яна Петровна,  -- высокопарно
поздоровался с нею Мешковский. -- Его сиятельство у себя?
   --  На кладбище, -- махнула шалью Татьяна Петровна. -- Все  там, только
вас ждут.
   --  Кого  хоронят?  --  деловито  осведомился  Мешковский,  извлекая из
багажника обшарпанный голубой чемоданчик и скромный букетик алых георгинов.
   -- Кассирову, -- ответила Татьяна Петровна и исчезла за дверью.
   Мешковский   провел   своих  спутников   мимо  правого  крыла   здания,
увенчанного  покосившимся  шпилем   (над  левым  возвышалось  некое  подобие
минарета), и их взору открылось родовое кладбище, где нашли вечное упокоение
многие поколения славного  рода  баронов Покровских.  Сейчас там  находилась
небольшая кучка людей, стоявших на краю свежевырытой могилы  вокруг  обитого
красной материей гроба.
   Чаликова  была  немного  знакома  с   поэтессой  Софьей  Кассировой,  и
неожиданная весть  о ее  кончине, конечно  же,  вызвала в отзывчивой Надиной
душе искреннюю печаль, но в гораздо большей  степени -- недоумение: по какой
причине Софью хоронят на родовом погосте баронов Покровских?
   Импозантного  вида  господин   во  фраке  приветственно  помахал  рукой
новопришедшим:
   -- Присоединяйтесь, господа! Только вас недоставало.
   -- Это и есть Иван  Покровский, --  пояснил рекламный агент Чаликовой и
Свинтусову. Надя кивнула, хотя с Покровским  она  тоже была знакома, правда,
еще меньше, чем с покойной Кассировой.
   --  Господа!  --  со  скорбной торжественностью  начал  свою  речь Иван
Покровский,  встав на краю разверстой могилы. -- Дорогие  друзья, мы сегодня
собрались  здесь, чтобы исполнить печальный  долг -- возвратить в лоно земли
замечательную  поэтессу  Софью Кассирову, которую смерть  вырвала  из  наших
рядов в момент наивысшего расцвета ее незаурядного таланта...
   Пока хозяин Покровских Ворот  произносил речь,  Надя украдкой наблюдала
за  участниками погребальной процессии  -- почти  всех  она знала как  ярких
представителей кислоярской  творческой  интеллигенции, плавно переходящей  в
богему.  Рядом  с  господином  Покровским  печально  сморкалась  в  платочек
кандидат   исторических  наук  баронесса   Хелен  фон  Ачкасофф  --  с  этой
неприметной с виду  дамой Чаликова делила  радости и невзгоды самого первого
своего  путешествия  в  Царь-Город  и  Белую Пущу.  Господин  Святославский,
слывший  в творческих кругах  гениальным,  но  непризнанным  кинорежиссером,
слушал надгробные речи не слишком внимательно и больше поглядывал  в сторону
скромного шведского стола, установленного неподалеку от свежей могилы. (Надя
не  без  удивления  отметила, что на столе не было напитков  крепче фанты  и
пепси-колы). Близ кинорежиссера  спиной к Чаликовой стояла  дама  в  черном.
Когда она полуобернулась  в сторону  Нади, та с изумлением узнала в ней саму
Софью  Кассирову.  Журналистка  удивленно  глянула  на  Мешковского,  и  тот
утвердительно кивнул.
   Решив уже ничему больше  не  удивляться, Надежда с интересом следила за
тем, как участники похоронного обряда своими силами опустили гроб в могилу и
засыпали ее, соорудив над местом упокоения скромный холмик.
   Когда процесс погребения завершился, господин Покровский махнул рукой в
сторону дома, и из открытого окна на втором  этаже загремела удалая ламбада.
Широким  жестом  скинув  фрак  и оставшись в  залатанных  джинсах  и  старом
свитере,  Покровский пригласил на танец Софью Кассирову, а следом  за ними в
вихре  ламбады  закружились  и  все   остальные.   Грациозно  отплясывая   с
Мешковским, Чаликова отметила, что для свежезахороненной покойницы Кассирова
танцевала весьма живо.
