смело отвечала Ягоровна.

   - А во ща как дыхну... - пробасила правая голова.

   Но Яга упредила ее и, сложив пальцы в жменю, щелкнула. И из руки
вылетела небольшая шаровая молния. Правая голова мотнулась в сторону на
длинной шее и, слава богу, увернулась.

   - Ну ты чего, Ягоровна, - примирительно пробасила голова, - я ж так,
шуткую.

   - Да не бери ты его в голову, - протянула лирическим баритоном левая, -
он сегодня не в духе.

   - Я уже две сотни лет как не в духе, - буркнула правая.

   - А до того был в духе? - рассмеялась Яга.

   - А то как же, - грустно протянула правая голова, - я ж тогда воеводой
был.

   - Что-то ты мне раньше этого не рассказывал, - удивилась Яга.

   - Да рассказывал, - махнуло лапкой чудище, - рассказывал, да ты,
Ягоровна, видать, просто запамятовала.

   - Может, и запамятовала, - пожала плечами Яга, - а ты еще раз расскажи.

   - А самогону нальешь? - спросила правая голова.

   Баба Яга вопросительно глянула на своего помощника.

   - Сейчас принесу, - деловито отвечал кот и скрылся в избе.


   ***


   Отец Нифонт лежал в своей комнате на кровати, прикрытый простыней.
Сыскной пристав сидел за столом и деловито составлял опись немудреного
имущества, два его помощника у двери переминались с ноги на ногу, ожидая,
когда можно будет унести тело, а Ефросиния Гавриловна, почтенная хозяйка
постоялого двора, ходила из угла в угол и при этом горестно причитала:

   - Ох, господин пристав, да как же это!.. Никогда у меня ничего такого
не бывало... - При этом хозяйка размахивала руками и театрально хваталась
за голову.

   - Говорили же вам, Ефросиния Гавриловна, - пристав оторвался от
писанины и строго оглядел хозяйку, - чтобы вы привели в порядок эту доску.
Я сам, идя по ней, едва не оступился! Мостик бы какой построили, что ли.

   - Построю, обязательно построю, все приведу в порядок! - с трагическими
придыханиями отвечала Ефросиния. - Завтра же плотников позову...

   - Я сам прослежу, чтобы это безобразие прекратилось, - сказал пристав.
- А то знаем мы вас: пока гром не грянет...

   В двери постучали.

   - Да-да, входите! - крикнул пристав. В горницу вошел скромно, но
опрятно одетый человек:

   - Извините, что отвлекаю. Меня зовут Савватей Пахомыч, я сосед отца
Нифонта.

   - Пристав Силин, - не отрываясь от бумаг, буркнуло должностное лицо. -
Вы что, имеете нечто сообщить по поводу несчастного случая?

   - А разве это был несчастный случай? - несколько удивился Савватей
Пахомыч.

   - А что же еще? - Силин оторвался от бумажной рутины и с интересом
посмотрел на вошедшего. - Если человек шел по плохо закрепленной доске, -
тут он выразительно глянул на Ефросинию, - и свалился вниз, то в этом
ничего счастливого я не нахожу.

   - Да-да, конечно, царствие ему небесное, - благочестиво перекрестился
Савватей Пахомыч. - Скажите, господин пристав, что будет с его останками?
   Покойник ведь человек приезжий, в Мангазее никого из близких у него нет.

   - Что будет? - вздохнул пристав. - Подержим несколько дней в
покойницкой, а если никто не явится, схороним на казенный счет в общей
могиле для бедняков.

   - А нельзя ли как-нибудь иначе? У него осталась сестра в Каменке, если
ей сообщить, то, может быть...

   Пристав на минутку задумался:

   - Можно похоронить во временной гробнице, но это будет стоить немного
дороже.

   - Одну минуточку! - Савватей Пахомыч поспешно вышел из комнаты и тут же
вернулся с несколькими золотыми монетами. - Я был должен отцу Нифонту
некоторую сумму. Не могли бы вы, господин Силин, распорядиться, чтобы тело
похоронили хотя бы в этой, как вы сказали...

   - Во временной гробнице? Да-да, разумеется, Савватей Пахомыч, - почти
радостно отвечал пристав, отправляя золотые в широкий карман служивого
кафтана. - Не извольте беспокоиться, все будет сделано в наилучшем виде. -
И, обратившись к своим помощникам, Силин велел: - Выносите!

