ть демагогию, -- злобно ухмыльнулся Феликс. --
Мы с вами не на комсомольском собрании.
     -- Ладно,  давайте  по  делу, -- согласился  Дубов.  --  Вы были  столь
любезны,  что лично  пришли  меня  предостеречь.  Я буду  с  вами  столь  же
откровенен.  Мне многое известно о  ваших художествах. Не буду  напоминать о
шантаже,  вымогательстве, торговле  наркотиками -- но вы ведете и откровенно
антигосударственную деятельность.  Думаете, я не знаю, кто стоял за недавней
серией  взрывов в религиозных и  общественных организациях? Я уж не говорю о
почасовой оплате пикетчиков в защиту вашего дружка путчиста Разбойникова и о
финансовой поддержке местных неонацистов всех мастей!
     -- Не докажете! -- скривился Железякин.
     -- Докажем,  докажем! -- уверенно пообещал Дубов. -- И  многое  в  этом
направлении уже  сделано. А  полученные данные я, разумеется, не  держу  при
себе,  а  тут  же  сообщаю  правоохранительным  органам.  Так что,  господин
Железякин,  советую вам поскорее  сворачивать вашу преступную  деятельность,
иначе...
     -- Ладно, хватит, -- грубо прервал Феликс. -- Мне уже многие  угрожали,
и  где  все  они  теперь? И то  же самое ждет вас,  если не  уйдете  с  моей
дороги!..  -- Железякин  поднялся  с табуретки  и  направился к  выходу.  --
Спокойной ночи,  господа,  -- проговорил он  на прощание, вежливо  приподняв
шляпу.
     Проводив незваного гостя, Василий вернулся в кухню:
     -- Ну,  доктор, что скажете?  Вот он, наш  кислоярский Мориарти во всей
своей красе. Чувствую, доведется еще мне встретиться с ним на узкой тропинке
над пропастью...
     --  Извините,  Василий  Николаевич,  я не понял, что  это за дорога, на
которой вы встали?  --  спросил доктор. -- Он  имел в виду вообще или что-то
конкретное?
     --  Судя по тому, что господин Железякин в своих угрозах адресовался  к
нам обоим, то  конкретное, -- уверенно ответил Дубов. -- Очевидно, то самое,
связанное  с  вашей дискетой,  трупом  в  поезде и,  возможно, с профессором
Петрищевым.
     -- Сдается мне, что  вы  знаете больше моего, --  проницательно заметил
Серапионыч. -- Во  всяком  случае, вы с ним говорили так, будто находитесь в
полном курсе дела.
     Василий от души рассмеялся:
     -- Я знаю  ровно столько  же,  сколько и вы. Просто надеялся, что  если
разговор  пойдет  в открытую, то Железякин  что-то скажет по  существу дела.
Нет, ну не то  чтобы проговорится, но  мы хоть узнали бы,  чего он хочет. Но
увы  -- после  его визита мы в  таком же тумане, как раньше. Разве что стало
ясно, что к этому делу действительно причастна его шайка.
     -- А то, что вы говорили насчет правоохранительных органов и все  такое
-- это правда?
     --  Не  совсем.  Это  я ему  сказал с умыслом,  чтобы  в  какой-то мере
обезопасить себя и вас  на тот случай, если бы он решил с  нами расправиться
физически.  То есть  мы уже как  бы не  являемся  единственными обладателями
опасной для него информации. Хотя погодите... Если  убийство в поезде -- его
рук дело, то следующей жертвой может стать профессор Петрищев.  Надеюсь, еще
не  очень  поздно  --  давайте-ка   позвоним  инспектору  Столбовому,  чтобы
присмотрели за профессором.
     Рука детектива потянулась к телефону, но тот зазвонил сам. Василий чуть
вздрогнул и поднял трубку.
     -- Василий, это ты? -- раздался  знакомый голос. -- Теперь-то ты можешь
меня выслушать, или у тебя снова дела?
     --  Вообще-то и  дела тоже,  -- недовольно ответил Дубов.  --  Но  если
вкратце, то давай.
     -- Если вкратце, то слышал ли ты о покойнике в Прилаптийском поезде?
     -- Да, что-то где-то мельком, -- стараясь не  выдать волнения, небрежно
ответил Василий. -- Неопознанный труп с фальшивым паспортом.
     -- Теперь уже опознанный, -- хмыкнуло в трубке. -- Установлено, что это
некто Кунгурцев, профессор каких-то там наук, из Питера.
     -- Очень странно,  -- протянул Василий, украдкой глянув на Серапионыча.
