
   - Если за два вылета платят десять тысяч баксов, значит, должны  быть
трудности.
   - Единственная  трудность,  русский,  в  том,  что  это  должен  быть
беспосадочный рейс. Даже если кто-то захочет, чтобы ты сел. Но  я  знаю,
что ты хороший летчик. Я узнавал о тебе. Ты справишься.
   - Справлюсь. Если нас не собьют и хватит горючего.
   - Так и будет.
   - Мне бы хотелось попробовать машину.
   - Попробуешь в полете. Мои мальчики тебя больше не обижают?
   - Меня трудно обидеть.
   - Трудно, но можно. Ты здесь чужой. Никто.
   - Но тебе я нужен, верно?
   - Да, русский. Мне ты нужен. Мой  пилот  совсем  никудышный.  В  этой
стране очень трудно найти хороших пилотов. В этом тебе повезло. И в том,
что я послал Сэма договориться насчет рабочих именно в это селение.
   - Может, мне и повезло, но не этим индейцам.
   - Думаешь, я жестокий человек? - спросил китаец.
   - А разве нет?
   - Ты ошибаешься. Я не жестокий, я мудрый. Мудрый не жесток и не добр.
Я управляю. Жизнь или смерть не имеет значения. Здесь,  в  горах,  живут
очень жестокие люди, русский. Они не позволили бы мне делать  мое  дело,
если бы не ощущали, что я - их господин.  Вот  моим  мальчикам  нравится
быть жестокими. Я специально подбирал таких.  Потому  что  в  них  живет
страх. А я управляю их страхом. Вот в тебе страха нет. Ты очень  храбрый
человек, русский. Вы, русские, все такие: храбрые  и  глупые.  Вас  тоже
хорошо использовать.
   Черепанов промолчал.
   Эта косоглазая сволочь была права. Его использовали. Как повод, чтобы
расправиться с индейцами. Как вещь - чтобы  показать  "бойз",  насколько
крут их хозяин.
   Черепанов подозревал, что Лян умело спровоцировал его, еще когда  они
садились в вертолет. Заронил в Черепанове желание проверить, кто из  них
сильнее. Но приемчики у него  что  надо.  Геннадий  охотно  поучился  бы
таким.
   - Хочешь что-то спросить?
   - Хочу, - сказал Черепанов. - Покажи, как ты это делаешь?
   Китаец понял, о чем идет речь, качнул круглой головой.
   - Нельзя, русский. Это тайна моей семьи. Если я открою ее -  умру.  И
ты тоже умрешь.
   Похоже, он не шутил.
   - Жаль.
   - Хочешь выпить?
   - Нет, спасибо. Когда вылет?
   - Торопишься? Это хорошо. Вылет - завтра.
   Черепанов удивился. Но кивнул. Завтра так завтра.
   - Иди, - сказал Лян. - Отдыхай. Собирай вещи.
   Шутка.
   Этот чертов китаец  начинал  нравиться  Геннадию.  Черепанову  всегда
нравились сильные противники. Даже если не удавалось  их  победить,  все
равно. Даже после проигрыша оставалось замечательное ощущение достойного
поединка.
 
