учную
работу. - Всеволод Борисович тяжело вздохнул. - Но теперь, как я понимаю,
ей пришел конец?

   - Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? -
спросил Дубов.

   - Отчего же нет, - невесело усмехнулся директор. - Взгляните, пока
можно.
   Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего - разворованы, я сгину
в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит
какой-нибудь орден...

   - Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, -
возразила Чаликова. - По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего
общего не имеем.

   - Знаете, я уже никому не верю, - задумчиво откликнулся директор. - Но
мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.

   - Мы явились в поисках истины! - заявил Василий.

   - А что есть истина? - резко обернулся к нему Козицкий. - Я веду... то
есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем
светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И
наверняка многие из них догадываются, что Сидоров - это и есть Козицкий,
но вида не подают, потому как понимают, что иначе... Ну да вы сами знаете.

   - Да, конечно, - кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.

   - Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в
окрестностях Калининграда, - продолжал Всеволод Борисович. - Конечно,
открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть
Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет
истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина - это прекрасно,
я сам за истину, но когда она становится личной собственностью
непорядочных людей, то стоит подумать - а не придержать ли ее под спудом
до лучших времен?

   - Я с вами не согласен, - раздумчиво ответил Василий, - но и мешать вам
не намерен... Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.

   - Вы хотели посмотреть на музейные ценности? - прервал вновь возникшее
молчание Козицкий. - Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи -
днем нас могут увидеть.


   ***


   В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая
свой путь керосиновой лампой "летучая мышь". Он пыхтел, отдувался, но
Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый
камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное -
в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна,
но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего
корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону,
знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог
бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем
своей богини - Фемиды.

   Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз.
   Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма.
   Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх
наступал им на пятки - казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под
собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.

   - Все это похоже на страшную фантастику, - сказал Василий, чтобы как-то
отвлечься от охватывающего ужаса. - Теперь я не удивляюсь, что возникла
легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.

   - Эту легенду придумал я, - ответил Козицкий. - На случай, если бы
кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще - для того, чтобы
подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!

   И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на
ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы
вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял
покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена
небольшая лесенка.
   Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе,
что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион,
груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации
далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей
прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и
измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища,
погрязли в стяжательстве и наживе.
   Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую.
И вот остался один - хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры,
тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится
новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные
чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится
связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод
Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую
по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой.
Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть.
Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором
уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не
стыдиться самого себя всю жизнь.





   ГЛАВА ТРЕТЬЯ


   БЕСЫ



   Обеды в ресторанчике "Три яйца всмятку" были уже в какой-то степени
традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И
разговоры за десертом тоже велись традиционные - о всякой небывальщине.
   Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о
том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в
Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием
смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим
и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи
долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не
верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.

   - А может, он мне и лапшу на уши повесил, - смеясь, пожимал плечами
бизнесмен, - сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил
микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя
зачем - непонятно.

   - Может, чтобы вы не узнали? - предположил Серапионыч.

   - А мне-то какое дело, - снова пожал плечами Ерофеев. - Бабки заработал
- молодец. Машину в гараж поставил, и гуляй вальсом.

   - Нет, ну я имел в виду, - продолжал Серапионыч, - чтобы вы не узнали
про его отлучку.

   - Да нет, доктор, - улыбнулся Ерофеев, - машину нашли гаишники на
Родниковой в тот же вечер, когда он должен был вернуться в город.

   - Тогда зачем придумывать какую-то безумную историю? - обиделся на
вруливого водителя Серапионыч. - Странно.

   - Вот и я говорю - странно, - обратился Ерофеев к Дубову. - А вы что
скажете, господин сыщик?

   Дубов задумчиво покрутил ложечкой в стакане с чаем:

   - Знаете ли, я как раз проезжал через эту таможню и, судя по вашему
рассказу, примерно в то же время. И таможенники были на месте и, по-моему,
никуда уезжать не собирались. Но дело не в этом.

   - А в чем? - нетерпеливо спросил Ерофеев.

   - Да в том, что эти таможенники - бывшие Кислоярские омоновцы, и сюда
им соваться - полное безумие.

   - Значит, соврал? - уточнил Ерофеев.

   - Но с другой стороны, - продолжал рассуждать Дубов, игнорируя вопрос,
- если он прибыл в город вовремя, даже пусть попутно подхалтурив, то зачем
оставлять машину где-то на улице? Да еще и с дверями настежь и с ключами в
зажигании. Ведь, если я вас правильно понял, гаишники именно из-за этого
обратили на "Латвию" внимание. Я сам водитель со стажем и такой
безалаберности никогда не допускал.