--  А  я  слышал,  будто  покойник  --  мафиози,  павший  жертвой  очередной
"разборки" с конкурентами.
     -- Не  слышал  насчет  разборки, --  ответил  осведомитель,  --  но  за
профессором уже давно охотились люди Железякина. Вот, собственно, и все, что
мне известно.
     --  Ну,  спасибо  тебе,  я еще  не  знаю,  займусь ли  этим  делом,  но
информация ценная, -- поблагодарил детектив. -- Если чего разузнаешь, тут же
сообщай. -- Василий положил трубку.
     -- Что-то по нашему делу? -- нетерпеливо спросил доктор.
     --  Да, -- вздохнул  сыщик. --  И  насколько  далеко мы  могли  бы  уже
продвинуться вперед, если бы я выслушал его вчера или хотя бы нынче утром...
Профессор Кунгурцев, профессор Кунгурцев... Где-то я  слышал эту  фамилию, и
совсем недавно!
     --  По-моему,  не   далее  как  вчера  в  "Жаворонках",  --   припомнил
Серапионыч.  -- Как  раз  когда мы  грибы  чистили. Баронесса  что-то  о нем
говорила. Вернее, о его археологических раскопках.
     --  Значит,  расспросим баронессу, -- подытожил Василий. --  Я  еще  не
знаю,  что за  всем этим  кроется,  но чувствую, что  нас  ждут удивительные
сюрпризы и захватывающие приключения!
     -- Василий Николаич, вы собирались позвонить инспектору Столбовому,  --
напомнил доктор.
     --  Да-да, сейчас позвоню. --  Василий извлек из-под телефона блокнот и
раскрыл его на букве "С".

        "x x x"

     Степан  Степанович  Петрищев  надел  очки и раскрыл  записную книжку на
букве "С". Подсел к столику, на котором стоял телефон,  снял трубку.  Поднес
палец к диску, затем отдернул, будто от  огня. Встал, прошелся по полутемной
комнате, машинально поправил покосившийся скелет какого-то далекого пращура.
     -- Нет, надо, надо, -- сказал профессор то  ли  пращуру, то  ли  самому
себе. Он  вернулся к телефону и решительно  набрал номер.  Раздался  длинный
гудок,  а за  ним  еще  несколько. -- Значит, не судьба,  --  с  облегчением
вздохнул профессор и собрался было положить трубку, но тут  на другом  конце
провода что-то щелкнуло.
     -- Слушаю вас, -- раздался приятный женский голос.
     -- Добрый вечер, Тамара Михайловна. Извините, если разбудил.
     --  А,  вечер  добрый,   Степан  Степаныч.  Рада  вас  слышать.  Что-то
случилось?
     --  Случилось,  -- ответил профессор  Петрищев,  но  тут чья-то  рука в
темной кожаной перчатке легла на телефон.

        "x x x"

     Ресторан "Три  яйца  всмятку" принадлежал Феликсу Железякину и, подобно
своему владельцу, имел по меньшей мере два  лица: вечером он  преображался в
злачное заведение, где спускали неправедно заработанные денежки самые темные
личности Кислоярска, но зато днем представлял  собой обычную  харчевню,  где
можно было  вкусно и недорого пообедать.  Вот  за обедом-то  здесь обычно  и
собиралась компания  добрых  знакомых,  проводивших  трапезу за  приятной  и
интересной беседой.
     Однако на сей раз Василий Дубов пришел сюда на пол часа раньше обычного
--  он собирался до прихода  остальных завсегдатаев приватно побеседовать  с
баронессой  Хелен  фон Ачкасофф. Ну  и,  само  собой,  первым делом детектив
поинтересовался, что известно баронессе о профессоре Кунгурцеве.
     -- А вы что же, Василий Николаич,  тоже решили заняться археологией? --
засмеялась  баронесса.  На  что  Дубов совершенно  спокойно,  даже  обыденно
ответил:
     -- Нет, я устанавливаю причины его смерти.
     -- Как? Разве он умер?! -- вскричала госпожа Хелена.
     -- Кунгурцев скончался  несколько  дней  назад  от огнестрельных  ран в
поезде  Кислоярск  -- Прилаптийск, -- сообщил детектив. --  И он же, по всей
очевидности, выкинул из окна ту дискету, что обнаружил Владлен Серапионыч.
     -- Как  же это  возможно, -- потрясенно лепетала баронесса. -- Кто  мог
поднять руку на ученого...
