- Ну и что оно, по-твоему, означает? - спросил Дубов. - Говори,
Васятка, не стесняйся!

   - Я так считаю, что все дело в нем и есть, - смущаясь, сказал Васятка.
- Не то тут главное, чтобы княжну поцеловать, и даже, может быть, не то,
чтобы это сделал Иван-царевич, а чтобы по чистой душе, безо всякой корысти.

   - Ну, ты уж скажешь! - хмыкнул Чумичка.

   - А по-моему, Васятка мыслит правильно, - задумчиво произнес Дубов. -
Князь Григорий и тот чародей, что заколдовал и вас, и княжну Марфу, они
ведь явно судили о людях по себе, в смысле что и представить не могли,
чтобы кто-то стал ходить по болоту и целовать лягушек совершенно безо
всякой корысти. Так что эти злодеи как бы могут спать спокойно.

   - Почему "как бы"? - не понял Рыжий.

   - Потому что они слишком плохо думают о людях, - ответил детектив, - и
это их в конце концов погубит.

   - Что вы имеете в виду, Василий Николаич? - недоуменно спросил Рыжий.

   - Кажется, у меня имеется на примете человек, способный расколдовать
Марфу.

   - В вашей реальности? - вскинул брови Рыжий. Дубов утвердительно кивнул.
   - Но откуда у вас возьмется Иван-царевич?

   - Не совсем царевич, конечно, - сказал Василий, - но если он возьмется
за поиски княжны, то уж совершенно бескорыстно, уверяю вас!

   - Кажется, я догадываюсь, кого вы имеете в виду, - заметила Надя.


   ***


   Глава сыскного приказа сидел за столом у себя в кабинете и, попивая чай
с бубликами, внимательно читал сводку событий за минувший день:

   "В столицу был доставлен помощник ново-мангазейского городского
казначея Митька Загрязев, уличаемый в измене Царю и Отечеству, многих
смертоубийствах и мздоимстве безо всякой меры. Из дознаний оного Митьки
Загрязева видно становится, что заговор весьма широк был и что замешаны в
нем многие Царь-Городские бояре. Принято решение послать в Новую Мангазею
особую следственную дружину, а также взять под стражу бывшего столичного
градоначальника князя Длиннорукого".

   - Ну и дела, - присвистнул Пал Палыч, - никогда я не доверял
Длиннорукому, но чтобы он в заговоре состоял - это уж чересчур!..

   Пал Палыч продолжил чтение:

   "Во время народного гуляния по случаю победы нашей славной дружины
беспорядков не имело места быть, но некие мелкие воры, воспользовавшись
скоплением народа, произвели ряд покраж из карманов и сумок, и число их
вдвое превосходит обычное".

   - Совсем охамели эти ворюги, - покачал головой глава приказа. - Даже в
такой день...

   И Пал Палыч перешел к отчету о бытовых происшествиях - пьянках, мелких
драках и обсчете покупателей на рынке. Жизнь Царь-Города постепенно
входила в свое обычное русло.


   ***


   Со стороны аллеи, ведущей к терему от большой дороги, донеслось
приглушенное цоканье копыт.

   - Ну, кого там еще черти принесли? - покачал головой майор, первым
услышавший эти звуки.

   На лужайку въехала серебряная карета, запряженная тройкой белых коней.
Едва экипаж остановился, возница соскочил со своего места, распахнул
дверь, и из кареты вышел собственной персоной царь Дормидонт. Все, кто
находился на лужайке или на веранде, склонились в почтительном поклоне,
если не считать Змея Горыныча, который мирно дремал под березками и был
почти неразличим в сгустившихся сумерках.

   - О, да тут все, понимаешь, в сборе! - поприветствовал царь
присутствующих. - И ты, боярин Владлен, здесь! А, Рыжий, и ты тут? Да
ладно, не боись, я нынче в духе. - Царь двинулся к веранде. - Ага, да вы
тут чаи гоняете. Налей-ка и мне, эскулап. Токмо без той гадости, что ты
давеча подбавил Длиннорукому.

   - Да что вы, Государь! - запротестовал Серапионыч, наливая Дормидонту
чашку, но тот махнул рукой:

   - Ничего, боярин Владлен, не отпирайся. Не виноват же ты, что от твоего
снадобья из князя вся его суть истинная поперла. Оказалось-таки, что он в
заговоре, понимаешь, состоит. Ну, ужо я ему покажу, башку отрублю, как
пить дать! - Царь с удовольствием отхлебнул чаю. - Эх, чудная погодка.
Было бы посветлее, так в лапту, понимаешь, сыграли бы...

   - Какими судьбами, батюшка? - осторожно спросила Танюшка, присаживаясь
за стол.