*** 
 
   Черепанов вышел из  "командирского"  блока.  Постоял,  наблюдая,  как
мечутся среди ветвей длиннохвостые обезьянки.
   Упругий ветерок был вкусен, как  бывает  только  в  горах.  Черепанов
вдохнул полной грудью. И тут ветер переменился... И принес запах  тлена.
Вернее даже не тлена, а смерти. Крови и нечистот. Совсем  слабый  запах,
но у Черепанова острое обоняние.
   Она лежала  на  земле,  у  опорной  сваи,  накрытая  куском  грязного
брезента. Узнать ее  было  невозможно.  Не  потому,  что  лицо  ее  было
изуродовано, нет. Просто это было уже  не  ее  лицо.  Не  хотелось  даже
думать о том, какой смертью она должна была умереть,  чтобы  лицо  стало
таким.
   И тем не менее Геннадий ее узнал. По кукле,  длинноносому  китайскому
уродцу-"буратино" на тонком красном шнурке.
   Черепанов не помнил, сколько он  так  простоял  -  глядя  на  мертвую
индейскую  девочку.  Может,  полминуты,  может,   четверть   часа.   Его
безукоризненное ощущение времени внезапно отключилось. Особое  состояние
мгновенного постижения сути  мира.  И  осознание  своего  места  в  нем.
Осознание того, почему он, Геннадий Черепанов, находится здесь. Почему и
зачем.
   Понимание пришло и  ушло,  оставив  внутри  ощущение  предназначения,
силы, которую невозможно ни отбросить, ни одолеть. Геннадий  наклонился,
разорвал тонкий красный шнурок, сунул игрушку в карман  и  снова  накрыл
тело брезентом.
   ... И услышал доносящийся из окна голос Ляна.
   Голоса его собеседника не было слышно. Очевидно, китаец  разговаривал
по спутниковому телефону.
   - Да, - говорил он. - Да. Вам не следует беспокоиться.  Мне  пришлось
избавиться от того пилота... Да, у меня есть  другой.  Доставит  продукт
вам. Но обратный рейс должен сделать  уже  ваш  пилот...  Избавьтесь  от
него. Нет, он хороший пилот, но его невозможно  контролировать...  Да...
Да... Завтра ближе к вечеру. Конец связи.
   Черепанов мрачно улыбнулся и двинулся прочь от "командирского" блока.
***
 
   Ночью Черепанов долго лежал без сна. Не потому, что снаружи  орала  и
вопила всякая фауна. И не потому  что  -  бессонница.  Уж  чего-чего,  а
бессонницы у Черепанова сроду не было. Просто не хотелось спать. И  было
о чем подумать. Все-таки не каждый день  ощущаешь  прикосновение  высших
сил. В сравнении с  этим  все  остальное:  катастрофа,  индейцы,  угроза
смерти - казалось чем-то вроде декораций в  театре.  Декорации  ведь  не
определяют спектакля. Это спектакль  определяет  декорации.  Но  было  и
нечто, не подлежащее замене. Например, лицо мертвой индейской девочки. И
непередаваемое чувство предназначения. Казалось бы, если ты знаешь,  что
должен сделать, это лишает тебя свободы. Но на самом деле именно в  этом
была истинная свобода. Геннадий мог все. Например, он мог сейчас  встать
и уйти в сельву. И никто не  смог  бы  ему  помешать.  Но  Черепанов  не
уходил. Зачем? Мир и так принадлежал ему. Нечто подобное Геннадий не раз
испытывал в небе. Когда внизу,  под  упругими  крыльями  его  машины  со
скоростью двух тысяч километров в час прокручивалась поверхность земного
шарика.  Но  то  было  в  небе,  где  истинная  мощь   определялась   не
мускулатурой летчика, а огненными смерчами турбореактивных двигателей  и
смертоносными сигарами ракет на консолях крыльев. То  было  в  небе.  На
земле же Черепанов раньше никогда не  испытывал  ничего  подобного.  Это
было здорово. Потрясающе. Утром...
 