   - Благодарю вас, не буду мешать. - Сопровождаемый тоскливым взором
Ефросинии Гавриловны, Савватей Пахомыч бочком выскользнул в коридор.


   ***


   Глава Царь-Городского сыскного приказа за долгие годы службы привык
добросовестно и основательно исполнять свои обязанности. Вот и сейчас,
стараясь не думать об угрозе, нависшей над Кислоярским царством, Пал Палыч
внимательно читал сводку за минувший день. Особое его внимание привлекло
следующее сообщение:

   "Было проведено разыскание среди торговцев мылом, и некий городской
коробейник, именем Петрушка, показал, что около трех недель назад продал
одному прихрамывающему человеку вельми мрачного вида три куска мыла,
одинакового с тем, которое было использовано при нападениях на князя
Владимира и боярина Андрея. Сказал оный Петрушка также, что после того
несколько раз видел вышеозначенного человека и готов его распознать".

   - Хорошо бы, - вздохнул Пал Палыч. - Чую, что это как-то связано и с
осквернением могилы князя Владимира.

   Пал Палыч продолжил чтение:

   "Вблизи пятнадцатой версты Белопущенского тракта замечен летающий
предмет - ступа, управляемая женщиной с помощью метлы".

   - Что за чепуха! - изумился Пал Палыч. - Ягорова же сидит в темнице и
до сих пор не бежала, - тут он печально вздохнул, - в отличие от
Каширского.
   Или верно говорят, будто нечисто место пустым не бывает. - И глава
приказа стал читать свои любимые сообщения из Боярской Думы:

   "Едва началось очередное заседание, боярин Илюхин вскочил с места и
потребовал дать объяснения по поводу того, куда Рыжий девал тела убиенных
близ его терема князя Владимира и боярина Андрея. Не дождавшись
вразумительного ответа вследствие отсутствия в Думе господина Рыжего,
боярин Илюхин обвинил в убийствах лично царя Дормидонта и призвал бояр и
воевод поднимать стрельцов и народ, дабы идти к царскому терему и
вздернуть Государя, Рыжего и Борьку на копья и секиры. Когда председатель
повелел в очередной раз вывести боярина Илюхина из Думы за непотребное
поведение, то охранники отказались это делать и высказали союзность с
Илюхиным и его единоумышленниками".

   - Все, это конец, - обреченно прошептал Пал Палыч.


   ***


   Лишь поздно вечером Дубов смог наконец-то приняться за список со
свитка, найденного в гробнице. И, глянув на последнюю строчку, где
значилось "Анисиму и Вячеславу за попа - семь золотых задатка", горестно
взвыл.

   - Что с тобой, Савватей Пахомыч?! - всполошились скоморохи, которые уже
готовились отправиться ко сну.

   - Дьявол, что мне стоило прочесть эту бумагу чуть раньше! - жестоко
корил себя Дубов. - Тогда отец Нифонт остался бы жив. Ах я дурак!..

   - Да не убивайся ты так, Пахомыч, - стал успокаивать его Мисаил.

   - Скажи, мы чем-нибудь можем тебе помочь? - участливо спросил Антип.

   - Можете. - Василий уже преодолел приступ отчаяния и был как никогда
деловит и собран. - Устройте мне встречу с вашей подругой, с Ефросинией
Гавриловной. И как можно скорее.

   - Нет ничего проще! - Скоморохи выскочили из горницы, а уже через
несколько минут возвратились вместе с хозяйкой постоялого двора. Она
выглядела встревоженной, но уже не жестикулировала, как в комнате
покойного.

   - Скажите, почтеннейшая Ефросиния Гавриловна, - приступил к расспросам
Василий, - то, что случилось с отцом Нифонтом - это и вправду несчастный
случай?

   - Да как вам сказать, Савватей Пахомыч, - чуть замялась хозяйка. -
Слава богу, господин пристав именно так и считает.

   - А вы считаете иначе? - многозначительно понизил голос Василий.

   - Ну право и не знаю, - задумалась хозяйка. - Сколько помню, с этой
доски никто еще не падал. Даже в самом горьком подпитии. А отец Нифонт уж
на что был тверезый человек.

   - Вы не замечали ничего подозрительного? - напрямик спросил Дубов.
   Ефросиния молчала. - Вы что-то видели?! - чуть не вскричал Василий. -
Умоляю вас, ответьте! Это зачтется вам там, на высшем суде. - Последнюю
фразу детектив произнес столь театрально и произвел при этом столь
выразительный жест, что Константин Сергеич Станиславский наверняка сказал
бы свое знаменитое "Не верю!". Однако Ефросиния Гавриловна не была знакома
с теориями великого реформатора театра, и ее старое скоморошье сердце
дрогнуло:

   - Сегодня тут чуть не весь день околачивался какой-то очень уж
противный господин. Я еще заметила, как он разговаривал с отцом Нифонтом,
царствие ему небесное.