   - А может, он был того? - предположил Серапионыч и щелкнул себя пальцем
по горлу.

   - Может быть, конечно, - покачал головой Дубов, - но опытный водитель
выключает фары и запирает машину даже, как говорится, на "автопилоте".

   - Так, значит, не врет? - вклинился Ерофеев.

   - Хотя, может, он дал ее кому-нибудь покататься? - предположил Дубов.

   - За тысячу долларов? - усмехнулась баронесса, до этого молча поедавшая
вегетарианский салат. - Господи, ну и тему вы для разговора нашли! Василий
Николаич, расскажите нам лучше, как вы съездили в Старгород и что вы там
узнали о картинах Врубеля. Эта тайна меня куда больше занимает, нежели
шоферские фантазии.

   Дубов как-то неловко отхлебнул чай. Поморщился, хотя чай был неплохой -
"Липтон". И наконец изрек:

   - Э-э-э, - врать Великий Сыщик был не мастер, - понимаете ли, госпожа
Хелена... - Тут он снова сделал паузу и хлебнул еще чайку, видимо,
набираясь храбрости. - До Старгорода мы, собственно, не доехали. Машина
сломалась. Старый "Москвич" - это автомобиль не для дальних поездок. -
Сыщика явно "понесло". - Вкладыши коленвала сношены, а поменять их сложно.
   Сам я, по крайней мере, не умею. Хотя как-то однажды менял картер,
когда пробил на ухабах...

   Баронесса внимательно слушала всю эту чушь и даже деловито кивала
головой.
   Ерофеев явно не понимал, что происходит, и с удивлением поглядывал на
Дубова. Серапионыч же догадывался, что Василий что-то откопал и просто не
хочет говорить об этом баронессе.

   - А вы слышали, - пришел на выручку Дубову доктор, - к Земле летит
астероид и упадет в наше Кислое море?

   - А вот это интересно, - оживился Ерофеев, - туристы понаедут, ученые...

   И вопрос о картинах Врубеля, к удовольствию Дубова, сошел со сцены.
Только госпожа Хелена очень уж задумчиво жевала салат. Даже не замечая,
что это салат доктора.

   А когда обед был закончен и все вставали из-за стола и прощались до
следующего раза, баронесса, пожимая руку Василия, внезапно задержала ее в
своей.

   - Василий Николаевич, а вы не хотите заглянуть ко мне? - проникновенно
сказала она. - Посмотреть некоторые новые экспонаты.

   Дубов слегка опешил - баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И
он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд
встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот
хитро подмигнул Дубову.

   - Ну что ж, госпожа Хелена, - решился Василий, - когда вам будет удобно?

   - Сейчас, - решительно сказала баронесса.

   - А, ну сейчас, так сейчас, - деланно равнодушно пожал плечами Дубов. -
Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.


   ***


   Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что,
собственно, немудрено - люди с менее устойчивой нервной системой просто
падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим
прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию
фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что
лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же
хотела как лучше - саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно,
прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом
виде.

   Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое
время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по
сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность
телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик
был посрамлен.
   Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного
вещания.
   Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись
разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что
широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что
первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.

   И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям
- она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.

   - Хватит заговаривать мене зубы! - негромко, но с чувством сказала она.
В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что
баронесса готова "слямзить" какой-нибудь бесхозный исторический экспонат.
И ее ничто не остановит.

   - Василий, вы меня любите? - спросила она требовательно.

   Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил
первое, что пришло в голову:

   - Я вас уважаю, госпожа Хе...

   - Вы что, отвергаете мои нежные чувства? - В голосе баронессы
прозвучала угроза.

   - Я, знаете ли, ну... - Василий не знал, что сказать. И наконец
придумал:
   - Я предпочитаю холостую жизнь...

   - А я и не покушаюсь на вашу руку, - с пафосом отвечала баронесса, -
мне нужно ваше сердце!

   Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал
холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто
оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно
расстегивать пуговки своей кофточки.

   - Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, - неуверенно
промямлил Василий.

   Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался
прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в
расцвете лет. И все же что-то его останавливало.

   - Госпожа Хелена, - осторожно начал Василий, - если вас интересуют
картины Врубеля, то... - Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса
перестала теребить пуговки.

   Пауза затянулась.

   - Ну так говорите же! - не выдержала госпожа Хелена.

   В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:

   -...если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?

   Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак.
И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к
дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости
посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь
когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись,
погрозила пальцем мумии фараона:

   - Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!


   ***


   Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного
проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами
привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место,
где была найдена угнанная "Латвия". Детектив по привычке размышлял:
"Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа
"спиртик-водочка". Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают,
такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным
бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься?
Так ведь и "приличные девочки" в этом районе не водятся. Что им здесь
делать? В смысле, наемникам.
   Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все
равно непонятно - зачем?"

