и из квартиры госпожи
Кассировой  душераздирающий  вопль,  а   когда  прибежали,  то   застали  ее
бесчувственно лежащей на полу. Мои уважаемые коллеги несколько дней пытались
вывести госпожу Кассирову из шокового  состояния, а когда  убедились в тщете
своих усилий,  то  позвали  меня. Ну, я дал  ей понюхать  свою скляночку, --
Серапионыч самодовольно похлопал себя по сюртуку, -- и результат не замедлил
сказаться. Пациентка тут же пришла в себя и поведала мне о том, что же с нею
случилось.  Ну а я так понял, что это дело,  дорогой Василий Николаевич, как
раз для вас!
     -- Ну и в чем же дело? -- теперь уже чуть нетерпеливо спросил Дубов.
     -- Ах! -- трагически закатила глаза Кассирова. -- Дело в том,  что меня
обманули на крупную сумму.
     -- Я вам сочувствую, -- вздохнул Василий, -- но чтобы помочь, мне нужны
более конкретные данные. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?
     Софья молчала, как бы прикидывая, что  стоит говорить  сыщику, а о  чем
лучше было бы все-таки умолчать. Неловкую паузу прервал Серапионыч:
     -- Дорогая  госпожа Кассирова,  Василию Николаевичу вы можете  доверять
так же всецело, как и мне. И даже еще всецелее.
     -- Да-да, конечно, -- кивнула Кассирова. --  Но я, право же, теряюсь, с
чего начать...
     -- Начните с начала, -- предложил Василий.
     -- В  общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, -- нехотя
заговорила Софья, -- а этот мерзавец всучил мне...
     --  Ну, о  том, что  он  вам  всупонил, меня  уже просветил доктор,  --
хладнокровно  перебил детектив. -- Расскажите, госпожа Кассирова, что это за
ценные бумаги. -- Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая -- говорить
или не говорить. -- Может быть, облигации или  акции какого-то  предприятия?
-- Софья  покачала головой.  -- А, догадался!  -- немного театрально хлопнул
себя  по  лбу Василий. --  Недавно  в печати пронеслись слухи  об  очередном
компромате на нашего Президента...
     -- Нет-нет, ну что вы! -- испуганно возмутилась Кассирова.
     -- Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать,  --  снова
вмешался Серапионыч. -- Расскажите ему все как есть.
     --  Ну  ладно,  --  наконец-то  решилась  Кассирова,  --  речь  идет  о
культурных ценностях,  имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену.
Недавно  я разбирала наш семейный архив  и, кроме всего  прочего, обнаружила
там  письма   Тургенева,  писанные  к   моей  прабабушке  Татьяне  Никитичне
Каменецкой.  Вообще-то  в  нашей  семье  действительно  ходили   предания  о
знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но  только из этих  писем и
еще  из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства  она  к нему питала.
Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем,  хотя
он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
     -- Так что же, значит, вы  решили продать письма Тургенева?  -- уточнил
Дубов.
     -- Я не хотела! -- чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе
Дубова осуждающие нотки. --  Но обстоятельства вынудили меня...  Он  обещал,
что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
     -- А вы, как я  понимаю, литературный профессионал,  -- не без ехидства
заметил Дубов.
     -- Василий  Николаич, ну  зачем вы  так, -- с упреком  покачал  головой
Серапионыч. -- Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы...
     --  Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, -- перебила Кассирова,
-- и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы
издать собрание своих избранных произведений.
     --  Да  уж,  причина более чем  уважительная, --  старательно изображая
сочувствие, вздохнул Василий.
     -- Господин Дубов,  -- патетически подхватила поэтесса, -- выход в свет
моего собрания целиком  зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги,
то моя лучшая  поэма "Смерть  на Ниле"  будет  открываться посвящением лично
вам!
     И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула
во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:

     -- Это было давно, это было в Древнем Египте,
     В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.
     Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,
     Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.
     Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,
     Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,
     И стала мне жизнь постыла, любви лишенной...

     Конечно,   Василий   Николаевич  был  наслышан   о  гениальности  Софьи
Кассировой, но он  и в страшном  сне представить не мог, что ее гениальность
приняла  именно  такие формы и  размеры. А  мысль о  том,  что  эти стихи  в
публикации  будут связаны с  его, Дубова, именем,  заставила сыщика невольно
застонать.  Поэтесса  приняла его  постанывание  за знак  одобрения  и  даже
восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:

     -- И вот однажды, молясь в опустевшем храме,
     Я услыхала голос, и этот голос промолвил:
     "Будет тебе за любовь за твою награда.
     Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато
     В месте надежном, и стражей надежных приставил
     На берегу священном священного Нила,
     А сторожами поставил двух крокодилов священных...

     Больших трудов  стоило Василию  вклиниться  в бурный поэтический поток.
Воспользовавшись  эффектной  паузой  после  слов  "Чу!  Идет  жрец  Омона!",
детектив  попытался  вернуть  Кассирову  со  знойных брегов  древнего Нила в
прозаичную Кислоярскую действительность:
     --  Госпожа   Кассирова,  будьте  любезны,  расскажите,  как   все  это
случилось.
     --  Ах да, извините,  я  несколько  увлеклась, -- смущенно  проговорила
Кассирова,  грузно опускаясь  на стул. -- Вы  понимаете, Василий Николаич, я
раньше никогда не занималась продажей  культурных ценностей. Я отправилась к
"стенке" -- ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами...
     -- Да уж, Егор  Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не  дойдут
до этой "стенки", -- как бы между прочим заметил Василий.
     --  Что же  дурного  в  том, что  художники  продают  свои картины?  --
удивился Серапионыч.
     -- Если  бы художники, --  махнул рукой Дубов,  -- и если бы свои. Там,
знаете ли, такие делишки  проворачиваются, что просто  ахнешь.  Например, не
так  давно  один  якобы  художник продал якобы  за  десять долларов  картину
"Пастушок с огурцом", и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как
яркий  образчик постсоветского  кича.  А оказалось, что  под  верхним  слоем
скрывался  Рембрандт,  похищенный  из  одной  частной коллекции!..  Впрочем,
пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
     -- Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать,
кому я  могла бы продать ценные рукописи, а  они мне  -- дескать, что вы, мы
только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.
     -- Просто они к незнакомым относятся настороженно, -- заметил Дубов. --
Должно  быть,  приняли  вас за агента  милиции или ОБХСС. А вообще они  хоть
черта готовы купить и продать, лишь бы "навариться".
     --  Тогда я присела  на скамейку и стала думать, что  делать дальше, --
продолжала Кассирова.  --  А на скамейке  как  раз пил  пиво  бедно какой-то
одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.
     -- И вы предложили ему выгодную сделку?
     -- Нет-нет, поначалу  я вообще приняла его за забулдыгу, который мается
"после  вчерашнего".  Но  он  сам  со мною заговорил  --  сначала  предложил
угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.
     --  Вот как!  --  хмыкнул  Серапионыч.  А Дубов  что-то черкнул себе  в
блокнот.
     -- Да-да,  и этот  человек проявил немалую осведомленность в творчестве
кислоярских  поэтов, а в особенности хвалил стихи Софьи Кассировой. Когда же
я не  выдержала и сказала, кто  я, то он тут же бросился целовать мне руки и
попросил дать автограф. Проклятый обольститель!
     --  Ну понятно, -- усмехнулся Василий, -- и тогда вы совсем  растаяли и
рассказали ему о бабушкиных письмах.
     --  Увы, --  трагически развела руками Софья. -- Вы ведь  знаете, какие
мы, люди искусства, доверчивые и непрактичные!
     "Как же, слышали мы эти сказки", подумал Василий, а вслух спросил:
     -- И на чем же вы с ним столковались?
     --  На том, что он  найдет покупателя, который  приобретет десять писем
Тургенева за  сто тысяч долларов. Правда, десять тысяч  он выговорил себе за
посредничество.  -- Поэтесса  тяжко вздохнула. -- Назавтра он позвонил мне и
сказал, что готов хоть сейчас забрать письма и передать мне девяносто тысяч.
Однако я... -- Кассирова замялась.  --  В общем, я  попросила, чтобы он свел
меня с покупателем напрямую.
     -- Зачем?  -- удивился Василий.  -- Разве  вам  не  все  равно, от кого
получить деньги?
     --   Н-нет,   --  покачала  головой  поэтесса.  --  Понимаете,  Василий
Николаевич,  это ведь  все-таки семейная реликвия, к  тому  же  связанная  с
именем самого Тургенева, и я должна была знать, в чьи руки она попадет.