   - Да в городе совсем заморочили, - вздохнул Дормидонт. - Едва только
пришла весть о нашей победе, как наши бояре ко мне заявились - мол,
поздравляем тебя, царь-батюшка, и все такое. А сами готовы были меня со
всеми потрохами Григорию сдать. И так мне, понимаешь, противно стало, что
решил я на все плюнуть да и отъехать в свой терем. - Дормидонт резко
повернулся к дочке: - Ну, Танюшка, довольно я наслышан от воеводничьего
гонца о твоих доблестях с покойным боярином Андреем...

   - Да что ты, батюшка, - смутилась царевна.

   - Мы выполняли свой долг, - скромно заметил "покойный боярин Андрей".

   - Ну ладно, я с тебя снимаю высылку из столицы, - продолжал царь. -
Проси у меня все, чего хочешь!

   - Только в разумных финансовых пределах, - поспешно добавил Рыжий.

   - Тятенька, позволь мне выйти за Рыжего! - выпалила Танюшка.

   - Тьфу, заладила! - топнул ногой Дормидонт. И вдруг широко, по-доброму,
улыбнулся: - Ну да ладно уж, ради такого случая - согласен!

   - Правда, батюшка?! - Не веря своему счастью, царевна бросилась на шею
к Дормидонту.

   - Многая лета жениху и невесте!!! - громогласно заревел майор Селезень.

   - Черт, совсем оглушил, - проворчал Чумичка.

   - Только как же я вас, понимаешь, благословлю? - задался вопросом царь.
- Я ж не знал, что такое дело будет, священника бы с собою прихватил,
иконку чудотворную...

   - Священник у нас есть, - заметила Чаликова. - Государь, позвольте вам
представить: отец Александр, майор, то есть настоятель Каменской церкви.

   - Ну, вы уж хватили, Надежда, - слегка опешил майор. - Пока что я еще
не священник...

   - Ну и что? - не растерялась Надя. - Тут ведь тоже пока что еще не
свадьба. А только помолвка.

   - Постойте, я что-то не понял, - тряхнул головой Дормидонт. - Вы что,
собираетесь стать священником?

   - Да, место приходского священника в Каменке оказалось вакан... то есть
свободным, - выдал справку Рыжий, - и Александр Иваныч хотел бы его
занять. И я прошу вас, Государь, способствовать этому назначению. Дело в
том, что майор, находясь в Каменке, уничтожил обоз с тайным оружием князя
Григория и теперь желает там поселиться, дабы, по его словам, крестом и
мечом бороться с нечистой силой.

   - Недурственно, - Дормидонт с симпатией оглядел Селезня. - Хоть
рукоположение священников - это не моя епархия, но, в конце концов, царь я
али не царь? Отныне будешь священником.

   - Ну так приступим к благословению? - будто боясь, что отец передумает,
напомнила Танюшка.

   - Погоди, а как же иконка? - нахмурился царь. - Тут, в тереме, и всякой
еды, и особливо пития довольно, а благодати - никакой...

   - Государь, - выступил вперед боярин Андрей, - может быть, мой крест
заменит икону? Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять
наше воинство на врага! - С этими словами боярин снял с себя крест и
протянул его майору.

   - А годится ли такая замена? - засомневался царь.

   - Давайте спросим у духовенства, - предложил Рыжий.

   - Годится, не извольте беспокоиться! - великодушно прогудел майор,
принимая крест от боярина Андрея.

   - Ну так благославляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо
самим себе, царю и Отечеству! - с пафосом произнес Дормидонт. - Будьте
здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!

   Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а
новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:

   - Многая, многая, многая лета, аллилуйя!

   И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при
помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все
неточности и погрешности.

   - Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, - заявил Дормидонт. -
Тащите из подвала вино и пенные меды!

   - Государь! - предостерегающе поднял палец Серапионыч.

   - А для меня - квас, - продолжал царь, - там должен быть жбан... И
вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь,
свечки зажжем и будем праздновать!

   - Батюшка, здесь веселее! - возразила Танюшка.

   - Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, - поддержал ее
Серапионыч.

   - Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, - предложил
Дормидонт. - И будем, понимаешь, веселиться!


   ***


   Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных
движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями.
Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат,
бесславно вернувшихся в Белую Пущу.

   - Вы бежали, как зайцы, - тихо сказал князь Григорий.

   Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.

   - Вы не солдаты - вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых
и отважных воинах.

   - Я только... - попытался встрять маг.

   - Вас, недоносков, - продолжал князь, даже не обратив внимания на
Каширского, - вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в
Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в
состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты - вы разбойники.

   И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался
блеющий голос:

   - Князь, не вели казнить!...

   - Это еще кто? - брезгливо спросил Григорий.

   Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.

   - Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!

   - Откуда он здесь взялся? - процедил сквозь зубы князь.

   - С войском прибежал, - услужливо доложил Каширский.

   - Так ведь все бежали, - развел ручонками грозный атаман. Правда, уже
бывший.

   - Херр Григорий, - зашептал князю в ухо стоявший за его спиной
Херклафф, - отдайте его мне. Их бин его кушать.