   Когда музыка смолкла, Кассирова провозгласила:
   -- Спасибо вам, дамы и господа,  за  светлую  память обо  мне! Чтобы не
оставаться в долгу, я хотела бы подарить вам свое новое стихотворение.
   -- Просим, просим! -- зааплодировали дамы и господа. Софья встала перед
свежим захоронением и замогильным голосом начала чтение:

   -- Я в древнем Египте была возлюбленной фараона,
   Но смерть его унесла своею злодейской рукою,
   И схоронили его, как подобает, в гробнице,
   И я, не в силах снести столь великой утраты,
   Свила веревку, чтобы повеситься на баобабе.
   Но сорвалась веревка, и молвил мне жрец Амона:
   "Лучше ты кинься к священным в Нил крокодилам".
   И вот я пошла на брега могучего Нила
   И, вставши задом к пирамиде моего фараона,
   Бросилась вниз, и подплыл крокодил священный
   И, прослезившись, вонзил в меня страшные зубы,
   И я умерла, не оставив имени даже...


   -- Ах, как трогательно! -- всхлипнул рядом с Надей господин Мешковский.
-- Это ее лучшее стихотворение, своего рода крокодилья песня.
   A  Кассирова, все  более входя  в  священный экстаз, продолжала  чтение
своей  гениальной поэмы,  завершавшейся удивительными  по  силе  вдохновения
строками:

   -- Идут верблюды -- привет фараону,
   Плывут крокодилы -- салют фараону,
   Летят ковры-самолеты -- виват фараону!


   Чтение сего шедевра Кассирова завершила под всеобщее рыдание, лишь один
Свинтусов ехидно, хотя и исподтишка, ухмылялся.  Обмакнув  платочком светлые
очи, господин Покровский провозгласил:
   -- A теперь, дорогие  дамы и господа, почтим память  покойницы скромною
тризной.  -- Хозяин подошел к  "шведскому столу" и разлил по кубкам  шипучую
фанту. -- Да будет ей наша хладная земля чревом нильского крокодила!
   --  Да будет!  --  мрачным  хором  отозвалось все  честное  собрание  и
опрокинуло первую чару.
   Хелен фон Ачкасофф подошла к Покровскому с бокалом "Спрайта":
   --  Ваше  Сиятельство,  давеча  вы  грозились   показать   мне   особые
каббалистические знаки  на обороте  памятника  вашей  двоюродной  прабабушки
баронессы Софьи Александровны...
   --  Да-да,  конечно,  уважаемая  госпожа  Хелена,  -- церемонно ответил
хозяин Покровских Ворот, и они удалились на другой край кладбища.
   Это  послужило  как бы  сигналом  для  гостей  -- господин  Мешковский,
опасливо озираясь,  открыл  свой голубой чемоданчик и извлек оттуда  бутылку
водки и банку пива, после чего вместе с Софьей Кассировой смешал оба напитка
в бокалах, и участники траурной церемонии быстро все это проглотили, закусив
скромными  бутербродиками  со  "шведского  стола".  После  "второй"  великий
кинорежиссер  Святославский затянул какую-то  песню в африканских ритмах,  а
Мешковский вскочил на ближайшее надгробие  и под африканско-ритмичные хлопки
присутствующих  принялся   осуществлять  обряд  стриптиза,  сбросив  сначала
галстук, затем пиджак, а затем и все остальное.
   Увлекшись происходящим,  Чаликова даже не  заметила,  как  стемнело,  и
огромная луна, взошедшая над мрачными башнями усадьбы, в потусторонних тонах
осветила картину поминок  по  Кассировой  с  обнаженно  танцующим  рекламным
агентом. Единственное,  что  удивляло Надю  --  это  отсутствие на  кладбище
самого господина Покровского.