     -- А, ясно, -- кивнул детектив. -- Дальнейшее я представляю по рассказу
доктора:  вы встретились с покупателем в кафе,  передали ему  письма, он вам
отдал чемоданчик с долларами, а они оказались самой примитивной "куклой".
     Софья лишь скорбно вздохнула.
     --  Ну  хорошо, а вы могли бы описать  этого "покупателя"? -- продолжал
детектив свои расспросы.
     -- О да,  конечно!  --  тут  же  подхватила  Кассирова.  -- Весь  такой
солидный, в красном пиджаке, с цепями, с "мобильником"... И галстук такой...
     -- А его лицо вы запомнили?
     -- Лицо? Да  вроде самое обычное.  Но  зато очки  в  золотой  оправе. И
перстни один другого краше...
     -- Понятно-понятно, -- перебил Дубов. -- Но он, кажется, был на машине?
     -- Да-да, черный "Мерседес"  с затемненными стеклами, --  с готовностью
сообщила потерпевшая.
     -- А  может быть, вы запомнили и  его номер?  -- уже  почти  безнадежно
спросил Василий.
     --  Конечно,  запомнила!  -- вскричала  Софья.  --  Он  оказался  очень
запоминающимся -- две шестерки и две восьмерки.
     Однако это сообщение у частного детектива особого восторга не вызвало:
     -- М-да, две шестерки и две  восьмерки.  Совершенно верно.  Вы, госпожа
Кассирова,  наверняка видели  этот  "Мерседес"  много раз,  только  обращали
внимание не  на  номер,  а на всякие  воздушные шарики, цветочки и свадебные
ленты, коими он  обычно бывает украшен. В общем, ваш "Мерседес" 66-88  -- из
бюро  добрых  услуг. А "покупатель",  видать,  не дурак, умеет пыль в  глаза
пустить.  Возьмем хоть его "прикид" --  вы прекрасно  запомнили его  пиджак,
цепь, мобильник  и  прочие прибамбасы,  а  на  лицо  внимания  не  обратили.
Впрочем,  похоже,  что  все  эти  аксессуары  --  такая  же  "липа",  как  и
"Мерседес".
     -- Так ведь  это же  замечательно! -- возликовал  Серапионыч. -- Теперь
нам остается узнать в  бюро добрых  услуг, кто арендовал "Мерседес", и брать
его тепленьким!
     -- Не думаю, что он взял "Мерседес" на свое имя, -- с сомнением покачал
головой Дубов. -- Хотя, конечно, и это направление нужно отработать.
     -- Значит, вы согласны мне помочь? -- обрадовалась Кассирова.
     -- Я должен подумать, -- уклончиво ответил Дубов. -- Госпожа Кассирова,
как  я  понял,  вы  собирались  продать  десять  писем   Тургенева  к  вашей
прабабушке. И это все, чем вы располагаете?
     -- Да нет, не  совсем. Всего их сохранилось...  м-м-м... двенадцать. Но
два я решила оставить как семейную  реликвию.  --  Софья извлекла из сумочки
несколько бумаг. -- Вот одно из них. Вернее, ксерокопия. Если желаете, я вам
его зачитаю.  -- И, не дожидаясь изъявления  желаний, принялась с выражением
читать:
     -- "Баден-Баден, Шиллерштрассе 7. Среда, 22/10 мая 1867.
     Не  могу  и  выразить, Татьяна Никитична,  сколь  порадовало  меня Ваше
письмо, как всегда и умное и дельное. Рад, что у Вас  все в порядке и что Вы
среди забот о  хозяйстве  и  детях  изыскали  время  не только  прочесть мою
повесть,  но  и высказать о ней свое мнение. (Речь идет  о романе  "Дым", --
пояснила Кассирова).  Читая Ваши замечания, я об одном  сожалел -- что Вы не
ознакомились с  книгой в  рукописи, ибо  с  большинством  Ваших  замечаний я
вполне согласен, но увы -- теперь уже поздно что-либо поправить.
