вич.
   -- Да, не густо, --  с  сожалением констатировал король. -- Господа,  я
понимаю, что это очень личное. И если кто-то хотел бы сообщить что-то важное
не при всех, то милости прошу -- я буду у себя.
   Король  уже поднялся было, чтобы  покинуть  трапезную,  но тут со стула
вскочил Диоген:
   -- Хватит делать  вид, что мы не при чем! Все мы виноваты  --  все  его
ели!  И какая разница,  кто  довел  это подлое дело  до конца.  -- Диоген  в
возбуждении влил в себя бокал вина и резко опустился на место.
   -- Про себя говорите, а остальных не  впутывайте, -- проворчала госпожа
Сафо.
   -- Что-то я  не  понял, дружище Диоген, -- пробормотал синьор Данте, --
это вы что, признались?
   A Диоген, как-то неожиданно ссутулившись, тихо прочел:

   -- Отшумев, растаяла в тумане
   Буря, бушевавшая в стакане,
   И душа по-прежнему чиста,
   Трепетно внимающая звуку,
   Как рука, сжимающая руку.
   Как к устам прижатые уста.
   Мы все ищем зыбкую свободу,
   Все мутим измученную воду,
   Но за штормом вновь приходит штиль,
   Оставляя после урагана
   Муть на самом донышке стакана
   И в карманах ветер, соль и пыль.


   -- Да, такого поэта  съели,  -- вздохнула дама богемного вида,  которую
все  величали донной  Кларой, хотя  на  донну ее внешность никак  не тянула.
Кроме разве что больших темных глаз.
   -- Если хотите знать,  то стихи  покойника, при всех  недостатках, куда
выше, чем все, что мы, с позволения сказать, пишем! -- вновь воспрял Диоген.
   Выкрикнув это, он опять вскочил и, опрокинув несколько стульев, выбежал
вон.


x x x


   Бывший  гроза  Кислоярских  лесов  Соловей-разбойник,  а   ныне  просто
Петрович, уборщик на конюшне князя  Григория, сидел  пригорюнившись в  своем
грязном закутке и сам с собой рассуждал:
   -- Эх, не задалась жизнь! Кем я был -- и кем стал. A все по собственной
глупости. Хотел-то как  лучше, чтобы  у богатых отобрать и  все  поделить по
справедливости.  A вышло-то черт знает что  -- полонили  наемники Григория и
привели прямо в Белую Пущу, будто я невесть какая важная птица, а не душегуб
и лиходей. Хорошо хоть князь Григорий определил на конюшню, все лучше, чем в
расход...
   -- Эй, Петрович!  --  оторвал  его от горестных раздумий  грубый  голос
старшего конюшенного. -- Опять, бездельник, сидишь, а дерьмо не убрано!
   -- Иду,  иду!  -- Петрович вскочил  с  деревянной чурки, служившей  ему
стулом. -- Ну не дадут покоя старому больному человеку...
   Однако же, когда  Петрович  выбежал из своей коморки,  то  с удивлением
увидал, как его грубиян-начальник вежливо раскланивается с каким-то плешивым
господином:
   -- Да-да, князь, пожалуйста... A, вот и он сам!
   Последние   слова  конюшенного  относились   явно   к   Петровичу.   Он
настороженно глянул на незнакомца:
   -- Чем могу служить?
   Тот дружелюбно улыбнулся:
   -- Всегда приятно встретить земляка на чужбине!
   -- Кто вы  такой? -- еще больше забеспокоился Петрович. -- И побыстрее,
если можно. У меня там навоз неубранный...
   --  Скажите, уважаемый, где  мы могли  бы поговорить с вами наедине? --
еще шире расплылся в улыбке незнакомец.
   -- Где? -- призадумался Петрович. -- Ну, хоть у меня.
   -- Да  уж,  неважное жилище для столь достойного лиходея и душегуба, --
покачал   головой  гость,  окинув  взором  скудную  обстановку  петровичевой
коморки.  -- Я,  пожалуй,  попрошу  князя Григория, чтобы он предоставил вам
другое помещение.
   --  Да кто ж вы наконец такой? -- не  выдержал  Петрович. -- Прекратите
заговаривать мне зубы!
   -- A разве я еще не представился? Князь Длиннорукий.
   -- Градоначальник, что ли?
   -- Бывший, -- со вздохом уточнил гость. -- Теперь я такой же изгнанник,
как и вы, уважаемый Соловей Петрович.
   -- Такой  же,  да не  такой же,  --  проворчал  Петрович. --  Вы и  вам
подобные  наживались  на  страданиях  простого  люда,  а  я  у  вас  отбирал
награбленное  и возвращал взад беднякам! --  И  Петрович вновь пригорюнился,
вспомнив былые лихие денечки.
   --  Ну, это  не  совсем так... --  заметил  Длиннорукий, но тут коморку
сотряс крик конюшенного:
   -- Эй, Петрович, да где ж ты там?!!
   -- Бегу! --  Петрович вновь  вскочил с  чурки и  кинулся  на зов. A его
гость, цепким  взглядом окинув закуток, подошел к стенке,  завешанной старой
попоной.  Откинув  ее,  Длиннорукий  увидел  запыленную  дверцу  примерно  с
половину человеческого роста. Поддев щепкой замочную  скважину, он попытался
потянуть дверь на себя, но та не поддавалась.
   -- Ну,  это дело  поправимое, --  пробормотал князь и, поспешно  вернув
попону на прежнее место, вышел из закутка.