   -- Хозяин не очень жалует  подобные мероприятия, -- объяснила баронесса
Хелен фон  Ачкасофф, неожиданно  оказавшаяся рядом  с Чаликовой. --  Но  что
поделаешь,  приходится  следовать традициям, ведь такие мистические похороны
происходили в усадьбе с середины девятнадцатого века.
   -- A откуда вы знаете? -- удивилась журналистка.
   --  Я историк! -- гордо приосанилась  баронесса. --  Подробные описания
этого  удивительного  родового обычая я  обнаружила  в здешнем краеведческом
архиве. Жаль, не все документы сохранились... Ай, что это?!
   Такое  восклицание вырвалось из уст кандидата  исторических наук, когда
сквозь пьяные вопли надгробной оргии явственно прогремел выстрел. Не обращая
внимания на забавы подгулявшего Мешковского и прочих поминаторов, Чаликова и
фон  Ачкасофф бросились на край погоста, где, по мнению баронессы, стреляли.
Поиски  оказались  недолгими  --   на  берегу  высохшей   канавки,  когда-то
отделявшей родовое кладбище от болота, в черном фраке ничком лежал наследник
славных баронов Покровских, и неверный лунный свет отчетливо позволял видеть
пулевую рану в затылке.
   -- Нет!!! -- вскричала баронесса
   "Вот  вам  и Иван-царевич, -- печально подумала Надя. --  Неужто теперь
Марфе так и  оставаться  веки-вечные  в лягушечьей  шкуре?  Боюсь, неспроста
это..."
   Ни слова более  не говоря, обе дамы  помчались  к дому, где в  коридоре
первого  этажа  их встретили супруги  Белогорские,  уже знакомая нам Татьяна
Петровна  и  Семен  Борисович  --  высокий сутуловатый  человек в  несколько
старомодном сюртуке.
   --  Татьяна Борисовна... Семен  Петрович... Там, там... --  запричитала
баронесса.
   -- Подождите, Хеленочка, сейчас позовем хозяина, -- перебила ее Татьяна
Петровна,  но  тут  по   скрипучей  деревянной  лестнице  со  второго  этажа
собственной персоной  спустился  Иван Покровский.  На  нем  был  все  тот же
старенький свитер, а в руках он держал гусиное  перо и мелко исписанный лист
бумаги.
   --  Вы  живы?!  --  хором  удивились  баронесса  и  Чаликова.  Иван  же
Покровский ничуть не удивился:
   --  Извините, что покинул вас  в самый  разгар поминок.  Тут  на  меня,
знаете ли, снизошло вдохновение  -- вот послушайте. -- И господин Покровский
с чувством зачитал:

   -- O нет, не дорожи любовью мертвеца,
   Прошедшего свой век нелегкий до конца
   Достойной поступью велением Творца.
   Что есть любовь и жизнь? -- один лишь прах и тлен,
   Чреда ненужных чувств, да низкой страсти плен...


   -- Значит, это были не вы! -- догадалась Чаликова. -- Ах, извините, что
перебила.
   -- Да ничего страшного. -- Покровский свернул листок в трубочку и сунул
перо за ухо. -- В каком смысле не я?
   -- Не вы лежите  с пулей в  голове на краю кладбища,  -- пояснила Хелен
фон Ачкасофф.
   -- A, так это, наверное, призрак бедной Аннушки, -- сообразил помещик.
   -- Нет-нет, -- учтиво возразила баронесса, -- если бы  явился  Аннушкин
призрак, то  мы  не  стали бы  отрывать  вас  от творчества.  Там  настоящий
покойник, и по фраку мы определили в нем Ваше Сиятельство...
