Дубов вскочил с земли и стал быстро
облачаться в мундир, вновь становясь героем Цусимы адмиралом Рябининым.
     --  Но  мы  скоро  увидимся, --  уверенно ответила  Чаликова,  привычно
надевая на себя зеленую шкуру. Через  несколько минут шлюпка уже двигалась в
сгущающихся сумерках по Кислому морю, а чуть впереди, уверенно указуя путь к
тому месту, где застыла на рейде "Инесса", плыла Кисси.
     Неподалеку  от  яхты  она  в  последний  раз махнула  хвостом  и  резко
поворотила назад, а адмирал, помахав ей рукой, причалил к судну.

        "ГЛАВА ВОСЬМАЯ. PAЗДAЧA COКPOВИЩ"

     Темная ночь.  Ветер, как  голодный  пес, завывает  в  верхушках  старых
сосен. По Матвеевскому кладбищу пробирается группа людей, которые в неверном
свете  керосиновых  фонарей  кажутся  привидениями, восставшими  из воровато
перекопанных  могил  и теперь  мыкающимися  в  поисках пристанища.  Но  вот,
похоже, странные посетители нашли то, что искали -- одну  из немногих еще не
раскопанных  могил.  Сначала  с  некоторой  опаской,   а  затем  все  смелей
заработали лопаты, нахально вламываясь в последнее пристанище бренного тела.
Но чья же могила подверглась гнусному налету? Судя по надписи на откинутом в
сторону обелиске,  это  могила  Великого  Сыщика Василия  Дубова.  И вот уже
странные пришельцы  извлекают  покуроченный гроб  и  бесцеремонно взламывают
крышку. Один  из ночных археологов,  доселе стоявший в  стороне,  подходит к
открытому  гробу  и склоняется  над  обгоревшими останками.  В  желтом свете
фонарей  его  хищное лицо  напоминает гравюру  средневекового алхимика.  Его
тонкие губы  беззвучно шевелятся, как  будто он заклинает духов ночи. Но вот
он отстраняется и громко произносит:
     -- Да,  скорее всего, это  не Дубов. Хотя  точнее я  смогу вам ответить
после полных лабораторных исследований.

        "ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ -- ВТОРНИК"

     Рано утром, едва первые лучи восходящего солнца позолотили рябь Кислого
Моря, яхта "Инесса Арманд" снялась с рейда и, дав  протяжный гудок, медленно
поплыла  прочь  от  острова, где остались доживать  свой нечестивый  век два
афериста.  Вскоре  остров  исчез из виду, лишь покосившийся  крест  самолета
долго еще маячил на горизонте, но наконец и он растворился в желтом мареве.
     Обратная дорога  сулила быть не менее трудной, чем путь  на  остров  --
прежде  всего из-за  катастрофической недоукомплектовки  экипажа. Хотя,  как
выяснилось, штурман Лукич и мотористка  Степановна на  самом деле не были не
только штурманом и  мотористкой, но даже Лукичом  и Степановной, однако свои
функции  они пусть кое-как, но выполняли. Теперь же на яхте не оставалось ни
одного специалиста  -- если,  конечно, не  считать адмирала Рябинина. Однако
адмирал больше  слыл  специалистом по крейсерам  и боевым  фрегатам,  чем по
яхтам, переделанным из списанных рыболовецких траулеров.
     Чтобы  судно могло  хоть  как-то  продвигаться  с надеждой когда-нибудь
вернуться в порт приписки -- родной Кислоярск, адмирал произвел ряд кадровых
перестановок.  Так, на должность  моториста  был назначен политик  Гераклов,
имеющий некоторый опыт работы со своей черной "Волгой". Репортер Ибикусов, и
так  живущий в угольном  отсеке,  получил  ответственный  пост кочегара. Сам
владелец  яхты банкир Грымзин  стал штурманом  ("Умеете управлять банком  --
справитесь  и   с  яхтой",   сказал  адмирал).  Арестанту   Ивану-Александру
Петровичу-Петровичу  Cеребрякову-Разбойникову   было   предписано   отбывать
трудовую повинность на камбузе в прежней должности кока, но на всякий случай
адмирал приставил к нему в  помощники Егора, назначенного юнгой. Кроме того,
в  обязанности  Егора  входило  заставлять кока первым  дегустировать им  же
приготовленные  блюда  -- на  всякий случай. При Веронике Николаевне Курской
почти неотлучно дежурил доктор Владлен Серапионыч, которого иногда подменяла
радистка  Кэт --  она,  превратившись  из Андрея Владиславовича  Oтрадина  в
Катерину Ильиничну Кручинину, сменила и одежду на более-менее дамскую.