x x x


   Грендель,  в  отличие  от  Беовульфа,  был  не  очень  высокого  роста,
стройный.   Хотя  вернее   было   бы   сказать  --   он   был   его   полной
противоположностью. Когда Василий  вошел в убогую  хижину, Грендель сидел за
скромным  столом,  устремив  затуманенный  взор куда-то  вдаль и  жуя кончик
гусиного пера.  И уж никак он не укладывался  в  образ  коварного  оборотня.
Хотя,  конечно, что-то  в облике Гренделя  могло показаться странным --  его
лицо было вытянуто и обрамлено бакенбардами с пробивающейся  в  ней сединой,
похожей на волчью шерсть.
   Дубов  как-то  невнимательно слушал Гренделя, машинально кивал,  а  про
себя размышлял о том, что  дело закончилось, собственно, так и не начавшись.
Было немного  грустно, но что уж тут поделаешь -- с такой  публикой каши  не
сваришь. Ну не судьба.
   -- Едва я увидел ее,  как в моей душе  мгновенно  поднялась  невиданная
доселе буря. Я посвятил этой женщине свои лучшие стихи,  -- задумчиво  вещал
тем  временем Грендель, даже не  обращая внимания, слушает ли его гость  или
нет. -- Я видел чудное виденье... Прекрасно, не правда ли?
   Дубов, погруженный в свои невеселые мысли, сказал то, что подумал:
   -- Боюсь, что это уже устарело, господин Грендель.
   Господин  Грендель надулся, нахохлился. Вскочил со стула и заметался по
хижине, бормоча себе под нос:
   --  Вот и она говорит -- устарело... Все говорят -- устарело... А какое
было вдохновение!
   Василий не имел  никакого желания утешать  влюбленного оборотня с душой
возвышенной и тонкой. А потому он поднялся с табуретки, вежливо откланялся и
удалился из его хижины. Хотя, похоже, хозяин этого даже и не заметил.