   - Как он выглядел? - спросил Дубов.

   - Ну, одет прилично, с тонкими усиками, лицо такое длинное, а волосы
как будто напомажены. Ах да, еще синяк чуть не с пол рожи.

   "Это он!" - мелькнуло в голове детектива. Приметы совпадали с тем
субъектом, с которым его судьба свела позапрошлой ночью на узкой улочке.
"А отец Нифонт говорил, что у его племянника было двое друзей, по имени
Анисим и Вячеслав.
   И один из них тоже показался ему очень неприятным типом..." Василий
бросил взгляд на листок - последние строчки так и мелькали двумя этими
именами.

   - Савватей Пахомыч, что с вами? - оторвал его от раздумий голос хозяйки.
   - Я вам говорю, а вы как будто ничего не слышите.

   - Ах, извините, - оторвался Дубов от своих мыслей. - И вы все это
сообщили господину приставу?

   - Да ну что вы! - замахала руками Ефросиния. - Я еще жить хочу.

   - Ну а мне зачем рассказали?

   - Сама не знаю, - вздохнула хозяйка. - Хотя нет, знаю - отец Нифонт
нынче несколько раз спрашивал вас. Будто бы собирался сказать вам что-то
очень важное. Но не дождался и куда-то ушел. А когда вернулся... -
Ефросиния снова горестно вздохнула. - Ну, я пойду. Спокойной вам всем ночи.

   - Погодите минуточку, - остановил ее Василий. - У меня будет к вам
маленькая просьба, Ефросиния Гавриловна. Не сдавайте хотя бы до завтра
комнату отца Нифонта. Я хочу там побывать - может, узнаю, о чем он хотел
мне сообщить.

   - Да-да, конечно, - закивала хозяйка, - если постоялец умирает, то
обычно я его горницу неделю никому не сдаю.

   - Ну и второе. Есть ли у вас на примете... - Дубов слегка замялся,
подбирая нужные слова. - В общем, такие лихие молодцы, которые охраняют
ваш постоялый двор от других лихих молодцев?

   Ефросиния сразу поняла, о чем речь:

   - Есть, как не быть. Пьяного утихомирить, или там поговорить с
должником, чтобы за постой заплатил. А как же без них!

   - Не могли бы вы устроить с ними встречу, и как можно быстрее?

   - Да сколько угодно! Как раз утром они придут сюда за месячной платой.

   - Ну вот и прекрасненько! - радостно потер руки детектив. - Спокойной
ночи, Ефросиния Гавриловна, и спасибо вам за помощь.

   Еще раз пожелав спокойной ночи Савватею Пахомычу, Антипу и Мисаилу,
хозяйка удалилась. Ее тяжелые шаги долго еще раздавались по затихшему
коридору. А Василий мысленно корил себя, что для нейтрализации киллеров
вынужден прибегать к помощи рэкетиров. Но, похоже, другого выхода для него
сейчас просто не оставалось.





                                   ГЛАВА ПЯТАЯ



   ЧЕТВЕРГ. ПОСЛЕ ДОЖДИЧКА



   Утром Василий встал пораньше, когда скоморохи еще спали, и,
вооружившись одолженным накануне у Ефросинии ключом, отправился в номер,
который до вчерашнего дня занимал отец Нифонт. Правда, детектив не
очень-то рассчитывал на успех - хотя бы потому, что все сколько-либо
ценные вещи, включая медальон его племянника, были увезены вместе с
покойником и теперь хранились в сыскном приказе до той поры, пока
объявятся родные и близкие.

   Первым делом сыщик полез в платяной шкаф, но там обнаружил только
запасную рясу отца Нифонта, которую пристав Силин или просто не заметил,
или не счел нужным брать на хранение. Однако же, внимательно осмотрев
рясу, детектив не нашел там ничего, что могло бы его заинтересовать. Тогда
он открыл дверцу прикроватной тумбочки - и оттуда выпал наполовину
исписанный листок. С трудом разобрав первые строки, Василий понял, что это
- письмо отца Нифонта к его земляку, некоему Ивану Сидорычу:

   "Многоуважаемый и почтеннейший Иван Сидорыч! Я должен был бы обратить
это письмо к своей сестре, но у меня не хватает духа написать ей то, что я
должен сообщить. Если письмо придет раньше, чем я возвращусь в Каменку, то
прошу тебя - осторожно, исподволь, как ты умеешь, подготовь ее к тому
страшному для любой матери сообщению, что ее ждет.