        "x x x"

     Около полудня яхта прошла через  "кладбище". И хоть все уже знали,  что
это  не могилы,  а всего лишь кресты  на куполах  затопленного монастыря, но
впечатление на всех  обитателей "Инессы  Арманд" это зрелище вновь произвело
самое  тягостное. Никто не забывал, что на борту находится раненая Вероника,
чья жизнь висела буквально на  волоске. И  когда  доктор  Владлен Серапионыч
ненадолго  покидал  ее  каюту,  на  него устремлялись  взоры,  полные немого
вопроса -- ну как там она, не стало ли лучше?
     -- Все в воле Всевышнего,  -- отвечал обычно Серапионыч. -- Молитесь за
исцеление рабы божией Вероники.
     Спутники  не знали,  что это -- обычная присказка доктора, и  принимали
его слова всерьез. A кое-кто даже слишком...
     Чтобы не  прерывать движения,  было  решено, что члены  экипажа (а  ими
стали  практически  все  бывшие  пассажиры)  обедать будут  "без  отрыва  от
производства",  и   изготовленные  Петровичем  бесхитростные   кушанья  Егор
разносил по рабочим местам каждого. И каково же было изумление Егора, когда,
явившись в машинное отделение, он увидал новоявленного моториста Гераклова в
совершенно новом обличье:  с наголо обритой  головой и с  накинутой на плечи
белой  простыней,  он  бегал по  машинному отделению  и, стуча  поварешкой о
кастрюлю, громко распевал: "Харе Кришна, Харе Рама, Рама Кришна, Рама Харе!"
     -- Что с вами, Константин Филиппович? -- удивился Егор. Политик положил
поварешку и возвел очи к низкому потолку:
     -- O великий  Будда! O  несравненный Кришна!  Смилуйтесь  над Вероникой
Николаевной,  сохраните ей жизнь во имя святых идеалов свободы и демократии!
Харе Кришна, Харе  Рама... Что это? -- резко прервав мантру, спросил политик
у Егора.
     --  Как  что?   Обед.  На  первое  --  овощной  суп,  а  на  второе  --
беф-строганов.
     --  Суп  оставь.  A  второе, пожалуйста,  унеси. Иначе  великий  Кришна
разгневается   на  меня,  грешного,  недостойного,  и  не  пошевелит   своим
царственным перстом, чтобы спасти Веронику...

        "x x x"

