╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
ин Торанага! Перед господином Тодой! О, простите, я должна
совершить сеппуку - или, по крайней мере, побрить голову и стать монахиней,
а я-то думала, что я такая молоденькая и стройная! - Она расхохоталась. - Ну
ладно, я толстозадая, но что я могу сделать? Просто я люблю поесть, и это
проблема Будды и моя карма, не так ли? - Она предложила чаю. - Вот. Теперь я
ухожу. Вы не хотели бы, чтобы я прислала госпожу Сазуко?
- Нет, моя предусмотрительная Кири-сан, нет, спасибо тебе. Мы немного
поговорим, и я лягу спать.
- Спокойной ночи, Тора-сама. Приятного сна без сновидений. - Она
поклонилась ему и Хиро-Мацу и вышла. Они попробовали чай. Торанага сказал:
- Я всегда жалею, что мы не имели сына, Кири-сан и я. Однажды она
забеременела, но не выносила. Это было, когда мы были в битве за Нагакуде.
- Ах вот оно что.
- Да.
Это было как раз после того, как диктатор Города был умерщвлен, когда
генерал Накамура - будущий Тайко - пытался собрать всю власть в своих руках.
В то время исход событий был сомнителен, так как Торанага поддержал одного
из сыновей Короги, законного наследника. Накамура выступил против Торанаги
около маленькой деревушки Нагакуде, его силы были разбиты, окружены, и он
проиграл битву. Преследуемый новой армией, которой теперь на стороне
Накамуры командовал Хиро-Мацу, Торанага с большим искусством отступил и
избежал новой ловушки Уйдя в свои родные провинции, он сохранил армию снова
готовую к битве. У Нагакуде погибло пятьдесят тысяч человек, очень немногие
из них были людьми Торанаги. К чести будущего Тайко, надо сказать, что он
прекратил гражданскую войну против Торанаги, хотя и мог ее выиграть. Битва
при Нагакуде была единственной, которую проиграл Тайко, и Торанага был
единственным генералом, который когда-либо побеждал его.
-- Я рад, что мы никогда не встретились в битве, господин, - сказал
Хиро-Мацу.
-- Да.
- Ты бы победил.
- Нет. Тайко был самым великим из генералов и мудрейшим, искуснейшим из
всех.
Хиро-Мацу улыбнулся.
- Да. За исключением тебя.
- Нет. Ты не прав. Вот поэтому я и стал его вассалом.
- Я сожалею, что он умер.
- Да.
- И Города - он был прекрасным человеком, не так ли? Столько хороших
людей погибло. - Хиро-Мацу неосознанно повернулся и покрутил свои потертые
ножны, - Ты должен выступить против Ишидо. Это вынудит каждого дайме
выбрать, на чьей стороне воевать, раз и навсегда. Мы быстро победим. Тогда
ты сможешь разогнать Совет и стать сегуном.
- Я не стремлюсь к этой чести, - резко сказал Торанага. - Сколько раз я
должен тебе это говорить?
- Прошу прощения, господин. Но я чувствую, что это было бы лучше всего
для Японии.
- Это измена.
- Кому, господин? Измена Тайко? Он мертв. Его последней воле и
завещанию? Это только кусок бумаги. Мальчишке Яэмону? Яэмон - сын
крестьянина, узурпировавшего власть, присвоившего наследство генерала,
родственников которого он погубил. Мы были союзники Городы, потом вассалы
Тайко. Да. Но они оба мертвы.
- Ты бы посоветовал это, если бы был одним из регентов?
- Нет. Но я не один из регентов, и я очень этому рад. Я только ваш
вассал. Я выбрал свое место год назад. Я сделал это свободно.
- Почему? - Торанага никогда не спрашивал его раньше об этом.
