╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
огу сохранить ружья в тайне? - спросил он их.
- Перебить Дзозена и его людей, - ответил Оми.
- А больше никак? Они покачали головой.
- Может быть, я смогу договориться с Ишидо, - сказал Ябу, пытаясь
придумать способ выбраться из ловушки. - Вы правы относительно времени. У
меня есть десять дней, самое большое четырнадцать. Как быть с Дзозеном и
все-таки оставить время для маневра?
- Было бы мудро сделать вид, что вы собираетесь ехать в Осаку, - сказал
Оми, - но не вредно было бы сразу же поставить в известность Торанагу. Один
из наших голубей мог бы вылететь в Эдо до захода солнца.
Игураши сказал:
- Вы бы, конечно, могли сообщить господину Торанаге о Дзозене, его
приезде и о том, что через двадцать дней будет совещание регентов. А об
остальном, об убийстве господина Ито, слишком опасно писать, даже если...
Слишком опасно, правда?
- Я согласен. Об Ито промолчим. Торанага сам об этом догадается. Это
ведь очевидно, так?
-- Да, господин. Немыслимо, но очевидно.
Оми молча ждал, его мозг отчаянно искал решение. Глаза Ябу остановились
на нем, но он этого не боялся. Его совет был обоснован и предлагался только
для зашиты клана, семьи и Ябу, главы клана в данный момент. То, что Оми
решил убрать Ябу и поменять вождя клана, не мешало ему давать Ябу умные
советы. И теперь он уже приготовился умереть. Если Ябу был так глуп, чтобы
не воспринимать очевидную правоту его идей, тогда скоро некому будет
руководить кланом. Карма.
Ябу наклонился вперед, все еще не решаясь:
- Есть ли какой-нибудь способ убрать Дзозена и его людей без опасности
для меня?
- Нага. Как-нибудь спровоцировать Нагу, - просто сказал Оми.
В сумерках Блэксорн и Марико подъехали к воротам своего дома,
сопровождаемые слугами. Оба устали. Она ехала по-мужски, в широких брюках и
накидке с поясом. От солнца ее защищали широкополая шляпа и перчатки. Даже
крестьянские женщины пытались защитить свои лица и руки от лучей солнца.
Белизна кожи свидетельствовала о знатном происхождении.
Слуги-мужчины взяли поводья и увели лошадей. Блэксорн отпустил своих
сопровождающих и на сносном японском приветствовал Фудзико, которая, как
обычно, гордо восседала на веранде.
- Можно, я приготовлю вам зеленый чай, Анджин-сан, - церемонно, как
обычно, сказала она, и он, как всегда, ответил: - Нет. Сначала я приму
ванну. Потом саке и немного еды. И, как обычно, он ответил на ее поклон,
прошел через коридор на заднюю сторону дома и вышел в садик, затем по
извивающейся дорожке дошел до бани, сделанной из плетня, обмазанного глиной.
Слуга взял его одежду, он вошел и сел нагишом. Другой слуга вымыл его
щеткой, намылил, вымыл голову и сполоснул водой, чтобы смыть мыльную пену и
грязь. Потом, уже совсем вымывшись, он потихоньку, так как вода была
горячей, спустился в огромную ванну с железными стенками и лег.
- Боже мой, это прекрасно, - ликовал он, позволяя теплу проникать в
мускулы; глаза его были закрыты, по лбу обильно бежал пот.
Послышался звук открывающейся двери и голос Суво: "Добрый вечер,
хозяин", следом за этим полился поток японских слов, который он не мог
понять. Но сегодня вечером он слишком устал, чтобы разговаривать с Суво. И
ванна, как много раз объясняла ему Марико, "не только для очистки кожи.
Ванна - это дар богов, завещанное нам богами наследство для радости и
наслаждения".
- Помолчи, Суво, - сказал он, - сегодня вечером хочется подумать.
- Да, хозяин, - сказал Суво. - Прошу прощения, но вам следовало
сказать: "Сегодня вечером я хочу подумать".
- Сегодня вечером я хочу подумать, - правильно повторил Блэксорн фразу
по-японски, пытаясь удержать в голове почти непонятные для него звуки,
радуясь, что его поправили, но слишком утомленный всем этим.