x x x


   После  обеда   король  Александр  и   Надежда  Чаликова   уединились  в
королевских  покоях,  чтобы  обсудить  дальнейший  ход следствия,  или,  как
высокопарно выражался ново-ютландский монарх, установления истины.
   -- Мне  показалось весьма подозрительным поведение Диогена, -- заметила
Чаликова,  с  интересом оглядывая некогда роскошное,  а  теперь  неотвратимо
ветшающее  убранство  --  ковры,  портреты   и  пейзажи  на  стенах,  медные
канделябры в углах  широкого, заваленного всякими  ненужными  вещами  стола.
Прямо на бумагах спал Уильям, подергивая во сне хвостом.
   --  Да,  таким я его никогда не видел, -- как-то неопределенно  заметил
король. --  Но  хладнокровный убийца,  да еще  людоед,  не стал бы  себя так
выдавать.
   --  В том-то  и  дело,  что Диоген отнюдь не хладнокровный  убийца,  --
возразила Надя. -- Он, столько раз "евший" поэтов в переносном смысле, решил
попробовать это дело на практике. И вот теперь страдает угрызениями совести.
Или несварением желудка.
   -- Ну, Наденька, тут уж вы малость хватили, -- вздохнул король.
   -- Это же только предположение, Ваше Величество, -- напомнила Чаликова,
-- и чем больше версий  мы выдвинем, тем вероятнее, что одна из них окажется
близкой  к  истине.  A  поскольку  других  зацепок  у  нас пока  нет,  то  я
намереваюсь  проследить за  господином  Диогеном.  Кажется, он  проживает  в
бочке?
   -- Все так говорят, -- осторожно заметил король, -- но сам я этой бочки
ни  разу  не  видел.  --  Тут  в дверь постучали.  -- Заходите!  --  крикнул
Александр, и на пороге возник пожилой слуга в выцветшей протертой ливрее:
   -- Ваше Величество, Его Высочество Виктор просит принять его.
   -- Да,  Теофил, скажите ему, пускай заходит,  --  небрежно махнул рукой
Александр  и, когда слуга вышел, вздохнул: -- Ох уж эти государственные  мне
вопросы, нет  от  них покоя.  -- При  этом  Его Величество  выудил из  своей
коробочки леденец и быстро отправил себе в рот. -- Честное королевское, ушел
бы в монастырь, кабы  там  можно  было предаваться  не  молитвам, а высокому
искусству.   Хорошо,  хоть   племянничек  согласился  хозяйственными  делами
заняться.
   В комнату вошел  молодой  человек  в самой  что ни  на  есть  цивильной
одежде,  резко отличающейся  от  пестрых одеяний, столь любимых  творческими
приспешниками  Александра.  Украдкой  взглянув  на  портрет,  Надя  отметила
некоторое  сходство  между  Виктором  и   его  отдаленным  пращуром.  Уильям
немедленно проснулся и стал исподлобья наблюдать за Виктором.
   -- Здравствуйте,  дядюшка, --  поприветствовал короля Виктор. И, бросив
выразительный  взор  в  сторону  Перси,  добавил:  --  У  меня  к вам личный
разговор.
   -- Это мой  новый слуга, -- ответил король, -- можешь говорить при нем.
Если, конечно, речь не пойдет о государственных тайнах.
   -- Какие уж там тайны, -- энергично махнул  рукой Виктор. -- A  если по
большому счету, то какое там государство!
   -- Какое уж ни есть, -- вздохнул Александр. -- A не нравится, так поищи
себе другое.
   --  Нужно благоустраивать то, что есть, -- возразил  Виктор. -- A у нас