- Потому что вы человек, потому что вы Миновара и потому что вы
поступаете умно. То, что вы сказали Ишидо, было правильно: мы не такой
народ, чтобы нами управлял Совет. Нам нужен вождь. Кого мне выбрать из пяти
регентов, чтобы служить? Господина Оноши? Да, он очень мудрый человек и
хороший генерал. Но он христианин и больной, его плоть сгнила от проказы,
так что он воняет на пятьдесят шагов. Господин Суджийяма? Он самый богатый
дайме в стране, его семья такая же древняя, как и ваша. Но он трусливый
ренегат, и мы знаем его вечность. Господин Кийяма? Умный, смелый крупный
военный и старый товарищ. Но он тоже христианин; и я думаю, мы имеем
достаточно богов в своей стране, чтобы не быть столь высокомерными, чтобы
поклоняться только одному. Ишидо? Я не люблю эту предательскую крестьянскую
падаль все то время, что я знаю его, и единственная причина, по которой я не
убил его, это - что он верный пес Тайко. - Его жесткое лицо расплылось в
улыбке. - Так что ты видишь, ╨си Торанага-нох-Миновара, ты не даешь мне
других шансов.
- А если я не последую твоему совету? Если я буду манипулировать
Советом регентов, даже Ишидо, и приведу Яэмона к власти?
- Что бы ты ни сделал, это будет разумно. Но все регенты хотят твоей
смерти. Это верно. Я выступаю за немедленную войну. Немедленную. Прежде чем
они изолируют тебя. Или, что более вероятно, убьют.
Торанага подумал о своих врагах. Они были сильны и многочисленны.
Возвращение в Эдо заняло бы у него три недели, если ехать по
Токкайдской дороге, главной транспортной артерии, которая шла берегом между
Эдо и Осакой. Плыть на корабле было более опасно и, может быть, более долго,
если только не воспользоваться галерой, которая может идти против ветра и
приливов.
Торанага мысленно опять обратился к плану, который он уже продумал, он
не мог найти в нем изъянов.
- Я тайком слышал вчера, что мать Ишидо посетила своего внука в Нагое,
- сказал он, и Хиро-Мацу сразу стал весь внимание. Нагоя был огромным
городом - государством, которое еще не присоединилось ни к одной стороне. -
Госпожа должна быть приглашена аббатом посетить замок Джоджи. Посмотреть,
как цветет вишня.
- Немедленно, - сказал Хиро-Мацу. - Голубиной почтой. - Замок Джоджи
был известен тремя достопримечательностями: улицей вишневых деревьев,
воинственностью своих монахов, исповедующих дзен-буддизм, и открытой
неумирающей верностью Торанаге, который много лет назад оплатил
строительство замка и с тех пор следил за его содержанием, - Самый разгар
цветения прошел, но она будет там завтра. Я не сомневаюсь, что почтенная
госпожа захочет остаться там на несколько дней, это так успокаивает. Ее внук
также поедет с ней, да?
- Нет - только она. Это сделало бы приглашение аббата слишком
очевидным. Дальше: пошли секретным шифром послание моему сыну Сударе: я
покину Осаку в то время, как Совет регентов закончит свою работу - через
четыре дня. Пошли это с гонцом и продублируй завтра почтовым голубем.
Недовольство Хиро-Мацу было очевидным.
- Тогда не стоит ли мне собрать сразу десять тысяч человек? В Осаке?
- Нет. Людей здесь достаточно. Спасибо, старый друг. Думаю, я теперь
сосну.
Хиро-Мацу встал и расправил плечи. Потом, уже у дверей:
- Я могу передать Фудзико, моей внучке, разрешение покончить с собой?
- Нет.
- Но Фудзико - самурай, господин, и вы знаете, как матери относятся к
своим детям. Ребенок был ее первенцем.
- Фудзико может иметь еще много детей. Сколько ей лет? Восемнадцать -
только что исполнилось девятнадцать? Я найду ей другого мужа.
Хиро-Мацу покачал головой.
- Она его не примет. Я слишком хорошо ее знаю. Это ее внутреннее
желание покончить с жизнью. Пожалуйста.
-- Скажите вашей внучке, что я не одобряю бесполезную смерть. В
прошении отказано.
Через некоторое время Хиро-Мацу поклонился и собрался уходить.
- Сколько времени протянет этот чужеземец в тюрьме? - спросил Торанага.
Хиро-Мацу не обернулся.
- Это зависит от того, насколько жестокий он убийца.
- Благодарю тебя. Спокойной ночи, Хиро-Мацу. - Удостоверившись, что
остался один, он тихо произнес: - Кири-сан? Внутренняя дверь открылась, она
вошла и стала на колени.
