. У меня создалось
впечатление, что они чего-то недоговаривают, может быть, даже щадят мои
родственные чувства... Правда, один из них, Анисим, мне не понравился -
какой-то скользкий, если так можно сказать. - Отец Нифонт налил себе вина
и надолго замолк.

   - Видите ли, я тоже не сыщик, - прервал молчание детектив, - я актер и
сочинитель. Но мне приходится много общаться с людьми из самых разных
сословий, и я попробую что-нибудь выведать о вашем племяннике.

   - Да-да, пожалуйста, Савватей Пахомыч, я буду очень вам благодарен! -
вскочил священник. - Век буду за вас бога молить!

   - Ох, чего-то я у вас засиделся, - встал из-за стола и Василий. - Мне
уж пора. Главное - не теряйте надежду, отец Нифонт, и все будет хорошо.


   ***


   На столе весело урчал огромный трехведерный самовар в окружении чашек,
баранок и горшочков с вареньем. Глава сыскного приказа Пал Палыч медленно,
со смаком потягивал душистый чаек прямо из блюдечка с голубой каемочкой:

   - Такого чая, любезнейший Серапионыч, вы больше нигде не отведаете.
Ваши собратья по ремеслу, царь-городские лекари и знахари, приписывают ему
славные целительные свойства.

   - Да-да, чудный чаек, - поддакивал Серапионыч, профессиональным
движением извлекая из внутреннего кармана скляночку и подливая в чай. - Не
хотите попробовать? Ну, как хотите. Да, кстати, дорогой Пал Палыч, у меня
тут до вас небольшое дельце имеется. Василий Николаич просил меня выяснить
более детально насчет обстоятельств смерти князя Владимира.

   - Я уж, по правде сказать, и забыл про это дело, - поморщился Пал Палыч.
   - Да и чего тут можно нового накопать?

   - Вот-вот, именно насчет накопать я и хотел с вами поговорить, -
радостно подхватил Серапионыч и сделал первый глоток. - А чаек у вас
действительно знатный. Неплохо бы сбацать эксгумацию.

   - Простите, не понял, - поставил блюдечко на стол Пал Палыч и налил
новую порцию.

   - Ну, выкопать труп и хорошенечко его изучить, родимого.

   - Чего?! - поперхнувшись чаем, выпучил глаза сыщик.

   - Ну это же элементарно, дорогой Пал Палыч. Раскапываем могилку,
открываем гробик, извлекаем трупик и потрошим его за милую душу...

   - Но зачем?

   - Ну, установим характер удушения...

   - Зачем тревожить усопшего? - взволнованно сказал Пал Палыч. - Нехорошо
это.

   - Хорошо, очень даже хорошо! - подхватил доктор. - Я это сколько раз
проделывал.

   - Ну, не знаю, где вы это проделывали, но у нас за такое
надругательство камнями побьют да в Кислоярке утопят!

   - Господи, какие дикие нравы, - вздохнул Серапионыч. - Ну ладно, раз
нельзя официально, так может вы мне хотя бы подскажете, как выйти на
здешних археологов?

   - А это еще что за лиходеи? - пристально глянул на собеседника Пал
Палыч.

   - Ну, это такие людишки, которые промышляют по ночам на кладбище.
   Раскапывают могилки, покойничков раздевают, берут себе что получше.
Им-то уже ни к чему, а людям польза.

   Пал Палыч посмотрел на Серапионыча с грустью:

   - Мертвым-то оно, конечно, может, и ничего не нужно, но уважение к
последнему пристанищу - это нужно нам самим. И что же за жизнь будет без
этого?

   - А чего? - спокойно поправил пенсне доктор. - Мы такой жизнью живем -
и ничего вроде.

   - Вроде, - скорбно покачал головой Пал Палыч.


   ***


   Войдя к себе в номер, Василий застал обоих скоморохов - они расставляли
свои новые приобретения, сделанные на золотые монеты из чудо-шкатулки. По
преимуществу это были предметы театрального реквизита и мелкая мебель для
повозки. В углу стояли три вместительных корзины, из которых доносилось
лягушечье кваканье.

   - О, вы уже и на болоте успели побывать! - похвалил Дубов.

   - Купили, - пренебрежительно ответил Антип. - Оказывается, их здесь
торгуют на базаре для галльских купцов, дабы те чувствовали себя, как дома.