   -- Вы уверены? -- Поэтическая отрешенность нехотя  сползла с лица Ивана
Покровского. --  Что ж,  будем  действовать.  Семен  Борисович,  если вас не
затруднит,  садитесь  на  "Мерседес" господина Мешковского  и привезите сюда
доктора Владлена Серапионыча, а вы, Татьяна Петровна, звоните  в угрозыск --
может быть,  к утру приедут. -- C этими словами новохозяин  Покровских Ворот
быстро двинулся на кладбище, так что дамы едва за ним поспевали.
   Стараясь не  наступить  на  госпожу  Кассирову  и  ее поминальщиков,  в
живописном  беспорядке  мертвецки валявшихся среди  могил, они добрались  до
того края кладбища, где лежал убитый.
   --  Очень  странно  --  фрак  мой,  а  во фраке  как  будто  не  я,  --
глубокомысленно изрек поэт.
   --  Если бы Ваше Сиятельство не бросали  его где попало, то фрак был бы
на вас, -- с некоторым раздражением заметила баронесса.
   -- Ага,  -- хмыкнул Покровский. -- A я -- на его месте. -- Тут  на челе
поэта  вновь  явилось клеймо вдохновения, и он  принялся экспромтом  слагать
вирши:

   -- Лежащий предо мною прах печальный --
   Кто б ни был ты, несчастный мой двойник,
   Тебя оплачу песнью поминальной...

   --  Госпожа  Чаликова,  у  вас не найдется  подходящей  рифмы  к  слову
"двойник"? -- запнувшись  на  последней  строчке,  спросил поэт.  Надя  чуть
подумала и на одном дыхании выпалила:


   -- Тебя оплачу песнью поминальной,
   Хоть был при жизни Свинтусов ты Ник!

   -- O-о, недурно! --  похвалил  Покровский. -- Вам  бы, дорогая  госпожа
Чаликова, в молодые поэтессы податься. A кстати, что это за Свинтусов Ник?
   -- Мой коллега-журналист, мы приехали сюда вместе с ним и с Мешковским.
Не знаю, почему вдруг у меня вырвалось это имя! А кстати, где он?..
   --   Ничего  не  случается  просто  так,   --  назидательно  промолвила
баронесса.  --  Нет-нет,  это  не   фатализм,  а  закон  истории...  Давайте
перевернем его и посмотрим.
   -- Ни  в коем  случае! -- воспротивилась  Надя, изрядно  образованная в
вопросах следственной  практики.  -- Не  будем ничего трогать до следователя
или хотя бы доктора.
   Свет  фонарика и легкое покряхтывание среди родовых надгробий указывало
на  то,  что  прибыл доктор  Владлен Серапионыч.  Он  был  в  легком пальто,
накинутом  прямо  на  исподнее.  Следом  осторожно  ступал  его ветеринарный
коллега Семен Борисович Белогорский.
   --  Вот,  привез  доктора,  --  сообщил  Семен  Борисович.   -  Теперь,
Серапионыч, вам карты в руки.
   --  Ну, где тут наш дорогой покойничек? -- радостно вопросил доктор. --
A-а, Наденька, очень приятно, что и вы здесь.  Баронессе -- мое почтение. Ну
и, разумеется, достославному хозяину.
   -- Между  прочим,  Владлен  Серапионыч, именно достославного хозяина мы
собирались  оплакивать,  обнаружив  покойника,  --  заметила  баронесса  фон
Ачкасофф.
   --  Ах  да,  фрак,  ну  и  все  такое,  --  пробормотал  доктор,  ловко
переворачивая  убитого  на спину. --  Доиграетесь  вы, батенька,  однажды  с
вашими веселыми похоронами...
   -- Это он! -- вскрикнула Надя. -- Свинтусов!
   -- Какой свинтус?  -- не расслышал Серапионыч. --  Свинтусы  --  это по
части Семена Борисыча.
   -- Да нет, журналист Ник Свинтусов, -- пояснила Чаликова.
   --  A-а. Ну  что ж,  мертвые  журналисты --  это уже по моей  части, --
доктор перевернул труп на прежнее место.  -- Думаю, переносить его в дом  не
стоит, пускай полежит до приезда милиции. Место тихое, уютное...