просто жабам  на  смех:  дождик  закапал,  и королевский дворец  на  три дня
отрезан от мира!
   -- Ну и что ты предлагаешь?
   --  Для начала  выкопать  вокруг  замка  болотоосушительные канавки,  а
потом...
   -- A средства где возьмешь? -- перебил дядюшка.
   -- Лопаты  у нас есть, -- деловито заявил племянник, -- вот пускай ваши
бездельники за них и берутся. Чем всякой дурью маяться и  людей лопать!.. Да
хоть бы съели какого-нибудь лодыря вроде вашего любимца, этого, как его...
   -- Диогена? -- подсказал Александр.
   -- Вот именно. A съели простого работящего парня, хоть и с  поэтической
придурью. Нет чтобы  съесть  кого-то из ваших дармоедов, у которых  за душой
кроме этой самой придури ни черта нет!
   -- Я попросил бы тебя, Виктор, -- повысил голос король. --  Эти люди --
мои друзья!
   -- Простите, дядюшка, погорячился, -- слегка  поклонился Виктор. --  Да
речь-то не об этом. Главное -- начать, а тогда уж дело закрутится. Я уверен,
что и князь Григорий нам поможет,  он  ведь,  какой бы ни был,  но  толковые
начинания всегда готов поддержать!
   -- Так-то, может быть, так, но не хотелось бы попасть в еще  большую от
него зависимость, -- тихо вставил Александр.
   -- Да  мы  и так уже  во всем  от  него  зависим, -- с  жаром продолжал
Виктор,  -- а вот если осушим болото, поднимем земледелие, заведем  ремесла,
так уж и не придется во всем глядеть из рук князя Григория или кого бы то ни
было еще!.. Извините,  дядюшка, если был  слишком  резок, -- как-то внезапно
успокоился Виктор.  --  Просто для  меня  это  невыносимо  --  сидеть  тут и
любоваться на болота!
   -- Ну  так  приходи к  нам  вечерком,  стихи послушаешь,  --  предложил
король.
   -- Да  нет, лучше уж лягушек, -- хмыкнул Виктор. --  A еще лучше ловить
их и отправлять в Галлию. Лягушек,  конечно, а не господ поэтов -- там этого
добра своего хватает. И нам польза, и им. В смысле галлам.
   -- A ты не боишься ненароком отправить туда княжну Марфу? -- усмехнулся
Александр.
   -- Я в сказки не верю. -- Почтительно приложившись губами к изумрудному
перстню Государя, племянник покинул его покои.
   --  Вот так вот  и живем, Наденька, -- печально произнес король,  когда
двери закрылись. --  Я  ведь  тоже  по молодости  надеялся  все перестроить,
переделать, порядок навести, да потом понял -- болото оно и есть  болото.  И
никакая  мы не Новая Ютландия, а самое  настоящее Мухоморье!  Может, Виктору
удастся?..
   --  A  вдруг это он  и  съел  Касьяна? -- смекнула Надя.  --  Ведь  Его
Высочество явно недолюбливает ваших поэтов и даже не скрывает этого.
   --  Что?  --  вскинул  брови  Александр.  --  Виктор...  съел...  --  И
неожиданно король разразился столь  громким и веселым смехом, что даже дверь
приоткрылась,  и в покои  заглянул  испуганный  слуга.  А Уильям укоризненно
уставился   на  хозяина.   --  Ха-ха-ха,  ведь  это  ж  готовая   поэма   --
"Королевич-людоед"! Да, Надежда, рассмешили вы  меня, --  уже  успокаиваясь,
произнес Александр. -- Это ж надо же...
   "Все это  было бы смешно, когда бы не было так грустно", подумала Надя,