   Детектив отправил скоморохов на базар с двоякой целью - пустить в
оборот как можно больше лягушачьих монет, а заодно узнать, что говорят в
городе о насильственной смерти воеводы Афанасия. И было видно, что
скоморохи явились не совсем "пустыми" - если Антип чинно ходил по комнате
и перебирал многочисленные покукпки, то Мисаила, кажется, просто распирало
от желания поделиться новостями с Савватеем Пахомычем.

   - Ну, так что новенького? - сжалился Дубов над Мисаилом. Тот тряхнул
кудрями:

   - О, весь город просто гудит!

   - Чем - убийством воеводы?

   - Какой там воевода! - театрально воздел руки к закопченному потолку
Мисаил. - Свадьба, вот чем живет вся Мангазея!

   - Постойте-постойте, какая свадьба? - опешил детектив.

   - Какая свадьба? И он еще спрашивает, какая свадьба!

   - Известно какая, - подключился к разговору Антип, - самой Пульхерии
Ивановны!

   - Что за Пульхерия Ивановна? - не понял Дубов.

   - Как, ты не знаешь, кто такая Пульхерия Ивановна? - сочувственно
изумился Мисаил. - Это же величайшая певунья всех времен и народов. Вот
уже сорок лет она услаждает слух всех истинных ценителей...

   - Пятьдесят, - кратко перебил Антип.

   - Чего пятьдесят? - резко обернулся к нему Мисаил.

   - Лет, как услаждает, - высокопарно ответствовал Антип.

   - Кто тебе сказал такую чушь? - взорвался Мисаил. - Да, она, конечно,
вдвое старше Фомы, но не настолько же!..

   - Тихо! - пресек перебранку Дубов. - Расскажите мне спокойно и с
расстановкой, что это за свадьба и почему о ней гудит весь город.

   Скоморохи переглянулись, и Антип принялся объяснять Дубову, как
несмышленому дитяте:

   - Свадьба между прославленной певуньей Пульхерией Ивановной и городским
певчим Фомой. Фома ей по годам во внуки годится, но это ничего; главное -
любовь.

   - А какая любовь! - не выдержал Мисаил. - О, сколь замечательную песню
посвятил Фома своей невесте!

   Скоморохи еще раз переглянулись и с чувством затянули:


   - Ох ты гой еси, Пульхерия свет-Ивановна,
   Светик ты мой ясный, ты моя зазнобушка,
   Березынька моя белая, густолиственная,
   Рыбонька ты моя золоточешуйчатая,
   Птичка ты моя быстрокрылая...


   Но так как сия возвышенная песнь не вызвала у Василия ожидаемого
восторга, то скоморохи вновь перешли на низкую прозу:

   - День свадьбы еще не назначен, но готовится великое торжество с
народным гулянием за городом, на Ходынской пустоши. Вот бы поучаствовать!
Мы бы показали там свое представление, получили бы какую-никакую прибыль...

   - Ну хорошо, а что говорят в народе о гибели воеводы? - попытался
вернуть беседу в нужное русло Василий.

   Антип недоуменно пожал плечами:

   - Да ничего не говорят. Кого может привлекать такая мелочь?

   Мисаил добавил:

   - Мы спрашивали у людей, но большинство даже не слышали об этом
Афанасии, а для тех, кто слышал, весть о его кончине оказалась настоящим
откровением!

   - Да кому это важно, - пренебрежительно заметил Антип. - Вот если бы
Пульхерию Ивановну...

   Тут раздался требовательный стук в дверь.

   - Да-да, заходите! - крикнул Василий, и в комнату вплыла хозяйка
постоялого двора, пожилая и весьма крупная дама. Уже при первом свидании с
ней, когда снимал номер, Дубов отметил, что она чем-то очень напоминает
знаменитую актрису Фаину Раневскую.

   - Вот зашла узнать, как устроились, - заговорила хозяйка низким и
слегка прокуренным голосом, с подозрением косясь в тот угол, откуда
доносилось радостное кваканье. - Не нужно ли чего... - И вдруг она
покачнулась и упала прямо на табуретку, едва ее не сломав. Дубов и
скоморохи бросились к ней. - Это вы... вы...

   - Ефросинья!!! - хором завопили Антип и Мисаил.

   - Милые мои... Милые... - повторяла задушевным низким голосом хозяйка.
И, поднявшись с табуретки, она заключила обоих скоморохов в свои могучие
объятия.

   - Вы знакомы? - удивился Василий.