- Немедленно пошли сообщение Сударе: "Все хорошо". Пошли это
скоростными голубями. Выпусти трех из них на рассвете одновременно. В
полдень сделай это же еще раз.
- Да, господин. - Она ушла.
"Один пробьется, - подумал он. - По крайней мере четыре погибнут от
стрел, шпионов, ястребов. Но если Ишидо не разгадал наш код, послание для
него ничего не даст".
Код был очень засекречен. Его знали четыре человека: его старший сын,
Небару; его второй сын и наследник, Судара; Кири и он сам. Расшифрованное
послание означало: "Не обращать внимания на все остальные сообщения.
Действовать по плану пять". По заранее установленной договоренности план
пять содержал приказы собрать всех лидеров клана ╨си и их самых доверенных
тайных советников немедленно в его столице, Эдо, и провести мобилизацию для
воины. Кодовые слова, которые означали войну, были "Малиновое небо". Его
убийство или пленение делали "Малиновое небо" неминуемым и начинали воину -
немедленное фанатичное нападение на Киото, проводимое Сударой, его
наследником, всеми войсками, чтобы захватить эту столицу и марионетку
императора. Это проводилось вместе с секретно разработанными, тщательно
спланированными восстаниями в пятидесяти провинциях, которые готовились
годами для такого случая. Все цели, перевалы, города, замки, мосты были
давно выбраны. Было достаточно оружия, людей и планов, как это лучше
сделать.
"Это хороший план, - подумал Торанага. - Но он не удастся, если
выполнять его буду не я. Судара проиграет. Не из-за желания рискнуть, или
недостатка мужества, или ума, или из-за измены. Просто потому, что Судара не
имеет достаточно опыта или знаний и не может увлечь за собой еще не
решившихся дайме. А также потому, что осакский замок и наследник Яэмон
станут на его пути, это средоточие для всего - вражды и ревности, которые я
накопил за пятьдесят два года войны".
Война для Торанага началась, когда ему было шесть лет и он был взят
заложником во вражеский лагерь, потом выпущен, потом захвачен другими
врагами и опять взят в заложники, чтобы быть выпущенным, и так до двенадцати
лет. В двенадцать он повел свой первый отряд и выиграл свои первый бой.
И так много битв. Ни одной не проиграно. Но так много врагов. И теперь
они объединились.
Судара проиграет. Ты единственный, кто может победить при "Малиновом
небе", может быть. Тайко мог сделать это, конечно. Но лучше будет не
доходить до "Малинового неба".
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Для Блэксорна это был адский рассвет. Он был ввергнут в битву с
приговоренными к смерти. Наградой была мисочка каши. Оба мужчины были
обнажены. Когда бы приговоренного ни помещали в эту огромную, Одноэтажную
деревянную ячейку-блок, его одежда отбиралась. Одетый человек занимал больше
места и мог скрыть оружие под платьем.
Мрачное и душное помещение было пятьдесят шагов в длину и десять в
ширину и набито голыми потными японцами. Слабый свет проходил через планки и
балки, из которых были сделаны стены и низкий потолок.
Блэксорн едва мог стоять прямо. Его кожа была в пятнах и царапинах от
сломанных ногтей мужчин и деревянных заноз от стен. Наконец, он ударил
головой в лицо мужчины, схватил за горло и стал бить его головой о балки
помещения, пока тот не потерял сознание. Тогда он отбросил тело в сторону и
стал пробиваться через потную массу к месту, которое он наметил себе в углу,
и приготовился к новой атаке.
На рассвете наступило время еды, и стража начала передавать мисочки с
кашей и водой через маленькое отверстие. Впервые им дали еду и питье с тех
пор, как он попал сюда в сумерках прошлого дня. Выстроившиеся для получения
воды и еды были необычно спокойны. Без порядка никто не мог получить пищи.