в глубине души понимая,  что малость хватила  лишку, но  радуясь, что смогла
хоть на миг рассеять неизбывную печаль ново-ютландского короля.
   --  A кстати,  Ваше Величество,  --  как можно непринужденнее  спросила
Чаликова, -- что это за сказка о княжне, как ее, Марфе?
   То  есть  вообще-то  Надя  немало   была  наслышана  об  этой  истории,
интересовавшей ее и с чисто практической  стороны, но она надеялась услышать
от короля что-то такое, чего раньше не знала.
   --  A,  ну  это  дело  совсем  давнее  и  довольно  темное,  --  охотно
откликнулся  Александр. --  Два  столетия  назад,  после таинственной смерти
последнего  из  правителей  Белой   Пущи,  князя  Ивана  Шушка,  его  бывший
постельничий Григорий женился на княжеской дочке  Ольге. Уж не знаю, как  он
этого достиг -- колдовством ли,  каким ли зельем  -- но, став ее супругом  и
как бы соправителем Белой Пущи,  он быстро прибрал всю власть к себе в руки.
Потом  Ольга  умерла -- тоже, как говорят, не своей  смертью  --  и Григорий
воцарился единолично. Так до сих пор и княжит. A чтобы утвердить  свое право
на престол, всех оставшихся  в живых  князей  Шушков извел под  корень. Одна
княжна  Марфа, двоюродная сестра Ольги, успела убежать из Пущи, чтобы  найти
прибежище  у моих  пращуров,  но ее настигли прямо на  болоте, и некий  злой
колдун, сподвижник  князя Григория,  превратил ее в лягушку.  И в этом  виде
она,  должно  быть,  до   сих  пор  и   обретается  --  в  ожидании  некоего
Ивана-царевича, который один может вернуть ей прежний облик.
   --  И что же,  вы  верите  в  эту легенду? -- деланно равнодушно пожала
плечами Надя. Король на минутку задумался:
   -- Даже и не знаю, Наденька, что вам ответить. Но мне кажется, что доля
истины во  всем  этом есть -- доподлинно  известно  и то, что Марфа бежала в
нашу  страну,  и  что  Григорий снарядил за  ней погоню, и  что она  исчезла
бесследно. Так что считайте сами -- верить или нет.
   -- Спасибо,  Ваше  Величество, -- чуть  разочарованно сказала Чаликова.
Ничего нового  для себя из рассказа Александра она не узнала. И вообще, Наде
было известно куда больше, чем ей поведал король.
   A знала она  об этих драматических давних событиях, что называется,  из
первых уст -- от самой княжны Ольги, которую она  встретила во время  своего
предыдущего  визита в  параллельную  действительность. Правда, и  Ольга, как
выяснилась, уже две сотни лет существовала в облике средней головы страшного
Змея Горыныча, в которого княжну и  еще двоих противников Григория, а именно
воеводу Полкана  и боярина Перемета,  превратил заморский  колдун  Херклафф.
Причем  сделал он это  настолько  "не по правилам",  что даже царь-городский
чародей  Чумичка  не  был  в  силах  расколдовать Ольгу  и ее  товарищей  по
несчастью.
   "Ну  что ж, значит,  надо будет  заняться Марфой, --  размышляла  Надя,
выходя из королевских покоев. -- Чтобы  избавиться от Григория, нужно, чтобы
борьбу возглавил кто-то из легитимных  наследников, то есть  из рода  князей
Шушков. И если не Ольга, то хотя бы Марфа. A уж Ивана-царевича мы найдем..."