     Больная открыла глаза и обвела взглядом каюту.
     -- Где я? Что со мной? -- спросила она слабым голосом.
     --  Слава  богу, наконец-то  очухалась,  --  удовлетворенно пробормотал
доктор. --  Все хорошо, Вероника Николаевна, вас тут  слегка подстрелили, но
теперь  вы  на  яхте,  скоро приплывем в  Кислоярск. A  сейчас я вам  сделаю
укольчик...
     --  Доктор, ведь я умру? --  не то вопросительно,  не  то утвердительно
сказала Вероника.
     -- Ну что вы! -- деланно  бодрым голосом ответил доктор. -- И думать об
этом бросьте. Мы еще погуляем на вашем восьмидесятилетии!
     --  Но  если я умру,  --  продолжала Вероника,  -- то  передайте  моему
приемному  дяде, генералу Курскому,  что я виновата перед ним и прошу у него
прощения...
     -- Вы имеете в виду, что ваш дядя  Александр  Васильевич стал  для  вас
приемным отцом? -- уточнил Серапионыч.
     --  Я  приемная дочка своих родителей, -- голос Вероники перешел  в еле
слышный шепот, -- но узнала об этом совсем случайно...
     --  Пожалуйста, не продолжайте,  -- засуетился  доктор,  -- вам  вредно
много говорить. Давайте лучше сделаем укольчик, и баиньки.
     --  Ведь  это я украла  у  дяди  карту,  а потом  к  нему ночью  пришел
Александр Петрович со своими головорезами, и его пытали. Передайте ему... --
Не договорив,  Вероника Николаевна  вновь  впала  в  забытье, а  доктор стал
деловито заправлять шприц.

        "x x x"

     После обеда справа  показался берег. Яхта поплыла вдоль  него, и вскоре
штурман  Грымзин увидал место, где в Кислое море впадала Кислоярка. "Инесса"
развернулась  и  со  скорбным  гудком вошла в устье,  а еще  через несколько
километров адмирал Рябинин распорядился поставить ее на якорь.
     Вечером  обитатели  яхты  собрались  в   кают-компании.  Не  было  лишь
Петровича и  Егора, трудившихся в  это время  на кухне, кочегара  Ибикусова,
которого  Грымзин  распорядился  не  впускать,  дабы  не пачкать  мебель,  и
радистки Кэт, подменявшей Cерапионыча у Вероники.
     -- Ну, доктор, как наша пациентка? -- спросил адмирал.
     -- Так себе, -- покачал головой Серапионыч. -- Чтобы не  дать ей просто
тихо угаснуть, я сделал укол, после которого может наступить кризис. Так что
если эту ночь Вероника Николаевна переживет, то жить будет. A если нет...
     --  Харе Кришна, Харе  Рама, --  тихо запел Гераклов, поправляя на себе
балахон.
     --  Ну,  ежели  нету всех необходимых медикаментов, то  никакая рама не
поможет, -- вздохнул  доктор.  -- A кстати, между  нами говоря, у нее весьма
пухленькая попка. И очень занятная родинка на левой ягодице.
     Со своего кресла с криком вскочил банкир Грымзин:
     -- Как? Как вы сказали?!
     --  Родинка  слева на попке,  -- чуть удивленно повторил Cерапионыч. --
Такая, знаете, в виде паучка.
     -- Это она! -- Грымзин без чувств рухнул обратно в кресло.
     -- Все ясно, -- махнул балахоном Гераклов. -- Такой облом с кладом, тут
уж у любого крыша поедет. Харе Крыша, Харе Рама...
     Cерапионыч извлек из-под сюртука заветную скляночку и поднес  ее к носу
банкира.
     -- Это она, она! -- вновь завопил Грымзин, приходя в себя.
     -- Кто -- она? -- переспросил адмирал.
     -- Это моя дочка, которая пропала пятнадцать лет назад.
     -- Вероника Николаевна -- ваша дочка? -- изумился Серапионыч.
     -- Все  приметы  совпадают, --  уже  спокойнее ответил  Грымзин.  --  И
родинка на левой ягодице в виде паучка, и имя, и возраст...
     --  Нет-нет,  по-моему, вы что-то путаете, Евгений Максимыч,  --  мягко
заговорил  Гераклов.  --  Я ведь  был  лично  знаком  с покойным профессором
Николаем Иванычем Курским, а  с матерью Вероники даже работал в одной школе:
Ольга   Степановна  --  учителем   ботаники,   а  я   --   истории.  Правда,
коммунистическое руководство школы меня выгнало  после того как  я на  уроке
рассказывал ученикам, что Робеспьер был нашим земляком, кислоярцем...
     -- Погодите, Константин  Филиппович, о Робеспьере потом, -- перебил его
доктор.  --  Вероника  сегодня  говорила,  что она  --  приемная дочь  своих
родителей, но я это принял за обычный бред. A выходит, что так оно и есть.
     -- Боже мой! -- горестно  воскликнул  Грымзин, обхватив лицо руками. --
Боже  мой, неужели мне было  суждено найти свою дочурку лишь для того, чтобы
тут  же снова ее  потерять? Потерять навеки... --  C  этими  словами  всегда
сдержанный  банкир  разразился  горькими рыданиями. Гераклов, чтобы тоже  не
разреветься,  вновь  заголосил  мантры,  и  даже  Серапионыч снял  пенсне  и
украдкой смахнул скупую докторскую слезу.
     --  Ну не  убивайтесь  так, дорогой  мой,  --  обняв Грымзина за плечи,
сказал  адмирал,  --  может  быть,  да нет,  я просто  уверен, что  Вероника
Николаевна поправится. Давайте надеяться на лучшее!
     --  Господа,  -- тихим голосом  сказал  Грымзин,  прервав  рыдания.  --
Господа, умоляю вас об одном. Если... если случится худшее, то пусть все это
останется строго между нами. Ведь Лидия Владимировна этого не переживет...