Потом обезьяноподобный человек - небритый, грязный, усеянный вшами -
оттолкнул его и забрал его порцию, пока другие ждали, что произойдет. Но
Блэксорн побывал в достаточно многих матросских драках, чтобы быть сбитым
одним предательским ударом, поэтому он изобразил беспомощность, потом
яростно лягнул его ногой, и бой начался. Теперь, в углу, Блэксорн увидел, к
своему удивлению, что один из этих людей предлагает ему мисочку каши и воду,
которые он, как ему казалось, уже потерял. Он взял и поблагодарил его.
Углы были самыми излюбленными местами. Балки шли вдоль, по земляному
полу, деля комнату на две части. В каждой части было по три ряда людей, два
ряда лицом друг к другу, спинами к стене или брусу, еще один ряд между ними.
В центральном ряду сидели только слабые и больные. Когда более здоровый
человек в наружных рядах хотел вытянуть ноги, он клал их на тех, кто был в
середине.
Блэксорн заметил два трупа, распухших и засиженных мухами, в одном из
средних рядов. Но ослабевшие и умирающие люди вокруг, казалось, не замечали
их.
Он не мог разглядеть ничего вдали, в этом мрачном, со спертым воздухом
помещении. Солнце уже пекло дерево. Стояло несколько параш, но запах был
ужасным, так как больные испражнялись под себя и в места, где они сидели в
согбенном положении.
Время от времени стража открывала железную дверь и выкликала имена.
Люди кланялись своим товарищам, уходили, но вскоре на их место приходили
другие. Все узники, казалось, смирились со своей участью и пытались, как
только могли, жить в мире со своими ближайшими соседями.
Одного мужчину около стены начало тошнить. Он быстро был вытолкнут в
средний ряд, где сидел согнувшись, наполовину задушенный грузом ног.
Блэксорн закрыл глаза и пытался унять свой ужас и клаустрофобию.
Негодяй Торанага! Я молюсь о том, чтобы иметь возможность затащить тебя в
такое место на денек.
Негодяи стража! Прошлой ночью, когда ему было приказано раздеться, он
дрался с ними с горьким сознанием беспомощности, понимая, что его изобьют,
дрался только потому, что не привык сдаваться. И в конце концов он был силой
заброшен в эту дверь.
Всего было четыре таких блока-ячейки. Они располагались на краю города,
на мощеном участке земли с высокими каменными стенами. За стенами была
неогороженная утрамбованная земля около реки. На ней стояли пять крестов.
Обнаженные мужчины и одна женщина были привязаны с широко расставленными
ногами, на крестах за запястья и щиколотки, и пока Блэксорн шел по периметру
вслед за самураями-часовыми, он увидел палача, под смех толпы наискось
втыкающего длинные пики в грудные клетки жертв. Потом эти пятеро были сняты
с крестов и на их место подвешены другие, вышел самурай и разрубил трупы
своим мечом на мелкие куски, смеясь во время этой работы.
Кровавые подонки, гнусные негодяи!
Незаметно человек, с которым подрался Блэксорн, пришел в сознание. Он
лежал в среднем ряду. На одной стороне лица запеклась кровь, нос был
раздроблен. Внезапно он прыгнул на Блэксорна, ничего не замечая на своем
пути.
Блэксорн увидел его приближающимся в последний момент, с большим
усилием парировал эту бешеную атаку и свалил его без сознания. Заключенные,
на которых он упал, закричали на него, и один из них, тяжеловесный и
сложенный как бульдог, рубанул его по шее ребром ладони. Раздался сухой
щелчок, и голова человека повалилась набок.
Похожий на бульдога человек поднял полуобритую голову за тонкий,
усеянный вшами чуб и опустил его. Он взглянул на Блэксорна, сказал что-то
гортанное, улыбнулся голыми беззубыми деснами и пожал плечами.
- Спасибо, - сказал Блэксорн, успокаивая дыхание, думая о том, что не
обладает искусством рукопашного боя, каким владеет Мура. - Мое имя
Анджин-сан, - сказал он, указывая на себя. - А твое?
- Ах, со дес! Анджин-сан, - бульдог указал на себя и вдохнул в себя
воздух. - Миникуй.
- Миникуй-сан?
- Хай, - сказал он и добавил большую фразу на японском.
Блэксорн устало пожал плечами.
- Вакаримасен. Я не понял.
- Ах, со дес! - Бульдог кратко и быстро поговорил со своими соседями.