     -- Между  прочим, при нем  обнаружили фальшивые  документы, -- напомнил
Василий.  --  Надеюсь,  вы  понимаете,  уважаемая  баронесса,  что  все  это
неспроста. Поэтому я хотел  бы, чтобы вы  сообщили  мне, что вам известно  о
делах и  связях  профессора Кунгурцева в Кислоярске. Вы говорили, что он вел
археологические раскопки на каком-то городище?
     -- На Гороховом. Это  как  раз  неподалеку  от  "Жаворонков" -- если не
сворачивать, а ехать дальше по шоссе, то слева, вдали от дороги, виден холм.
Это  и  есть Горохово  городище.  Но  там он  был со  своими  студентами лет
двадцать назад.
     Василий что-то записал в блокнот.
     -- И что они там нашли?
     -- Насколько  мне известно, в основном ценности, имеющие  чисто научное
значение. В то время я занималась в историческом кружке при Доме пионеров, и
наш  руководитель  пригласил  Кунгурцева на  очередное занятие.  Как  сейчас
помню, профессор демонстрировал нам всякие черепки и каменные топоры и очень
увлекательно о них рассказывал.
     -- Но не мог ли он обнаружить на этом  Гороховом городище нечто, скажем
так, более материально ценное?
     -- Вряд ли, -- уверенно ответила баронесса.  -- Тем более что профессор
был там не один, и  если  бы они  что-то накопали,  то это раньше  или позже
стало бы известно.  Дело  в том, что  на городище находилась столица  одного
древнего  кисляцкого  княжества...  Впрочем, вас  эти сведения, кажется,  не
очень волнуют.
     -  Нет-нет, еще как волнуют! --  деланно завозражал Василий.  -- Просто
сейчас меня куда больше волнует  гибель Кунгурцева. Кстати, приезжал ли он в
наши края после той экспедиции?
     -- Да, приезжал и после, -- чуть помедлив, произнесла баронесса. -- Лет
восемь тому обратно, но уже один. Тогда он  разыскивал старинные захоронения
и обращался ко мне как к специалисту по древнейшей истории нашего края.
     -- А вам известно что-то об этих захоронениях?
     Баронесса ненадолго задумалась, видимо, прикидывая, что говорить, а что
нет.
     --  Если  вкратце, то  древние  кисляки  имели  обычай  хоронить  своих
правителей  в  курганах,  где устраивались  особые гробницы.  Тело  усопшего
специально обрабатывали,  хотя и не  совсем на египетский манер, но оно тоже
неплохо сохранялось. Забальзамированные останки  укладывали в каменный гроб,
а сердце, считавшееся по их поверьям средоточием души, хоронили  отдельно, в
сосуде наподобие  кувшина, иногда даже  в  особом помещении.  -- Как всегда,
когда баронесса  начинала говорить на  историко-археологические  темы,  в ее
глазах загорался  радостный блеск, и даже люди, далекие от  науки, увлеченно
слушали. Однако Василий, памятуя, что  в любой момент в зале могут появиться
сотрапезники, был вынужден прервать едва начавшуюся лекцию:
     --   Извините,  госпожа  Хелена,  но  меня  в  настоящий  момент  более
интересуют исследования профессора Кунгурцева.
     --  Ну,  я  ему   подсказала  только   общее   направление,  где  чисто
теоретически  можно  было  отыскать  более-менее  сохранившиеся  и  даже  не
разграбленные  гробницы, --  чуть  обиженно  сказала  баронесса, --  так как
точных мест ни я, ни кто другой не знает. К счастью, а то бы от них давно бы
уже ничего  не  осталось.  Но  Кунгурцев обладает...  обладал, --  вздохнула
госпожа Хелена, --  удивительной  интуицией, и  ему удалось  довольно  скоро
открыть одно необычайно ценное захоронение.
     -- Ценное? -- чуть не подпрыгнул на стуле Василий.
     --  О  да!  -- с  азартом  подхватила баронесса, -- Профессор обнаружил
гробницу  некоего весьма знатного  правителя.  Там  сохранилась  и мумия,  и
останки его слуг и домашних животных, и уникальный барельеф, символизирующий
бренность всего земного.
     -- Вы его видели?
     -- Что, барельеф? Нет, только  фотографию, сделанную самим Кунгурцевым.
И вообще, место находки держится в тайне,  о нем знают  хорошо  если два-три
человека.
     -- Отчего так? -- удивился Василий.
     -- Ну,  тут много причин,  --  пожала  плечами баронесса.  -- Если  все
узнают,  где находится  курган,  то  придется ставить постоянную  охрану,  а
средств  на нее, разумеется, никто  выделять  не станет.  Насколько я  знаю,
барельеф остался в гробнице, мумию Кунгурцев увез в Питер для  исследований,
а предметы  домашней  утвари,  которыми  покойного  снабдили  на  тот  свет,
хранятся в Кислоярском музее.