Глава шестнадцатая 
ЕШЕ ОДНА АВИАКАТАСТРОФА 
 
   Утром Геннадий вновь проснулся  обычным  человеком.  Пережитое  вчера
казалось чем-то вроде сна. Не более.
   Черепанов встал, умылся, сходил в столовую. Коренные обитатели лагеря
не замечали его. Похоже, самоуверенный Лян даже не приставил сторожа.  И
Сэм куда-то подевался. И  индейцев  куда-то  увели.  В  лагере  осталось
человек тридцать "коммандос" и всякая обслуга.
   Черепанов не стал разгуливать по лагерю. Вернулся  в  отведенную  ему
комнату, достал из кармана  "буратино",  сжал  в  кулаке...  И  ощущение
внутренней силы вернулось. Самовнушение?
   Геннадию не предоставили времени, чтобы обдумать это. За ним пришли.
   Панчо и его приятель. Кисть Панчо была упакована в куколь из  бинтов.
Кобура перекочевала с правого бедра на левое.
   Они принесли Черепанову комбинезон и ботинки. Это правильно. Шлепанцы
- не самая лучшая обувь для пилотирования.
   - Поднимайся, летчик. Одевайся. Пойдем.
 
*** 
 
   Самолетик оказался французской работы. Но ничего  особенно  сложного.
Стандартный комплект приборов, стандартная система управления. Зато  под
крыльями были установлены дополнительные баки с горючим.
   К  полету  его  уже  подготовили.  В  салоне  между  креслами  стояло
несколько ящиков без маркировки. Очевидно, весь груз. Наркотики?
   Передать Черепанову самолет поручили  вертолетчику.  Его  английского
хватило, чтобы отвечать  на  простейшие  вопросы.  Впрочем,  у  Геннадия
сложилось ощущение, что он имеет дело не с профессиональным пилотом, а с
любителем-самоучкой. Но самолет был подготовлен нормально,  и  вроде  бы
все работало. Вертолетчик передал  Черепанову  комплект  карт.  Геннадий
убедился, что маршрут проложен грамотно. Лететь предстояло действительно
в Мексику. По большей части - над океаном. Вне государственных воздушных
пространств.  Общая  протяженность  маршрута  составляла  около   тысячи
километров. Вполне реально для  этой  модели  даже  без  дополнительного
запаса горючего. Черепанов еще не знал точно, как построит полет, но уже
знал, что до Мексики не долетит. Какой смысл лететь туда,  где  от  тебя
собираются избавиться?
   Напоследок он спросил пилота, показывая на ящики:
   - Драге? Наркотики?
   Тот мотнул головой.
   - А что?
   - Не твое дело.
   Пришел Лян.
   - Как настроение, русский? Нормально? Молодец! Слетаешь туда и назад,
получишь десять кусков. И я,  может  быть,  покажу  тебе  кое-что...  Из
семейных приемов. Хочешь?
   Геннадий изобразил живейший интерес.
   Лян уже вычеркнул Черепанова из списка живых.
   "Ну-ну, помечтай", - подумал Геннадий.
   С полосы убрали камни. Осталась только  коротко  остриженная  травка.
Все-таки винтовые самолеты  имеют  свои  преимущества.  Для  реактивного
зверя полосу пришлось бы удлинить вдвое  и  вдобавок  вылизать  дочиста.
Мусор, втянутый в воздухозаборники, - это смерть.  Помимо  Черепанова  в
самолет загрузились четверо "коммандос" во главе с Панчо. Этот уселся  в
кресло второго пилота, остальные разместились в салоне.
   Геннадий запустил  двигатели,  проверился  -  нормально.  Вырулил  на
взлетную, прибавил обороты. Самолетик, подпрыгивая, поскакал по  полосе.
Чертовы латиносы не выровняли ее как следует. Поворот, закрылки, форсаж,
штурвал на себя - машина послушно оторвалась  от  земли  и  ушла  вверх.
После сверхскоростных  истребителей  -  как  с  мотоцикла  на  велосипед
пересесть. Но небо есть небо. И слушался французский самолетик идеально.
Черепанов заложил вираж. Потом еще один. Он хотел как следует  запомнить
местность.
   Внизу фигурки в пятнистых куртках опять выкладывали муляж ручья.
   Геннадий нырнул вниз и прошел  низко-низко,  над  самыми  верхушками,
отметив, что при правильном заходе и сборные домики на сваях, и  тяжелый
вертолет под маскировочными сетками вполне можно  засечь.  Если  заранее
знать, где искать.
   Панчо сердито рявкнул и махнул  в  сторону  солнца.  Давай,  мол,  на
маршрут. Черепанов кивнул и послал машину на восток, к океану.
 