- Где книжка по грамматике и словарь? - спросил он Марико первым делом
в то утро. - Ябу-сама позаботился об этом?
- Да. Пожалуйста, потерпите, Анджин-сан. Ее скоро привезут.
- Ее обещали прислать с галерой и солдатами. И не привезли. Солдаты
прибыли, с ружьями, но без книг. Мне повезло, что вы здесь. Без вас ничего
бы не получилось.
- Было бы трудно, но получилось бы, Анджин-сан.
- Как мне сказать: "Нет, вы все делаете неправильно! Вы должны все
бегать как одна команда, целиться и стрелять как одна команда"?
- С кем вы говорите, Анджин-сан? - спросила она. Он снова почувствовал,
как в нем поднимается неудовлетворенность:
- Это очень трудно, Марико-сан.
- О, нет, Анджин-сан, японский очень простой язык по сравнению с
другими языками. Нет артиклей, нет "зе", "э" или "эн". Нет спряжений
глаголов и инфинитивов. Все слова правильные, кончаются на "масу" и вы
можете сказать все, что угодно, используя только настоящее время, если
захотите. Для вопроса надо только добавить после слова "ка". Для отрицания
надо только заменить "масу" на "масен". Что может быть легче? "Юкимасу"
означает "я иду", но также и "вы, он, она, оно, мы, они идут или пойдут",
или даже "могут сходить". Даже множественное и единственное числа одинаковы.
"Тсума" означает жену или жен. Очень просто.
- Хорошо, какая разница между "я иду" - юкимасу и "они пошли" -
юкимасу?
- В интонации, Анджин-сан, и самом тоне. Слушайте: юкимасу - юкимасу.
- Но они оба звучат как одно и то же.
- Ах, Анджин-сан, это потому, что вы думаете на вашем собственном
языке. Поймите, японец должен думать по-японски. Не забывайте, что наш язык
- язык неопределенный. Все очень просто, Анджин-сан. Просто измените ваше
представление о мире. Японцы только изучают новое искусство, они отделены от
всего мира... Это все так просто.
- Это все дерьмо, - пробормотал он по-английски и почувствовал себя
лучше.
- Что вы говорите?
- Ничего. Но то, что вы говорите, не имеет смысла.
- Изучайте письменные знаки, - сказала Марико.
- Я не могу. Это слишком долго. Они не имеют смысла.
- Послушайте, они очень простые, Анджин-сан. Китайцы очень умные. Мы
позаимствовали у них письмо тысячу лет назад. Смотрите, этот иероглиф, или
символ, обозначает "свинья".
- Он не похож на свинью.
- Однажды так обозначили, Анджин-сан. Давайте я вам покажу. Вот.
Добавьте иероглиф "крыша" над "свиньей" и что мы имеем?
- Свинья и крыша.
- Но что это обозначает? Новый иероглиф?
- Я не знаю.
- "Дом". Раньше китайцы считали, что свинья под крышей и была дом. Они
не буддисты, они едят мясо, поэтому свинья для них, крестьян, представлялась
богатством, отсюда и хороший дом. Отсюда и иероглиф.
- Но как это сказать?
- Это зависит от того, китаец вы или японец.
- Ох!
- Действительно, - засмеялась она. - Вот еще один иероглиф. Символ
"крыша", символ "свинья" и символ "женщина". Крыша с двумя свиньями под ней
обозначает "довольство". Крыша с двумя женщинами под ней означает "разлад".
Понятно?
- Абсолютно нет!
- Конечно, китайцы не очень сведущи во многих вещах и их женщин не
воспитывают так, как у нас. В их домах нет согласия, верно?
Блэксорн думал сейчас об этом, на двадцатый день своего нового
рождения. Нет. Здесь не было разлада. Фудзико была преданной
домоправительницей, и вечерами, когда он шел спать, футоны уже были
перестланы, она сидела на коленях около них, терпеливо, безмолвно. На
Фудзико было спальное кимоно, похожее на дневное, только более мягкое и с
одним свободным пояском вместо жесткого оби на талии.
- Благодарю вас, госпожа, - говорил он, - спокойной ночи.