     Дубов  украдкой   глянул  на  часы  --  вот-вот   могли   появиться  их
сотрапезники, а ему еще нужно было о многом порасспросить баронессу.
     --  Но,  может   быть,  вы   хотя   бы  знаете  людей,   кому  известно
местонахождение  гробницы? -- понизил голос Василий. -- Поймите,  это  важно
прежде  всего  ради   их  же  безопасности.  Очень  возможно,  что  убийство
Кунгурцева как-то связано с его археологическими разысканиями.
     -- Могу назвать только одного, -- немного подумав, совсем тихо ответила
баронесса. -- Анахорет, любитель костей...
     -- Петрищев?
     -- Да, он  один сопровождал Кунгурцева в его экспедиции, а затем забрал
кости слуг и животных к себе  в филиал. Я предполагаю  ваш следующий вопрос,
-- невесело улыбнулась госпожа Хелена. -- Были ли найдены в гробнице изделия
из золота и драгоценных камней, и если да, то  сколько в них килограммов или
каратов?
     --  Вы угадали, -- вздохнул Дубов. --  Только зря иронизируете, дорогая
баронесса -- я прекрасно понимаю, что исторические и художественные ценности
нельзя  мерить на караты.  Но,  похоже,  вокруг  этого  дела крутятся  типы,
которых  любые  ценности  интересуют  лишь  постольку,  поскольку  их  можно
превратить в зеленые бумажки.
     Василий  глянул  на  входную  дверь  --  обычно  в  это  время приходил
бизнесмен  Ерофеев,  а при нем  вести столь  важную беседу было бы, конечно,
невозможно.  К  счастью, в дверях никто  не появлялся, но зато поблизости от
столика  крутилась  официантка  --  вне  всякого сомнения,  осведомительница
Железякина. Ну и,  конечно же, ей не давало  покоя, что клиенты уже пол часа
сидят за столиком и ничего не заказывают.
     --  Пожалуйста,  принесите  чаю,  --  попросил  Василий.  Официантка  с
недовольным  видом удалилась -- из-за столь  ничтожного  заказа она лишалась
возможности подслушать  важный разговор, за который Железякин мог ее неплохо
поблагодарить.
     -- Вот с ценностями самое странное, -- сказала Хелен фон Ачкасофф. -- В
описи  найденных  в гробнице  предметов  значится  лишь  золотой  гребень  с
оригинальным орнаментом, оставленный в волосах мумии правителя. И все.
     -- И вы полагаете...
     -- Нет-нет, здесь могут быть самые  разные объяснения. Золотые  изделия
обычно клали вне гроба,  и  если в усыпальнице  уже  до  профессора побывали
воры, то они забрали все драгоценности, но в гроб не полезли, потому гребень
и сохранился. Весьма вероятно, что никаких драгоценностей не было изначально
-- точную дату захоронения установить не удалось, а у кисляцких правителей в
течение нескольких веков был обычай не класть в гробницу драгоценности. Это,
как  я  понимаю,  было   вызвано   экономическим  упадком.  Потом   традицию
возобновили,  но, возможно, именно в  той гробнице никакого золота  не  было
изначально.
     --  То  есть,  госпожа Хелена,  я так  понимаю,  что  Кунгурцев  ничего
драгоценного в  гробнице  не нашел,  но вопрос  как бы остался  открытым, --
подытожил Василий. --  И  есть некие заинтересованные лица, которые полагают
или даже уверены, что профессор что-то скрывает. Ведь не зря же он приехал в
Кислоярск инкогнито?
     -- Ну ладно, --  решилась баронесса, -- но  только пускай это останется
между  нами.   Я,  извините,  совсем  не  жажду  героически  последовать  за
профессором Кунгурцевым.  Дело в том,  что он и  раньше бывал  тут,  как  вы
выражаетесь, инкогнито. Кажется, года  два  или три  назад.  Как-то я иду по
улице, а навстречу -- профессор, только при огромной бороде и с рыжей копной
на голове. А на самом деле бороды он никогда  не носил, а волосы у него были
седые. Я уж хотела поздороваться, но он отвернулся и быстро прошмыгнул мимо.
Я подумала,  что, наверное, обозналась, но  вечером профессор мне  позвонил,
извинился и попросил никому не говорить о своем приезде.
     -- Почему?