        "x x x"

     Перед   сном   Гераклов   по   привычке   заглянул   в   радиорубку   к
Отрадину-Кручининой,  чтобы  послушать  новости.  Приемник  был  настроен на
"Икс-игрек-зет  плюс",  и  Яша  Кульков  сообщал главные  новости  минувшего
вторника:
     -- Нет покоя  детективу Василию Дубову и в могиле. Минувшей ночью место
его  последнего упокоения  на  Матвеевском кладбище подверглось  злодейскому
надругательству  --  могила  была  разрыта,  а  гроб  с  останками  исчез  в
бесследном  направлении.  Но самое  пикантное во  всем этом  деле, что,  как
выяснилось, через  могилу  Дубова проходил тоннель, один конец которого -- в
тюрьме Анри Матисса. По мнению инспектора  милиции  Столбового, именно через
этот подземный лаз из тюрьмы сбежал заключенный Разбойников.
     -- Растяпы! -- заявил Гераклов. -- У них под носом заключенные бегут из
тюрьмы,  по  дороге  могилы  оскверняют, а  им  хоть  бы  хны!  Да,  с таким
правительством каши не сваришь...
     A Кульков продолжал:
     --  В  очередной раз  воскрес  из мертвых соратник  Дудкина,  известный
сепаратист Соломон  Бородуев. Он заявил,  что продолжит борьбу  до победного
конца,  и  призвал  в  свидетели  Иегову, Аллаха, Будду  и  Зевса.  Не знаю,
поклялся ли он  заодно Венерой и всеми  ее болезнями, но живучесть господина
Бородуева нас восхищает.  Специально  для него  мы  сейчас  поставим  клевую
песенку -- "Я от тебя тащусь" в исполнении непревзойденной Кати Муркиной.

        "x x x"