Она кланялась и молча уходила в комнату через коридор, рядом с той, где
спала Марико. Тогда он залезал под тонкую шелковую москитную сетку. Раньше
он таких никогда не видел. Там он с удовольствием растягивался на спине,
слушая жужжание насекомых за сеткой, и думал о Черном Корабле, о том, как
важен Черный Корабль для Японии.
Без португальцев не было бы торговли с Китаем. И не было бы шелка для
одежды и этих сеток. Даже сейчас, когда влажный сезон только начинался, он
знал им цену.
Если ночью он начинал ворочаться, почти тут же служанка открывала
дверь, чтобы спросить, не надо ли ему чего-нибудь. Один раз он не понял. Он
отмахнулся от служанки, вышел в сад и сел на ступенях, глядя на луну. Через
несколько минут Фудзико, взъерошенная и заспанная, подошла и молча села
позади него.
- Могу я чем-нибудь быть вам полезной, господин?
- Нет, спасибо. Пожалуйста, идите в постель. Она сказала что-то, чего
он не понял. Он снова показал ей, что она может идти, Фудзико что-то резко
сказала служанке, которая как тень ходила за ней. Вскоре пришла Марико.
- С вами все нормально, Анджин-сан?
- Да. Я не знаю, почему она побеспокоила вас. Боже мой, я только смотрю
на луну, я не мог спать. Я только хотел немного подышать свежим воздухом.
Фудзико что-то запинаясь говорила Марико, ей было не по себе, она была
огорчена раздражением, прозвучавшим в его голосе. - Она говорит, вы велели
ей идти спать. Она только хотела сказать, что у нас не принято, чтобы жена
или наложница спали, пока не спит их хозяин, вот и все, Анджин-сан.
- Тогда пусть она изменит свои обычаи. Я часто не сплю ночью. Просто
так. Это морская привычка - я очень плохо сплю на берегу.
- Да, Анджин-сан.
Марико объяснила, и обе женщины ушли. Но Блэксорн знал, что Фудзико не
ляжет спать и не уснет, пока он не спит. Она всегда была на ногах и ждала,
когда бы он ни вернулся в дом. Иногда по ночам он ходил в одиночку по
берегу. Даже хотя он и настаивал на том, что ему надо побыть одному, он
знал, что за ним идут и наблюдают. Не потому, что боялись, что он попробует
бежать. Просто потому, что у них был обычай всегда сопровождать важных
гостей. В Анджиро он был важным гостем.
Временами он терпел ее присутствие. После того как Марико сказала:
"Думайте о ней как о скале, седзи или стене. Ее долг - служить вам".
С Марико было по-другому.
Он был рад, что она осталась. Без нее он никогда не начал бы обучение
солдат, оставленный один на один со сложностями военной стратегии. Он
благодарил ее, отца Доминго, Альбана Карадока и других своих учителей.
"Я никогда не считал, что войны ведутся с хорошими намерениями", -
снова думал он. Однажды, когда его корабль вез груз английской шерсти в
Антверпен, испанские войска напали на город и все вышли на баррикады и
дамбы. Вероломная атака была отбита, испанская пехота обстреляна и
отступила. Тогда он впервые увидел Вильяма, герцога Оранского, который
маневрировал полками как шашками. Атакуя, отступая в притворной панике,
чтобы снова перегруппироваться, снова атакуя, паля из ружей
душераздирающими, рвущими уши залпами, прорываясь через строй противников,
оставляя их умирающими и вопящими. Запах крови, пороха, мочи лошадей и
навоза переполнял вас, дикая фантастическая радость убийства овладевала вами
и удесятеряла ваши силы.
- Боже мой, как прекрасно побеждать, - сказал он вслух, сидя в ванне.
- Что, хозяин? - окликнул его Суво.
- Ничего, - ответил он по-японски, - я не разговаривал - я думал,
просто думал вслух.
- Я понимаю, хозяин. Прошу прощения.
Блэксорн позволил себе расслабиться.
Марико. Да, она была бесценной помощницей.
После той первой ночи, когда он чуть не убил себя, они ни о чем не
говорили. Что было говорить?