Потом он опять пожал плечами, и Блэксорн пожал плечами, они подняли мертвеца
и положили его рядом с другими. Когда они вернулись в свой угол, их места
были не заняты.
Большинство заключенных спало или отчаянно пыталось уснуть.
Блэксорну было мерзко, ужасно и страшно смерти. "Не беспокойся, у тебя
еще длинный путь, прежде чем ты умрешь... Нет, я не могу жить долго в этой
адской яме. Здесь слишком много народу. О Боже, помоги мне выйти отсюда!
Почему эта комната плавает вверх и вниз и Родригес выплывает из глубины с
пинцетами вместо глаз? Я не могу дышать, не могу дышать. Я должен выбраться
отсюда, пожалуйста, пожалуйста, не подкидывай больше дров в огонь. Что ты
делаешь здесь, Круук, приятель? Я думал, они освободили тебя и ты вернулся в
деревню, но теперь мы здесь, в деревне. А как я оказался здесь? Здесь так
прохладно. И что это за девочка, такая хорошенькая, внизу под досками, но
почему они тащат ее к берегу, голые самураи, там еще этот Оми смеется?
Почему на песке внизу кровавые отметки, все голые, я голый, ведьмы и
крестьяне, дети, котел и мы в котле... О нет, не надо больше дров, не надо
больше дров, я утону в жидкой грязи, о Боже, о Боже, о Боже, я умираю,
умираю, умираю... "Во имя отца и сына и святого духа". Это последнее
причастие, и вы католик, и мы католики, и вы сгорите или утонете в моче и
сгорите в огне, в огне, в огне... "
Он вытащил себя из кошмара, его уши ощутили мирное мягкое окончание
последнего причастия. На какое-то время он не мог понять, проснулся он или
спит, потому что не верил своим ушам, снова слыша благословение на латыни, и
его неверящие глаза снова увидели сморщенное старое пугало - европейца,
идущего по среднему ряду в пятнадцати шагах от Блэксорна. Беззубый старик
носил грязный поношенный халат, у него были длинные грязные волосы,
спутанная борода и сломанные ногти. Он поднял руку, как коготь хищника, и
подержал над телом полуспрятанный деревянный крест. Луч света осветил его
мгновенно. После этого он закрыл мертвецам глаза, пробормотал молитву и,
осмотревшись, увидел, что Блэксорн смотрит на него.
- Матерь Божья. Это вы на самом деле? - прокаркал он грубо по-испански,
крестясь.
- Да, - сказал Блэксорн по-испански. - Кто вы? Старик ощупью пробирался
дальше, бормоча про себя. Другие заключенные давали ему пройти и разрешали
наступать или шагать через себя, не сказав ни слова. Он смотрел вниз на
Блэксорна через слезящиеся глаза, его лицо было в бородавках.
- О, Святая Дева, этот господин живой. Кто вы? Я... Я брат... брат
Доминго... Доминго... Доминго из священного... священного ордена святого
Франциска... ордена... - после этого его слова представляли собой смесь из
японского, латыни и испанского. Его голова подергивалась, и он все время
вытирал слюну, которая сочилась изо рта по подбородку. - Сеньор
действительно живой?
- Да, я живой на самом деле, - Блэксорн поднялся. Священник еще раз
пробормотал о Святой Деве, слезы текли по его щекам. Он снова поцеловал свой
крест и хотел опуститься на колени, ища для этого места. Бульдог потряс
своего соседа, заставляя его проснуться. Оба сели на корточки, освободив
место для священника.
- Клянусь благословенным святым Франциском, мои молитвы услышаны. Ты,
ты, ты... я думал, что у меня видения, сеньор, что вы призрак. Да, дух
дьявола. Я видел так много, так много... сколько вы здесь, сеньор? Здесь
трудно что-либо рассмотреть в темноте, и мои глаза не так хороши... Сколько
времени вы здесь?
- Со вчерашнего дня, а вы?
- Я не знаю, сеньор. Давно. Меня посадили сюда, это было в сентябре, в
тысяча пятьсот девяносто восьмом году от рождения нашего Господа.
- Сейчас май. Тысяча ше