   - И вы еще спрашиваете, знакомы ли мы! - с придыханиями произнесла
Ефросинья. - Да я с этими засранцами тридцать три пуда соли съела!

   - Мы раньше вместе скоморошествовали, - пояснил Антип, с трудом
выбравшись из дамских объятий. И с грустью добавил: - Хорошее было
времечко!..

   - После той злополучной поездки в Белую Пущу всех разметало кого куда,
- вздохнул Мисаил. - А между прочим, Ефросинья тогда воплощала самого
князя Григория.

   - Как сейчас помню, - радостно подтвердила хозяйка. Встав в
патетическую позу, она принялась с выражением читать: - "Ну вот, к высшей
пришел я власти, Удовлетворю теперь свои я страсти. Буду править не как
Шушки, А по праву строгой руки. Чтобы не было угрозы престолу, Изведу
любую крамолу", ну и так дальше. Столько лет прошло, а еще не все
забыла... Савватей Пахомыч, - обернулась Ефросинья к Дубову, - можно, я
уведу от вас этих обормотов?
   Нам так о многом нужно поговорить, так многое вспомнить...

   - Да, ну конечно же, - улыбнулся Василий. - Только последний вопрос -
вы узнали, где конкретно на базаре обитает Данила Ильич?

   - Так у него мы и купили лягушек! - радостно сообщил Мисаил. - А его
лавку легко найти - идешь по главному проходу до конца, а потом налево, а
над входом нарисована огромная жаба.

   - Идемте, идемте скорее, - торопила Ефросинья. - Я вас блинами угощу,
чаем напою, а то и чем покрепче...


   ***


   Царь-Городский Гостиный Двор представлял собой огромное деревянное
строение, даже попросту очень большую избу. С трактиром на первом этаже и
множеством комнат на остальных двух этажах. И все это строение было
пронизано множеством запутанных коридоров и узких лестниц. В одном из
темных грязных закоулков, пропахшем кислыми щами и кошачьей мочой, стояли
двое половых в одинаковых красных рубахах и с одинаково прилизанными
волосами с пробором посередке. Один из них, деловито попыхивая
самокруткой, говорил:

   - Дерьмо нонеча постояльцы.

   - Эт точно - дерьмо-с, - меланхолично отвечал второй, очищая ножичком
кожуру с яблока.

   - Голытьба сплошная, - продолжал первый.

   - Голытьба-с, - спокойно соглашался второй. И тут рядом с ним на стене
возник здоровенный таракан, видимо, вылезший из щели и не менее прочих
удивленный присутствию посторонних. Второй молниеносным движением руки
проткнул таракана ножом. Осмотрел его внимательно и грустно покачал
головой:

   - Голытьба-с.

   Первый брезгливо посмотрел вослед таракану, щелчком отправленному в
сторону лестницы, и продолжил свой глубокомысленный разговор:

   - Вот токмо в двадцать первой горнице мамзелька.

   - Да, мамзелька-с что надо, - меланхолично кивнул второй.

   - Такая фря расфуфыренная. Платье из черной, как душа лиходея, ткани
заморской. А перчатки такие тонкие, что жилки на руках сквозь черный шелк
видать. Но злая, как сука.

   - Как сука-с, - откликнулся второй, разглядывая яблоко, будто
прикидывая, с какой стороны куснуть будет сподручней.

   - И на водку ни хрена не дает.

   - Эт точно - ни хрена-с не дает.

   - Но сразу видать, не из бедных.

   - Это видать точно-с.

   - Так пошто на водку не дает? - уже с досадой вопрошал первый,
размахивая самокруткой под носом у своего невозмутимого коллеги.

   - Воровка-с, - все так же спокойно отвечал второй, грустно разглядывая
очищенное яблоко.

   - А я думаю, - торжественно заявил первый, - она ведьма! Во как.

   - А может, и ведьма-с, - откликнулся второй.

   - А то чевой-то она лицо свое под черной тряпицей прячет? А?

   - А действительно-с - чего-с? - без какого-либо интереса в голосе
спросил второй.

   - А вот от того! - многозначительно отвечал первый.

   Но тут, к сожалению, их содержательный разговор был прерван самым
грубым образом - откуда-то из недр дома раздался громогласный рык:

   - Федот! Данила!

   Половые в мгновение ока преобразились, на их лицах появились сладкие
улыбочки, а спины угодливо согнулись.

   - Уже бежим! - пискнул первый, отбрасывая окурок в урну.

   - Спешим-с! - откликнулся второй, отправляя туда же так и не
попробованное яблоко.