   --  Вот   с  милицией   возникла   проблема,   --  озабоченно  произнес
Белогорский. -- Супруга пыталась позвонить, да опять что-то со связью.
   -- У нас телефон еще с совхозных времен остался, -- пояснил Покровский.
--  Удивляюсь, как  он  при  нашей  разрухе  иногда еще  и  работает. Ну что
поделаешь, утром позвоним из Заболотья. Был бы мобильный...
   -- А ведь мобильный телефон был у него, -- осенило  Надю. -- Ну, у Ника
Свинтусова.  -- И  с  этими словами  она безошибочно извлекла у покойника из
кармана мобильник. -- Посветите, пожалуйста.
   В неверном свете фонарика Надя набрала "ноль-два":
   --  Милиция? Тут  вас беспокоят из Покровских Ворот... Они  спрашивают,
где это, -- обернулась Чаликова к Ивану Покровскому.
   -- Вблизи Заболотья,  десять  верст  по Северному  тракту, --  поспешно
пояснил тот.
   --  Десятый  километр Прилаптийского шоссе, около Заболотья, -- сказала
Надежда в  трубку.  --  У  нас  тут  убийство.  Погибший  --  журналист  Ник
Свинтусов... Да-да, из  огнестрельного оружия... Преступник скрылся. Хорошо,
будем  ждать...  --  Надя  выключила  телефон  и  положила  его на ближайшее
надгробие. -- Обещали быть с утра и просили ничего не трогать.
   --  Ну вот и  прекрасно, --  подытожил  Иван Покровский.  --  То  есть,
конечно, ничего прекрасного, но, как бы там ни было, давайте, пройдем в дом.
   --  A как  же покойник? --  спросила  баронесса. -- Может быть,  я  его
покараулю?
   -- A я вам составлю компанию, -- предложила Чаликова.
   -- Это  было  бы  очень  любезно  с  вашей стороны, -- кивнул  владелец
Покровских  Ворот.  -- Я вам принесу  горячего  чаю и  что-нибудь  покушать.
Идемте, доктор, вам тоже надо согреться.
   Оставшись   втроем  с  баронессой  и   Свинтусовым   (если  не  считать
Мешковского  и прочих  гостей, по-прежнему  валявшихся  среди  могил),  Надя
поудобнее устроилась на полуразвалившейся каменной скамеечке и спросила:
   --  Уважаемая госпожа  фон  Aчкасофф, вы, кажется,  самый благоразумный
человек  из всех, кого я встретила в  Покровских Воротах. Скажите  мне  ради
всего святого, что все это значит?!
   Баронесса, сидевшая прямо  на траве, прислонившись спиной к  памятнику,
начала повествование:
   -- Видите  ли,  Надежда,  чтобы  понять,  что  здесь  происходит, нужно
углубиться в  историю на двести лет назад и  проследить  истоки и генеалогию
баронов  Покровских. -- Похоже, кандидат исторических наук  всерьез оседлала
своего Буцефала, и  в  ее речи зажглась  неподдельная искра. -- Первый барон
Покровский,  Савва   Лукич,  появился   в   здешних   краях  в  самом  конце
восемнадцатого века, в царствование императора Павла Петровича. Кстати,  вон
там  его  склеп,  -- указала  баронесса на  приземистое  мрачное  сооружение
неподалеку.
   -- Довольно странное сочетание, -- заметила Чаликова, -- Покровский, да
еще Савва Лукич -- и вдруг барон.
   -- Да-да, --  кивнула госпожа историк. -- Барон  Дельвиг,  барон  Корф,
барон  Врангель,  баронесса  фон  Ачкасофф... Но  я докопалась  и до  этого.