"Я рад, что нужно так много сделать", - думал он. Времени думать у него
не было, за исключением этих нескольких минут в ванне. Никогда не хватало
времени, чтобы все сделать. Имея приказ сосредоточиться на подготовке и
обучении, а не на своей учебе, он хотел и пытался учиться, нуждаясь в этом,
чтобы выполнить обещание, данное Ябу. Времени никогда не хватало. Вечно
уставший и вымотанный к ночи, мгновенно засыпающий на закате, чтобы встать
на рассвете и ехать на плато. Обучая солдат все утро, он скудно питался,
всегда голодный, всегда без мясного. Потом ежедневно после полудня и до ночи
- иногда до очень позднего времени - с Ябу, Оми, Игураши, Нагой, Зукимото и
остальными офицерами он разговаривал о войне, отвечал на вопросы о военном
деле. Как вести войну, какова война у чужеземцев, и какова она у японцев. На
суше и на море. Слушатели всегда что-то записывали. Много-много записывали.
Иногда с одним Ябу.
Но всегда присутствовала Марико - часть его - разговаривала с ним. И с
Ябу. Марико теперь по-другому относилась к нему, он больше не был для нее
чужаком.
В другие дни заново переписывались все записи, всегда с проверкой,
очень дотошной, пересматривались и проверялись опять, до тех пор, пока через
двенадцать дней и около ста часов подробных утомительных объяснений не
получилось наставление по военному делу. Точное. И смертельное.
Смертельное для кого? Не для нас, англичан или голландцев, которые
придут сюда с мирными целями и только как торговцы. Смертельное для врагов
Ябу и для врагов Торанаги, для наших врагов испанцев и португальцев, когда
те попытаются завоевать Японию. Как они это делали повсеместно. На всех
вновь открытых территориях. Сначала приходят священники. Потом конкистадоры.
"Но не здесь, - подумал он с удовлетворением. - Эту страну уже не
завоюешь, через несколько лет все, что он им рассказал и чему научил,
распространится уже по всей Японии".
- Анджин-сан?
Она поклонилась ему:
- Ябу-ко ва киден но го усеки о конва хитсу тосену то осерареру,
Анджин-сан.
Слова медленно проступали в его мозгу: "Господин Ябу не хочет видеть
вас сегодня вечером".
- Иси-бан, - сказал он блаженно. - Домо.
- Гомен насаи, Анджин-сан. Анатава.
- Да, Марико-сан, - прервал он ее, тепло воды высасывало из него
энергию. - Я знаю, мне бы надо сказать это по-другому, но я не хочу больше
говорить сейчас по-японски. Не сегодня вечером. Сейчас я чувствую себя как
школьник, покинувший школу на рождественские каникулы. Вы понимаете, что это
первые свободные часы с тех пор, как я прибыл сюда?
- Да, да, понимаю, - криво улыбнулась она, - а вы понимаете, сеньор
главный кормчий Блэксорн, что это будут первые свободные часы, которые с
момента приезда сюда выпали мне?
Он засмеялся. На ней были толстый хлопчатобумажный купальный халат со
свободным поясом и полотенце на голове. Каждый вечер, когда ему начинали
делать массаж, она принимала ванну, иногда одна, иногда вместе с Фудзико.
- Ну вот, теперь у вас есть свободное время, - сказал он и начал
вылезать из ванны.
- Ой, пожалуйста, я не хотела беспокоить вас.
- Тогда присоединяйтесь ко мне. Это замечательно.
- Благодарю вас. Я едва могу дождаться, когда можно смыть грязь и пот,
- она сняла халат и села на маленькое сиденье. Слуга начал намыливать ее,
Суво терпеливо ждал у массажного стола.
- Это скорее напоминает школьные каникулы, - сказала она счастливо.
Первый раз Блэксорн видел ее обнаженной в тот день, когда они купались,
и был сильно поражен. Теперь ее нагота сама по себе не трогала его в
физическом смысле. Живя рядом в японском доме, где стены были из бумаги, а
комнаты имели многоцелевое назначение, он видел ее раздетой и полураздетой
уже много раз. Он даже видел однажды, как она присела помочиться.
- Это ведь нормально, Анджин-сан? Тела естественны, различия между
мужчинами и женщинами естественны, да?
- Да, только мы, э-э, просто мы воспитаны по-другому.
- Но теперь вы здесь, и наши обычаи - это и ваши обычаи.