   Как ты прекрасно знаешь, любезнейший Иван Сидорыч, я много лет
неустанно воспитывал своих прихожан в Божеском духе, и навряд ли кто-либо
может упрекнуть меня в отступничестве от христианских заповедей. Но,
похоже, я оказался плохим пастырем: племянник мой Евлампий, оказавшись в
Новой Мангазее, сием Содоме Кислоярского царства, забыл Божеские
наставления и нарушил одну из главнейших заповедей. И Господь его за это
жестоко, но справедливо покарал. Это я узнал почти наверняка - и сегодня,
должно быть, получу решающее доказательство: ко мне на постоялый двор
должен придти один из тех, кто именовал себя друзьями Евлампия. После
встречи с ним я продолжу письмо..."

   На этих словах рукопись обрывалась. Василий извлек из-за пазухи копию
"могильного" свитка и стал внимательно перечитывать: "...Анисиму и
Вячеславу за Манфреда - двадцать золотых. Прости, Петрович, но ты слишком
много знал.
   Садовой за (тут следовало примечание Мисаила: "Имя тщательно замазано")
- десять золотых; "имя замазано" за воеводу - двадцать пять золотых;
Анисиму и Вячеславу за "имя замазано" - пятнадцать золотых; им же за
Данилу - двадцать золотых". И последняя строчка - "Анисиму и Вячеславу за
попа - семь золотых задатка".

   - Все это как-то связано, я непременно должен разобраться! - в
возбуждении пробормотал Дубов, но тут за окном отчетливо заслышался цокот
копыт. Василий выглянул в окно (комната отца Нифонта выходила на улицу) -
прямо перед входом на постоялый двор стояла телега, запряженная тройкой
черных рысаков.
   Колеса телеги слегка поблескивали - и Василию показалось, что они были
обиты позолотой.

   С телеги слезли два человека, и Дубов сразу понял, что это те самые
"лихие молодцы", с которыми его обещала "сосватать" Ефросиния Гавриловна.
Они были одеты в одинаковые тулупы, подбитые кожей, а на ногах у обоих
красовались огромные, явно не по размеру, кожаные сапоги.

   Прошло пару минут, и их тяжелые шаги прогремели по доске. Василий
спрятал бумаги за пазуху и вышел в коридор, чтобы встретить "новых
мангазейских", как он про себя окрестил господ из позолоченной телеги.

   Когда гости появились в коридоре, Дубов сумел разглядеть их получше:
оба среднего роста, с широкими сытыми ряхами и с коротко остриженными
волосами, причем одинаково и на голове, и на лице. Только у одного волосы
были темными, а у другого - рыжеватыми. На бычьих шеях у обоих болтались
одинаковые цепи из дутого золота, с той лишь разницей, что у темноволосого
на цепи висел огромный золотой крест, а у его товарища - несколько
бубенчиков, также золотых.

   - Ну, хозяин, в чем вопрос? - тут же деловито заговорил темноволосый,
едва они прошли в комнату. - Выкладывай скорее, время - деньги.

   - Нужно проучить одного, - столь же деловито, хотя и несколько
неопределенно отвечал Василий.

   - Кто таков? - попросил уточнить рыжеволосый.

   - Имени не знаю, но в последнее время он часто здесь крутится. Такой из
себя... - И Василий весьма толково описал приметы человека, который -
теперь детектив уже не сомневался в этом - следил за ним ночью на базаре,
а вчера вечером столкнул с доски отца Нифонта.

   - А, знаю! - уверенно заявил темноволосый. - Это ж Аниська. То бишь
Анисим. Будет сделано.

   - А еще у него есть такой приятель, по имени Вячеслав, - осмелел
детектив.
   - Нельзя ли и его тоже того?..

   - Знаю и его, - повторил "новый мангазейский". - Сделаем. Деньги гони,
хозяин.

   Дубов запустил руку себе в карман и извлек оттуда заранее
приготовленные десять золотых:

   - Надеюсь, хватит?

   - Хватит, - мотнул головой рыжеволосый, отчего бубенчики на его цепи
жалостно забренчали, и недвусмысленно приставил руку себе к горлу.