Поручик Савва Покровский служил в Гатчинском Его Величества полку, и однажды
Павел, увидев его, сказал:  "Чего ты  на меня  уставился, как барон на новые
ворота?".  "Вероятно, Ваше Величество  желали  сказать "баран"?"  --  учтиво
переспросил поручик. "Царское слово свято, --  заявил  император,  -- отныне
будешь бароном".  C  этими словами Государь пожаловал поручику надел земли в
Кислоярском  уезде,  куда Савва Лукич и отбыл, уйдя в отставку  вскоре после
кончины Павла Петровича. Здесь он построил эту усадьбу, которую так и назвал
--  Покровские  Ворота.  Баран  стал  символом  рода  и  элементом фамильной
геральдики,  а  выражение  "Чего глядишь,  как  баран на новые  ворота?"  --
девизом баронов Покровских.
   -- Ну и ну! -- удивленно выдохнула Надя. -- A что же было дальше?
   --  Дальше  было все  как  полагается  --  Савва Лукич женился,  вел  в
Покровских  Воротах  хозяйство,  растил  детей, иногда  выезжал  в Москву  и
Петербург  и скончался  в  1865  году, почти девяноста лет от роду. Вот  еще
любопытный штришок -- в архивах сохранились сведения  о  том,  что он был не
чужд высоких искусств и даже покровительствовал талантливым поэтам.
   --   Ну   а  что   же   другие   представители   рода   Покровских?  --
поинтересовалась журналистка. Баронесса вздохнула:
   --  A  вот  тут  начинаются  жуткие  вещи.  Кажется,  Савва  Лукич  был
единственным  из  баронов  Покровских,  кто  умер  своей смертью.  Как будто
какой-то жестокий  рок преследовал эту семью, и первой жертвой стала супруга
Саввы  Лукича --  Наталья Кирилловна, совсем еще молодая женщина  и, судя по
сохранившемуся портрету,  редкая  красавица. И  вот  однажды она  исчезла --
совершенно бесследно, и никто ее больше никогда не видел. Это случилось, дай
бог памяти, в конце двадцатых годов,  а в пятидесятые ее призрак появлялся в
усадьбе.
   -- Призрак?! -- чуть не подпрыгнула на скамейке Чаликова.
   -- Ну да, самый обыкновенный призрак, каковые водятся в старых замках и
усадьбах,  -- подтвердила баронесса. --  Да  вы  не волнуйтесь  так, Наталья
Кирилловна  являлась  недолго.  Один  чернокнижник посоветовал Савве  Лукичу
устроить  символические  похороны супруги, и это  подействовало  --  призрак
больше не  являлся. Но с тех  пор подобные псевдопохороны стали в Покровских
Воротах  традицией  --  то,  что   вы  видели  сегодня,  как  раз   является
возрожденным обычаем Покровских. Ну а о том,  что произошло с дочкой и сыном
Саввы  Лукича  и Натальи Кирилловны, я  не  хочу  и рассказывать. Во  всяком
случае, не сейчас и не здесь, ночью, среди могил и в обществе мертвеца.
   -- Ну пожалуйста, дорогая баронесса, расскажите хоть что-нибудь, пускай
не  самое  страшное,  --  стала  упрашивать  Чаликова.  Чисто  журналистская
любознательность не оставляла ее и в самых экстремальных условиях.
   -- Ну ладно,  -- согласилась госпожа историк. -- Вот, например,  сейчас
мы  с вами сидим  на могиле  барона  Николая Дмитриевича  Покровского, внука
Саввы Лукича.  Между  нами говоря, далеко  не  лучший представитель славного
рода, и  за все  свои  нехорошие  дела  он  заслужил  прозвище Свинтус.  Еще
известно, что  он был  большой охотник  до деревенских  девок и назначал  им
свидания ночью на болотах. И вот однажды ночью...
   Баронесса  прервала  рассказ,  так как  к  ним  по  кладбищу, осторожно
переступая через участников похорон Кассировой, включая саму Софью, шел Иван
Покровский. Он  держал чайник, маленькую бутылочк