     Адмирал Рябинин закрыл  дверь  своей каюты и  стал,  пусть  на недолгое
время, самим собой -- то есть частным детективом Василием Дубовым. Он еще не
знал  об  осквернении  собственной  могилы  и  потому  пребывал  в  недурном
расположении духа, омраченном лишь критическим состоянием Вероники.
     "A дело  это,  однако же,  весьма темное,  -- размышлял Дубов, застилая
койку, --  надо  бы мне  его раскрутить, когда вернусь в Кислоярск. Ах, я же
числюсь покойником... Да нет, пора воскресать из мертвых -- ведь мои главные
враги, как говорится, "иных уж нет, а те -- далече"... Железякин в могиле (в
моей,  между  прочим),  Разбойников  скоро водворится  обратно в  тюрьму,  а
"сладкая  парочка"  крепко заперта  на острове.  Да, пора возвращаться, пора
возвращаться".
     Впервые с Вероникой Николаевной  и ее  дядей,  генералом Курским, Дубов
столкнулся  совсем  недавно,  распутывая  так  называемое "Дело  Чаликовой".
Инспектор милиции Столбовой, в связке с которым Василий Николаевич тогда вел
следствие, кое-что рассказал  Дубову  о гибели супругов Курских, случившейся
лет  десять назад. Они исчезли  из  дома,  а  через  несколько  дней  их  до
неузнаваемости обезображенные  трупы были обнаружены на городской  свалке. И
хотя  по тем  временам  подобное  преступление считалось  чем-то из ряда вон
выходящим,  коллеги  Столбового,  расследовавшие   эту  трагедию,  постоянно
ощущали  противодействие, идущее откуда-то  "сверху", затем  следствие  было
передано  в прокуратуру, а  по  прошествии  некоторого времени тихо  сдано в
архив.
     A совсем недавно сослуживец  Столбового, инспектор Лиственицын, поведал
Дубову о том, как лет пятнадцать назад у Грымзина похитили  дочку. И тоже --
поиски никаких  результатов  не  дали,  а их  ходу  всячески  мешали  где-то
"наверху".
     --  Да,  я  просто  обязан  установить  истину, --  пробормотал  Дубов,
укладываясь в постель. -- Это дело -- по мне.
     "Вот  приеду домой... -- думал Великий Сыщик. -- Впрочем, начать  можно
уже  здесь, на  корабле. Поговорю  с Грымзиным. Да, кстати,  и Гераклов ведь
сказывал, что был знаком с ее приемными родителями..."
     Под эти мысли,  да под  мерное покачивание  на легких волнах Кислоярки,
адмирал погрузился в глубокий сон.


        "ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ -- СРЕДА"

     Рано утром Серапионыч вошел в кают-компанию, где  уже находились многие
из  обитателей  "Инессы". Вид у доктора был усталый, но довольный. Все взоры
устремились на него.
     -- Будет жить, -- произнес доктор и в изнеможении рухнул на диван.
     В кают-компании раздались громкие крики радости, перекрываемые, однако,
могучим речитативом господина Гераклова:
     --  Благодарю тебя,  о мудрый и  великодушный  Кришна,  что услышал мои
мольбы  и  спас  Веронику  Николаевну  от  лютой  смерти! Харе  Кришна, Харе
Кришна...
     -- Однако же, -- невозмутимо продолжал  доктор, когда гул  стих, --  мы
пока не должны ничего говорить Веронике  Николаевне о тайне ее происхождения
-- такое потрясение может оказаться для нее вредным, она еще так слаба...
     -- Ну что ж, -- адмирал глянул на часы, -- думаю, пора в путь.
     Все, кто был в  кают-компании, отправились  по своим рабочим  местам, и
через   несколько  минут  яхта,  дав  победный  гудок,  двинулась  вверх  по
Кислоярке.

        "x x x"