   И труженики приторно навязчивого сервиса понеслись по коридору на
хозяйский зов. Бог-то далеко на небесах, а хозяин - вот он, здесь, и
кулаки у него ох какие тяжелые.


   ***


   Василий медленно брел по главному проходу мангазейского базара, на
котором к вечеру уже затихала бурная жизнь, присущая подобного рода местам
всех времен и народов.

   "Лягушачью" лавочку Данилы Ильича детектив искал не для того, чтобы
пополнить свой "золотой запас", а чтобы встретиться и побеседовать с ее
владельцем. Дело в том, что Данила Ильич долгие годы был ближайшим
помощником покойного воеводы Афанасия и одновременно - осведомителем
Рыжего. После смерти Афанасия Данила Ильич собирался отправиться в
Царь-Город и продолжить военную службу под началом столичного воеводы, но
Рыжий попросил его выйти в отставку и даже снабдил средствами на покупку
лавки, с тем чтобы он уже в качестве частного лица продолжал
наблюдательную миссию в Новой Мангазее.

   Данила Ильич, невысокий и плотно сбитый человек с мужественным лицом и
длинными усами, уже собирался закрывать свою лавку с неумело намалеванной
над входом лягушкой, когда к нему подошел Дубов.

   - Вообще-то я ухожу, - сказал хозяин лавки низким хрипловатым голосом,
- но ежели вам чего нужно, то могу продать.

   - Нет-нет, мне просто нужно поговорить с вами, - откликнулся детектив.

   - А, ну что ж, можно и поговорить, - как будто совсем не удивился
Данила Ильич и, пропустив гостя в лавку, прошел следом. - Прошу, - указал
он на стул возле прилавка. Детектив непринужденно уселся и стал с живым
интересом разглядывать обстановку - огромные жбаны с лягушками и несколько
аквариумообразных сооружений, в которых резвились лечебные пиявки и
неподвижно сидели виноградные улитки.

   - Вот это вот и есть мое хозяйство, - Данила Ильич не без гордости
окинул взором лавку. - Лишь нильского крокодила не хватает, да токмо места
для него маловато... Да, так о чем бишь вы хотели со мною поговорить?

   - Я - актер и драматург, - начал Василий заранее придуманный монолог, -
и собираюсь написать трагедию для скоморошьего представления о покойном
воеводе Афанасии. И вот, чтобы не выдумывать разных небылиц, решил
обратиться за помощью к людям, которые его хорошо знали. В частности, к
вам, уважаемый Данила Ильич, как к его ближайшему сподвижнику. - Дубов
замолк, ожидая отклика, однако его собеседник молчал, насупленно глядя
куда-то вниз.
   - Надеюсь, что вы не откажете в помощи?

   - Чепуха все это, - угрюмо сказал Данила Ильич. - Не таков был
Афанасий, чтобы о нем скоморошьи представления устраивать. - И, пристально
глянув на Дубова, спросил: - А скажите, вы еще к кому-нибудь с этим делом
обращались?

   - Ну разумеется, - дружелюбно улыбнулся Василий, - и не к кому-нибудь,
а к весьма влиятельному царь-городскому деятелю. - И, чуть помедлив,
добавил:
   - К Рыжему.

   - Ну, нашли к кому обращаться, - иронично хмыкнул Данила Ильич. - Он
ведь человек не военный, да и с Афанасием знаком почти не был.

   - Вот он-то и посоветовал мне пойти к вам, - подхватил Дубов, - и
попросил передать вам лично вот это. - Сыщик порылся во внутреннем кармане
своего кафтана и извлек оттуда обрывок какой-то зеленой бумажки.

   - Ах, вот оно что... - пробормотал Данила Ильич и, пошарив у себя во
внутреннем кармане, достал похожий обрывок. И когда он сложил обе бумажки
на прилавке, то их рваные концы совместились и образовали прямоугольный
листок, а точнее - долларовую банкноту. - Значит, вы от Рыжего, - уже
деловым тоном сказал Данила Ильич. - Давненько поджидаю. Да, так как вас
звать-величать?

   - Василий Николаевич Дубов, - ответил гость. - Но формально я здесь как
скоморох Савватей Пахомыч. И одно из моих заданий - расследовать, кто и
зачем убил Афанасия. Но главное - выяснить, что происходит в Мангазее.

   - Да уж, ничего хорошего здесь не происходит, - проворчал Данила Ильич.
- Всякая бесовщина.