Нормальным было мочиться или испражняться на открытом месте, если не
было уборных или других отхожих мест, просто приподнимая или расстегивая
кимоно, сидя на корточках или стоя, все при этом вежливо ждали, не
вглядываясь, иногда загораживаясь для уединения. Почему нужно было
уединяться? И тут же крестьяне собирали испражнения и смешивали с водой для
удобрения своих посадок. Человеческие испражнения и моча были единственными
существенными источниками удобрений в империи. Лошадей и волов было очень
немного, а других животных-источников удобрений не было. Поэтому каждая
частица человеческих экскрементов собиралась и продавалась по всей стране.
И после того как вы видели высокорожденных и простолюдинов,
расстегивающих или задирающих одежду, стоящих или сидящих на корточках, вам
немногому оставалось удивляться.
- Хорошо, - сказала она, очень удовлетворенная, - скоро вы полюбите
сырую рыбу и свежие водоросли, и тогда вы действительно станете хатамото.
Служанка облила ее водой. После этого, уже чистая, Марико вошла в ванну
и легла напротив него с длинным вздохом наслаждения. Маленькое распятие
качалось у нее между грудей.
- Как вам это удается? - спросил он.
- Что?
- Так быстро забираться в ванну. Вода слишком горячая.
- Не знаю, Анджин-сан, но я попросила подкинуть дров и подогреть воду.
Для вас Фудзико всегда проверяет воду - мы называем ее прохладной.
- Если это прохладная, то я голландский дядюшка!
- Что?
- Ничего.
От горячей воды их клонило в сон, и они лежали, развалясь, в ленивых
позах, не произнося ни слова.
Потом она спросила: - Чем бы вы хотели заняться сегодня вечером,
Анджин-сан?
- Если бы мы были в Лондоне... - Блэксорн остановился. "Мне бы не
следовало думать о них, - сказал он себе, - или о Лондоне. Это все
кончилось. Этого не существует. Существует только то, что здесь".
- Если? - Она посмотрела на него, сразу заметив, как он изменился.
- Мы бы пошли в театр и посмотрели пьесу, - сказал он, справившись с
собой, - у вас здесь бывают представления?
- О, да, Анджин-сан. У нас очень любят всякие представления. Тайко
любил ставить их для увеселения своих гостей, даже господину Торанаге они
нравились. И конечно, есть много гастрольных групп для простых людей. Но
наши представления не совсем то, что ваши, я так считаю. Здесь наши актеры и
актрисы носят маски. Мы называем эти представления "Но". Там много музыки,
много танцев, они в основном очень печальные, очень трагические, есть
исторические пьесы. Иногда комедии. Мы бы посмотрели с вами комедию или,
может быть, религиозную пьесу?
- Нет, мы бы пошли в театр "Глоб" и посмотрели что-нибудь, написанное
человеком по фамилии Шекспир. Он мне нравится больше, чем Бен Джонсон или
Марло. Может быть, мы бы посмотрели "Укрощение строптивой" или "Сон в летнюю
ночь", "Ромео и Джульетту". Я водил свою жену на "Ромео и Джульетту", и ей
очень понравилось. Блэксорн рассказал ей сюжеты этих пьес.
Марико нашла их очень непонятными: - По нашим понятиям, очень неразумно
для девушки не слушаться родителей. Но так печально. Плохо и для девушки, и
для юноши. Ей было только тринадцать? Ваши дамы так рано выходят замуж?
- Нет. Обычно в пятнадцать или шестнадцать лет. Моей жене было
семнадцать, когда мы поженились. А сколько было вам?
- Ровно пятнадцать, Анджин-сан, - тень прошла по ее лицу при этих
словах. - А после театра куда бы мы пошли?
- Я бы повел вас поесть. Мы бы пошли в "Стоне шоп хаус" на Феттер-лейн
или "Чешир чиз" на Флит-стрит. Это все гостиницы, где подают особые кушанья.
- А что бы мы ели?
- Я бы не хотел вспоминать, - сказал он с ленивой улыбкой, возвращаясь
к настоящему, - я не помню. Мы находимся здесь, и я радуюсь сырой рыбе,
╧Ёшъы■ўхэш 