   - Нет-нет, этого не надо, - пошел Василий на попятный. - Проучите их
эдак на шесть, на семь монет. Ну, чтоб неделю из дома не могли выйти.

   - Как закажешь, - несколько разочарованно кивнул темноволосый. А его
товарищ вынул из кармана замусоленный листок - как чуть позже сообразил
Дубов, это был прейскурант предоставляемых услуг.

   - Пять монет, - сказал рыжеволосый, поводив по бумажке толстым пальцем,
который украшал увесистый перстень с бриллиантом.

   - Ну вот и прекрасненько. - Василий протянул пять золотых.

   - Когда? - отрывисто справился темноволосый, почесав себя крестом по
стриженому затылку.

   - Желательно побыстрее, - сказал Дубов. - Лучше бы прямо сегодня.

   - Еще одну за срочность, - опять заглянул в "прейскурант" рыжеволосый.

   Василий протянул золотой, и гости удалились, громко топоча и скрипя
сапожищами.

   - Так, одно дело сделано, - детектив удовлетворенно потер руки. - Ба,
совсем забыл - мне же пора на завтрак к Миликтрисе Никодимовне! - И
Василий, аккуратно заперев комнату отца Нифонта, бросился в свой номер.
Ему еще нужно было подобрать в скоморошьем гардеробе наряд, в котором не
стыдно было бы показаться на глаза к неизвестному пока работодателю.


   ***


   Соловей Петрович стоял посреди дороги и бормотал себе под нос:

   - Всех зарежу... Всем кровь пущу... - При этом он вжикал свои кухонные
ножи один о другой.

   Девица в кожаном армяке сплюнула в придорожную пыль:

   - Слушай, Петрович, может, хватит скрипеть?

   Петрович посмотрел на нее исподлобья.

   - Ты меня лучше не трогай, - тихо проговорил он, - я сейчас на все
способен. И ежели кого сей миг не ограблю, то за себя не ручаюсь.

   И тут очень удачно (смотря для кого, конечно) из-за поворота вылетела
богатая карета, запряженная тройкой черных коней. При виде кареты Петрович
воспрянул духом.

   - Зарежу! - завопил он - Кровь пущу!... - И вихляющимся аллюром
припустил навстречу экипажу.

   То ли от удивления, то ли еще почему, но кучер резко осадил коней.

   - Фто там есть такое? - раздался из кареты раздраженный мужской голос с
заморским акцентом.

   - Здесь есть я! - гордо выкрикнул Петрович, подскакивая к дверце. - Ща
буду резать и убивать!

   - Их бин спешить, - снова заскрипел господин из кареты. - Кто там
мешать?

   И дверца кареты открылась. В ней появился странный человек с длинным
лицом и прилизанными черными волосами. Шею его опоясывал белый
гофрированный воротник, а на груди блистал и переливался массивный золотой
кулон, усыпанный драгоценными камнями. Взгляд Петровича уперся в сокровище.

   - Сейчас будем грабить, - мечтательно произнес он. - Ну и, конечно же,
убивать.

   - А насиловать? - подал голос долговязый злодей.

   - И насиловать будем... - как эхо, откликнулся Петрович.

   - А штаны потом стирать? - ухмыльнулась дама в армяке.

   - И штаны... Кто сказал - штаны? - встрепенулся грозный атаман и поднял
глаза чуть выше кулона.

   А сверху с жутковатой улыбкой, достойной разве что крокодила, смотрел
на него заморский путник.

   - Ты кто? - насторожился Петрович.

   - Барон фон Херклафф к фашим услугам, херр разбойник, - все так же
улыбаясь отвечал тот.

   - Петрович, - подал голос длинный, - он тебя обозвал!

   - Сам слышу, - огрызнулся Петрович. - Не нравлюсь я ему, поди.

   - О найн! - еще пуще расплылся господин. - Найн, я люблю таких
маленьких и румяненьких. Их бин хуманист.

   - Пора рвать когти, - пробормотала девица, но было поздно: длинная
сухая рука вцепилась Петровичу в рубаху.

   - Сейчас я буду тебя... как это гофорят? - прошипел заморский гость. -
Ах да - ку-у-ушать.

   - Что? - вскрикнул Петрович.

   - Ням-ням! - уточнил улыбчивый господин.

   - Спасите! - заверещал Петрович. - Помогите! Убивают!

   Но все его злодеи уже неслись беспорядочной толпой в сторону леса.

   - Ой, маманя! - продолжал голоси