   - Может, для начала вы мне и расскажете, что именно здесь творится, -
предложил Дубов, - а то я совсем не в курсе.

   - Да и так видно, - буркнул хозяин, - готовится вторжение.

   - Чье?

   - А что, Рыжий вас не просветил? Вторжение полчищ князя Григория. Да
ведь он, стервец, не просто хочет сюда войти, а еще и с малой кровью. Вот
почву и готовит.

   - Да, я слышал о каких-то подметных письмах, - кивнул Василий, - но что
они из себя представляют?

   Вместо ответа Данила Ильич извлек из-за жбана с лягушками листок бумаги:

   - Вот что распространяют у нас на базаре. - Отставив листок на
расстояние вытянутой руки, Данила Ильич зачитал: - "Я, князь Григорий,
владетель Белопущенский, явлюсь в Новую Мангазею, чтобы дать ей волю и
восстановить в правах свободного города, злодейски отнятых Кислоярским
царем Степаном два века назад. Довольно Царь-Городским бездельникам
грабить вас, довольно им наживаться на вашем труде", ну и так далее в том
же духе.

   - И что, неужели эти воззвания имеют какой-то успех? - опешил Дубов.
   Данила Ильич на минуту задумался:

   - Видите ли, Василий, все не так просто. В народе сохранились предания
о тех стародавних временах, когда Новая Мангазея была вольным городом и
сама торговала со всем миром, без оглядки на Царь-Город. Помнят и о том,
как царь Степан, разбив хана Басая, заодно и присоединил к своему царству
Мангазею, причем сделал это, что называется, не выбирая способов. Здесь, в
воззвании князя Григория, дальше описываются зверства степановых воинов, и
в большинстве это - правда. Так что нельзя сказать, что подметные письма
не падают на плодородную почву. Но здесь не помнят, вернее - стараются не
вспоминать, чего стоила мангазейцам их независимость. Например, они ковали
тому же хану Басаю наконечники для стрел и чинили его боевые колесницы, а
чтобы не ссориться с Царь-Городом, выдавали противников царя Степана,
когда те бежали в Мангазею. Да и много чего было, это вы на досуге у
столичных древлехранителей поспрошайте.

   - Но неужели здесь кто-то верит в благие намерения князя Григория? -
недоумевал сыщик.

   - Верят, коли хотят верить, - невесело покачал головой Данила Ильич. -
Я даже допускаю, что князь Григорий действительно даст Мангазее на словах
положение вольного города, но на деле поставит ее в такую зависимость,
какая и не снилась в составе Кислоярского царства... Слышите?!

   - Что? - опешил Василий.

   - За дверью что-то скрипнуло, - понизил голос Данила Ильич. Василий
вскочил со стула, прошел ко входу и стремительно распахнул дверь. На рынок
уже спустились сумерки, и детективу показалось, будто поблизости от
лягушачьей лавки скользнула чья-то тень. Он вернулся и плотно закрыл дверь:

   - Наверно, какой-нибудь запоздалый покупатель.

   - Они за мной следят, - уже совсем конспиративно сказал хозяин. - Они и
Афанасия убили.

   - Кто - они? - непроизвольно понизил голос и Василий.

   - Знал бы кто именно - давно бы вывел на чистую воду, - вздохнул Данила
Ильич.

   - Так давайте это делать вместе, - с энтузиазмом предложил Дубов. - Для
того чтобы узнать, кто мог желать смерти воеводы, надо прежде всего
выяснить, что это был за человек. Как говорят у нас, у скоморохов - скажи
мне, кто ты, и я скажу, кто тебя убил.

   - Афанасий был настоящий воин, - чуть помолчав, сказал Данила Ильич. -
Строгий, но справедливый. Он всегда сам лично входил во все вопросы, ел то
же, что и его ратники, и главное - действовал строго по правилам и
воинским уставам. И потому уважение и доверие к нему было огромно даже
среди тех, кто его на дух не жаловал. В общем, покойник был настоящий муж
чести и никакой кривды терпеть не мог. Помню, совсем недавно один воин
занялся какими-то торговыми делами, так Афанасий безо всяких разговоров
вышвырнул его из дружины!

   - А скажите, Данила Ильич, были ли у него какие-то столкновения с
мангазейскими властями? - спросил Василий.

   - Согласно уложениям, отряд в Мангазее выполняет обязанности чисто
воинского щита на случай угрозы и ни в коей мере не вмешивает