     Относительно Потугина не могу с Вами до конца согласиться -- его я ввел
в повесть намеренно и ничуть об этом не сожалею. Как я и ожидал, на него все
набросились,  и  очень  рад  этому   --  особенно  теперь,   в  самое  время
всеславянского опьянения.  (Почти  такими же словами Иван Сергеевич пишет об
этом  двумя  неделями  позже  Писареву,  --  добавила  Кассирова).  Впрочем,
известный Вам милейший Павел  Васильевич Анненков грозится  написать большую
статью  с  обстоятельным разбором  "Дыма",  каковую  Вы, Татьяна  Никитична,
сможете прочесть в одном из ближайших номеров "Вестника Европы".
     Как жаль, что мы с Вами столь  содержательно беседуем в письмах и столь
же редко видимся  лично. Если Вы все же надумаете отправиться  в Европу,  то
непременно отпишите мне -- я несказанно буду рад увидать  Вас и  насладиться
Вашим всегда дельным и умным разговором.
     Засим желаю Вам, дорогая Татьяна  Никитична, всяческого счастья и удачи
в делах  как личных, так  и в хозяйственных.  Кланяюсь Вашим милым  деткам и
крепко жму руку Вашему супругу Александру Николаевичу -- охотится ли он, как
прежде, с Дианкой на тетеревей?
     Остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев".

     -- Да-а, -- вздохнул Серапионыч по окончании чтения, -- Иван Сергеич  и
в эпистолярном жанре столь же хорош, как и в обычной прозе.
     -- Архив оказался весьма обширным, -- продолжала Кассирова, -- и, кроме
прочего, я там обнаружила  дневник, который  прабабушка вела долгие годы  --
полтора  десятка  тетрадей.  Уж  не  знаю   почему,  но  Владлен  Серапионыч
предположил, что он может вас заинтересовать, и прихватила с собой последнюю
тетрадь, неоконченную. -- Софья протянула Василию пожелтевшую тетрадку.
     -- Вы позволите мне  пока оставить  ее  у  себя? -- попросил  Дубов. --
Знаете, доктор прав -- иногда установить  истину помогают совсем неожиданные
предметы и обстоятельства. -- Детектив бережно отправил тетрадку в стол.
     -- Василий Николаевич, так вы согласны взяться за мое  дело? -- еще раз
настойчиво спросила Кассирова.
     -- Я должен подумать, -- вздохнул сыщик.  -- Прямо  и не знаю, с какого
бока приняться -- зацепок слишком уж мало. Разве что этот посредник...
     -- Завтра я с ним встречаюсь, -- вдруг заявила Кассирова.
     -- Вот как? -- насторожилился детектив. -- Где и когда?
     -- В полдень, в кафе "Кислоярочка".
     Василий задумался:
     -- Конечно, я мог бы  туда придти, но вряд ли из этого получится что-то
путное -- возможно, он меня знает в лицо.  И если ваш  посредник в сговоре с
"бизнесменом", то они наверняка тут же  "залягут на  дно". Впрочем, возможны
любые варианты.  Знаете,  госпожа Кассирова, сегодня я все обдумаю  и завтра
вам позвоню.
     --  Буду ждать! --  Обрадованная  Кассирова подхватила сумочку и  стала
пробираться  к  двери.  -- Надеюсь на  вашу  помощь.  До  свидания,  Василий
Николаич. До свидания, доктор.
     --  Надеюсь, до скорого, -- кивнул Василий. Серапионыч вскочил со стула
и галантно поклонился, приподняв воображаемую шляпу.
     Когда  дверь  за посетительницей закрылась,  Василий Николаевич неспеша
встал из-за стола и подошел к другой двери, ведущей в небольшую комнатку при
сыскной конторе,  которую он именовал "девичьей". На  сей раз  она полностью
оправдала  свое  название, так как  дверь,  стоявшая в течение визита  Софьи
Кассировой чуть  приоткрытой, отворилась  шире, и кабинете появилась молодая
женщина.
     -- Вот так сюрприз, -- пробормотал доктор.
     -- Владлен Серапионыч, позвольте  вам представить мою  новую  помощницу
Надежду Чаликову, -- довольный произведенным эффектом, сказал Дубов.
     --  А, здравствуйте,  Наденька,  -- приветливо  раскланялся Серапионыч,
будто был  знаком в нею  по меньшей мере  сто лет. -- А я вас именно такою и
представлял. Василий Николаич про вас мне все уши прожужжал...