     Попросив радистку  Кэт подежурить у  Вероники, Серапионыч отправился на
палубу подышать свежим воздухом.
     -- Евтихий Федорович, можно вас на  минутку? -- попросил он адмирала, с
умным  видом  стоявшего  на капитанском  мостике  и вдаль глядевшего  в свой
знаменитый бинокль.
     -- Да, пожалуйста,  Владлен  Серапионыч. --  Адмирал отложил  бинокль и
вместе с доктором прошел к столику, установленному на палубе.
     --  У  меня к вам  одна  маленькая, но  ответственная просьба, -- начал
Серапионыч.  -- Я  заметил,  что  вы  за  время  пути  смогли, так  сказать,
установить некий  душевный  контакт  с  Вероникой  Николаевной.  --  Адмирал
кивнул. -- Ну и вот, я тут, знаете, подумал -- кому бы, как не вам, морально
подготовить ее к тому, что ее  родители живы. Ну там поговорите с ней о том,
о сем -- думаю, не мне  вам объяснять, как  это делается.  A то если все  ей
вывалить одним махом...
     Вдруг  вдали  раздался  какой-то  нарастающий  гул,  и   на   горизонте
показались две черных точки.  Однако по мере  их приближения выяснилось, что
это два  вертолета.  Пронесшись по  небу навстречу  "Инессе",  они  скрылись
вдали.
     -- A я уж подумал, что это за нами, -- поежился Серапионыч.
     -- Да нет, -- улыбнулся в бороду адмирал, -- скорее, за нашими друзьями
-- Лукичом и Степановной.
     -- A  я решил, что это летающие тарелки! -- крикнул от штурвала  банкир
Грымзин.
     -- A вы что, Евгений Максимыч, в них верите? -- удивился доктор.
     -- После того как нашлась моя дочка,  я готов поверить в любое чудо, --
радостно ответил Грымзин.
     --  A  кстати, Владлен Серапионыч, -- понизив голос, заговорил адмирал,
--  вся  эта  давняя история с  похищением Вероники  и  гибелью  ее приемных
родителей кажется мне очень подозрительной.
     --  Есть много  в  Кислоярске, друг  Евтихий, что  и  не  снилось нашим
мудрецам, -- уклончиво ответил доктор.
     --  Мудрецам  --  возможно,  --  продолжал  адмирал, --  но  разве  это
допустимо:  убийства,  похищение  детей,  и  никто не  виноват!  Может быть,
конечно, у вас в Кислоярске это в порядке вещей...
     --  Я   вот  слушаю  вас,  Евтихий  Федорович,  --  задумчиво  протянул
Серапионыч, -- и кажется мне, будто сам  Василий  Дубов  сидит предо  мною и
говорит все это.
     -- Да? -- немного смутился адмирал. --  Я вообще-то мало был  знаком  с
покойным  Василием Николаичем. Когда он  приезжал  в Москву, нас познакомила
Надежда Чаликова.  Но ведь вы, Владлен Серапионыч, насколько  я слышал, были
его близким другом и иногда помогали в расследованиях, не так ли?
     -- Так-то оно так, -- вздохнул Серапионыч, -- да только те давние дела,
о которых вы теперь говорите  --  очень  темные и грязные. Я  бы, знаете, не
стал в них соваться...
     -- A я собираюсь их распутать,  -- резко перебил Рябинин, -- и надеюсь,
что вы мне поможете, как помогали когда-то Дубову.
     --  Вот и Василий Николаевич боролся с коррупцией в самых высших кругах
Кислоярска, -- печально пробормотал доктор, -- и где он теперь?
     -- A и вправду, -- тряхнул  бородкой адмирал. -- Как говорится, что мне
Гекуба? Живите и дальше  в ваших Кислоярских нечистотах, мне-то что за дело?
--   Евтихий  Федорович  встал  из-за  стола  и  решительно   направился   к
капитанскому мостику.
     -- Погодите, -- остановил его Серапионыч. Адмирал вернулся. -- Пожалуй,
вы правы, Евтихий Федорович. Но чем я могу вам помочь?
     -- Вы, Владлен  Серапионыч, всю жизнь  живете  в Кислоярске,  знакомы с
половиной города,  так ведь? И неужели ничего не  слышали,  никаких  слухов,
сплетен, в конце  концов? Ведь  здесь даже  любая сплетня может стать первой
ниточкой к отгадке.
     -- Вы, дорогой адмирал, говорите прямо как покойник Василий Николаич...
--  Произнеся это, доктор надолго  замолк.  Адмирал  не  торопил его. --  Ну
ладно, что с вами поделаешь, -- продолжал Серапионыч, -- выложу вам все, что
знаю. Насчет убийства приемных родителей Вероники ничего конкретного