     -- Я его тоже спросила  -- почему. А он ответил,  что приехал отдохнуть
от  шумной  питерской жизни и  не  хочет  стать добычей репортеров. Хотя что
нашим ибикусовым до ученого профессора?
     Тут  Василий  увидел, что  в зал  входит Георгий  Иванович  Ерофеев  --
туристический   бизнесмен,    пытающийся    изображать   из   себя   "нового
кислоярского", хотя и не слишком успешно.
     -- Благодарю вас, баронесса,  --  торопливо проговорил  Дубов.  -- Ваши
сведения для меня просто бесценны. Если что, я к вам снова обращусь.
     Но тут детектив с некоторым удивлением  заметил, как вслед за Ерофеевым
вошла  еще  одна  посетительница  --  светловолосая  дама  в  легкомысленном
цветастом платье, более  подходящим для  лета, чем для осени. Однако Василия
удивила, конечно же, не столько одежда дамы, сколько она сама. То была  Анна
Сергеевна   Глухарева,   в  прошлом   известная   общественная   деятельница
прогрессивного  направления,  а  в  настоящем -- пресс-секретарь  Президента
Кислоярской Республики. До недавнего времени Анна Сергеевна нередко посещала
"Три  яйца всмятку", но  с тех пор как  заняла ответственный пост, здесь  ни
разу не появлялась.
     -- А вот и мы, -- с  некоторой развязностью проговорил Ерофеев, подойдя
с Анной Сергеевной к столику, где беседовали  детектив Дубов и баронесса фон
Ачкасофф.  И,  вспомнив свое  "новое"  амплуа, бизнесмен добавил,  поправляя
пейджер, торчащий из кармана  ядовито-красного пиджака: --  Чисто конкретно,
блин, в натуре.
     -- Рад вас видеть, Анна Сергеевна! -- радостно вскочил Василий.
     -- А вы уж, наверно, решили, что я совсем зазналась? -- Анна  Сергеевна
непринужденно присела за столик рядом с детективом.  -- Знаете, пока входила
в  курс дела,  ни минуты  свободной не  было. Поверите  ли,  даже  пообедать
некогда!
     Тем временем подошли и новые  сотрапезники -- доктор Владлен Серапионыч
и инспектор  милиции  Егор  Трофимович Столбовой, немолодой  уже  человек  в
безупречном костюме и при галстуке.  Незнакомые могли  принять его  за  кого
угодно, вплоть до импресарио какой-нибудь зарубежной оперной дивы, но только
не за  работника  милиции.  С Дубовым  его связывали  довольно  своеобразные
отношения -- с одной стороны, Егор Трофимович должен был смотреть на Василия
Николаевича как на конкурента, но, с  другой стороны, обоих  связывала общая
борьба  за справедливость  и правопорядок, каковая  заставляла их преодолеть
сословные  предубеждения  и  зачастую  действовать   сообща.   Более  давнее
знакомство  было у  Столбового с  Серапионычем --  тот,  не состоя  в  штате
милиции,   почитался  крупнейшим  в  городе  специалистом-судмедэкспертом  и
никогда не отказывал в помощи или консультации.
     Поскольку  большинство  сотрапезников  встречались за  обедом  чуть  не
ежедневно, то  все взоры  обратились  к  госпоже Глухаревой  -- от нее ждали
рассказов о  ее  новой службе  и  о  том, как выглядит их Президент  "не  на
параде". И  Анна Сергеевна  с лихвой оправдала  ожидания --  она попотчевала
своих  приятелей  столь  увлекательными  рассказами и  о  своем  шефе,  и  о
сотрудниках  Президентского  аппарата,  что все, кто был  за столом, включая
Василия, даже о еде забывали.
     -- И  вот вызывает  меня как-то Кирилл Аркадьевич, -- со смаком  вещала
Глухарева, -- и говорит: "Анна Сергеевна, у вас вся спина белая!". Я решила,
что  он шутит,  а тут был еще и  Виктор Владимирыч, так  он заглянул  мне за
спину и подтвердил -- да, вся белая. Я подбежала к  зеркалу, а они оба ржут:
"Первое апреля!". А тогда вовсе даже не первое было, и даже не апреля...  Да
что я  все  о себе да о себе. Василий Николаич,  расскажите лучше, как у вас
дела?
     Василий наклонил тарелку и вычерпал остатки украинского борща:
     -- Да помаленьку, Анна Сергеевна. Борюсь со злом по мере своих скромных
способностей. Кстати, не могли бы вы по старому знакомству через свои каналы
навести кое-какие справки о Феликсе Железякин