   И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным
образом - кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким
голосом:

   - Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!

   - Мешковский!... - простонал Дубов.

   Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять,
какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним.
Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни
города.
   Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия.
А потом... А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что
проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на
голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто
Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся
творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не
слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе... А
стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам.
И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому
как он жутко обижался и начинал изображать из себя "уличную девку". Хотя
настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.

   Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал,
либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий
не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А
Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:

   - ...А друзья называли Чайковского любовно "чайничек". И хотя у нас
совершенно уснуло правосудие, "золотой век" поэзии уже позади. В связи с
этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона
Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию.
   Так, на недельку...

   Дубов мало обращал внимания на всю эту болтовню и лишь кивал головой
время от времени, стараясь изобразить заинтересованность.

   - ...Им, конечно, далеко до Генриха Манна, но зато какие смелые и
наглые. И с автоматами. Это здорово возбуждает, - продолжал изливаться
Мешковский.
   Дубов же при слове "автоматы" профессионально насторожился. - Всю ночь
мы разговаривали. А наутро их уже не было. Как жаль, как жаль, -
опечалился Мешковский и даже, похоже, решил пустить слезу, но не выжал.
Что его еще больше огорчило. - Полный стол водочки, а поговорить не с кем.
Может, вы заглянете ко мне, Василий Николаевич?

   - Загляну, - решительно ответил сыщик, что даже на секунду сбило
Сашульчика с толку. Но лишь на секунду. Думать он был не любитель, а жил
лишь эмоциями.

   - Вы мне всегда нравились, Василий, - с пафосом произнес Мешковский. -
Вы грубоваты и малопрезентабельны, но я вас понимаю. Пойдемте ко мне. Я
покажу вам письма Чайковского к Жириновскому.


   ***


   Беспорядок в квартире Мешковского был продолжением беспорядка в его
голове.
   Богемно, со вкусом и немного грязно. Василий знал Сашульчика и потому
знал, что выудить что-либо из него можно только между первыми ста граммами
и вторыми ста граммами. В этом промежутке Мешковский был более-менее
вменяем.
   А потому, как только они сели за стол и выпили по рюмке, Дубов стал
наседать на него с вопросами.

   - Где это вы, Сашульчик, так разжились водочкой? - как бы невзначай
поинтересовался сыщик. - Да и продуктов, я вижу, целая куча... Должно
быть, нашлись богатые спонсоры?

   - О, да-да, - радостно подхватил Мешковский, - такие спонсоры! Такие
симпатичненькие мужчинки! - Тут Сашульчик испуганно смолк. - Ах, ведь их
главный предупреждал, чтобы я молчал об их визитации!

   - Вот как? - удивился Василий. Или сделал вид, что удивился. - Странно.
   Обычно господа спонсоры не очень-то любят скромничать - наспонсорят на
полушку, а шуму... - Детектив доверительно понизил голос: - Но мне-то вы
можете все рассказать, я вас не выдам.

   - О да! - томно повел глазками в сторону бутылки радушный хозяин. -
Если бы вы, Васенька, были поэтом, то я сбацал бы в "Железке" вашу
репрезентацию, а в спонсоры непременно позвал тех противненьких мужчинок.

   - А что это за мужчинки? - Василий решил идти напролом, так как знал по
опыту, что еще минут десять - и Сашульчик совершенно перестанет быть
пригоден к деловому употреблению.

   - Ах, это такие мужчинки! - вздохнул Мешковский. - Я им так старался
приглянуться - и все мои усилия не вызвали в их душах ответных
поползновений. А их главненький очень заинтересовался альбомом "Обитатели
Кислоярского зоопарка", а когда я его напрямую спросил, нравлюсь ли я ему,
то он ответил, что предпочитает любить всяких зверушек и собирается наутро
отъехать в деревню, где пленэр наполнен разными козочками, коровками,
свинками, лошадками... Да вы сами поглядите!

   Вскочив из-за стола, Мешковский подошел к книжному шкафу и снял с полки
зоопарковский альбом, зажатый между Бхагавадгитой и перепиской Рихарда
Вагнера. Однако на соседней полке вместо книг стоял запасной графинчик,
отнюдь не пустой, и рюмочка. Сашульчик отложил альбом в сторонку, налил
себе водочки и залпом выпил. Такого поворота Дубов никак не ожидал. Он,
однако, попытался задать еще один вопрос:

   - А как звали их главненького?

   Но было поздно: Мешковский, игриво покачивая бедрами, уже следовал к
проигрыва