*** 
 
   Реально лететь до берега было минут  двадцать  -  двадцать  пять,  но
Черепанов не торопился. И старался держаться пониже. У него уже сложился
примерный план действий. Основанный на том, что никто не станет стрелять
в пилота, пока самолет не  окажется  на  земле.  И  еще  на  беспечности
остальных коммандос, даже не потрудившихся пристегнуться.
   Полет в горах на небольшой высоте имел  то  преимущество,  что  из-за
постоянной  смены  направлений  непрофессионалу   было   крайне   трудно
отследить, насколько точно самолет придерживается маршрута. Даже  Панчо,
поначалу старательно таращившемуся на мелькающие склоны, через полчасика
это дело обрыдло. Задремал орелик.  А  самолет  тем  временем  продолжал
лететь.  В  общем  -  в  сторону  Атлантического  океана.  Но  при  этом
постепенно забирая все дальше и дальше к югу. Все дальше от предписанной
маршрутом Мексики и все ближе к тому месту, откуда несколько дней  назад
рванулся в воздух сверхскоростной истребитель-перехватчик МиГ-25.
   Когда впереди показался  океан,  Черепанов  отыграл  почти  четыреста
километров. Так что теперь он мог спокойно развернуться и взять курс  на
север.
   Надзиратель Панчо проснулся и заворчал, требуя, чтобы Черепанов  взял
дальше к морю. Черепанов проигнорировал.
   Внизу слева показалась полоска магистрали, пляж - и высотные  коробки
большого города.
   Панчо  вытаращил  глаза  и   некоторое   время   старался   осмыслить
происходящее. А Черепанов по плавной дуге  начал  разворачивать  самолет
влево. Его идея была проста, как грабли. Пока он за штурвалом, никто ему
ничего не сделает. А когда он посадит самолет на аэродроме,  с  которого
взлетел четыре дня назад, посмотрим, посмеют ли они  его  прикончить.  И
смогут  ли...  У  Геннадия  был  припасен  для  головорезов  Ляна  очень
неприятный сюрприз.
   Панчо  наконец  сообразил:  происходит  нечто  незапланированное.   И
возмущенно заорал. Черепанов проигнорировал. Панчо схватился за телефон.
Очевидно, его начальство высказалось достаточно недвусмысленно  -  Панчо
заорал еще громче, и остальные головорезы тоже завопили. Но  воплями  не
ограничились, а повскакивали с кресел и бросились к Черепанову. Это было
самое глупое, что они могли сделать. Потому что в следующий миг Геннадий
рванул штурвал на себя, и послушное изделие  французских  авиастроителей
вошло в мертвую петлю.
   Панчо заревел, как ошпаренный осел, швырнул в Черепанова телефоном  и
(полный придурок!) вцепился во  второй  штурвал.  Едва  не  угробил  всю
кампанию.  Самолет,  оказавшийся  под   углом   девяносто   градусов   к
поверхности океана, "сошел" с дуги, "клюнул" вперед в попытке  исполнить
фигуру высшего пилотажа,  называемую  "коброй".  Черепанов  оную  фигуру
выполнять умел, поскольку она очень эффективна, когда требуется, скажем,
"сбросить с хвоста"  прилипшие  ракеты  противника.  Да,  Геннадий  умел
выполнять "кобру", но исключительно на СУ-27 или СУ-35. А вот  маленький
гражданский самолетик...
   Они ухнули в штопор. В салоне  раздавались  вопли  и  грохот.  Что-то
трещало и ломалось.  Мир  вокруг  вертелся  и  опрокидывался.  Ошизевший
Панчо, в  первые  же  секунды  выпустивший  штурвал,  изверг  содержимое
желудка на прозрачный пластик фонаря и больше участвовать  в  управлении