     --  А  вы,  стало  быть,  и есть  тот  доктор Серапионыч,  о  котором я
наслышалась столько всякой жути, -- рассмеялась Надя.
     Доктор   хотел  было  возразить,  что   слухи  о   его  "жути"   сильно
преувеличены, но Василий сразу приступил к делу:
     -- Надя, вы слышали наш  разговор  с госпожой  Кассировой  от начала до
конца. Что вы со своей стороны могли бы сказать по этому делу?
     --  По делу  пока  ничего,  -- призналась  Чаликова, --  но  собственно
госпожа Кассирова показалось мне дамой весьма неискренней и  даже более того
-- элементарно корыстолюбивой.
     --  Это  ваша  журналистская  интуиция?  --  спросил  Дубов,  удерживая
Серапионыча,   который  уже  собирался  броситься  в  бой  на  защиту  своей
пациентки.
     -- Не только, --  чуть подумав, ответила Надя. --  Ясно  видно, что она
что-то  скрывает,  или,  скажем так,  недоговаривает.  Она пришла к  вам  за
помощью, а  вам  приходилось  чуть  не клещами  вытаскивать  у нее слово  за
словом.  И  потом,  торговать  личной  перепиской  собственной   прабабушки!
По-моему, это уж просто верх бесстыдства.
     -- Но ведь она же продала не все письма,  -- не выдержал доктор. -- Две
штуки оставила.
     -- Думаю,  что больше, -- не задумываясь  заявила  Надя. -- И  поверьте
мне,  отнюдь   не  как  семейную  реликвию.  Если  об  этих   десяти  узнает
общественность и в  печати поднимется шумиха  --  как же, обнаружили  доселе
неизвестные автографы Тургенева! --  то за каждый новый  материал  Кассирова
уже будет получать все больше, в зависимости от степени сенсации. А кончатся
письма, так и бабушкины дневники в ход пойдут.
     -- Вы, сударыня, просто  предубеждены к госпоже Кассировой, -- с обидой
произнес  Серапионыч. -- А ведь она поэтесса,  и деньги ей нужны для издания
своих произведений.
     --  Судя  по  ее  крокодильским  стишкам,  госпожа Кассирова  такая  же
поэтесса, как  я -- космонавт, --  парировала Надежда. --  И  если  этим она
собирается потчевать читателей...
     --  Вы ничего  не  понимаете в поэзии! --  выкрикнул Серапионыч. Тут уж
Василий,   почувствовав,   что   дискуссия    вот-вот   сойдет   с   рельсов
конструктивности, решил вмешаться:
     --  Наденька,  да вы не  обижайтесь на доктора -- он всегда так: хоть и
понимает, что не прав, но продолжает спорить из упрямства.
     Серапионыч с мнимо уязвленным видом замолк, а Надя продолжала:
     -- Да я и не обижаюсь. В конце  концов, может быть, доктор и прав --  я
действительно не  ахти какой знаток поэзии. Но  меня несколько смутила форма
сделки.  Казалось  бы, не  все ли  равно,  от кого  получить  деньги  --  от
покупателя или от посредника? И  я понимаю, почему  Кассирова так настаивала
на  личной  встрече  с  "бизнесменом".  Она  надеялась,  получив  сто  тысяч
наличными, каким-то образом "кинуть" посредника: или вообще не  отдавать его
десять процентов, или отдать только часть.
     -- Нельзя так  дурно  думать о людях, Наденька, --  укоризненно покачал
головой доктор. -- Василий Николаич, скажите хоть вы свое веское слово!
     -- Знаете, Надя, мне ваши выводы кажутся все-таки несколько поспешными,
-- раздумчиво сказал Дубов, -- хотя в некотором резоне им не откажешь.
     -- Во всяком случае, на вашем месте помогать  Кассировой я бы не стала,
-- резюмировала Надя.
     --  М-да, пожалуй, --  вздохнул детектив, -- но дело, к сожалению, не в
одной Кассировой. На  свободе опасный мошенник, который не только обманывает
людей,   но   и   дискредитирует  честных   бизнесменов,  которых   все-таки
большинство.
     При этих словах Серапионыч, не выдержав, громко фыркнул.
     --  Поэтому,  Наденька, я  прошу  вашей помощи,  --  строго  глянув  на
доктора, продолжал Дубов, -- и не столько госпоже Кассировой, ск