   - Ведьму с котом надо было кушать. - небрежно бросил князь и продолжил
уже громче: - Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. -
Григорий выдержал паузу. - Будет выгребать навоз на конюшне. А такие
солдаты, - он произнес это слово, как выплюнул, - мне даже и на это не
нужны.

   Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.

   - А ты мне понравился, - шепнула она, - там, на дороге. Завтра вечером
я приду к тебе на конюшню.

   Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не
выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости,
гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.


   ***


   Несмотря на то, что стрелки на "Командирских" часах майора Селезня
давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в
полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего
крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не
обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей - главное,
была бы компания приятных и симпатичных тебе людей.

   Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на
брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.

   - Ты мужик, и я мужик, - говорил Селезень, - сладим!

   - Конечно, сладим, - радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал
его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от
Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот - чувствовал прилив новых идей:
- Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй
по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского
чародея, так первым делом зови меня - я из него душу вытрясу, но заставлю
нас расколдовать.

   - Будет сделано, Полкаша, - деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо
в зеленую морду. - Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было
моего лучшего друга обижать!

   Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное
воздействие и на его соседку - среднюю голову, то есть княжну Ольгу,
обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется
"во чужом пиру похмелье".

   Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась,
какие подвенечные платья были в ходу два века назад.

   - Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, -
говорила Ольга, - лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе
повезло, так будь счастлива.

   - А я уж и так счастлива! - чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: -
Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.

   - А ведь и я тоже могла быть счастлива, - тяжко вздохнула Ольга. - И
как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун
помог... А у меня был другой жених - умный, статный, храбрый, он даже
Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о
моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. - С огромного
круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. - Но и его постигла столь
же страшная участь...

   - Он? - догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.

   - Да, - кивнула княжна. - Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести
тому обратно...

   Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ
- он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность
экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.

   - По правде сказать, я мало что знаю о Мухоморье, - отвечал Перемет. -
Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным
витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж
убить дракона... Хотя на что нам такая жизнь? - вздохнул Перемет. - Не
станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом
деле! Слыхал только, что Мухоморский король Александр очень сильно зависит
от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться.

   - Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?

   - Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.

   Василий что-то черкнул себе в блокнот.

   - А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И
вообще, что его замок из себя представляет? - продолжал расспросы Василий.
   - Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.

   Перемет задумался:

   - Вообще-то замок не очень старый - при Шушках ничего подобного не
было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков
Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем образе туда хода не было, так
что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да -
Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова,
как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы
Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки
окрестных поселян.
   Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу - бог
весть... - Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его
собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: - А
насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только
о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-Царевич. И мой
вам совет - постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна,
Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века
спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.

   - Постараемся, - кивнул Василий.


   ***


   Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и
размышлял о превратностях разбойничьей судьбы.

   Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то
странной лампадки, которую держал в руке некий господин.

   - О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! - сладким голоском произнес
незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его
чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в
то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил
фонариком по сторонам.

   - Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, - радостно добавил людоед,
когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. - Пошелайте мне приятнофо
аппетита!

   Петрович дрожал, как осиновый лист - спасения ждать было неоткуда. Но
тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же
лампадка - ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна
Глухарева.

   Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в
сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:

   - Либе фройляйн, што фам здесь надо?

   - Его! - решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал
пуще прежнего и прикидывал, что хуже - быть съеденным или еще раз
обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.

   - Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, - учтиво раскланялся
Херклафф.

   - А мне плевать! - надменно процедила Глухарева. - Прочь с дороги!

   С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на
навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы
насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он
дико заверещал.
   Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало - она чуть не
зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.

   Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда
увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил
Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а
несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже
просто неблагим матом.

   И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с
секирами наголо.

   - Что за шум? - грубо спросил старший.

   - А мы тут разфлекаемся, - нехотя выпустив Петровича и состроив некое
подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. - Не так ли, фройляйн?

   - Так, - буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от
Петровича.

   - Развлекайтесь потише, - подозрительно оглядев всех троих, сказал
охранник.

   - А-а, ну так мы уше заканчифаем, - елейным голосом произнес Херклафф.
С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та
бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом,
вместе с ним покинула конюшню.

   Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному
Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и
Херклаффом.
   Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.


   ***


   А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно
хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку танцевать
летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался
беззаботным смехом, будто малое дитя.

   В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках
возле костра, негромко беседовали.

   - Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, -
говорила Чаликова. - Я ведь так понимаю, что ваша реальность не
ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими
окрестностями, не так ли?

   - Да, разумеется, - согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое
полено.

   - А мне вот интересно - что находится у вас на месте наших Москвы,
Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?

   - Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы
называете своей, - чуть подумав, ответил Рыжий. - Я ведь бывал не дальше
вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве,
и о Ленингра... то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва
- это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на
месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.

   - А я вот за это время успела побывать