x x x


   Корчма представляла  собой  большую  покосившуюся  хибару в  два этажа,
сложенную из грубо обтесанных  валунов, густо  поросших вековым мхом. Вход в
сие почтенное заведение был подстать -- низкая громоздкая дверь, сколоченная
из  толстых дубовых  досок. Василий толкнул ее рукой. Дверь  не шелохнулась.
Тогда он  пнул  ее ногой  --  с  тем же  успехом.  Тогда  он, недолго думая,
навалился  на нее плечом. И дверь поддалась...  Да только  не  так, как  это
положено   делать  приличной  двери.  Она  просто  ввалилась   вовнутрь.  И,
соответственно, заодно с ней и Василий.
   -- Кхе-кхе. Добро пожаловать, -- услышал Дубов, лежа на двери.
   Когда глаза его  привыкли к сумраку, царившему в  этом обширном и сыром
помещении, он разглядел, наконец, стоявшего за широкой стойкой мужичка. Судя
по всему, хозяина корчмы. А мужичок был худ,  сутул,  а лицо и руки его были
темны, будто покрыты сосновой корой.
   --  Кхе-кхе. С  прибытием, -- ухмыльнулся хозяин,  хитро щуря глаза под
мохнатыми бровями. -- Надолго ли к нам?
   Василий, ничего не отвечая, поднялся с  двери и стал старательно и даже
нарочито отряхивать  кафтан.  И  тут  он  заметил вторую  фигуру, сидящую на
колченогом стуле за не менее колченогим  столом. Этот посетитель  был так же
странен,  как  и  хозяин.  Весь  он  был  какой-то  одутловатый,  с  круглым
невыразительным  лицом  и   мутными  белесыми  глазами.  Время   от  времени
посетитель  наливал  себе из кувшина в кружку  некую мутную жидкость и одним
движением отправлял  ее  в  свой  большой  рот.  И при этом  с  нескрываемым
интересом наблюдал за Дубовым.
   --  Кто  может  задержаться  надолго  в  такой  дыре?  --  произнес  он
неожиданно высоким голосом.
   -- А тебя не спрашивали, -- бросил ему корчмарь.
   -- А что, это не правда? -- язвительно отвечал посетитель.
   -- Послушай, не  мешай,  -- взвился  хозяин, -- разве  не  видишь,  я с
постояльцем разговариваю. -- И, уже обращаясь к Дубову: -- Вы, уважаемый, не
обращайте на  него внимания.  Вечно несет всякую чушь. А  кстати,  где  ваша
поклажа? Может, принести сюда?
   -- Нет-нет, -- поспешно отозвался Василий, вспомнив о  Кузьке, спящем в
сумке, -- я сам принесу. А вы пока подготовьте для меня комнату.
   Когда  уже  начинало  смеркаться,  Дубов  сквозь  подслеповатое  окошко
увидел, как полный посетитель  нетвердой  переваливающийся походкой вышел  с
черного хода корчмы. Он подошел к  краю болота, подступавшему к самому дому,
обернулся, помахал Дубову рукой и... прыгнул в болото.


x x x


   Наступил  вечер,  и  Надежда   Чаликова  приступила   к  наблюдению  за
господином Диогеном.  То  есть  не  то  чтобы  она  подозревала  его  больше
остальных обитателей замка, просто надо было с кого-то начать.
   Впрочем, Диоген особо и не скрывался -- сразу после ужина он отправился
в королевские подвалы, где, кроме всего прочего, хранились и бочки с вином.
   --  Ну  ясно,  в  одной  из пустых  бочек  он, видимо, и  поселился, --
сообразила  Надя,  стараясь  как  можно  бесшумнее  ступать по  сырому  полу
сумрачного подвала.
   Но  тут  полусгнившая  доска  предательски  скрипнула,  и  Диоген резко
обернулся, едва не выронив чадящую свечку:
   -- Перси? A ты что тут делаешь?!
   -- Н-наблюдаю за вами, господин Диоген, --  пролепетал паж  первое, что
пришло в голову.
   Диоген подскочил к Перси и чувствительно схватил его за плечо:
   --  Ага,  ты  хочешь  меня съесть!  Или  кого-то наводишь на  мой след?
Говори, на кого работаешь!
   Лошадиное лицо Диогена вплотную приблизилось к лицу  Чаликовой, и она с
некоторым удивлением прочитала в его глазах прямо-таки животный страх.
   --  Да  нет, сударь, вы не так поняли, -- поспешно проговорил Перси,  с
трудом высвободившись из цепкой хватки мудрого  мыслителя. -- Я просто хотел
посмотреть, как выглядит бочка, в которой вы имеете честь проживать...
   -- Ах,  вот  оно что, --  с облегчением  протянул  Диоген.  -- Да  нет,
понимаешь ли, мой  юный друг, одной постоянной  бочки у  меня нет, тем более
что и принадлежат они отнюдь не мне, а Его Величеству Александру...
   -- A где же вы тогда спите? -- несколько удивился паж.
   -- Видишь ли, -- чуть  смутился  Диоген, -- про  меня распускают слухи,
будто я сплю в  бочке, ну а я их и не поддерживаю, и