машиной не пытался.
   Черепанов же изо всех сил  старался  выровнять  самолет.  И  в  конце
концов ему это удалось - на высоте  каких-нибудь  трехсот  -  четырехсот
метров. Все-таки Геннадий был летчиком экстра-класса.  Он  справился.  И
даже позволил себе оглянуться.  В  салоне  царил  полный  разгром.  Трое
"коммандос"  были  качественно  обездвижены.  Причем  один  -  навсегда:
размозженный череп с понятием "жизнь" несовместим. Что касается  других,
то с беглого взгляда определить, живы ли они, было затруднительно.  Зато
причина треска и грохота  выяснилась  с  первого  взгляда.  Таинственные
ящики. Эти уроды не потрудились закрепить их как  следует,  и  во  время
падения ящики тоже находились  в  состоянии  свободного  полета.  Внутри
салона.
   Пахло в кабине премерзко. Дерьмом и  блевотиной.  Ладно,  разберемся.
Самолет по-прежнему слушался, и Черепанов,  снизив  скорость,  развернул
его в сторону берега. Интересно, как  выглядели  с  земли  их  кульбиты?
Ничего, скоро он это узнает. Когда приземлится.
   Брошенный  Панчо  телефон  запищал  где-то  под   ногами.   Черепанов
исхитрился наклониться и подобрать его. Конечно, он не знал  испанского,
зато голос узнал без труда.
   - Хай! - сказал он. - Хау ду ю ду, чайна бастард? - У  Геннадия  было
как раз подходящее настроение, чтобы поговорить.
   Но человек, как  говорится,  предполагает,  а  располагает,  как  уже
Судьба.
   Очнулся Панчо. Очнулся,  поглядел  тупо:  сначала  на  приближающийся
берег. Потом развернулся и обозрел то, что творилось в салоне.  Затем  -
на Черепанова.
   В ошарашенном мозгу громилы-латиноса замкнуло.
   Он страшно оскалился и зашарил здоровой рукой,  отыскивая  кобуру.  И
таки нашел ее. И достал пистолет и выпалил в пилота. В Геннадия то есть.
Промахнулся. Выпалил еще раз. Попал. Куда-то. Штурвал  сразу  потяжелел,
самолет рыскнул. Черепанов выматерился и толкнул штурвал вперед. Самолет
нырнул вертикально вниз, ополоумевший стрелок уронил пистолет и повис на
ремнях... В следующий момент увесистый  ящик  пронесся  в  полуметре  от
Черепанова, задел металлическим углом шею  Панчо,  вспоров  ее  не  хуже
топора, обрушился  другим  углом  на  пластик  фонаря,  проломил  его  и
отправился в морскую пучину.
   Поток встречного воздуха яростно ударил в лицо  Геннадия.  Черепанов,
щуря слезящиеся глаза, тянул штурвал на себя. Самолет повиновался  очень
неохотно. Обороты двигателя упали до минимума, а через  полминуты  он  и
вовсе заглох. Голубая  скатерть  океана  стремительно  приближалась.  До
берега было не близко: километра три-четыре, но это как раз было хорошо,
потому что сажать самолет на песчаный пляж - самоубийство.
   Геннадий  кое-как  выровнял  машину,  постарался  предельно   снизить
скорость, выпустил закрылки... Черт, может быть  даже  удастся  удержать
самолетик на плаву.
   Не удалось. Хвостовая часть чиркнула по  поверхности,  и  пластиковое
брюхо самолета с силой ударилось о воду.  Черепанова  мотнуло  так,  что
затрещали ребра. В глазах потемнело. На миг он лишился  сознания,  но  в
следующий момент через пролом фонаря хлынула вода и привела  Геннадия  в
чувство. К счастью, хвостовая часть оказалась тяжелее,  и  нос  самолета
задрался.  Но  качественно  сработанная  машина  еще  несколько